ующий день то и дело шел дождь. Я слонялся по территории,
помогал Бене и Давиду, написал письма родственникам и знакомым, а прежде
всего, конечно, Ирочке, по которой ужасно соскучился. Вечером Беня
подбросил меня на джипе в город, и первым, кого я встретитил, был
Джин-Тоник.
   - Где ты пропадаешь! - радостно закричал он. - Пошли скорее!
   - Куда?
   - Я нашел тебе классную работу! С жильем!
   Я кинул письма и открытки в ящик, вздохнул и пошел за ним.
 
 
   Открытка 
 
   Вот скоро станут дни длиннее, 
   Растопит солнце грязный снег, 
   И я пробраться к вам сумею 
   Через разлив весенних рек.
 
   Друзьям оставлю джип и виллу, 
   И ночи жаркие, увы, 
   И двинусь из пустыни милой 
   К холодной слякоти Москвы.
 
   Прощусь с Израилем сердечно, 
   Но там, на севере, зато 
   Дерябну кое-с-кем, конечно, 
   А кое-с-кем и кое-что.
 
 
 
 
 
                               10. Охранник 
 
   Больше всего он жалел об этой чудесной маленькой планетке, потому что
за двадцать четыре часа там можно было любоваться закатом и рассветом
тысячу четыреста сорок раз...

   Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц 
 
   Мы с Анкой заперли дверь, ведущую с палубы "Летучего Голландца" к
каютам, спустились по трапу на пирс и пошли в город. Теперь, когда я
работал по ночам, а потом спал до обеда, вся вторая половина дня была в
нашем распоряжении, и мы проводили ее на яхте или на Платформе. На чуть
подгибающихся ножках мы заглянули в наш любимый турецкий кабачок "Атаман
Скумбрий", выпили по ковшику горячего шоколада и побрели домой - Ане пора
было делать уроки, а за мной должна была прийти машина со службы.
   Джин-Тоник устроил меня на Автотерминал - огромную стоянку новеньких
машин на южной окраине города. В Израиле очень высокие ввозные пошлины,
поэтому европейским машинам народ предпочитает более дешевые японские,
особенно скрипучий драндулет под названием "Субару" и маленькую спортивную
"Мазду". Их доставляют морем из Японии, ставят на терминал, а потом
постепенно увозят грузовиками дальше на север.
   Каждую ночь, с десяти вечера до восьми утра, я сторожил автостоянку в
компании кого-нибудь из трех "русских", с которыми жил в бесплатной
квартирке, предоставленной нам охранной конторой. Был конец января -
единственное время, когда в Эйлате по ночам бывает холодно. Мы мерзли даже
в куртках, хотя как раз в этом году зима выдалась теплая. Обычно в феврале
и купаться-то нельзя, а сейчас вода все время была теплее двадцати
градусов. Днем нас заменяли охранники из местных. Летом, в жару, все
наоборот - русские дежурят днем, израильтяне ночью.
   Мне-то так было удобнее, но старого Мишу было очень жаль.
   Миша приехал из Калининграда, где работал в Институте Рыболовства
ихтиологом. В Израиле он все пять лет продежурил на терминале, пытаясь
скопить денег, чтобы вернуться. Но где-то раз в полгода не выдерживал и
все пропивал. Начальство смотрело на его запои сквозь пальцы, потому что в
остальное время он, единственный из всех, ничего не нарушал и не
прогуливал.
   Кроме него, со мной работали Петя и Саша, отец с сыном, эстонские
русские, приехавшие подработать. Эти были ребята ушлые и с юмором.
Кормились они продуктами, которые в конце недели выбрасывают из магазинов
- все равно за выходные испортятся. Называли они этот процесс абсорбцией.
