нация, а Ким Ир Сен утверждал, что здесь
родился его сын Ким Чен Ир (на самом деле - в Хабаровске). Из Небесного
озера вытекает река Сунгари, которая вскоре образует 70-метровый водопад.
Когда-то на берегу озера был маленький храм, но он не сохранился. В тундре
живут пришельцы с севера - пищухи, завирушки и горные вьюрки. После заката
спускаюсь к границе леса и ночую в развалинах метеостанции.
   27.09. 63Y. Сегодня погода уже не та. Утром выхожу к озеру Малое
Небесное (всего 50 на 30 метров). По нему плавает стая гусей, но при виде
меня они не взлетают, а сбиваются у дальнего берега. Смотрю вверх на скалы
- ага! Пускаю по воде камешки "блинчиками" до тех пор, пока гуси не
поднимаются в воздух. Они кругами набирают высоту и поворачивают к
кратеру. В этот момент от скалы отделяется маленький черный крестик,
описывает крутой вираж, перевернувшись, как заходящий на цель штурмовик, и
почти исчезает из виду в стремительном свистящем штопоре.
   Гуси складывают крылья и пикируют к воде, но тут слышится звонкий
шлепок, и один из них втыкается в землю перерубленной шеей. Миг спустя
сапсан уже сидит на добыче с таким гордым видом, будто только что прочитал
"Песню о соколе".
   Оставляю ему часть добычи, а окорочка пускаю на шашлык. Коллега
закончил трапезу раньше меня и умчался курсом на Пхеньян.
   Весь день я шел вниз через заповедник, загорая на тусклом солнце и
наслаждаясь пейзажами. Оленя с вишневым деревцем между рогами почему-то
так и не встретил.
   Вечером зашел в гости к корейцам. На редкость жизнерадостный и
гостеприимный народ. Китайцы считают их жуткими пьяницами, т. к. они пьют
хотя и по глотку, но часами. Мой путеводитель употребляет по этому поводу
очаровательное выражение:
   "Coreans can drink you under the table", букв. "Корейцы могут упоить
вас под стол". Ну, нашим гражданам бояться нечего. Водку здесь гонят, судя
по вкусу, из автопокрышек, зато пиво вкусное. В свою очередь корейцы
считают китайцев грязными свиньями. Дело в том, что в корейских домах
отопительная система проходит под полом, поэтому на полу сидят, спят,
пьют, едят и т. д., так что по нему ходят босиком и вообще поддерживают в
чистоте. Для китайца же пол - это свалка мусора: в китайских поездах
нельзя спать на полу из-за опасности быть похороненным заживо.
   А вообще местная жизнь удивительно похожа на Сибирь.
   28.09. 62Y. Утром меня бесплатно сажают в автобус до станции Анту. У
автобуса нет бензобака, только маленькая канистра, поэтому приходится
останавливаться у каждой бензоколонки. Провинциальная бензоколонка в Китае
- это комната в первом этаже жилого барака, из окна которой вам через
решетку протягивают шланг с бензином.
   Буддизм мало популярен в этих краях: китайцы в основном маоисты, а коре
- христиане. Христианские церкви построены в китайском стиле, но если на
коньках буддистских храмов стоят деревянные драконы, орлы и химеры, то на
церквях - овечки и голуби.
   Хотя Анту всего в ста километрах от Посьета в Приморье, мне сейчас
выгоднее перемещаться по китайской территории, чем по российской. Поэтому
двигаюсь на северо-запад.
   29.09. 59Y. Чанчун (произносится "Ча?чу?ь") - столица провинции Jилинь
(по-маньчжурски Кьиринь, а по-русски Гирин). Единственная
достопримечательность города - дворец Пу Йи. Пу, последний китайский
император, взошел на "трон дракона" в двухлетнем возрасте. Шесть лет
спустя, в 1911 году, революция вынудила его отречься от престола. В 1935
году японцы извлекли его из забвения и сделали императором марионеточного
государства Маньчжоу-го со столицей в Чанчуне. В 1945 году он был захвачен
Красной Армией, отсидел в ГУЛАГе, и только в 54-м ему разрешили вернуться
в Китай и работать садовником в одном из пекинских ПТУ. В Чанчуне до сих
пор многие говорят по-японски.
   Четыре часа поездом на север - и я в Харбине, столице провинции
Хэйлунцзян (Хейло?чьжян, Река Черного Дракона - китайское название Амура).
