ощущать  свое
собственное тело.  Предметы  кружились  перед  ним,  казались  маленькими,
тоненькими,   грудь  его  заливала  теплая  волна,   представлявшаяся  ему
неизъяснимо приятной, хотя она душила и тревожила его.
     Однако кризис миновал. Вместе с лихорадочным возбуждением появились и
силы. Вамирэх уже был в состоянии догрести до берега, высадиться и набрать
бальзамических листьев и древесной смолы, чтобы перевязать рану. Сперва он
обмыл ее в воде,  сблизил ее края, затем наложил на нее листья, обмазанные
древесной  смолой,  и  укрепил  их  широкой  полоской  кожи.  Эта  прочная
перевязка не мешала протоку воздуха и  даже свободно пропускала испарение.
Через неделю ее  нужно будет возобновить,  а  пока благодаря ароматическим
листьям и смоле можно было не опасаться осложнений.
     Вамирэх почувствовал значительное облегчение; неопределенная тревога,
какую приносит с собой всякая болезнь,  исчезла, и в нем снова возродилось
чувство гордости, радость победы. Он с наслаждением утолил жажду и голод и
отправился разыскивать дерево, нужное ему для приготовления нового оружия.
Он скоро выстругал рукоятки - двенадцать  коротких  для  дротиков  и  одну
длинную  для  копья.  Во  время  работы ему захотелось иметь лук и стрелы,
наподобие восточных,  из  твердого  обожженного  дерева.  Дуга  лука  была
плоская,  но  широкая  с  небольшой круглой выемкой для направления полета
стрелы.  Вамирэх вырвал с корнем молодое ясеневое деревце и  обжег  его  с
концов;  потом  ему  пришлось долго обстругивать ствол,  чтобы сделать его
тоньше, пользуясь попеременно то кремнем, то действием огня.
     Солнце зашло прежде,  чем Вамирэх смог окончить работу; он сообразил,
что  для  завершения ее  нужно еще  по  меньшей мере два  дня,  не  считая
времени,  необходимого, чтобы заострить стрелы. Отыскивая безопасный приют
для ночи,  он  решил окончить сперва копье,  дротики и  остроги на  случай
нападения,  которого,  впрочем,  трудно было  ожидать.  Едва ли  обитатели
востока, потеряв двоих, имея на руках раненых, в том числе вождя, вздумают
возобновить враждебные действия.  Вероятно,  они поспешат как можно скорее
вернуться в  свои степи вместе с  девушкой.  Вамирэх усмехнулся при мысли,
что  она  еще  не  совсем потеряна для  него.  Ему долго не  спалось:  его
волновали планы второго похищения ее.
     Проснувшись  на  другое  утро,  он  испытывал  большую  слабость,  не
позволявшую ему подняться.  Начиналось заживление раны.  С  большим трудом
юноша дотащился до берега, чтобы утолить страшную жажду. Он напился, но на
обратный путь у него не хватило сил.
     Он уснул тут же на берегу, подвергаясь опасности стать жертвой хищных
зверей.  Солнце  стояло  уже высоко,  когда сознание вернулось к нему.  Он
вновь утолил жажду.  В голове его шумело,  пульс сильно бился,  мысль была
подавлена.  Он  понял,  что  день  потерян  и,  покорившись необходимости,
укрылся под лодкой вблизи крутого берега.  С небольшими перерывами,  когда
он  в  полусне  утолял  жажду,  мрак  окутывал его сознание до самой зари;
Вамирэх был близок к смерти;  всю ночь его могучий организм боролся с нею.
Но  с  зарей пришло успокоение,  сон подкрепил его,  и когда солнце прошло
четвертую часть пути, он проснулся от голода.
     Вамирэх осмотрел перевязку.  Боль  исчезла;  края  раны  успели почти
затянуться и  лишь  слегка припухли.  Голова была свежа.  Юноша отправился
отыскивать себе пищу,  вооруженный оставшимися у  него копьем и  острогой.
Подлесок в это время мало обещал добычи;  кроме того, приходилось выжидать
ее из засады, так как открыто нападать не позволяла рана.
     Прошло часа  три,  и  во  все это время мимо засады промелькнуло лишь
несколько мелких хищников,  мясо которых было отвратительно на вкус. Голод
начинал  уже жестоко мучить охотника,  как вдруг он увидел стадо лосей под
предводительством великолепного самца.  Это была крупная,  опасная дичь, и
тем  более соблазнительная,  что рога самца могли доставить все нужное для
наконечников копий,  острог и дротиков.  Вамирэх в эту минуту еще  сильнее
пожалел,  что  у  него  нет  лука,  дающего  возможность поразить животное
издали, так как лось нередко жестоко мстит за убийство самок. Предводитель
стада  был  огромных размеров,  его рога широко разветвлялись над головой,
наподобие оголенного бука.
