андист 
 
 
   Kак минарет стамбульский ты стройна, Гюльджан, 
   Как ласка волн босфорских ты нежна, Гюльджан, 
   Но мне мою Лейли, увы, ты не заменишь, 
   Хотя ты втрое толще чем она, Гюльджан.
 
   Саади (перевод мой).
 
 
   Старый мулла, мерно покачиваясь, сидел на коврике и монотонным голосом
читал Коран, одну суру за другой. Чтение посвящалось маленькому кусочку
бумаги под стеклом - собственноручному письму автора книги, пророка
Мухаммеда. С точки зрения мусульманина, все неисчислимые богатства дворца
султанов, ныне главного стамбульского музея, не стоят этой полуистлевшей
записки.
   Но на мой взгляд, из сотен тысяч сокровищ, свезенных сюда со всего
мира, всего дороже маленький томик стихов, написанный рукой Саади из
Шираза. Пожалуй, никто из великих поэтов Востока не чувствовал столь тонко
и бесстрашно самых важных для меня радостей: дальней дороги по
неизведанным странам, ответного чувства со стороны любимой женщины, а
главное - новизны и непостоянства жизни.
   Мне было приятно узнать, что Сулейман Великолепный тоже ценил Саади. За
его книжку он уплатил целое состояние. Видимо, сотни жен и наложниц в
гареме не лишили его свежести восприятия.
   Саади, впрочем, вообще везло с властями. Эмиры и ханы иногда пытались
призвать его к сдержанности, но не смели поднять руку на поэта. Когда
Тимур захватил Персию, он вызвал к себе Саади и сказал:
   - Вот ты тут пишешь: "Когда ширазскую турчанку своей любимой изберу, за
родинку ее отдам я и Самарканд и Бухару". Как ты смеешь за какую-то
родинку отдавать два моих лучших города?
   Поэт показал на свои лохмотья и грустно ответил:
   - Видишь, великий хан, до чего меня довела моя расточительность?
   ...Побродив по Стамбулу, я отправился ночевать в аэропорт. Там есть
специальный закуток, где желающие могут расстелить спальные мешки.
Компанию мне составили молодой израильтянин и два араба из Иордании. Все
они говорили по-русски: арабы учились в МГУ, а у еврея была жена из новых
иммигрантов. Мы очень весело поболтали, но, когда я уходил, чтобы успеть у
первому автобусу в Анкару, израильтянин сказал мне на прощание:
   - Славные ребята. Хорошо бы мы с ними никогда больше не встретились.
   - Почему?
   - Потому, что в следующий раз нам, скорее всего, придется стрелять друг
в друга.
 
