скоро
утомилась,  и  они  смолкали один  за  другим.  Вскоре с  высоты холма они
увидели  стадо.  Крупные  травоядные паслись  на  равнине,  расположившись
треугольником на  протяжении двух  тысяч  локтей в  окружности;  число  их
доходило до  нескольких сот.  Красноватые быки с  мощными,  как  у  львов,
боками,  широкими  черепами медленным шагом  расхаживали между  коровами и
телятами.  Все  это стадо представляло прекрасную картину спокойной мирной
жизни и в то же время могучей силы общественности.
     По  первому призыву своего  вожака самцы  должны были  собираться для
битвы.  Благодаря смышлености диких животных, качеству, которое вследствие
долгого  рабства  утратилось у  их  азиатских собратьев,  они  оказывались
способными к правильной обороне и даже к самостоятельным нападениям.
     Охотники остановились.  Прикрытые холмом,  они  обсуждали план атаки.
Строение  местности  и   расположение  животных  представляли  возможность
действовать двояким образом:  или,  скрываясь за  цепью поперечных холмов,
напасть на стадо разом справа и слева,  или же обойти стадо и напасть всем
вместе из-за  рощи диких смоковниц.  Большинство охотников через несколько
минут высказалось за первый план:  второй,  хотя и  обещал в  случае удачи
больше добычи,  казался менее надежным, так как случайность могла спугнуть
животных прежде, чем охотники успеют добраться до своей засады.
     Охотники разделились на два отряда:  одним руководил человек с резным
жезлом в руке -  знаком его сана; во главе другого стал старик гигантского
роста.
     С   обеих   сторон   движение  совершалось  правильно,   с   разумным
пользованием неровностями почвы.
     Первый отряд,  слегка опередив другой,  почти приблизился к  стаду на
расстояние полета стрелы,  как  вдруг бык-вожак стал обнаруживать признаки
тревоги.   Подняв  рыжую   с   белыми  пятнами  голову,   он   внимательно
присматривался и  прислушивался.  Затем  загремел  его  голос,  красивый и
величественный,  как голос льва.  Рассыпавшиеся травоядные встрепенулись и
собрались в кучу. Сомнение продолжалось недолго; у всех дрожь пробежала по
спине:  был  замечен  враг,  беспощадный двуногий враг,  хорошо  известный
животным.  Был подан сигнал,  и  громадное стадо разом сорвалось с места и
бросилось бежать, потрясая топотом всю долину.
     Отказываясь от своего плана,  пещерные люди поднялись на цепь холмов,
скрывавшую их до тех пор. Более проворные показались на вершине; животные,
даже отставшие от бегущего стада,  находились на расстоянии,  в десять раз
превышающем полет стрелы. Животные неслись быстро, и охотники ясно видели,
что  охота  не  удалась.  Но  наиболее пылкие  из  них,  настоящие варвары
победоносной  расы,   не  слушая  вождей,   без  всякого  расчета,  только
соперничая друг с  другом,  пустились в  погоню за  быками.  Трое из них в
несколько минут приблизились к  стаду на расстояние полета стрелы.  Стрелы
засвистели -  один  из  быков  зашатался,  другой  громко  заревел.  Тогда
прогремел клич:
     - Эо! эо!
     Снова посыпались стрелы -  один из быков упал,  за ним корова.  Тогда
два быка как бы решили пожертвовать собой:  они остановились,  давая стаду
уйти.  С  минуту  благородные защитники рыли  копытами  землю,  устремив в
пространство большие мутные глаза, и наконец кинулись на врагов.
     Навстречу им летели стрелы, наносившие глубокие раны, но воинственные
животные были как будто нечувствительны к ним и,  чем более приближались к
охотникам,   тем  более  свирепели.  Уверенные  в  успехе  и  не  торопясь
наступать,   охотники  рассыпались  в  разные  стороны;   но  двое  юношей
переглянулись и стали прямо перед быками,  один с копьем, другой с палицей
в руке.
     Охваченные   волнением   разыгравшейся  драмы,   остальные   охотники
остановились, образовав полукруг.
