кцию
на том уровне, которого требует Общий рынок. И им некого винить, кроме самих
себя.
   О Бонафу сержант говорил с некоторой долей симпатии.
   - Этот человек, по крайней мере, достаточно умен, чтобы извлечь выгоду из
человеческой глупости. Три года назад медицинская ассоциация подала на  него
в суд за нелегальную медицинскую практику.  Дело  слушалось  в  Даксе,  туда
прибыла целая толпа свидетелей, и все они показали под присягой, что  Бонафу
спас им жизнь. Целитель был оправдан. Он с триумфом покинул зал  суда  и  на
следующий день опять приступил к работе.
   - Но я приехал не за этим, - напомнил я, - Меня интересует колдовство.
   Сержант пожал плечами.
   По краям затерянной среди полей дороги стояли  десятки  машин,  некоторые
под углом к ней, так что одно из колес оказалось  на  земляной  насыпи.  Это
напоминало  одну  из  тех  стоянок  подержанных  автомобилей,  какие   можно
встретить на больших дорогах. Только машины были  в  хорошем  состоянии.  Их
беспорядочное расположение наводило на мысль о некой грандиозной катастрофе,
заставившей водителей поспешно покинуть свои автомобили.  Дорога,  усаженная
по обочинам тополями, шла все время прямо, и в самом ее конце,  где  скопище
машин достигало максимальной концентрации, под прямым  углом  друг  к  другу
стояли два серых здания, образуя двор. Там  было  полно  народу.  С  большим
трудом мне удалось найти место, чтобы поставить машину. Когда я появился  на
сцене, люди стали оборачиваться и разглядывать меня. Судя по внешнему  виду,
большинство составляли фермеры. На головах у некоторых женщин были платки, у
мужчин - кепки, береты или старые фетровые шляпы, и все говорили на  местном
диалекте, так что я поначалу не понимал, о чем идет речь. Ясно было  только,
что говорят обо мне, и в тот момент, когда я подошел  к  двери  и  собирался
постучать, потому что дверного звонка не оказалось, какой-то человек сказал:
   - Вам нужно получить номер.
   Обернувшись, я заметил, что почти у всех в руках  были  листочки  голубой
бумаги. Женщина, стоявшая возле меня,  достала  свой  листочек  из  сумки  и
показала его мне. Она улыбалась.
   - Вот,  вчера  утром  получила,  -  сказала  она  с  характерным  певучим
акцентом. - Если повезет, попаду сегодня до вечера.
   Тем временем вокруг меня собралась небольшая группа. Наконец я понял, что
все эти люди желают мне добра. Просто  они  хотели  объяснить  новичку,  как
делаются подобные дела.
   - Билеты раздают в шесть часов, - пояснил человек с рыжеватыми  усами.  -
Мы сюда приехали вчера вечером и прождали всю ночь,  чтобы  получить  первые
номера. И даже сейчас я не уверен, что попаду сегодня - тут  очередь  еще  с
позавчерашнего дня.
   - Не лучше ли организовать запись на прием? - спросил я. -  Все  было  бы
гораздо проще.
   Несколько человек возбужденно  заговорили,  прежде  чем  я  закончил  эту
фразу. Она и позабавила и возмутила их. Как все новички, я попался на ту  же
удочку. После моих многочисленных смущенных извинений мне наконец объяснили,
что Бонафу запрещено  проводить  прием.  Как  раз  из-за  этого  его  враги,
доктора, возбудили против него дело. Прием пациентов был главным фактом,  на
котором основывалось обвинение. И даже теперь, время от времени,  появляются
шпионы и пытаются подстеречь Бонафу. Может, и я один из них? Последнее  было
сказано с усмешкой всерьез в это никто не верил.
   - Но я пришел повидаться с ним. Не для консультации.
   - По личному делу?
   - Да, по личному.
   - Пройдите с другой стороны, - посоветовали они, указав на  заднюю  часть
дома. - Спросите Дув. Она сегодня там.
   Дув. Ладно. Я обошел дом, миновав группу играющих детей. Поодаль  в  поле
стояла пустая повозка, около  нее  сидели  и  закусывали  человек  двадцать.
Бутылка шла по кругу. Кто-то махнул мне рукой.
   - Хотите глоток?
   - Нет, спасибо, - ответил я и подошел к первому окну на северной стороне.