     Охотник,     пользуясь    прикрытием    кустов,     с     величайшими
предосторожностями приблизился к стаду; но расстояние до него все еще было
слишком значительно,  чтобы  можно  было  рассчитывать нанести верный удар
единственной оставшейся острогой.
     Поэтому он стал выжидать.  Лоси щипали траву, играли, и одна из самок
резвилась вблизи от охотника.  Острога свистнула в  воздухе и  вонзилась в
тело животного.  С  предсмертным жалобным вздохом упало оно  на  траву,  а
остальные  лоси  бросились в  кусты.  Остался  только  самец,  неподвижно,
пристально вглядывавшийся в  густую чащу.  Минуту спустя он  был уже около
жертвы,  в  волнении роя копытом землю и  колеблясь между желанием мести и
страхом неизвестного.  Между тем великолепные рога животного сосредоточили
все  внимание Вамирэха;  необдуманным,  болезненным движением он  выступил
из-за прикрытия с направленным на лося копьем и львиной шкурой в руке.
     Лось колебался,  устремив свои продолговатые глаза в сумрак леса;  но
человек  подался назад,  и  животное инстинктом признало в  этом  движении
слабость охотника.  Стремительно,  низко опустив голову,  лось  кинулся на
человека.  Вамирэх отскочил в  сторону и  набросил свой плащ на  ветвистые
рога.  Пока  лось,  стараясь  высвободиться,  усиленно  потрясал  головой,
охотник вонзил ему копье между ребрами,  поразив в самое сердце.  Животное
рухнуло,  а Вамирэх упал в изнеможении от сделанного усилия.  Но он вскоре
поднялся, развел огонь и зажарил кусок мяса лося.
     Утолив  голод,   Вамирэх  почувствовал  прилив  сильной  грусти.  Ему
недоставало Элем,  он  скучал по  ней.  Он  вспомнил,  как  не  хотела она
покинуть его в  минуту опасности,  повторял ее имя и  не мог отделаться от
мысли возвратить ее.
     Лес примолк в  эту жаркую пору дня.  Солнце отражалось в  глади реки,
проникая  продолговатыми кружками сквозь  легкую  листву  деревьев.  Кусты
стояли неподвижно;  в пространстве,  покрытом высокими деревьями, мелькали
яркие  просветы,  полутемные  выходы,  углубления,  похожие  на  пропасти.
Благодаря  грустному настроению одиночества картина  эта  как-то  особенно
действовала  на  Вамирэха.   Он  чувствовал  потребность  то  отдыха,   то
художественной работы;  ему ясно припомнился день в родных пещерах,  когда
он вырезывал начальнический жезл, сидя в кругу своей семьи; это дало новый
толчок  его  мыслям,  и  он  вспомнил о  начатых работах по  приготовлению
оружия.
     Вооружившись кремнем  с  тонкими зазубринами наподобие пилы,  Вамирэх
принялся за работу. К вечеру он отделил рога от головы лося. Движения руки
вызывали раздражение в  ране,  и  у  него снова началась легкая лихорадка.
Оставив работу,  он  все же  не мог уснуть:  его мучило желание попытаться
отыскать следы Элем. Юноша сел в лодку и поплыл по течению.
     Густой мрак ночи окутывал его. Только голос реки раздавался в тишине,
где  среди чуть  слышного шепота прорывалось унылое кваканье лягушек.  Над
поверхностью воды беспрестанно мелькали летучие мыши; в темной бездне реки
трепетали звезды.
     Несколькими взмахами весла Вамирэх приблизился к тому берегу,  где он
сражался с обитателями востока;  потом пустил лодку по течению, улегшись в
ней  так,  что  издали  ее можно было принять за ствол дерева,  вырванного
бурей.  Сперва тянулись пустынные места,  безмолвие которых не  нарушалось
животными;  далее  неясные  признаки  указывали уже на присутствие врагов.
Наконец Вамирэх заметил груды камней,  обозначающие могилы убитых; а через
час огонь костра обнаружил, что его противники бодрствуют.