     Первый  бык,  несшийся  низко  опустив  рога,  с  ужасающей быстротой
налетел на  самого  рослого из  молодых охотников.  Тот  ловким  поворотом
уклонился в сторону и вонзил копье в бок животного. Бык, обливаясь кровью,
зашатался,  но  тотчас же  бросился опять,  не так стремительно,  но более
озлобленно. Оружие охотника во второй раз проникло в его внутренности, еще
глубже,  еще беспощаднее. Животное зашаталось и упало на колени, как будто
готовясь принять смертельный удар.  Но в ту минуту,  когда опять поднялось
копье,  бык вскочил на ноги и левым рогом поднял охотника.  Однако охотник
попал не на острие рога,  а  на выпуклую сторону его,  ему удалось вовремя
высвободиться, и третий, решительный удар, направленный в сердце, доставил
ему полную победу.
     - Теран убил большого быка! - закричал он.
     Рядом происходил поединок другого рода.
     В тот миг,  когда Теран одолел своего противника, второй бык бросился
на охотника, вооруженного палицей. Лицом к лицу человек отважно нанес удар
и полагал, что раздробил череп животного. Но удар соскользнул, отклоненный
поворотом рогатой головы,  и сила его  уменьшилась  наполовину.  Бык,  как
молния,  набросился на охотника и протащил его с десяток локтей. Он топтал
его копытами,  рвал рогами,  нанося в  грудь  смертельные  раны.  Охотники
встрепенулись;  взвилось несколько стрел,  пущенных опытными руками; кучка
отважных  бросилась  выручать  товарища.   Разъяренное   животное   храбро
двинулось  на  врагов.  Стрелы  дождем  сыпались  на него,  одна за другой
вонзаясь в его красивое тело;  но это не  уменьшало  его  стремительности.
Встретив  на дороге старика,  не успевшего увернуться,  бык опрокинул его.
Низко опустив голову,  он собирался уже  поднять  его  на  рога,  но  удар
дротика  в  плечо заставил быка отскочить;  между тем за стариком виднелся
Теран.
     - Теран! Теран! - закричали охотники.
     Теран увернулся от нападения быка и  нанес новый удар;  но палица его
скользнула по  лопатке животного,  и  в  тот же  миг он очутился на земле;
острые рога уже наклонились над ним,  все считали его погибшим,  но в  эту
минуту подоспел Вамирэх,  быстрый и ловкий,  с высоко поднятой палицей. Он
подхватил Терана и отбросил его в сторону.
     Тогда кругом раздались крики:
     - Вамирэх силен, как мамонт!
     Вамирэх знаками отверг помощь товарищей и, остановившись в нескольких
шагах от быка, проговорил:
     - Уходи,  храбрец!  Ты  достоин того,  чтобы жить и  породить великое
поколение, ты должен еще долго пастись на чудной этой равнине.
     Бык неподвижно смотрел на охотника большими голубоватыми глазами, и в
душе Вамирэха шевелилось сострадание к  величавому животному,  обреченному
стать  жертвой  человека.  Обессиленное потерей  крови,  животное все  еще
готовилось к битве и, низко опустив рога, выжидало нападения.
     Но Вамирэх продолжал:
     - Нет,  храбрец!..  Вамирэх не тронет побежденного... Вамирэх жалеет,
что равнина лишится храбреца,  который мог бы  защищать свой род от льва и
леопарда...
     Опустившись  на  колени,   бык,   теряя  сознание,  казалось,  слушал
охотника. Вдруг голова его дрогнула, и слабое хрипение вырвалось из груди;
он вытянулся и, закрыв отяжелевшие веки, испустил последнее дыхание.
     Так  окончилась охота,  оставив после себя тяжелое впечатление.  Пять
быков,  лежавших мертвыми на  равнине,  стоили жизни Вангабу,  сыну Джеба.
Воины  пзаннов  еще  раз  познали  силу  и  храбрость быков,  но  чувства,
волновавшие  их,   были  похожи  больше  на  печаль,  чем  на  злобу.  Они
сочувствовали  последним  словам  Вамирэха,   они  знали,  что  травоядные
необходимы  для  существования  людей.   Поэтому  еще  за  тысячу  лет  до
приручения животных люди  старались умеренно пользоваться чужой  жизнью  и
щадить все живые существа, за исключением хищников и паразитов; они всегда
с любовью относились к могучим самцам,  желая, чтобы стада оленей, быков и
табуны лошадей увеличивались и давали отпор крупным хищникам.