Река Сунгари, которую на Пяктусане переходишь по камешкам, в Харбине
шириной с Дон. В 1924-41 гг Харбин был самой большой русской колонией за
рубежом - не только за счет белоэмигрантов, но и за счет более ранних
поселенцев, ведь до Русско-японской войны Маньчжурию считали уже почти
своей и даже неофициально называли "Желтороссией". После войны те, кто не
попал в Сибирь, в основном перебрались в Шанхай, где несколько лет
контролировали всю организованную преступность и даже создали свои
"триады".
   Сейчас в Шанхае никого не осталось, да и в Харбине больше "челноков",
чем местных русских. Если в Синцзяне и Тибете меня в основном принимали за
пакистанца, в Юннани - за японца (!), а в остальных районах - за
англичанина, то здесь только и слышишь вслед "сули!" ("русский"), причем
со змеиным шипением в букве "с".
   В 1946 г, когда Сталин продал коммунистов и сдал Маньчжурию Чану Кайши,
в городе построили мощную систему бомбоубежищ на случай прихода Советской
Армии. Убежища пригодились во время культурной революции, когда разные
фракции хунвэйбинов устраивали здесь разборки с использованием авиации.
   Началось все с того, что члены ЦК КПК Ли Шаочи и Дэн Сяопин после
"большого скачка" стали в 1965 г проводить политику типа НЭПа. Землю, в
частности, снова раздали (правда, не крестьянам, а деревенским общинам),
разрешили рыночную торговлю и т. д. Ли и Дэн создали новую, более
эффективную бюрократическую систему, профсоюзы, комсомол и другие
организации, на которые Мао не имел почти никакого влияния. Но в руках
старой сволочи оставалась армия.
   На пленуме 1966 г Мао заявил, что "подлые ревизионисты утратили
революционный дух и влекут страну по пути капитализма в темное прошлое".
"Культурная революция" началась борьбой с "ревизионистами". Профсоюзы были
запрещены, тысячи молодых чиновников отправились на "перевоспитание в
отдаленные провинции". Дэн был объявлен капиталистическим прихвостнем, а
многие его сторонники исчезли навсегда.
   Вторым этапом культурной революции стала борьба с "остатками темного
прошлого".
   Мао объявил о поддержке "красных гвардейцев" - хунвэйбинов. В 1967 г
ему пришлось прибегнуть к помощи армии, чтобы ликвидировать их банды,
которые к тому времени пользовались артиллерией, а в Харбине и Чэнду -
даже самолетами.
   Культурная революция проводилась по тому же плану, что и уничтожение
древних книг Чин Шихуаном за 2000 лет до того: "Император повелел
уничтожить все, что содержало мысли, не совпадавшие с его мыслями".
Уничтожению подлежало также всякое "классово чуждое" искусство. Были
закрыты даже библиотеки и киностудии. В стране осталась одна опера
"Революция в развитии" Ян Чинга, а по радио крутили музыкальные шлягеры
типа "Нац. меньшинство чжуан любит Председателя Мао пылкою любовью". Культ
личности Мао был даже хуже сталинского: этот жестокий параноик остался
почти единственным поэтом и самым читаемым в мире писателем (тиражи
"цитатников" до сих пор не превзошла даже библия). Особенно пострадала
древняя архитектура. Наследником Мао был объявлен Лин Бяо - настоящий
психопат, Суслов и Берия в одном лице. Но при коммунистах не соскучишься:
в 1972 г было объявлено, что Лин погиб в авиакатастрофе, когда летел в
СССР с целью организации мятежа против Мао. Что тогда произошло на самом
деле, никто не знает до сих пор.
   К счастью, здоровье Мао быстро слабело, и власть постепенно переходила
к Чжоу Энлаю, более умеренному политику. С 1969 г он потихоньку начал
налаживать контакты с Западом, несмотря на бойкот со стороны США. К 1972 г
США сняли блокаду и признали китайское правительство (в это время в
лагерях сидело не менее 50 миллионов человек). В 1973 году, ко всеобщему
изумлению, вернулся из небытия Дэн Сяопин, и вновь началась борьба между
"радикалами" и "прагматиками"
   (на этот раз "команда Мао" оказалась по другую сторону баррикад). В
1976 г Чжоу умер, и Мао не присутствовал на похоронах. "Радикалы" во главе
с женой Мао Чжиан Чин вскоре победили, и Дэн снова исчез - а политики в
Китае обычно исчезают навсегда. Казалось, Китай навеки погрузился в
коммунистический мрак.