     Долго смотрел туда Вамирэх.  Один из воинов стоял настороже; время от
времени он  высоко поднимал руку,  чтобы не  уснуть,  и  при этом движении
гигантская тень  отбрасывалась на  другую  сторону реки.  Сжимая  острогу,
Вамирэх обдумывал способ нападения;  лихорадка возбуждала в  нем  безумную
смелость.
     Ночной ветерок поднимал в  лесу все возраставший шум.  Вода светилась
бледным фосфорическим светом;  в  ночном  сиянии оживали заводи,  усеянные
камышами.  Бегущие облака внезапно меняли вид воды,  то  набрасывая на нее
свинцовый покров,  то  отражая одинокую дрожащую звезду  или  целый  поток
созвездий.
     Вдруг позади костра появилось ярко освещенное лицо Элем.  О,  если бы
он  мог  ее  схватить  и  унести,   как  прежде!  Но,  сделав  усилие,  он
почувствовал,  что  его  рана  еще  не  закрылась и  рука  бессильна!  Еще
несколько дней,  и  к  нему  вернется прежняя сила.  Пока он  может только
следить за врагом и выжидать удобной минуты. Он осторожно положил острогу,
взял весло и,  прежде чем направиться к  своему убежищу,  отдался течению,
которое отнесло лодку к противоположному берегу. Там он принялся осторожно
грести, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
     Прошел час. Лодка двигалась с трудом, хотя Вамирэх держался вблизи от
берега.  Приходилось бороться не только с  течением,  но и  с водорослями,
которые цеплялись за лодку и опутывали весло. Вамирэх решился уже пристать
к берегу, когда увидел нечто вроде пролива среди камышей. Он направил туда
лодку,  и некоторое время она двигалась беспрепятственно; но вскоре пролив
опять  замкнулся длинными  речными  растениями.  В  надежде  найти  вблизи
открытое пространство Вамирэх,  лихорадочно раздвигая растения, направился
вперед. Но повсюду он натыкался на камыши, водоросли и осоку.
     Величайшая усталость подавляла Вамирэха, и он должен был на некоторое
время улечься на дне лодки.
     Ночь  близилась к  концу;  небо  над  головой  побледнело от  первого
отблеска утренней зари:  крик  глухаря оглашал лесную  чащу.  Тихий  лепет
острых крепких листьев,  похожий на  шорох крыльев птицы,  всплески выдры,
вечный шум реки были единственными звуками среди тишины. Предметы казались
залитыми полупрозрачным серым  туманом:  на  противоположном берегу  едва,
обозначалась черная кайма леса между рекой и побледневшим небом.
     Вамирэх  приподнялся.  Необычайное оцепенение  сковывало  его  члены,
клонило ко  сну.  Ему захотелось поскорее в  свое убежище,  и  он  измерил
глазом расстояние до  него от  берега.  Оно оказалось весьма значительным,
тем  более что  растительность здесь становилась все  гуще.  Была  минута,
когда он  думал отказаться от  нового усилия и  переночевать в  лодке;  но
достаточно было  малейшего неосторожного движения,  чтобы опрокинуть утлый
челнок, а рана не позволила бы широких размахов, необходимых при плавании.
     Приняв решение,  он направился к  берегу,  работая веслом,  изрезывая
руки  острыми  листьями  камышей,  таща  и  подталкивая  хрупкую  лодочку,
усталый,   раздраженный,   вынужденный  часто  останавливаться  и  подолгу
отдыхать.
     Наступал день;  все казалось бледным изможденному человеку: и вода, и
небо, и лес. Широкая река выдвигалась из тумана и снова терялась в нем.
     Вот наконец берег.  Вамирэх,  высаживаясь и  раздвигая высокие стебли
растений,  увидел пантеру в  борьбе с  маленьким мамонтом.  Жалкое молодое
травоядное напрасно старалось отогнать хоботом  своего  противника.  Вдали
виднелась мчавшаяся самка,  спешившая на помощь к  своему детенышу,  и  из
камышей раздавался крик самца,  очевидно, старавшегося вплавь добраться до
берега. Но пантера одним прыжком очутилась на спине молодого мамонта и уже
запустила когти в  толстую кожу,  собираясь вцепиться зубами в шею,  когда
охотник,  охваченный жалостью,  вмешался в  дело.  Он  издал  боевой крик,
пустил свою острогу и направился к хищнику.  Удар был слаб -  острога едва
окрасила кровью пятнистую шкуру;  но  пантера,  ворча,  все-таки выпустила
свою жертву. В эту минуту показалась широкая голова мамонта-самца, и почти
одновременно с ним появилась и самка.  Тогда пантера скрылась в кустах,  а
семья громадных толстокожих удалилась, покачивая хоботами.