   Окно было открыто, внутри виднелась кухня.  Какая-то  девушка  сидела  на
стуле спиной ко мне и читала. Одна нога  покоилась  на  перекладине  другого
стула, раскрытая книга лежала на коленях. Я мог видеть лишь согнутую  спину,
тонкую шею и  прядь  вьющихся  темно-каштановых  волос.  Услышав  мои  шаги,
девушка обернулась проворно, как  зверек.  У  нее  были  щеки  в  веснушках,
зеленовато-карие глаза и маленький  носик.  Я  подумал,  что  она  могла  бы
показаться довольно хорошенькой, если  бы  улыбнулась.  Но  ее  холодноватый
бесстрастный взгляд исключал такую возможность.
   - Что вы хотите?
   - Я ищу Дув. - сказал я.
   - Это я.
   - Забавное имя. Я думал, это название болезни.
   - Сегодня  мы  больше  не  выдаем  билетов.  Она  помедлила,  прежде  чем
вернуться к книге, и вновь взглянула на меня. Ее глаза слегка расширились  -
так кошка, оценив обстановку, решает подойти к вам поближе.
   - Приходите завтра утром, - сказала она.
   - У меня особый случай. Я журналист, вы могли бы  оказать  мне  небольшую
услугу.
   Я решил использовать личное обаяние - оно  уже  успешно  опробовалось  на
экономке Софи Лорен в Риме, на привратнике датского посольства (я должен был
привести туда фотографа до начала похорон) и на лидере баскских сепаратистов
после похищения архиепископа (моя  тонкая  обходительность  -  моя  визитная
карточка). Но эта девушка оказалась толстокожей как слон, и ее реакции  были
ни на что не похожи.
   - Какой прок от журналиста? - спросила она, забавно сморщив носик. На его
кончике виднелась маленькая ямка, словно  третья  ноздря.  И  у  меня  вдруг
возникло странное желание коснуться этой ямки кончиком языка.
   - Неизвестно. Крупнейшие специалисты бьются над этим  вопросом,  но  пока
безрезультатно.
   Мое замечание не имело ни малейшего успеха. Она даже не улыбнулась.
   - Что вы читаете? - поинтересовался я.
   - "Введение в психоанализ" Фрейда.
   - И вам тут все понятно?
   На этот  раз  ее  глаза  широко  раскрылись,  выражая  крайнюю  досаду  и
изумление. Казалось, они говорили:
   "Как можно быть таким идиотом?"
   Она встала и подошла ко мне, двигаясь словно в каком-то медленном  танце.
Ее наряд состоял из выцветших джинсов и зеленой блузки, лифчика  не  было  -
передо мной промелькнули ее маленькие розовые груди.  Ростом  она  оказалась
выше, чем я думал. У нее были длинные волосы  и  тонкая  немного  нескладная
фигура подростка.
   - Это насчет дела в Даксе?
   - Да. Только не спрашивайте, верю  ли  я  в  подобные  вещи.  Но  мне  бы
хотелось  узнать  мнение  мсье  Бонафу.  Кстати,  для  него  это  уникальная
возможность защититься.
   - Моему дяде не надо защищаться. На него никто не нападает.
   - Все нападают на знахарей. Я предоставлю ему  большую  аудиторию  -  два
миллиона читателей. (По правде говоря, милая девочка, сорок тысяч  в  лучшем
случае).
   - Дайте подумать... - она приложила кончик указательного пальца к  губам.
- Сейчас он не сможет вас принять. Разве что вечером.  Вы  можете  зайти  ко
мне.
   - К вам? Вы не живете с ним вместе?
   - Нет. Я ему немного помогаю, когда есть время. Но у меня не часто бывает
время. Знаете просеку за  Проломом?  В  самом  конце  просеки  за  ручьем  -
отдельный дом. Приходите часам к девяти.
   Только тут я заметил, что у нее совсем нет певучего акцента, характерного
для  местного  населения.  Ее   томный   голос   напоминал   звук   медленно
разрывающегося шелкового лоскута.
   - Чем вас угостить? Вот бисквиты - я их делаю сама. Бисквиты были  словно
из восемнадцатого века - темно-серые и твердые, как орехи.
   - Вы не очень любите готовить, не так ли? - заметил я.
   Она миролюбиво кивнула, показывая,  что  моя  бестактность  ее  вовсе  не
задела. Между тем ко мне подошла такса  и  с  весьма  деловым  видом  обошла
вокруг моего стула.
   - Иди поиграй, - сказала девушка псу.
   Она сделала вид, будто  кидает  камень  в  сторону  поляны.  Пес  помахал
хвостом и ленивой походкой  вышел  во  двор,  глядя  туда,  где  должен  был
приземлиться воображаемый камень, затем с  важным  видом  вернулся,  высунув
язык.
