чка заканчивала школу, а Полина осторожно приценивалась к строящимся
квартирам. Только ее старенький отец никак не мог смириться с переменами и
без конца всем рассказывал, как в один прекрасный день вернется в Россию.
   Денег у меня почти не осталось, а Израиль - дорогая страна. Поэтому мне
надо было как можно скорее начать зарабатывать, чтобы иметь возможность
снять где-нибудь полкомнаты. В Тель-Авиве есть притоны для приезжих из
России, где угол обходится совсем дешево. Сейчас, правда, там остается все
меньше иммигрантов, но зато много людей, приехавших подработать, с
гражданством или без.
   На стройку устроиться можно всегда, но я решил оставить это на крайний
случай.
   Достав из рюкзака тщательно упакованный костюм, я пару дней обходил
зоопарки, сафари-парки и прочие подобные заведения, пока не забрел в
дельфинарий, одиноко возвышавшийся на пляже у самой воды.
   - Нам нужен рабочий и ночной сторож, - сказал директор. - Плохо только,
что ты не знаешь иврит. Правда, у нас все говорят по-английски, но
дельфины знают только команды на иврите.
   - Ну, в таком объеме я его быстро выучу.
   - Тогда через месяц станешь тренером. Платить будем совсем мало, но
зато можешь жить в будке. На работу выходишь через два дня. Если за это
время найдем человека со знанием иврита, возьмем его.
   На всякий случай я решил попробовать поискать работу еще в Иерусалиме,
хотя жить там мне бы не хотелось. Одно дело - гулять по нему, как по
музею, и совсем другое - провести всю зиму в этом пыльном городе с тяжелым
климатом, опасной арабской частью и обилием религиозных кварталов. Я
довольно агрессивный атеист, и оказаться в окружении верующих для меня то
же самое, что перенестись вдруг в сталинский СССР.
   Но напрасно я бродил по белым улицам и выгоревшим холмам. Естественным
наукам трудно ужиться там, где люди уверены, что знают простой ответ на
все вопросы, пусть даже взятый с потолка. В основном в Ирушалаиме обитают
гуманитарии.
   Плюнув на безнадежные поиски, я дождался темноты и ушел пешком в
Бет-Лехем, библейский Вифлеем. Считается, что этот арабский город - очень
опасное место для посещений, но под покровом ночи можно спокойно выспаться
даже на нейтральной полосе линии фронта. Поспав в апельсиновой роще и там
же позавтракав, я осмотрел достопримечательности и смылся, пока ужасные
террористы досматривали последние сны.
   Собственно говоря, мне вряд ли что-нибудь угрожало. По внешнему виду
меня можно было принять скорее за западного туриста, чем за израильтянина.
Так что я спокойно погулял по лабиринту Старого Города и даже посмотрел
закрытые для неверных уголки мечети Аль-Акса, рассказав мулле, что я сын
татарского коммуниста, собирающийся принять ислам.
   Вечером вернулся в Тель-Авив, перетащил вещи в будку сторожа, искупался
в море, едва не достававшем до моего рабочего места, и приступил к
исполнению обязанностей.
   За ночь я успел отлично отдохнуть, познакомиться с дельфинами и рыбками
в морских аквариумах и почитать книжки из маленькой библиотеки. Утром мне
поручили перемыть стекла в аквариумах, чем я и занялся с удовольствием -
ведь уже почти год я нигде не работал.
   Тут выяснилось, что моя новая профессия имеет большой недостаток.
Дельфинарий стоял в самом центре города, и нигде поблизости не было
дешевой забегаловки, только очень дорогие рестораны и кафе. Готовить в
моей будке тоже было не на чем. Получалось, что практически вся зарплата
будет уходить на питание, а ведь я рассчитывал отложить за зиму хотя бы
тысячу долларов, чтобы съездить на лето в Индию.
   На всякий случай я зашел в контору, которая нанимала добровольцев для
работы в киббуцах. За столиком сидела веселая зеленоглазая девчушка в
военной форме, с нимбом кудрявых волос, густыми веснушками и маленьким,
чуть вздернутым носиком.
   - Я тебе не советую, - сказала она. - Там почти ничего не платят, а
работа тяжелая.
   - Так где же они берут добровольцев?