   Еще через четыре часа кукурузные поля, тянущиеся от самой Янцзы,
наконец кончаются, и за нефтяным полем Дачин поезд въезжает на
стокилометровую насыпь, пересекающую Сунляо - тростниковое болото площадью
20 000 км2. Его немногочисленные жители обитают в феноменально убогих
поселках и хуторах.
   Особенно, наверное, здорово бывает в этих едва торчащих из воды
землянках с соломенными крышами зимой, когда сибирские морозы сочетаются с
монгольскими ветрами, и лед сковывает болота до самого дна. А сейчас
ничего: среди золотых тростников греются в солнечных лучах огромные стаи
гусей, уток, лысух, серых журавлей, чомг и плавунчиков, кое-где виднеются
цапли и японские журавли. Даже столица болотного края - Цицикар (Чичихари)
выглядит не так уж плохо, несмотря на привычное сочетание бараков с
ультрасовременными монстрами в стиле "райком тори с супермаркетом в первом
этаже".
   Маньчжуры, в отличие от китайцев, бывают довольно высокими, поэтому на
меня здесь реагируют гораздо спокойнее, чем на юге. Многие молодые ребята
изучают русский.
   В 35 км от Чичихари, в самом сердце болот, расположен заповедник Жалонг
(или Чжалун), очень мокрое место. Живет здесь народ хежень, родственный
нанайцам.
   Некоторые слова в их языке совпадают с удэйскими, поэтому я ужинаю
гусиком (жалонгские хежень весь год питаются дичью, которую добывают на
осеннем и весеннем пролете - рыбы в болотах мало). Вечером катаюсь на
плоскодонке по крепям, разглядывая в лунном свете ондатр, болотных сов,
гусей и журавлей.
   30.09. 45Y. Утром озера покрыты тонким ледком, и дует зверский
северо-западный ветер. В результате я наблюдаю картину, способную свести с
ума любого орнитолога: тысячи серых журавлей, уток и куликов, сотни
журавлей-красавок, десятки гусей-сухоносов и японских журавлей,
запоздавшие стерхи, черные и дальневосточные аисты стая за стаей
поднимаются в воздух и улетают на юго-восток. Когда над головой на бреющем
полете проходит десяток белых или полсотни японских журавлей, это просто
здорово. К обеду остаются только черные журавли, лебеди и те, кто не
прилетел с севера, а гнездится в заповеднике:
   цапли, несколько пар японских журавлей, болотные луни и кой-какая
мелочь.
   Журавли (кроме стерхов) подпускают на 20-30 метров - как жаль, что у
меня уже кончилась пленка! В полпятого на горизонте появляется мутная
стена снеговых туч - это уже четвертый за неделю холодный фронт из Сибири.
Птицы снова начинают смываться, стремительно уносясь по ветру. К вечеру
лишь два черных журавля и кучка лебедей сиротливо маячат среди прижатого
ветром к земле тростника.
   В этот момент на дороге появляется кавалькада джипов с западными
орнитологами - выставка биноклей, фоторужей, темных очков, рыжих бород и
рваных курток. Успеха вам, ребята! На одном из джипов возвращаюсь в город
- мне пора домой.
   Ездить зайцем стало невозможно из-за засилья "челноков", но после
покупки билета во Внутреннюю Монголию у меня осталось денег еще на два
доллара - до границы должно хватить. Ввиду отсутствия паспорта на перевод
из дома я рассчитывать не могу - придется добираться до Москвы на товарных
поездах, договариваясь с машинистами.
   01.10. 20Y. Холодный фронт прошел, и погода снова солнечная, но уже
градусов на пять холоднее. Так будет продолжаться до ноября, до настоящей
зимы. Из-за этих волн холода в октябре сибирские птицы летят на юг уже не
через Чжалонг, а восточным путем - вдоль теплого побережья. Только мне,
несчастному, приходитс вопреки природе и зову сердца тащиться в совершенно
непригодные для жизни широты.
   Схожу с поезда на станции Ороченшань в автономном районе Внутренняя
Монголия.
   Орочи - еще один тунгусо-маньчжурский народ. Когда-то они и хежень
населяли весь Верхний и Средний Амур, но после прихода Хабарова и Ко
переселились на южный берег: маньчжуры, в отличие от казаков, хотя и
грабили, но не убивали.