   - Вот лентяй! - сказала она.
   - Просто он скептик. Не верит в невидимые камни.
   - Тогда он не прав.
   Я поднял настоящий камень и зашвырнул его так далеко, как только мог.  На
этот раз пес умчался во весь дух.
   - Любой дурак может сделать это, - сказала она, не уточнив, кого имеет  в
виду: пса или меня. - Думаю, дядя скоро придет.
   - Почему вас зовут Дув? - спросил я.
   - Посмотрите в словаре. Я так сразу посмотрела: Дув  куриная  слепота,  в
ботанике - лютик  жгучий,  ядовитый  цветок,  который  растет  в  болотистой
местности. Очень похоже на меня. На самом деле это фамилия. Мое христианское
имя - Тереза.
   Мне хотелось задать еще много вопросов, но окружающая обстановка не очень
располагала к этому. Старый дом был словно  третье  лицо  в  разговоре.  Как
будто тут присутствовала строгая, чересчур благонравная бабушка. Он наблюдал
за нами, скорчившись во тьме, и своеобразная красота  лежавшего  перед  нами
парка - то, что довольно смело именовалось парком, скорее напоминало большой
сад - тоже требовала тишины. По небу стремительно промчался  стриж,  огласив
окрестности протяжным, тоскливым криком. Мне вдруг  показалось,  что,  когда
день стал ночью, что-то произошло в воздухе. Аромат жасмина пропал, и  после
вспышки зарницы ему на смену пришла  волна  более  сильного,  более  острого
животного запаха: жница, дремлющая  в  поле  на  стогу  подгнивающего  сена.
Впервые я ощутил запах Терезы.
   - Вот и мой дядя, - сказала она.
   В коридоре послышались  шаги.  Появился  круглолицый,  добродушного  вида
человек в клетчатой  кепке,  твидовом  жакете  и  гетрах.  Он  выглядел  как
процветающий  сельский  джентльмен  -  тамада  за  праздничным  столом   или
председатель фермерского союза. Целитель протянул мне руку - она была мягкой
и теплой. Его голос, перекрывавший две октавы, звучал не более  таинственно,
чем застольная песня. Кроме того, от целителя пахло одеколоном для бритья.
   Короткими быстрыми шагами он подошел к Терезе, поцеловал ее в лоб  и  сел
боком в одно из кресел, положив руку на его спинку.
   - Итак, - сказал он, - с чего начнем? Я придвинулся  к  железному  столу,
чтобы сделать кое-какие записи при свете настольной лампы.
   - Наверное, с диплома? - предложил Бонафу. - Обычно начинают  с  этого...
Нас обвиняют в том, что у нас нет диплома. Я отвечу так: можно ли водить  за
нос пациентов в течение двадцати пяти лет?
   Но меня интересовало другое. Мы  уже  посвящали  три  номера  потрясающей
деятельности гипнотизеров,  лозоискателей,  знахарей,  лечивших  травами,  и
прочих целителей, отвергаемых официальной наукой. Все они регулярно исчезали
и возникали в новых обличьях. "Гении  или  мошенники?"  -  гласил  заголовок
Берни.  "Стоит  ли  отвергать  гипнотизеров?  Можно  ли  обвинять  тех,  кто
продолжает лечение, когда врачи сдаются?". Нет, меня интересовало не это,  и
я решил сразу перейти к сути.
   - Мсье Бонафу, существуют ли еще во Франции ведьмы и колдуны?
   - Вы имеете в виду лозоискателей?
   - Нет, ведьм.
   - Если поразмыслить, это одно и то же.
   - Я бы с удовольствием поразмыслил, но это  может  завести  меня  слишком
далеко.
   - Человек, который находит воду, - продолжал Бонафу,  -  должен  обладать
некоторой властью над природой. Он улавливает определенные  волны  и  потому
может воздействовать на них. Мы, целители,  всего  лишь  согласовываем  наши
волны с волнами пациента.
   - Давайте оставим волны, - предложил я.
   - Слишком сложно для ваших читателей?
   - Слишком просто. (За кого он меня принимает?) - Хорошо.
   Бонафу немного помолчал, вдыхая и как бы  смакуя  жадными  губами  ночной
воздух.
   - Долгое  время,  -  продолжал  он,  -  наука  считала  клетку  первичным
элементом жизни.  Теперь  мы  знаем,  что  клетка,  которая  казалась  такой
простой, на самом деле представляет собой чрезвычайно сложный организм.