                                   III

                            Погребение Вангаба

     В  вечернем сумраке,  когда  солнце казалось уже  огненным шаром,  из
пещеры выступили старцы и за ними все члены племени в глубоком унынии. Два
молодых воина  несли останки Вангаба;  красноватый свет  падал на  бледное
лицо,  на  истерзанную грудь,  словно  прощальный привет  дневного светила
молодому существу, погибшему столь безвременно. Шествие медленно двигалось
по  луговине,  и  только  глухие рыдания жены  и  матери умершего нарушали
безмолвие этой сцены.
     Наконец  процессия  достигла  погребального  дерева,   и   носильщики
поднялись на холм.  Тогда к  телу Вангаба приблизился старец,  и все ждали
его слова,  потому что он  пользовался славой человека,  умеющего говорить
народу. Некоторое время он оставался неподвижным, затем заговорил:
     - Люди...  Вангаб,  сын Джеба...  рожденный среди нас... был отважный
охотник и искусен в работе...  тур,  леопард,  гиена знали его силу...  из
останков убитых животных он умел приготовлять себе одежду и  оружие...  он
делал  орудия  из  благодетельного камня...  Люди...  Вангаб,  сын  Джеба,
покинул жизнь... он больше не будет охотиться, он не будет снимать шкуру с
животных,  он  не будет приготовлять орудия из камня...  Он был нам верным
товарищем... поэтому мы жалеем о Вангабе, сыне Джеба...
     - Мы жалеем о Вангабе, сыне Джеба, - повторили все кругом.
     Потом  наступило молчание,  еще  более  тяжелое;  головы  поднялись к
погребальному дереву,  на которое в эту минуту влезал один из самых ловких
охотников. Он скользил с ветви на ветвь, среди скелетов предков.
     Выбрав свободную ветвь,  он потянул за конец бывшего у  него в  руках
ремня, к другому концу которого было привязано тело Вангаба, и останки его
медленно поднялись среди листвы.  С  теплого небосклона,  с  высокого неба
веяло  такой  мягкой негой,  таким чудным дыханием жизни,  такой величавой
тишиной, что товарищи Вангаба, его мать и вдова невольно забывали горечь и
ужас смерти.  Труп наконец прикрепили к  ветке,  и  он  слегка покачивался
теперь среди скелетов.  Умиравший день играл слабыми переливами на отмелях
реки,  на вершинах гор, озаряя их волшебным, дробившимся светом. Скоро под
погребальным деревом  не  осталось никого,  кроме  горсти  родственников и
близких друзей умершего.  Сияние неба подернулось сумраком.  Еще один день
исчез в глубине прошлого.  Охваченные дрожью,  смешивая в своем неразвитом
воображении мысль о  смерти с мыслью о ночи,  доисторические люди с ужасом
думали о смерти и в то же время как-то смутно мечтали о бессмертии.
     Между  тем  молодая вдова лежала распростертая на  траве;  ее  волосы
рассыпались среди  растений,  как  цветы  плакучей ивы  среди  кувшинчиков
пруда. Теран, друг Вангаба, почувствовал к ней жалость. Он стал шептать ей
слова утешения; она подняла на него глаза и с благодарностью думала о том,
что Теран,  такой сильный между сильными,  добр к  женщинам и детям.  Ночь
спустилась на землю, волки завыли в равнине, с берега реки доносился хохот
гиены, и крупные хищники выступали во всем своем могуществе.


                                    IV

                                 Островок

     Вамирэх,  сын Зома,  несмотря на молодость, возбуждал удивление всего
племени пзаннов.  Ловкий и сильный охотник, прекрасно сложенный и могучий,
он  не  лишен был и  способности к  искусству.  Формы растений и  животных
захватывали его воображение.  Он любил бродить один по холмам, пробираться
по  лесной чаще,  плыть по  течению реки не  только днем,  но и  ночью,  с
наслаждением присматриваться к  окружающему,  улавливать  скрытые  стороны
вещей.  Длинноголовые обитатели тогдашней Европы не смеялись над подобными
людьми  и  к  Вамирэху  относились с  глубоким  уважением  за  его  уменье
вырезывать рисунки на  кости,  роге  и  выделывать выпуклые изображения из
дерева и  слоновой кости.  Любя  свое  искусство,  Вамирэх стал  лучшим из
художников всех племен,  перекочевывавших к весне на юго-восток.  По целым
дням и неделям Вамирэх скрывался от своих товарищей,  пользуясь уединением
в  каком-нибудь  убежище,  где  он  мог  отдаваться работе.  Произведения,
которые  он  приносил  из  своих  странствований,  вызывали восторг  всего
племени.  Ни Зом,  его отец,  ни Намира,  его мать, не тревожились долгими
отлучками сына, смутно веря в его счастье.
