желые тучи зацепились за острый шпиль Золотой Башни, грозя обрушиться на королевский дворец ливнем. Закутавшись в старую капитанову епанчу, иногда служившую мне плащом, я сидел на какой-то каменной приступочке, не сводя глаз с ворот дворца, от которых меня уже трижды отгоняли часовые; и сидел, между прочим, уже довольно давно - с утра, после того, как к тюрьме, где мы с Алатристе переночевали - он внутри, а я снаружи, - подъехала карета, и альгвасилы лейтенанта Салданьи доставили моего хозяина к одному из боковых входов во дворец Алькасар. Во рту у меня маковой росинки не было со вчерашнего вечера, когда дон Франсиско де Кеведо перед тем, как идти спать, подошел к воротам тюрьмы справиться об Алатристе и, увидев меня у ворот, купил мне у разносчика ломоть хлеба с куском вяленого мяса. Видно, так уж судьба распорядилась, что изрядную часть жизни провел я в ожидании капитана Алатристе, влипавшего в очередную передрягу. И всегда - с пустым брюхом и стесненным от тревоги сердцем.
     По каменным плитам, которыми была вымощена дворцовая эспланада, защелкали первые капли; мало-помалу дождь припустил сильней, серая кисея ливня задернула фасады домов, с каждой минутой все отчетливей отражающихся в лужах. Какое-то время, благо его все равно надо было как-то убить, я развлекался, разглядывая картины, возникавшие у меня под ногами. И был всецело поглощен этим занятием, когда вдруг прозвучала столь памятная мне музыкальная рулада - тирури-та-та - и среди зыблющихся охристо-серых отражений возникла темная неподвижная тень. Подняв голову, я увидел удлиненную плащом фигуру, которая могла принадлежать только одному человеку. И не ошибся - передо мной стоял Гуальтерио Малатеста.
     Признаюсь, при виде старинного знакомца первым моим побуждением было кинуться прочь со всех ног, однако, впав от неожиданности в некий столбняк, то есть оцепенев и потеряв дар речи, я замер под пристальным взглядом его черных блистающих глаз. Когда же минуло первоначальное ошеломление, в голову мне пришли две дельные, но противоречащие друг другу мысли. Первая - кинуться прочь со всех ног. Вторая - выхватив кинжал, висевший сзади на поясе под епанчей, всадить его в живот итальянцу. Но что-то в том, как он держал себя, побудило меня отказаться и от одного намерения, и от другого. Хотя весь облик его - черные плащ и шляпа, худое лицо с ввалившимися щеками, покрытое рябинами, изборожденное шрамами - был, как и прежде, зловещ, я почему-то понял, что опасаться мне нечего. И тут как будто кто-то невидимый резким взмахом кисти мазнул его по губам ярко-белой краской - итальянец улыбнулся.
     - Ждешь?
     Я продолжал сидеть и смотреть на него неотрывно, как зачарованный. Капли дождя катились по моему лицу, собирались в лужицы на широких полях его шляпы, копились в складках плаща.
     - Скоро придет, - как всегда, сипло проговорил он, не спуская с меня глаз и не трогаясь с места. Я промолчал и на этот раз, а он посмотрел мне за спину, потом оглянулся по сторонам и наконец уперся глазами в фасад дворца.
     - Я тоже поджидал его, - добавил итальянец задумчиво. - Правда, по другим причинам, сам понимаешь.
     Да, он был одновременно и озадачен и вместе с тем словно позабавлен неожиданным поворотом дела.
     - По другим, - повторил он.
     Мимо проехала карета с закутанным в плащ кучером на козлах. Я стал вглядываться, надеясь рассмотреть, кто сидит внутри. Нет, это был не капитан.
     Итальянец вновь взглянул на меня с прежней зловещей улыбкой.
     - Не старайся. Мне сказали, он выйдет на своих ногах. Свободным.
     - Откуда вы знаете?
     И с этими словами осторожно и словно случайно завел руку за спину. Но это движение не ускользнуло от внимания итальянца. Улыбка его стала еще шире.
     - Да уж знаю, - медленно произнес он. - Я тоже поджидал его. Как и ты. Гостинец припас. Но мне только что сказали, что сейчас в этом нет нужды. Отпала надобность. Пока.
     Я глядел на него с таким недоверием, что итальянец расхохотался - казалось, глухо затрещало, ломаясь, гнилое дерево.
     - Я ухожу паренек Дел много. А к тебе у меня просьба. Передай от меня капитану Алатристе... Ладно?
     Я продолжал смотреть молча и недоверчиво. Он снова взглянул мне за спину, потом огляделся по сторонам, и я услышал медленный, еле уловимый вздох. Дождь между тем усиливался. Итальянец - черный, неподвижный - вдруг показался мне смертельно усталым. Может быть, негодяи тоже устают?
     Никто ведь не выбирает себе судьбу.
     - Так вот, передай капитану: Гуальтерио Малатеста свой счет к нему не закрыл. Жизнь, она - длинная, вьется, вьется, возьмет да оборвется... Еще скажи, что когда мы с ним снова встретимся, я уж изловчусь, расстараюсь - и убью его. Без громких слов и без малейшей злобы. Выберу время, найду место - и спокойно убью. Тут дело личное. И, так сказать, профессиональное. И я уверен, он прекрасно поймет все, что ты ему скажешь от моего имени. Передашь, не забудешь? - Снова под черными усами молнией вспыхнула улыбка, ослепительная и опасная. - Черт возьми, я знал, что ты - толковый мальчуган.
     Он, словно позабыв на миг обо мне и обо всем на свете, уставился в какую-то точку на тонущей в сером тумане площади. Потом, совсем уж собравшись уходить, вдруг остановился.
     - Вот еще что, - прибавил он, не глядя на меня. - Той ночью, у Приюта Духов, ты вел себя молодцом... Выскочил с этими своими пистолетами.... Полагаю, Алатристе знает, что обязан тебе жизнью.
     Он стряхнул дождевые капли с плаща и завернулся в него. И вот теперь наконец черные полированные агаты его глаз остановились на мне.
     - Так что, полагаю, и с тобой мы тоже еще свидимся, - сказал он уже на ходу но вдруг застыл на месте и повернулся вполоборота. - Хотя, знаешь... Надо бы прикончить тебя, пока ты еще мал... А не то вырастешь - и, чего доброго, меня прикончишь.
     И он медленно двинулся прочь, с каждым шагом вновь становясь прежней, черной тенью. И я слышал, как замирает вдали его смех.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ "ПЕРЛОВ ПОЭЗИИ, СОТВОРЕННЫХ НЕСКОЛЬКИМИ ГЕНИЯМИ ТОГО ВРЕМЕНИ"