   - Я сегодня абсорбировал кило помидоров, - говорил Саша.
   - Молодец, сынок! А я абсорбировал в книжном журнальчик с порнушкой. На
дежурстве будет, что почитать.
   Все же это было не совсем дно общества. Люди с настоящего дна на этой
работе долго не задерживались. Любая работа с бесплатным жильем для
иммигранта уже роскошь. Парень по кличке Цикладол, которого я сменил,
продержался всего неделю - подвело подорванное токсикоманией здоровье. Еще
бы, цикладол - это вам не формалин нюхать. Теперь, гуляя по городу с моими
знакомыми по Хай-Бару или birdwatching'у, я то и дело шокировал их,
здороваясь со всякими оборванными личностями, а мои коллеги по службе
поражались, видя, как со мной раскланиваются чиновники из туристского
центра.
   Обычно я дежурил в паре с Мишей. Один сидел в будке у въездного
шлагбаума, другой обходил в темноте двухкилометровую территорию, а через
час мы менялись местами. Раз в полчаса полагалось сообщать по рации, что
все в порядке. Так я сочинил свои первые стихи на иврите: "Эсрим - эсрим
вэ тэша, Владимир бдикат кешер" (двадцатый - двадцать пятому, Владимир на
связи). Время от времени к нам заезжал на джипе проверяющий - толстый
парень с низким лбом и негритянскими губами по имени Зари. Весь кайф был в
том, чтобы потихоньку покататься на одной из новеньких машин (они все
стояли с ключами и бензином в баке), не попавшись при этом Зари. Одно
время мы предупреждали друг друга, щелкая переключателем приема-передачи
на рации, когда он проезжал под шлагбаумом, но потом он догадался, в чем
дело, и теперь наши рации работали только на передачу. В будке можно было
поспать, но в полглаза - подъезжавший джип с проверяющим не услышишь, и
все, уволят. В общем, лично я всю ночь изнывал от скуки и дожидался
рассвета.
   Терминал был расположен на уступе плато, высоко над заливом, и восход
солнца был настолько красив, что я готов был смотреть этот спектакль без
конца. Потом нас отвозили в нашу оклеенную порнухой квартирку, и мы
старались побыстрее выспаться, потому что у всех были дела в городе. Миша
забивал козла с приятелями, Петя и Саша занимались различной абсорбцией, а
я спешил как следует искупаться, пока не пришла из школы Аня.
   В один из дней я плавал в море с Рони Малкой, которого случайно
встретил на пляже. Мы сгоняли наперегонки к Платформе, огромному плоскому
буйку, и уже возвращались, когда увидели внизу странную картину. Там, где
раньше было песчаное дно (я уже знал на нем каждую губку), медленно
двигалось нечто вроде звездного неба - ровная синяя поверхность в белых
точках.
   Озадаченные, мы нырнули, чтобы рассмотреть странное явление, и спустя
секунду пробкой вылетели на поверхность в полном экстазе, хором заорав:
"Китовая акула!"
   Народ, плескавшийся вокруг, рванул к берегу, но мы ничего не замечали,
только судорожно заглатывали побольше воздуха и снова раз за разом
устремлялись вниз.
   Акула плыла так медленно, что нам удавалось без особого усилия не
отставать от нее, и, наконец, мы дождались, когда она поднимется поближе к
поверхности. Тут мы ухватили ее за спинные плавники (их два) и пару секунд
посидели на шершавой, как наждак, спине. Но рыбе это не понравилось, и она
чуть быстрее задвигала трехметровым хвостом - этого было достаточно, чтобы
напор воды сорвал нас с нее.
 