   - Ну, молодежь приезжает из Америки и Европы, чтобы поработать в
коммуне. Многие трудятся не за деньги, а за идею, хотя не очень знают, за
какую. Кто-то рад хорошей тусовке, а кто-то просто слышал, что там можно
устроиться, и уже не интересуется другими возможностями.
   - По-моему, ты не очень любишь киббуцы.
   - Я выросла в киббуце.
   - Можешь не продолжать. Я тебя понимаю. Я вырос в России.
   - Вот как? - она рассмеялась. - Ваши обычно идут в киббуцы, только если
у них несколько детей и деваться больше некуда.
   - Все понятно. Хочешь поплавать с дельфинами?
   - С кем? - девушка наконец-то заметила, что перед ней живой человек, а
не объект профессионального взаимодействия.
   - Я пока работаю тренером в дельфинарии. Заходи вечерком, посмотришь.
   - Ой, давай. Тебя как зовут?
   - Вови. А тебя?
   - Надин. Когда приходить?
   Я задумался. До десяти вечера в дельфинарии оставались люди, но столь
позднее время встречи наверняка вызвало бы у нее подозрения.
   - Встретимся в полдевятого. - Я надеялся, что она опоздает хоть на
полчасика. - Не забудь купальник.
   Ровно в девять я встретил ее на пляже и повел ужинать, потратив почти
все оставшиеся деньги. Тут я с удивлением узнал, что работа в киббуцном
бюро - ее армейская служба. Часть новобранцев, от которых в войсках нет
особого проку, направляют на "общественно полезный труд".
   Сейчас, правда, Наденька была одета в короткие шорты и футболку, и
трудно было представить себе человека, столь мало совместимого с понятием
"армия".
   В десять вечера я оставил ее смотреть аквариумы, а сам взял у директора
связку ключей.
   - Посторонних не пускать, - напомнил он мне, садясь в машину, -
дельфинов не дразнить, на дежурстве не спать.
   Что ж, Надин уже не была для меня посторонней, дразнить дельфинов мне
бы и в голову не пришло, а спать в эту ночь, я надеялся, не придется.
   Мы зашли в зал, где фыркали и плескались дельфины, разделись и подошли
к бассейну. Когда девочка скинула шортики и майку, оказалось, что она
очень загорелая и аппетитная. Дельфины испугались было, но узнали меня и
радостно подплыли навстречу.
   - А они не кусаются? - спросила Надин, когда мы спускались по лесенке в
воду.
   - Нет. Только старайся не пугать их: не делай резких движений и не
пытайся удерживать под водой.
   Как это здорово - оказаться в теплом бассейне с упругими, гладкими, не
знающими ни минуты покоя дельфинами и очаровательной, нежной, столь же
подвижной и веселой девушкой. Надин отлично плавала, но я все же иногда
поддерживал ее на поверхности, а каждый резкий взмах дельфиньего хвоста
почему-то заставлял нас прижиматься друг к другу. Наконец мы выбрались на
бортик, едва переводя дух, раскрасневшиеся и возбужденные.
   Надин была такой хорошенькой в мокром виде,что я не сдержался, обнял ее
и поцеловал. Это было настолько неожиданно, что она в первую минуту
растерялась и ответила на мой поцелуй. А потом спорить со мной было уже
поздно, к тому же мы немного замерзли в бассейне, и ей, наверное, не
хотелось отрываться от теплого меня. Кажется, я поцеловал ее по разу на
каждую веснушку, прежде чем она немного отстранилась и кокетливо
улыбнулась:
   - Я вся соленая...
   - В душ! - радостно скомандовал я, затащил ее в просторную душевую,
включил воду и, не давая ей опомниться, освободил от остававшихся на теле
тряпочек.
   Когда я уже прислонил ее спинкой к кафелю и, обхватив под коленками,
положил ее ножки себе на бедра, она вдруг вяло произнесла:
   - Не надо... Я не хочу... Мне пора идти...
   Трудно представить себе более глупые слова в подобный момент. Даже
слепой понял бы, что надо, что она хочет каждой веснушкой молодого
здорового тела, и что никуда не торопится. Но ничего не поделаешь, почти у
всех девушек сидят в подсознании идиотские установки, вколоченные туда
матерями и ханжеской культурой завистливого к счастью общества.