     Напечатано в XVII веке без выходных данных. Хранится в отделе "Графство Гуадальмедина" архива и библиотеки герцогов де Нуэво Экстремо (Севилья).

     Приписывается дону Франсиско де Кеведо

     Сонет, в котором воспевается воинская доблесть, выказанная капитаном доном Диего Алатристе

     Род Алатристе - с этим древом старым
     В прямом родстве и кровь твоя, и шпага.
     Покуда ты живешь, твоя отвага
     Разит врага решительным ударом.

     Мундир твой незапятнан. Ведь недаром
     Пехотный полк назад не делал шага,
     Ты высоко вздымаешь древко флага
     Фамильной чести над сердечным жаром.

     О смелый капитан, во время оно
     Увенчан славой ты на ратном поле.
     Честь для тебя - и альфа, и омега.

     Ты проучить умеешь фанфарона,
     И в мирный день не дав бахвалу воли.
     Ты безупречен - значит, ты Диего.


     Десима, написанная на ту же тему, но в шутливом роде

     Да, за горами славны бубны,
     А все ж в бою нужнее - пики,
     Объял француза страх великий,
     "Спасайся!" - глас раздался трубный,
     Бегом бежал четыре лиги
     Враг без оглядки и привала.
     Судьба победу даровала,
     Где, галл, теперь твое веселье?
     Нигде - ни в Генте, ни в Брюсселе -
     Победы громче не бывало.


     Граф де Гуадалъмедина

     Сонет, посвященный пребыванию Карла, принца Уэльского в Мадриде

     Уэльский принц явился к нам до срока -
     Принцессу нашу сватает держава.
     Британский лев в расчет не принял здраво,
     Что выдержка порой - верней наскока.

     Орлом надменным воспаря высоко,
     Принц на добычу заявляет право,
     Не рассудив, что там, где власть и слава,
     Любовь бывает жертвой злого рока.

     Любезный Карл, да будет вам уроком:
     На местном мелководье - знаем сами! -
     Не тот герой, кто мчит под парусами.

     На мель он вскоре сядет ненароком.
     Венком лавровым не напрасно бредит
     Не тот, кто скор, а тот, кто тише едет.


     Его же

     Октава, в коей хозяин имения Торре де Хуан Абад уподобляется некоторым святым

     Святому Роху следуя в смиренье,
     Игнатию Лойоле - в деле бранном,
     И Доминику - в христианском рвенье,
     Тягаясь в красноречьи с Иоанном,
     Как Иероним погрузясь в ученье,
     Фомы не обошел в служенье рьяном
     Кеведо - незадачливый скиталец:
     Увидит рану - сразу вложит палец.