   - У тебя есть телефон? - спросил Рони, когда мы всплыли и отдышались.
   - Нет, но меня можно через Беню найти. А что?
   - Мои друзья будут звонить, подтверди, что я не вру.
   - А что, это такая редкость?
   - О! За последние пять лет третий случай, чтобы она подплыла к пляжу.
Все наши подводники мечтают ее увидеть, но здесь планктона меньше, чем на
юге - сюда они почти не заходят... - он лег на спину, чтобы перевести дух.
   В два я отпирал каюту, кипятил на камбузе кофе и ждал Анечку. В нашем
распоряжении было семь часов. К сожалению, дарить ей серебряные безделушки
я уже не мог - волшебная "зеленая дверь" исчезла, и даже заклинание
"Сезам, откройся!"
   не действовало. Собственно, можно уже раскрыть тайну. Разыскивая по
крышам гнездо сокола, я случайно наткнулся на трещину в стене, которая
вела на второй этаж ювелирного магазина. Оттуда, изнутри, кто-то
периодически прятал в трещине всякие вещицы. Судя по тому, что их
исчезновение не влекло за собой приезда полиции и попыток заделать стену,
кто-то воровал их и до удобного момента держал в тайнике. Теперь, увы,
дыру все же замуровали.
   Но наши отношения с Анечкой уже не нуждались в подобной стимуляции.
Девочка вошла во вкус и, едва зайдя и хлебнув кофе, тут же тащила меня в
койку (хотя трудно сказать, кто кого тащил). Лишь в очень жаркие дни мы
предпочитали уплывать на Платформу. До нее было метров восемьсот от
берега, поэтому нам никто не мешал, разве что изредка уж очень большая
волна остужала наши разгоряченные тела. Мы догадывались, что и
израильские, и иорданские погранцы специально собираются к этому часу у
своих наблюдательных приборов, но нам было все равно.
   Никогда не забуду первый раз, когда мы заплыли на Платформу и
растянулись на горячем металле. Аня вдруг поднялась на локте и стала с
глубоким интересом рассматривать, как я устроен.
   Дома у нее был видеомагнитофон, и она рассказывала, что иногда смотрела
с подружками всякие сценки, но все же мне порой казалось, что различия
между мужчинами и женщинами с трудом укладываются у нее в голове.
   Вот она робко протянула руку и осторожно потрогала мой хвостик. Я замер
и затаил дыхание, чтобы не спугнуть ее. До сих пор я ни разу не пытался
подбить ее на минет или что-нибудь в этом роде. Захочет - сама догадается,
а не захочет - тогда и научить как следует не удастся, ведь такие вещи
по-настоящему здорово получаются только у тех женщин, которые сами
испытывают от них удовольствие.
   Хвостик, однако, замирать не собирался, и после нескольких
прикосновений на лице Анечки появилось выражение детского восторга. Я
терпеливо ждал, ласково поглаживая ее по тем местам, поглаживание которых
она, как выяснилось, особенно любила - по соскам, бокам шеи, складочкам
между бедрами и лобком.
   Наконец Анка подалась вперед, робко коснулась хвостика губами и
испуганно отшатнулась. В ответ я мягко провел пальцем по ее губкам и
вишенке - а этот нежный маленький шарик, в полном соответствии с
рекомендациями циника Бени, обладал способностью мгновенно превращать мою
девочку в сладко мурлыкающего котенка. Спустя минуту она самозабвенно
вылизывала и щекотала губами мой хвостик, а я, расположив ее сверху в
позиции "69", играл с вишенкой, заставляя Аню громко стонать, прогибать
спинку и судорожно сжимать теплыми ножками мои щеки. Представляю себе,
какое воодушевление вызвала эта сцена в рядах доблестных бойцов
погранвойск!
   Все-таки видюшник - великое изобретение. Если бы не он, мне пришлось бы
обливаться холодным потом, гадая, какую реакцию вызовет у Ани неизбежный
ответ моего хвостика на столь трогательную заботу. А так я мог
расслабиться, будучи уверенным, что никакие неожиданности не травмируют ее
неокрепшую психику.
   Почему-то Ане так понравилось "69", что она предпочитала это занятие
всем остальным. То ли норка у нее была еще слишком нежная (хотя я старался
вести себя как можно деликатней), то ли она вычитала где-нибудь, что это
полезно для здоровья, то ли возможность подставить вишенку под мои ласки и
вправду перевешивала для нее все прочие удовольствия, но иногда мне даже
приходилось уговаривать ее, когда хотелось заняться любовью обычным
способом. Впрочем, благодаря ежедневным купаниям, солнцу и хорошему
питанию меня вполне хватало на все ее пожелания, сколько бы их ни было.
   В первый же выходной мы смотались в Хай-Бар и целые сутки почти не
вылезали из кровати (у Бени в трех комнатах стояло по роскошному