     Однажды утром Вамирэх сел в свою утлую лодочку, готовую перевернуться
при  малейшем волнении,  и  стал спускаться вниз по  реке,  управляясь при
помощи какого-то  подобия весла.  По  мере  того  как  скрывались из  глаз
убежища пещерных людей,  река становилась шире, но мелководнее; ее течение
перерезывали  выступы  скал,   поросших  мхом  и  лишайниками.  Шум  волн,
дробившихся об  утес,  звучал  величавой  мелодией,  глыбы  камня  местами
возвышались с  архитектурной правильностью и  образовывали своды  открытых
залов,  в  которых свободно разгуливал ветер и слышались какие-то рыдающие
отзвуки голосов.
     На девственных берегах реки показался лес с  гибкими ивами по опушке,
с  сероватыми тополями и  плакучими ясенями,  с  березами,  рассеянными по
возвышенности,  а  позади них с целым миром растительных великанов,  миром
лиан и других чужеядных растений, борющихся между собой.
     Вамирэх  бросил  весло,  пораженный величием  зрелища;  он  любовался
дрожащими отражениями деревьев в  воде,  упивался разливавшимся в  воздухе
крепким ароматом.  Головы  травоядных мелькали между  деревьями и  высокой
травой;  стаи  осетров  поднимались по  течению,  касаясь  подножия  скал.
Показался островок.  Вамирэх принялся грести  и,  направив челнок к  южной
части острова,  причалил к маленькой,  окаймленной ивами бухте. Гигантские
лягушки с  испугом бросились в  воду,  водяные курочки и  чирки взлетели в
воздух.  Вамирэх раздвинул ветви деревьев и  очутился в укромном местечке;
земля здесь была утоптана и трава выполота,  очевидно,  нарочно.  Вамирэх,
улыбнувшись, опустил руку в дупло ольхи и вынул оттуда скребки, пластинки,
заостренные кремни,  куски  костей,  дуба  и  тетивы.  Несколько минут  он
оставался  в   безмолвном  созерцании  перед   начатой   статуэткой,   еще
бесформенной,  у которой были отделаны только верхняя часть головы,  лоб и
глаза. Его охватывало блаженное чувство художника.
     - Она  будет  окончена до  наступления полнолуния!  -  воскликнул он,
сбрасывая плащ.
     Вамирэх отправился  к  челноку за запасом костей и зубов,  который он
привез с собой,  и в течение нескольких  минут  колебался,  продолжать  ли
начатую  статуэтку  или заняться вырезанием из кости.  Зубы пещерного льва
всего более прельщали его;  он несколько раз брал их в руки. Острием резца
из  кремня  он  намечал  на  них  воображаемые очертания,  прищурив глаза,
закусив  губу.  Затем  он  отправился  бродить  по  островку,  внимательно
осматриваясь кругом, как будто отыскивая модель - дерево, птицу или рыбу.
     Он  сорвал  большой  водяной лютик  с  желтым  венчиком и  пристально
рассматривал его.  Крупные  лепестки  цветка,  покрытого  нежным  глянцем,
тонкие тычинки,  слегка розоватый стебелек приводили его в восхищение;  но
еще  более  привлекали его  наружные  очертания  цветка,  которые  он  мог
воспроизвести  своим   резцом.   Стараясь  придать   цветку   естественное
положение, он укрепил его ветками и наточил свой резец. С клыком пещерного
льва в руке, весь погрузившись в работу, серьезно и страстно отдаваясь ей,
он начал набрасывать легкий эскиз лютика.
     Верная и  гибкая его  рука  была  вполне пригодна для  художественной
работы.   Уже  появился  изящный  контур  с  раскинувшимися  лепестками  и
оконечностями тычинок  на  тонких,  нежных  ножках.  Взволнованный Вамирэх
остановился и еще крепче прикусил губу, прищурив глаза; работа была удачна
- цветок изящно выступал на нежной белизне кости.  Вамирэх тихо рассмеялся
и прижал руки к груди. Но вскоре, недовольный некоторыми штрихами, он стер
их скребком и набросал вновь;  однако опять было что-то не так:  наступала
минута борьбы, когда работа становится тяжелой, вызывает озлобление.