   К моей радости, после этой фразы Надин, видимо, сочла ритуал
исполненным и больше не отвлекалась. Мы были заведены долгими ласками, и
первый раз я кончил слишком быстро, так что девушка разочарованно
посмотрела на меня и чуть было не высказала вслух все, что по этому поводу
думает. Но она даже не успела выскользнуть обратно под душ, как я снова
подхватил ее коленки и дал понять, что ждет ее в эту долгую ночь.
   Кто-то из моих предшественников приволок в душевую спортивные маты, на
которых мы и провели оставшееся время, периодически освежаясь под душем.
Под утро мы так разогрелись, что даже трахнулись разок прямо в бассейне, к
неописуемому восторгу дельфинов. Я счел Надин достаточно взрослой, чтобы
не напоминать про презервативы, к тому же в этой ситуации мне просто негде
было бы их спрятать до нужной минуты. В результате за ночь мы чуть-чуть
стерлись, и шли немного скованной походкой, когда на рассвете я провожал
ее к автобусу.
   Мы оба думали, что всю зиму проведем вместе, но нашим надеждам не
суждено было сбыться.
   Вечером Надин пришла, как мы и договорились, к десяти, но сразу
предупредила, что через два часа должна уехать домой. Тут выяснилось, что
у нас все болит, и это время мы в основном ласкали друг друга язычками,
только под конец не выдержали и один разочек осторожно трахнулись.
Проводив девочку, я пошел на автовокзал и сел на последний автобус в Эйлат.
   Когда я первый раз был в Израиле, то сделал быстрый круг по стране, и
из всех красивых мест мне больше всего понравился крайний юг. Эта
территория исторически не входит в "землю обетованную", но, когда ООН
обсуждала границы нового государства, на пустыню Негев никто больше не
позарился, и Израилю достался треугольный клин земли, острым углом
выходящий к северной оконечности Красного моря.
   Северный Негев теперь орошается и стал довольно зеленым, а юг сохранил
первозданный облик: бескрайние просторы разноцветной щебенки и причудливые
скалы. Растительности там почти нет даже в марте, после дождей, а чтобы
увидеть местную фауну, надо прошагать под палящим солнцем десятки
километров. В прошлом, однако, людям удавалось собирать дождевую воду в
понижения рельефа и что-то там выращивать, так что в пустыне попадаются
следы древних цивилизаций - египтян, евреев, набатеев и римлян.
   Надо быть большим любителем совсем дикой природы, чтобы оценить Негев,
но мне он показался более интересным, чем зеленый север Израиля, похожий
на хорошо мне знакомые Крым и Туркмению.
   На востоке плато Негева прорезано глубокими каньонами-вади, вода в
которых появляется раз в несколько лет, после весенних ливней. Все они
выходят к огромной трещине в земной коре, которая является продолжением
Красного моря и называется Арава. Дальше на север дно Аравы лежит ниже
уровня океана, и там расположено огромное соленое озеро - Мертвое море.
   Вдоль Аравы, примерно по середине разлома коры, идет граница с
Иорданией, а также дорога в Эйлат - единственный израильский город на
Красном море. Между шоссе и границей есть небольшой заповедник Хай Бар,
двести квадратных километров сухой саванны, покрытой роскошными зонтичными
акациями.
   Когда-то в детстве, года в три или четыре, я посмотрел по тогда еще
черно-белому телевизору фильм "Приключения в Африке". Он, конечно, вскоре
забылся, но глубоко в подсознании у меня остался волшебный образ:
сказочная страна, где под зонтичными деревьями бродят непуганые звери, а
рядом ездят на открытых джипах настоящие люди - загорелые, веселые и
бесстрашные.
   И вот в Хай-Баре эта картинка вдруг ожила, и я понял, что лучшего для
себя уголка мне в Израиле не найти. Поэтому, как ни хотелось мне провести
зиму в обществе веселых дельфинов и очаровательной Надин, я решил все же
попробовать устроиться на работу в это райское местечко.
   Сойдя с автобуса, я подошел к конторе. В тени навеса группа здоровых
мужиков рассматривала лежавшую на боку мертвую белую антилопу -
великолепного аравийского орикса. Среди них я заметил одного, явно
родившегося не в Израиле, а гораздо севернее.
   - А ч„ это вы тут делаете? - спросил я его тихонько.
   - Сейчас будем делать вскрытие.
   Я скинул рубашку и включился в работу. Через несколько минут мы вскрыли
легкие и хором сказали:
   - Аспергиллез.
   - Надо вколоть вакцину тому самцу, который был с ней в загоне, - сказал
кто-то.