двуспальному "сексодрому").
   Когда, наконец, мы скатали друг друга в рулончик и собрались катиться к
автобусной остановке, Беня зашел в комнату и остановился взглядом на
огромной куче пустых презервативных упаковок.
   - Ну, аспирант, - выговорил он наконец, - быть тебе кандидатом!
   Мои соседи по квартире мне страшно завидовали, и их нетрудно понять.
Так уж случилось, что все сорок лет истории Эйлата город страдал от
нехватки женщин.
   Бедным иммигрантам и вовсе не светило. В конце концов Петя и Саша, не в
силах больше смотреть на мою довольную морду, плюнули на привычную
экономию и вызвали по телефону проститутку.
   В дверь впорхнула молоденькая рыжая израильтяночка и с порога
речитативом выпалила:
   - Секс 120 шекелей за раз, минет 70, без презерватива надбавка 90%, при
свидетелях еще 20%.
   Мы (Миша, я и еще пятеро ребят, специально пришедших посмотреть, как
все будет), вышли в соседнюю комнату, где были давным-давно оборудованы
смотровые дырочки.
   Петя пожадничал и потратился только на минет. Но девочка оказалась
профессионалкой и обслужила его буквально за минуту. Саша расщедрился на
секс, и при этом, мерзавец, уложил ее под нашу стенку, так что ничего не
было видно.
   - Козлы вы оба, - сказали ребята, уходя. - Пригласили в гости сексуху
смотреть, а ничего не показали.
   Петя и Саша так расстроились, что уехали в Эстонию. Миша ушел в запой.
Я напоминал ему, что пить на жаре опасно, но он упорно наливался водкой
"Кеглевич"
   прямо на пляже. Теперь со мной работали парнишка по имени Петя, бывший
чемпион Пензенской области по бальным танцам, и Джин-Тоник, которого
выгнали за аморалку из отеля, где он служил в приемной.
   С Джимми, конечно, торчать на дежурстве было куда веселее. Он один
заменял целый театр. Тоник настолько привык всех дурачить, прикидываясь то
американцем, то индейцем, то мусульманином, что добраться до его
настоящего лица не удавалось даже самым близким людям. Его жена была
уверена, что он страшный бабник, перетрахал весь Эйлат и готов отдать
жизнь за первую встречную шлюшку. Друзья считали его простым в доску
любителем анекдотов, а постоянная подружка - порядочным мальчиком из
хорошей семьи. Начальство твердо знало, что Джимми - американский
миллионер и работает из прихоти. Кем он был на самом деле, сказать не
берусь - я снял с него, как с кочана капусты, несколько оболочек, но не
могу поручиться, что дошел до кочерыжки. Последний Джин-Тоник, до какого
мне удалось добраться, собирался поступать в университет на арабистику и в
тайне от всех потихоньку выписывал из Тель-Авива современную англоязычную
поэзию. В его библиотеке я, как переводчик-любитель, нашел для себя немало
поживы.
   Видим свет, Миг, открылся он, и словно песня спет.
   Краткий сон Промелькнул к утру и стих, как легкий звон.
   Пыль на ветру, Все мы только пыль на ветру.
   Стар сюжет:
   Ненадежен дом над бездной темных лет.
   Все кругом Годы в прах сотрут - не забывай о том.
   Пыль на ветру, Все вокруг лишь пыль на ветру.
   Нас тут нет, В никуда уйти навеки нам завет.
   Этот мир Молча заберут, и мы покинем пир.
   Пыль на ветру, Все мы только пыль на ветру.
   Как бы то ни было, друг для друга мы были находкой - ведь за границей
ни по чему так не тоскуешь, как по интеллигентному общению. Я не шучу.
Эмиграция - всегда резкая потеря социального статуса, и круг знакомств
меняется соответственно. Да и Эйлат все-таки не университетский центр.
   Какие только темы не обсуждали мы бесконечными холодными ночами!
История империи эфталитов и грамматика q-кельтских языков, тонкая
структура фронта окклюзии и сверхтекучесть жидкого гелия в высокочастотном
магнитном поле, психоаналитическая специфика пилообразного оргазма и
Великая Докембрийская Полифилетическая революция, парадигматический
алгоритм Оккама и ротация тезауруса теоретического сциентизма, не к ночи
будь помянут. Последствия такого приятного времяпрепровождения были
довольно опасными. У нас теперь все время было хорошее настроение, и в
результате ужасно хотелось хулиганить. Мы перепробовали все марки машин,
которые только были на терминале, и довели Зари до состояния,
напоминавшего голодное бешенство акул. Даже снизу, из своей конторы, он
слышал завывание моторов, когда мы гоняли по ухабам на джипах, но никак не
мог поймать нас с поличным. Несколько машин мы помяли, но отыскать их на
громадной стоянке было невозможно.