     Вамирэх следил за  их удаляющимися фигурами,  радуясь,  что оказал им
услугу.  Потом он взвалил себе на плечи лодку и  пошел к  опушке леса.  Он
потратил последние силы на  собирание больших сучьев для укрепления своего
убежища  под  лодкой.  Чувствуя  тяжесть  во  всем  теле  и  спотыкаясь от
слабости,  он стал вбивать в  землю,  у подножия дерева,  наиболее крепкие
ветви,  но вынужден был прервать работу: чувство оцепенения охватило его с
удвоенной силой,  он  хотел присесть,  но  вместо этого повалился на землю
почти без чувства и вскоре погрузился в тяжелый сон с мучительным бредом.


                                    XI

                                  Мамонт

     Небольшая прогалина виднелась среди буков,  дубов и вязов.  Она густо
поросла сочной  травой,  перемешанной с  лютиками,  пушистым крестовником,
цветущей крапивой.  Под острыми травами,  по  листьям,  цветам,  стеблям и
корням сновал целый мир насекомых.
     Гигантская муха  порхала  в  первых  лучах  солнца;  оса  садилась на
венчики  цветов;  огромные  бабочки  раскачивались  на  своих  бархатистых
крыльях; тучи комаров поднимались с реки, ища убежища под листвой; легионы
муравьев тащили травяных вшей,  тычинки, зерна; паук подстерегал добычу из
своей  норы;  могильщик искал падали,  чтобы положить в  нее  свои  яички;
точильщик-часовщик стукался головой о кору вяза; сверчки засыпали, уставши
трещать;  уховертки поднимали свои клещи из глубины венчиков,  и проворная
жужелица, подобно тигру, набрасывалась на жука...
     Человек,  упавший на землю,  поднял тревогу в лесу.  Вокруг двуногого
царя  масса  живых  существ,  занимавшихся исследованием сухих  стволов  и
сучьев,  слушала,  смотрела и  обоняла;  остроконечные носы,  тонкие  уши,
выпуклые  глаза,  похожие  на  черные  жемчужины,  длинные  усики  почуяли
человека,  поняли его слабость.  Приблизились крысы, привлеченные ремнями,
пропитанными костным  мозгом;  затем  между  верхними  ветвями  показались
любопытные мордочки белок, подстерегаемых большой рысью.
     Время шло.  Солнечный свет залил прогалину.  Поток жизни рос вместе с
силой лучей;  мухи прилетали все в  большем и большем количестве;  шмели и
пчелы  жужжали быстрее и  звучнее;  птицы  стремительнее проносились внизу
ветвей.
     Гиена,  обманувшаяся в  своих  надеждах на  ночную  добычу,  голодная
бродила  между  кустами  своей  волочащейся походкой.  Она  почуяла  запах
человеческого тела,  смешанный с  запахом кожи и  жира,  и  подошла ближе;
крысы разбежались;  пожирательница трупов, не выходя из-за кустов, поняла,
что человек не  был мертв.  Однако она не теряла надежды и  в  полудремоте
притаилась в тени.
     Длинные шелковистые лучи  света  все  отвеснее падали сквозь просветы
листвы;  тени  укоротились до  наименьшего предела и  снова  стали  расти.
Человек все еще спал,  и гиена сторожила его. Птицы утомились, и голоса их
смолкли  в  больших  деревьях;  муравей  раскачивал острые  листья  травы;
шершень,  цепляясь за тоненькую ножку цветка,  сгибал его; мухи без умолку
жужжали, сучья трещали под ногами стремительно бегущего стада ланей.
     Часа через два после  полудня  шакалы,  почуяв  отвратительный  запах
гиены,  собрались неподалеку,  в той же части леса. И они засели в кустах;
их алчное беспокойство,  их зловещий крик оповестил воронов о  предстоящей
обильной добыче. Те слетелись целой стаей с громким карканьем; черная туча
заслонила свет на прогалине,  пока они не уселись на выбранном ими буке. С
высоты  четырех  тысяч  метров  три  ястреба  заметили движение воронов и,
ринувшись вниз с головокружительной быстротой,  разместились на  ближайшем
дереве.