   В гробовом молчании все пошли к загону. При этом я заметил, что у ребят
откуда-то появились деревянные щиты, веревки и резиновые трубки.
   - Ты откуда взялся? - спросил меня парень, говоривший по-русски.
   - Из Москвы. Хотел узнать насчет работы.
   - Работы у нас нет, но тебе повезло. Видишь вон того мужика? - он
указал на смуглого человека с внешностью типичного зека. - Это Рони Малка,
начальник Управления охраны природы. Поговори с ним. А наш шеф, Тони Ринг
- парень кивнул на лысеющего мужчину в очках, проводившего вскрытие, -
тебя ни за что не возьмет. Нас, русских, тут и так уже двое.
   "Русскими" в Израиле называют всех, кто родился в бывшем СССР,
независимо от национальности, даже горских и бухарских евреев.
   Мы зашли в загон и едва успели построиться цепью, как антилопа нагнула
голову и бросилась на нас. Точнее, на меня, потому что только у меня не
было щита.
   Африканские ориксы иногда в порядке самообороны закалывают львов, а у
аравийского рога еще эффективней - почти прямые, метровой длины и острые,
как пики. Мне ничего не оставалось, как отскочить в сторону, одновременно
набросив куртку антилопе на голову. Отскочил я неудачно: все, кто стоял
сбоку, повалились друг на друга, а антилопа, которую я ухватил за заднюю
ногу, лягнула меня в бицепс. Началась куча мала, в которой все от души
вывалялись в пыли, смешанной с пометом ориксов, но зато надели зверю
резиновые трубки на рога и связали его.
   - Хороший бросок, - сказал Рони Малка с таким видом, будто собирался
добавить "в натуре". - А кто ты такой, собственно говоря?
   - Потом скажу, - я как раз обматывал антилопе передние ноги. - Давайте
быстрее, а то от стресса загнется.
   Мы вкатили бедному ориксу вакцину, развязали его и удрали из загона
прежде, чем он выбрал, за кем бежать.
   Тут я объяснил, зачем приехал. Рони и Тони отошли в сторонку и долго
спорили.
   Потом они подробно расспросили, что я умею, и сказали:
   - В дальнем конце заповедника одна самка орикса отелилась. Надо
взвесить детеныша, поставить ушную метку и привить. Пока вернешься, мы
решим, что с тобой делать.
   Мы с Шломи, одним из сотрудников, сели в джип и запрыгали по ухабам
через саванну. В течение часа мы рыскали взад-вперед вдоль проволочных
заграждений, поглядывая с опаской на иорданскую сторону, откуда иногда
стреляют по машинам.
   Все это время мы молчали: Шломи, единственный в Хай-Баре, плохо говорил
по-английски. Наконец мы заметили вдали пару ориксов.
   Аравийский орикс - одна из красивейших антилоп мира. Она ростом с
теленка, белая с черным "лошадиным" хвостом, черными "чулками" и маской на
морде, а рога у нее, как уже говорилось, очень длинные, тонкие и чуть-чуть
изогнуты назад. В природе их полностью истребили, но в зоопарках они
остались и теперь выпущены в несколько заповедников - один в Омане, два в
Аравии и в Хай-Бар, где их уже около шестидесяти.
   Из всех антилоп только у ориксов отцы участвуют в воспитании детенышей.
Когда мы подъехали к акации, в тени которой отдыхали самка с
новорожденным, рослый белоснежный самец выскочил нам навстречу и принялся
гоняться за джипом.
   Шломи отчаянно маневрировал, пытаясь все время оказываться между мною и
разъяренным папашей, а я, соскочив, стал бегать за ориксенком, то и дело
плюхаясь на усыпанный колючками песок в попытке его схватить и
одновременно уворачиваясь от рогов матери, преследовавшей нас по пятам.
При температуре 50 градусов в тени такие упражнения удивительно быстро
выматывают. Наконец я ухватил "теленочка", пулей вскочил в машину, и мы
помчались по большому кругу в тучах пыли, стараясь оторваться от погони. В
нашем распоряжении было три минуты: потом родители могут не признать
пропахшего людьми и бензином малыша. Покрытый чудесной золотистой шерсткой
ориксенок отчаянно брыкался, но я, прыгая вверх-вниз от тряски, все же
ухитрился измерить его рулеткой и взвесить на специальном безмене. Как
сейчас помню: 52 см в длину и пять с чем-то кило.