   Вдобавок Джимми познакомился с очаровательной девушкой Шими,
секретаршей Зари. Я не встревал в их отношения: во-первых, это не
по-товарищески, а во-вторых, она все равно говорила только на иврите. Зари
она описывала как редкую сволочь, а один раз показала нам синяки на руке
выше локтя. Джимми сказал то, что должен был:
   - Сегодня я узнаю, где он живет, а завтра замочу гада.
   - Я тебе помогу, - сказал я, - только не спеши. Это тебе не бизонов по
прерии гонять.
   - Какая разница! Подумаешь, директор по режиму!
   - Кто-о?
   - Директор по режиму, а что?
   До тех пор я ни разу не слышал, какую должность занимает Зари, а теперь
вдруг понял, что это муж Мириам.
   - Спроси у Шими, он женат?
   Шими сказала, что он разводится с женой, но нанял адвоката и хочет
доказать, что она ему изменяла, чтобы не платить.
   - Джимми,- сказал я, - подожди. Завтра выходной, за эти дни я придумаю
что-нибудь получше, чем ломиться к нему с топором.
   На следующий день нас ждало большое приключение. Тони Ринг ушел в
отпуск, а дежурил по Хай-Бару в субботу Беня, и он разрешил мне взять
джип. Прав у меня не было, но полиция практически никогда не останавливает
служебные машины, тем более со всем известным клеймом Хай-Бара.
   Я взял Джима, Анку и Шими и повез их вдоль египетской границы, в
Ниццану. Сам поселок, лежащий по дороге к сектору Газа, неприятное место -
колония для малолетних преступников. Но дальше расположен массив очень
красивых песчаных барханов, где мы вдоволь набегались, потом ненадолго
разошлись со своими девушками по укромным ложбинкам, а когда вернулись к
джипу, уже темнело. Только тут мы сообразили, что обе дороги из Ниццаны в
семь вечера закрывают шлагбаумами.
   Оставалась третья дорога, но она вела через Газу - ни один нормальный
человек не поедет по ней на машине с желтыми израильскими номерами (на
Западном берегу они зеленые, а в Газе - красные). Нам, однако, деваться
было некуда. Решили дождаться темноты и попробовать прорваться.
   Наступила ночь. Через бархан, свиваясь в петли, проползла боком
маленькая рогатая гадючка - та самая змейка, которая, если помните,
помогла Маленькому Принцу вернуться на его планету. Потом я, к своей
радости, нашел самочку песчаного геккона - подругу для Мойше, но почему-то
моего ликования никто не разделил. Наконец я сел за руль и поехал на север.
   Мы благополучно проскочили весь сектор и въехали в саму Газу -
бесконечное пространство одноэтажных развалюшек. Несмотря на поздний час,
по улицам стаями бродили тощие детишки со вздутыми животами (их здесь в
среднем по шесть на семью). Не удивительно, что Египет отказался забрать
Газу, когда Израиль предлагал. Редкие взрослые прохожие при виде нашего
джипа разевали рот, словно встретили ифрита.
   И вот на каком-то пустыре мы наехали на кусок колючей проволоки.
   К счастью, до ближайшего дома было метров тридцать, так что за
следующие полчаса нас никто не заметил: город уже спал. Когда улицы
окончательно опустели, я оставил Джимми хай-барский топор для рубки мяса,
наше единственное оружие, а сам пошел на разведку, прокрадываясь из одной
тени дома в другую. Через пару кварталов я увидел зеленый джип с надписью
"Палестинская полиция".
   Я провертел ножом дырку в правом переднем колесе, джип осел, и я быстро
снял левое заднее. Через час мы проскочили спящее КПП и помчались в
Беер-Шеву, а оттуда в Эйлат.
   - Чтоб я еще с тобой куда-нибудь поехала...- говорила Анка, но я уже
достаточно ее знал, чтобы не сомневаться: поедет. Мы заглянули в Хай-Бар,
перекусили, взяли Беню и покатили дальше. Девушки уснули, и разговор у нас
как-то незаметно зашел о скандинавской мифологии. На въезде в город я
вдруг затормозил.
   - Что случилось? - спросил Джим.
   - Молот Тора! - сказал я. - У меня появилась идея. Молот Тора.
   - С виду тебе все пофигу, - заметил Джимми, - а на самом деле ты,
видно, здорово перенервничал. Переутомление - коварная штука.
   - Я бы на твоем месте был поосторожней, - предупредил Тоника Беня. - От
его идей всегда одни неприятности.
   - Да, неприятности будут, - захихикал я. - Скоро сами увидите.
   Вечернее дежурство я начал с того, что вызвал по радио Зари.
   - Шлагбаум сломался, - сказал я, - надо бы починить.
   В течение этой и следующей ночи я раз десять обращался поочередно ко
всем начальникам, требуя починить шлагбаум, который и вправду был расшатан.
   - Сорвется, - предупрежд