     С  жестами огромного ребенка,  опуская руки,  ударяя ими по  бедрам и
раздражаясь против вещей,  которые держал,  он  раза два  или  три  бросил
резец.  Упорство, свойственное его племени, вскоре заставляло его, однако,
вновь браться за  работу до  тех  пор,  пока он  не  исправил все неверные
линии.  Тогда он встал,  утомленный,  и  даже не захотел взглянуть на свое
произведение.  Грусть,  чувство  ничтожества перед  природой  охватили его
душу.  Долго он оставался возле реки. Это была пора хода рыбы; вода кипела
разными  породами ее,  попавшими сюда  из  моря  и  направлявшимися против
течения.  Половодье уже  миновало,  и  на  реке  реже  попадались уносимые
течением ветви и вырванные с корнем деревья.
     Наступил полдень;  тени стали короче,  воздух колебался от  жары,  от
поднимающихся воздушных струек; но в сырости островка, под свежими ивами и
ольхами,  это время было очаровательно.  Ниже,  на  противоположном берегу
реки,  Вамирэх увидел громадное рогатое животное, в котором признал зубра.
Животное не  спеша достигло берега реки,  двигаясь по образовавшейся здесь
каменистой плотине.
     Сердце охотника встрепенулось при виде громадного млекопитающего;  он
с  восхищением смотрел на  его широкий лоб,  склоненный над рекой,  на его
высокие ноги и могучую грудь.
     - Эо! Здесь Вамирэх!.. Вамирэх! - закричал он пронзительным голосом.
     Животное с удивлением подняло голову.
     - Вамирэх оставляет тебе жизнь!
     Зубр,   кончив  пить,  удалился.  Вамирэх  достал  кусок  мяса  тура,
поджаренного заранее, утолил им голод, растянулся на земле и скоро заснул.
Через  некоторое время какой-то  шорох разбудил его.  Вамирэх увидел около
полудюжины водяных крыс.  Вскочив в один миг, еще с трудом открывая глаза,
он тотчас же вспомнил о неоконченном рисунке.  Взяв его в руки, он увидел,
что вместо неясных контуров цветка, как он думал, был воспроизведен точный
и  изящный рисунок растения.  Снова  вооружившись резцом,  Вамирэх углубил
линии  с  большей  тщательностью и,  просверлив  отверстие  у  стебля  для
подвешивания, улыбнулся, довольный своим новым украшением.
     Но  на  этот день его творческие силы уже были истощены;  он напрасно
пытался работать над статуэткой: неодолимая усталость, какая-то неловкость
сопровождали все его движения.  Выбившись из  сил,  он спрятал материалы и
инструменты в дупло и поглядел на небо,  чтобы определить время. До вечера
еще было далеко, хотя солнце уже начинало склоняться к закату, и под тенью
деревьев чувствовалась свежесть.  Целые рои насекомых кружились в воздухе,
и  над  лесом  собирались полупрозрачные облака.  Вамирэх ощущал  какое-то
давящее чувство - последствие избытка здоровья, излишка запаса сил. В душе
его  шевелились  неопределенные  желания,   мечты  об  охоте,  об  опасных
предприятиях.
     Далекие страны,  лежащие ниже по  течению реки,  по ту сторону лесов,
влекли его к  себе.  Неизвестные его племени,  они возбуждали в  нем живое
любопытство.  Почему бы ему не отправиться туда? Юный и смелый, склонный к
трудным предприятиям,  привычный к  одиноким странствованиям,  побуждаемый
художественным, пылким воображением, он повиновался этому желанию, которое
все возрастало и приняло наконец вполне определенную форму.
     Тогда,  тщательно осмотрев свои  дротики,  палицу,  острогу  с  двумя
рядами зазубрин и  убедившись,  что  течь  нигде  не  угрожала его  лодке,
Вамирэх взял весло и, бодрый, радостный, пустился в путь. По мере того как
он   продвигался,   лес  становился  гуще,   а   очертания  берегов  менее
определенными  благодаря   иловатому   перегною,   подвижным   наносам   и
растительным  остаткам.   Темноватая  вода   струилась  медленнее,   скалы
исчезали,  местами возвышались тысячелетние деревья,  на  выступах дремали
громадные ящерицы, и крики попугаев покрывали все остальные величественные
звуки природы.