   Он переменил позу  и  теперь  смотрел  на  меня,  но,  казалось,  уже  не
обращался ко мне лично. Он говорил ех cathedra,  как  профессор,  обладающий
достаточно высоким авторитетом, не оставляющим места для возражений.
   - Жизнь - это тонкий метаболизм,  основанный  на  согласованном  движении
молекул, атомов, их электронных уровней и квантов  в  недрах  клетки.  Иными
словами, там, где прежде мы не  видели  ничего,  кроме  химических  реакций,
теперь оказалось, что эти реакции управляются электрическими  полями.  Таким
образом, элементарность феномена сместилась с атома на электрон.
   Он продолжал в том же духе минут десять, цитируя Бело, Густа, Бьянчини  и
Вильгельма Райха, добрался до Сулье де Морана, Ян в Инь,  затем  перешел  от
акупунктуры к гомеопатии и обратно и, наконец, - к  гипнозу.  Нужно  сказать
это была мастерская попытка установить непрерывную родословную  от  традиций
великих оккультистов до последнего слова современной науки (старый, конечно,
трюк, но в устах Бонафу он  принял  вид  очевидной  неотвратимости  ледника,
величаво сползающего с горных вершин). Все есть во всем, если  поразмыслить,
противоречия устраняют друг друга - такова была теория Бонафу. Он добавил  к
своей картине последние  мазки,  упомянув  о  сверхсекретных  исследованиях,
проводимых в космическом центре в Хьюстоне,  "параграф  35,  раздел  181-2",
благодаря которым, как он заявил, "вне всякого сомнения установлено  наличие
естественного положительного электрического поля между землей  и  атмосферой
напряженностью в несколько сот вольт на ярд. Теперь этим электрическим полем
можно управлять и на клеточном и на космическом уровне..."
   - На расстоянии, вы имеете в виду?
   - Да.
   - И так действуют заклинания?
   - Если хотите, - но он уклонился от более подробного объяснения.  -  Если
бы ученые  серьезно  изучили  этот  аспект  проблемы,  они  давно  нашли  бы
лекарство от рака.
   - Или способ вызвать его?
   - Что вы имеете в виду?
   - Когда вы чем-то манипулируете, вы можете делать это  на  благо  или  во
зло.
   - Разумеется. Всякий,  кто  владеет  силой  созидания,  владеет  и  силой
разрушения. То же относится и к врачам. - Он  снова  уклонился  от  темы.  -
Возьмите этого хиппи из Лос-Анжелеса, который был обвинен  в  убийстве  пяти
человек. Все члены суда знали, что Мэнсона не было на месте преступления. Он
не сделал ничего с точки зрения позитивистской науки. Но его нашли  виновным
и осудили на смерть. Общество признало наличие  у  него  той  силы,  которую
отрицает у нас.
   Бонафу встал и рассмеялся чистым детским смехом.
   - А что касается вязальной спицы и итальянского рабочего, боюсь не  смогу
вам помочь... Доброй ночи, мсье. Он еще раз поцеловал Терезу и  потрепал  ее
по щеке.
   - Прошу прощения, - добавил он, покидая комнату, -  но  у  меня  не  было
времени пообедать, а завтра я встаю в шесть...
   Когда он ушел, я рассортировал свои записи, сунул их в карман и  вышел  в
сад. Взошла луна. Тереза стояла, склонившись над перилами террасы...
   - Выключите свет, - попросила она.
   Я сделал это и подошел к ней. Я заметил, что у  нее  подрагивают  ноздри,
зрачки расширились и подбородок поднялся. Она смотрела  на  цветы  шалфея  с
мерцавшими в темноте серебристыми листьями.  Ее  дыхание  было  спокойным  и
глубоким. И вдруг мне стало казаться, что все  растения  в  парке  -  каждая
травинка на лужайке, каждый лист шалфея, и даже стены дома - дышат в том  же
ритме. Это продолжалось недолго, но на какой-то миг я тоже оказался вовлечен
в общее движение. Мне казалось, что я никогда не был так близок  к  счастью.
Потом Тереза пошевелилась.
   - Я провожу вас немного, - сказала она и пошла впереди меня.
   Мы медленно поднялись по склону и перешли ручей. Мокрая  галька  сияла  в
лунном свете. Можно было расслышать слабое гудение рельсов -  в  долине  шел
поезд. Мы молчали. Она шла  рядом,  прямая  как  индейская  женщина,  иногда
оказываясь на один-два шага впереди. Когда мы вошли в  сквер,  часы  пробили
десять, раскат каждого предыдущего удара  сливался  с  последующим,  образуя
непрерывное гудение, разносившееся по всему городу. Перед гостиницей,  возле
висевшей на каменных столбах массивной цепи, несколько детей играли в бабки.