   Иду обратно на восток через хребет Большой Хинган. Так теплее: ветер в
спину, а солнце в нос. Хинган здесь около 700 м высотой и похож скорее на
мелкосопочник.
   Западные склоны покрыты каменистой степью и березняками, а вершины -
даурской лиственницей. Многие сопки совсем голые - видимо, след
катастрофических пожаров 1987 г. Из фауны встретились сибирская косуля,
солонгой и дрофа.
   На перевале 300 м - поселок эвенков. Несмотря на различие диалектов,
три известных мне эвенкийских слова обеспечивают порцию оленьей печенки с
древесными грибами ассорти. Восточные склоны более красивые: вверху
огненно-рыжие лиственницы, ниже - сосна, на предгорьях - разноцветный (в
основном цвета сильно загорелой блондинки, но встречаются варианты от
темно-шоколадного до киноварно-красного) монгольский дуб, а по рекам -
ярко-золотой тальник. Тут очень много рябчиков, а один раз я видел следы
стайки красных волков (в Китае они встречаются чаще серых).
   Вскоре меня догоняет колонна грузовиков из Забайкальска с нашими
амперметрами и прочей аппаратурой. Ловлю последнюю машину на оставшиеся
двадцать километров до Бугата. Когда остается ехать всего километров пять,
колонна вдруг останавливается. Выглядываю из-под брезента и вижу, что
дорога впереди перегорожена бревном и какие-то люди спускаются с насыпи,
постреливая в воздух.
   Трое начинают выбрасывать на дорогу коробки из первого грузовика, а
четвертый бежит от машины к машине, обыскивая шоферов и пассажиров.
Нетрудно догадаться, что это хунхузы.
   Крайний северо-восток - один из последних районов Китая, где все еще
существует дорожный разбой. Самым опасным считается Западный Кам в Тибете:
дорога Амдо-Чамдо практически не используется из-за нападений
тибетцев-кочевников.
   "Западный кочевник" на камском диалекте тибетского - "нга-лок". Русские
путешественники прошлого принимали это слово за название особого
разбойничьего племени "нголоков" и с увлечением описывают, как отражали их
налеты (с тех пор единственное русское слово в тибетском языке - ин-то-ка,
"винтовка". У Пржевальского и его учеников, как выяснилось, вообще много
ошибок, особенно лингвистических. Из приводимых в их книгах тибетских
названий зверей ни одно не записано правильно. Это по их милости мы до сих
пор называем Ласу "Лхасой". Но в одном они правы: нельзя позволять себя
грабить. Когда бандит заглядывает в мой кузов, он получает по буйной
голове стремительным домкратом. Забираю у него винтовку династии Цин с
горстью патронов, взбегаю по насыпи и ныряю в лес.
   Меня успели заметить: начинается стрельба, и оставшаяся троица с шумом
и треском устремляется в погоню. Моя винтовка перезаряжается вручную, как
наши мелкашки, а у одного из хунхузов АК-74, так что мне, вероятно,
пришлось бы тихо смыться, если бы эти идиоты не шли вперед поодиночке,
рассыпавшись цепью. Весь покрытый зеленью, абсолютно весь (рюкзак, куртка,
рубашка), в густом молодом сосняке я даже не должен был особенно
прятаться: прилег за пеньком, а они подходили по одному. С тех пор, как
прошлым летом на таджикско-узбекской границе меня ограбили, а двух моих
спутников убили при почти таких же обстоятельствах, я целый год ждал
возможности отвести душу.
   Когда вернулся на дорогу, то с удивлением обнаружил, что все 15
человек, ехавших со мной, куда-то испарились. Я прихватил с собой мешок
яблок, но автомат побоялся взять из-за возможного шмона на границе (до сих
пор жалею). Через час, жуя яблоки, доплелся до Бугата, столицы дагур.
Дагуры (дауры) - коренное население юга Читинской области, эмигрировавшее
на юг во время организованной царем (не помню, каким) кампании по
"искоренению идолопоклонства в России). Эта кампания началась Акташской
резней, когда во время буддистского праздника казаки зарубили 12 000
алтайцев, и закончилась из-за угрозы поголовного ухода в Китай
бурят-монголов и тувинцев.