   Я шлепнул ему на ушко метку, и Шломи затормозил, чтобы я мог аккуратно
вколоть поливакцину. В тот момент, когда я надавил на поршень шприца,
из-за машины вывернулся папа-орикс и наотмашь ударил меня рогами, так что
я чудом успел отбить их ботинком. Я поставил на землю перепуганного
малыша, и мы сломя голову умчались прочь.
   Выслушав отчет Шломи о мероприятии, Рони Малка многозначительно
посмотрел на Ринга и сказал мне:
   - Берем тебя волонтером. Платить пока не будем, но балок для жилья
выделим.
   Питаться можешь тем, что зверям привозят. Если ты и вправду все умеешь,
через две недели запишем младшим научным сотрудником (должность называлась
иначе, но на русский лучше перевести так). Тогда и платить начнем, правда,
мало. На работу выходишь завтра утром. К хищникам не заходить, змей в руки
не брать, ночью по пустыне не шляться. Хорошо бы тебя никто не разорвал в
первый месяц - здесь такое уже было. Желаю удачи!
   Я заскочил в душ, пробежал два километра до автобусной остановки,
приехал вечером в Тель-Авив, забрал в дельфинарии вещи, попрощался с
директором, Полиной и (увы, по телефону) с Наденькой, снова сел на
автобус, отдав за билет всю зарплату за три дня работы в дельфинарии, и
утром прибыл в Хай Бар. В тот же день я отправил Ирочке первое письмо, в
котором сообщил, что устроился на работу, что очень скучаю, что погода у
нас хорошая и что зима пролетит быстро.
 
 
   Ты обижена очень сейчас 
   Что ты дома одна в этот вечер, 
   Что так редки случайные встречи 
   И так долги разлуки у нас.
   Ты права, совершенно права,
   Не любовь - раз в полгода свиданья, 
   Не помогут слова оправданья 
   И вообще никакие слова.
   Я и сам проклинаю себя,
   Что рожден бесконечно скитаться, 
   Что с тобой не могу я остаться 
   И страдать заставляю тебя.
   Да, ты вправе, конечно, вполне,
   Меня к черту послать хоть сегодня, 
   Стать, быть может, немного свободней 
   И навеки забыть обо мне.
   Ты за все меня можешь винить:
   Я тебя променял на дорогу,
   Хотя должен тебе очень много...
   Но не надо, не рви эту нить.
   В жизни, жесткой, как грани стекла,
   Как холодная маска-камея, 
   Мы, быть может, друг другу сумеем 
   Передать хоть немного тепла.
   Ты, наверно, смеешься сейчас,
   И совсем не одна в этот вечер, 
   И забыла случайные встречи, 
   Но не вечна разлука у нас.
 
 
 
 
 
                                4. Волонтер 
 
   День упал, как листок клена.
   Куда мне спешить?
   Каждый час приближает меня
   К зиме.
 
   Ли Мэй-Фан. Путешествие по одопадам провинции Шэньси перевод тоже мой).
 
 
   Я открыл глаза и тут же снова зажмурился - от счастья. Потому, что
яркий солнечный свет хлестал в открытое окно, потому, что взахлеб пели
птицы, потому, что вокруг был заповедник Хай Бар, и потому, что скоро пора
было на работу. Я вскочил и распахнул дверь на улицу. Стайка горлиц,
рябков и синайских воробьев разлетелась от протекавшего шланга -
единственного водопоя в радиусе двух километров. Крыльцо за ночь густо
усеяли свернутые спиралькой семена вековой акации, накрывавшей собой мой
домик, словно огромный гриб с плоской шляпкой. В ее ветвях сновали
крошечные птички, черные с ярко-изумрудным отливом - палестинские
нектарницы. Корм себе они добывали из алых цветков лорантуса, паразитного
растения, росшего на ветвях дерева. На песчаной тропинке виднелись следы
каракала и афганской лисички, которая жила в соседнем каньоне и иногда
забегала в гости.
   Тут я вспомнил, что сегодня День Белой Мыши, и настроение стало еще
лучше. Я быстро поджарил яичницу с помидорами, закусил апельсином, собрал
под фонарем ночных бабочек для ящериц нашего террариума, вышел на шоссе и
зашагал к конторе заповедника. В принципе, можно было п