Визгливый женский голос окликнул их,  отдаваясь  эхом  под  сводом  соборной
паперти. Тереза остановилась возле фонаря.
   - Когда вы уезжаете? - спросила она.
   - Завтра утром. Больше мне тут нечего делать.
   - Конечно... Если передумаете, заходите. Я вам покажу мой дом.
   Она повернулась и пошла обратно. Некоторое время раздавался легкий  шорох
ее шагов. Когда он затих, я открыл ярко освещенную дверь гостиницы.
   Внутри оказалось довольно шумно. Несколько человек сидело  вокруг  стола,
отделанного под мрамор. Говорили все разом, и каждый  стремился  перекричать
остальных. Но, завидев меня, они умолкли стали смотреть,  как  я  подхожу  к
конторке и беру свой ключ. Один из них встал. Это был хозяин.
   - Не выпьете с нами..?
   - Нет, спасибо, - сказал я.
   - Но эти господа хотели бы поговорить с вами.
   - Ну.., тогда ладно.
   Я взял предложенный мне стакан на этот раз красного вина и сел  за  стол.
За исключением темноволосого человека, который выглядел довольно молодо,  им
всем было около пятидесяти, и, представив меня, мсье Лорагэ умчался по своим
делам. Я узнал, что толстяк в пастушьей куртке - это  местный  мэр;  тот,  у
которого были впалые щеки и густые усы, - член городской управы, так же  как
и мужчина рядом с ним; четвертый - владелец  гаража;  а  молодой  человек  в
берете оказался школьным учителем. Делегация местных сановников.
   - Вы проводите расследование? -  спросил  мэр.  -  Я  дам  вам  кое-какие
сведения.
   Судя по агрессивному тону, он был не вполне трезв. , - Сходите посмотрите
на нашу крепость. Шедевр архитектуры одиннадцатого века. Там проповедовал  и
призывал к крестовым походам Пьер-отшельник. А теперь она  разваливается,  и
мы не можем получить от правительства  средств  на  реставрацию.  Пойдите  и
посмотрите дама рабочих в Сарлакском районе - таких лачуг постыдились  бы  и
негры. Неужели это все, чего добилась Франция?
   В разговор вступил еще один собеседник:
   - Знаете ли вы, почем будет продаваться  в  этом  году  наш  виноград?  А
персики? Персики гниют на деревьях, потому что их цена не покрывает расходов
на сбор и упаковку.
   - Известно ли вам, сколько фермеров задолжало банку? - спросил учитель. -
Семьдесят восемь процентов! Знаете ли вы, сколько из  них  сможет  заплатить
свои долги?
   - Одну минуту, - перебил я. - Вы обращаетесь не по адресу. Все это  очень
интересно, но я занимаюсь другим.
   - Чем же вы занимаетесь? - не унимался учитель.  -  Допустим,  завтра  мы
окажемся на первой странице вашей газеты - о чем вы будете писать?
   - Я буду писать о Бонафу.
   Разговор начал терять всякий смысл. Я испытывал искушение встать и  уйти,
послав их всех к черту.
   -  Я  занимаюсь  совами,  пригвожденными  к  дверям,   и   младенцами   с
перерезанным горлом.
   - Это Дув наговорила вам всякую чепуху, не так ли? -  раздраженно  сказал
член городской управы. - Мы видели, как вы сейчас прогуливались с ней.
   Я уже начал вставать, но сел снова,  внезапно  заинтересовавшись,  и  мне
налили еще один стакан вина.
   - Кто эта девушка? - спросил я. Мэр пожал плечами. Владелец гаража сделал
неопределенно рукой.
   - Откуда она взялась? - настаивал я. - С кем она живет?
   - Дув живет одна, - ответил Лорагэ. - Родители у  нее  погибли  три  года
назад в автомобильной катастрофе. Ее взял к себе дядя, целитель.  В  прошлом
году ей исполнился двадцать один год, и она ушла жить  в  родительский  дом.
Говорят, у нее осталось небольшое наследство, ферма в  Лабежаке  и  какие-то
акции.
   - Да, - произнес второй член  городской  управы,  тот,  что  до  сих  пор
молчал. - У них денег куры не клюют, Бонафу здорово загребает.
   - Похоже, люди не очень любят его, - заметил я.
   - Бонафу боятс