     Эти  алчные  соперники окружали  распростертого Вамирэха со  взаимным
недоверием друг  к  другу;  ночные  животные  страстно желали  наступления
сумерек,  дневные со  страхом ожидали конца дня.  Сперва они  оставались в
нерешительности,   наблюдая  друг  за  другом;   затем  шакалы  отступили,
испуганные соседством гиены;  внезапный страх разогнал на минуту ястребов.
Только  вороны  оставались  невозмутимыми,   сильные  своей  численностью,
готовые растерзать врага железными клювами.
     Они начали забавляться;  восседая с  комически важным видом на ветвях
бука,  вороны затеяли нечто вроде пляски,  подвигаясь к оконечности ветви,
пока  один  из  них  не  падал;  свалившийся в  течение  нескольких  минут
попархивал с  ужаснейшим карканьем и  снова возвращался на свое место.  Их
крики и  игра вспугнули ночных животных;  когда же с  шумом,  напоминавшим
падающий  град  в  лесу,  крикуны  тучей  спустились  на  человека,  гиена
отступила, а шакалов охватило смятение...
     Вороны  все  подвигались,  в  их  движениях было  что-то  неловкое  и
забавное.  В двух шагах от Вамирэха они остановились в сомнении;  карканье
их прекратилось,  и  старейшие стали совещаться низкими горловыми звуками,
перемежая их  движениями,  похожими на плясовые.  Но Вамирэх пошевелился и
заставил воронов отступить; они снова расселись по веткам дерева.
     Настало затишье,  в  котором был  слышен только топот  гиены и  вопли
шакалов;   потом  среди  полного  молчания  послышалось  тяжелое  хлопанье
крыльев,  и  три  ястреба  мгновенно  спустились на  землю.  Они  вытянули
оголенные, крепкие шеи с красивым, пушистым белым ожерельем и долго стояли
неподвижно,  как стражи,  приподняв плечи острым углом;  их  шеи как будто
выскакивали из  груди;  крылья  походили на  плащ,  украшенный бахромой из
светлых  коротких  перьев.   Они   принадлежали  к   мощной   породе;   их
распростертые  крылья  достигали  восьми  футов;   сильные  когти,   жадно
разрывавшие падаль,  впивались в  живую  добычу  лишь  во  время  крайнего
голода...  Обсуждали ли они, насколько смерть близка к человеку, насколько
энергия сохранилась еще  в  его  могучих мышцах,  в  высоко  поднимающейся
груди, в крепкой шее? Птицы не двигались, но голодные шакалы остановились,
и самый старый ястреб направился к белокурой голове Вамирэха.
     Волосы,  рассыпавшиеся  по  лицу,  наполовину  закрывали  ему  глаза;
бледные губы вздрагивали от  тяжелого,  лихорадочного дыхания;  вызывающая
усмешка,  казалось,  поднимала верхнюю губу, между тем как около углов рта
лежало выражение кроткой покорности.  Полуобнаженное плечо как  будто было
изваяно из полированного камня;  львиная шкура прикрывала грудь, в которой
беспокойно трепетало сердце.
     Вороны,  заинтересованные действиями ястреба,  медленно  подвигались;
шакалы,  зевая,  закрывали глаза, ослепленные солнечным светом; гиена рыла
землю передними лапами;  в лесу слышались слабые звуки:  тихие крики, чуть
слышное пение, шум падения зрелых плодов.
     Между тем большой ястреб смотрел в промежуток среди прядей волос,  на
полузакрытое веко,  с  видневшимся под  ним  белком  глаза.  Хищные  птицы
выклевывают глаза  по  инстинкту,  и  ястреб,  приняв  это  решение,  стал
медленно приближаться к  Вамирэху.  За ним последовали и  его товарищи,  и
один из них поставил лапу на обнаженное плечо.
     Рука Вамирэха бессознательно передвинулась к  этому месту и  упала на
крыло  птицы;  в  ответ она  ударила его  клювом по  кисти.  Ощущение боли
возбудило в человеке способность обороны;  в полусне он сжал атлетическими
пальцами шею  птицы...  Минуты две  скрюченные когти  ястреба цеплялись за
львиную шкуру,  затем наступило удушение,  и  пальцы Вамирэха,  все еще не
разгибаясь,  сжимали шею уже мертвой птицы. Между тем широкие крылья обоих
ястребов,  оставшихся в живых, рассекали воздух; они поднялись до верхушек
деревьев,  поколебались с  минуту и  через широкий просвет между деревьями
взвились к небу.
     Вамирэх  после  сделанного усилия  снова  впал  в  забытье и  казался
настоящим мертвецом;  вороны о