   Поужинав в Хайларе в семье школьника, изучающего русский язык, еду в
город Маньчжурию (кит. Мань-чжоу-ли). Здесь уже монгольская высокотравная
степь, прекрасная, как всегда: золотые волны трав, розовые озера, голубая
линия холмов на горизонте, табунки антилоп-дзеренов и, напоследок,
великолепный закат:
   сиреневые снеговые тучи освещены снизу багровыми лучами солнца. Среди
юрт и табунов коней, напоминающих декорации к "Князю Игорю", странно
смотрятся станционные здания русской постройки в стиле московских вокзалов
(эта дорога - не что иное. как знаменитая КВЖД). В Маньчжоули вернувшихся
из-за границы китайцев прежде всего встречает плакат с информацией о
здоровье Дэн Сяо Пина.
   Можно понять любовь народа к человеку, еще при жизни Мао позволившему
себе фразу "Коммунизм - это попытка достичь рая в один прыжок". Пусть даже
эта фигура - самая загадочная в истории страны.
   В 1976 году, после победы сторонников "культурной революции", все были
уверены, что Дэн навеки сгинул в каком-нибудь подвале. Но тут начались
неожиданности. В марте, в дни праздника Чин Чин (традиционное время
поминовения усопших), народ неожиданно начал приносить к Монументу Героям
на площади Тяньаньмэнь венки с надписями в память Чжоу Энлая. Вскоре
площадь заполнили тысячи людей. Пятого апреля венки были убраны, толпа
разогнана полицией, а монумент окружили войска.
   Последовали массовые волнения, стычки и затем репрессии. Партия объвила
"тяньаньмэньский инциндент" контрреволюционным мятежом, а вину возложила
на Дэна - как выяснилось, еще живого. Он был исключен из КПК.
Вице-председателем назначили Хуа Гофэна - аналог нашего Суслова.
   В июле Таньшаньское землетрясение дало народу понять, что небеса больше
не поддерживают правителя. 9 сентября Мао умер. Началась яростная борьба
"прагматиков" и "радикалов" за влияние на Хуа Гофэна - официального
наследника.
   События развивались быстро: через 20 дней "банда четырех" во главе со
вдовой Мао Чжиан Чин была арестована. И вновь начались чудеса: появился
Дэн и стал вице-премьером, вице-председателем КПК и министром обороны.
   На сей раз началась борьба между Дэном и Хуа. Постепенно Хуа Гофэн
уступил все посты протеже Дэна - Чжао Цзыяну, Ху Яобану и еще троим.
"Шестерка" судила "банду четырех" по типовому сценарию, и те получили от
15 лет до пожизненного срока. Дэн не мог "развенчать" Мао, как Хрущев
Сталина, и пошел на компромисс:
   специальным решением роль Мао была оценена как "70%/30%". Затем
последовали чистка партии, бесконечная цепь мелких реформ и либерализаций.
Но те, кто ожидал от Дэна перехода к демократии, жестоко ошиблись.
   02.10. 210Y. Все утро хожу по городу в поисках кокосового молока -
единственный сувенир для родственников, на который у меня хватит денег.
Так увлекаюсь, что едва не опаздываю к поезду. Приходится нанять за два
юаня велорикшу. Он крутит педали настолько медленно, что я не выдерживаю,
заталкиваю его на сиденье и доезжаю до станции сам, к восторгу публики.
После Бунина каждый советский писатель, попавший в Азию, с гордостью
описывал, как отказался пользоваться услугами рикши, чтобы не унижать
человеческое достоинство. Но никто из них не менялся с рикшей местами!
   За прошедшие два дня в музыкальном пространстве Китая взорвалась бомба:
с опозданием на год сюда докатилась ЛАМБАДА! И уже в переводе! Главное в
профессии путешественника - вовремя смыться. В последний момент ловлю на
станции приехавшего по Транссибу шведа и меняю 188 Y на 22 $, что довольно
удачно.
   Поезд на 4 км до станции Забайкальск стоит четыре доллара (я еду
зайцем) и идет пять часов. из них три часа занимает путь в девятьсот
метров по нашей территории. В Забайкалье как был два года назад голод, так
и остался: в продаже только салат из кукумарии и пирожки, а общий бардак у
нас в сто раз хуже китайского. Я так и не понял, откуда здесь столько
"челноков"- монголов (из "внешней" Монголии) - какой-то фокус с транзитом;
но они все очень здоровые, и билет до Читы достался мне с большим трудом.
   Только теперь я почувствовал, что за эти сто дней по-настоящему полюбил
Китай - его неуныв