   - А если войны больше не будет?
   - Как это? - рассмеялся он. - Когда-нибудь должна же быть!
   В Анкаре я сразу пошел в израильское посольство. Дело в том, что весной
этого года я получил израильское гражданство, но загранпаспорт у меня был
только российский. Чтобы попасть в Израиль, я рассчитывал перебраться из
Турции на греческий остров Родос, где останавливается паром Афины-Хайфа.
Израильская виза дала бы мне возможность получить греческую - транзитную.
   - Мы не выдадим вам визу, - сказала служащая посольства. - Как
гражданин Израиля, вы можете въехать к нам без всякой визы. А как
гражданин России, вы не можете получить визу без приглашения.
   Делать было нечего, и я отправился путешествовать по Турции,
рассчитывая придумать что-нибудь позже.
   Несмотря на разбойничью репутацию среди европейцев, турки оказались
вполне мирной и на редкость дружелюбной публикой. Стоило мне выйти на
шоссе и поднять руку, как одна-две машины тормозили, чтобы меня подвезти.
Жаль только, почти все говорили по-немецки и очень мало кто - по-английски.
   Некоторые страны можно листать, как учебник истории. Турция буквально
набита памятниками разных цивилизаций, от каменного века до эпохи
Османской Империи.
   Греки, римляне, арабы, крестоносцы - все почему-то строили здесь
больше, чем у себя дома. Древние столицы хеттской, армянской и других
великих держав укрыты среди холмистых степей и соленых озер. В бухтах
изрезанных берегов юго-запада лежат Троя, Пергам, Фетие - словно огромный
музей под синим открытым небом.
   И природа тут не скучная. Заснеженные вулканы на востоке, причудливые
горячие источники на западе, а лучше всего юг: к берегу спускаются
величественные отроги хребта Тавр, покрытые роскошными лесами из сосен,
пробкового дуба, а выше - пихты и ливанского кедра.
   "Как будет здорово, когда сюда доберутся наши туристы, - наивно думал
я. - Вот где можно и по горам полазить, и по древним городам погулять, и в
лесах побродить".
   С тех пор прошло три года, но почему-то миллионы моих соотечественников
до сих пор ограничиваются барахолками Стамбула и пляжами Антальи.
   Двигаясь по южному побережью, я методично обследовал порты и марины
(яхтенные причалы), выясняя, не плывет ли кто-нибудь в Хайфу, Александрию
или Порт-Саид.
   Наконец нашелся один кудрявый американец, который собирался идти в
Израиль на яхте.
   - Я буду следить за мотором, - сказал он, - а ты за парусами.
   - Я не имел дела с этим типом яхт, - честно предупредил я (мой опыт
плавания под парусом сводился к получасу на водохранилище под Икшей).
   - Ерунда! Паруса тут только для романтики. Я их ставлю при сильном
попутном ветре, а в остальное время иду на моторе.
   - И долго мы будем плыть?
   - Сутки до Кипра, сутки до Тель-Авива.
   - У меня нет кипрской визы.
   - А мы зайдем на турецкую часть.
   - Но она закрыта для иностранцев!
   - А я гражданин Турции.
   Позже, когда мы уже вышли из турецких вод, он признался мне, что на
самом деле он армянин. Его родители бежали в США после войны, но на родине
у них остались друзья, которые оформили Сэму турецкий паспорт на имя
Салмана. Теперь он курсировал на яхте по Средиземному морю, нелегально
ввозя и вывозя товар на закрытую часть Кипра. Про контрабанду он сказал
мне при первом же знакомстве, но про то, что армянин - побоялся. В Турции
это может плохо кончиться. Может быть, кто-то из интеллигенции и
испытывает чувство вины перед армянами, но среди простого народа со времен
резни сохранилась прежняя ненависть.
   До отплытия оставалось несколько дней, так что я успел съездить в
Каппаддокию.
   Этот уголок близ города Невшехира - одно из самых интересных мест на
свете, правда, описать его трудно, потому что не с чем сравнить.
   В глубоких каньонах местных гор выветривание создало удивительные леса
из мягкого камня, принявшего форму грибов, конусов, карандашей и фаллосов,
окрашенных во все цвета радуги. В этих причудливых образованиях люди
вырыли пещеры, похожие на дырки в сыре, только квадратные. Получились как
бы многоэтажные дома с построенными природой стенами и крышами, очень
удобные - среди них есть древние церкви, мечети и даже современные отели.
   Когда Каппаддокию завоевали арабы, греческое население долго не
принимало ислам.
   Спасаясь от преследований, люди построили самые большие в мире пещерные
города.
   Под слегка холмистой степью на десятки этажей вниз уходят громадные
лабиринты ходов, лестниц и залов со сложной системой вентиляции и
водостока.
   Насколько мне известно, в большинстве наших туристических компаний,
которые возят людей в Турцию, никогда не слышали даже просто названия
"Каппаддокия".
   В Анталью я вернулся в три часа ночи. Сообразив, что у моего капитана
наверняка в гостях дама, я решил не тащиться на марину и скоротать время
до рассвета в аэропорту. Он был совсем пуст, лишь стайка дежурных, в
основном девушек, покинув прилавки авиакомпаний, в которых они работали,
весело болтала в зале ожидания под бюстом Кемаля Ататюрка, изображения
которого в Турции встречаются так же часто, как Ленина - в бывшем Союзе.
Заметив меня, они подбежали и стали с любопытством расспрашивать, кто я и
откуда.
   Турки - на редкость симпатичный народ, но их женщины несколько не в
моем вкусе.
   Только в эту ночь я впервые встретил турчанку, которая мне
по-настоящему понравилась. Девушка была совсем молоденькая, лет
восемнадцати, и настолько красивая, что казалась ненастоящей. Я, однако,
заметил, что местные ребята уделяли гораздо больше внимания ее более
упитанным и румяным подругам. Очевидно, нежные черты лица, тонкая шея и
стройная легкая фигурка не считались здесь достоинствами женщины.
   Когда Лейли поняла, что я заинтересовался именно ей, она буквально
засветилась от радости. Ее огромные черные глаза под восхитительными
ресницами сияли так, что мне страшно хотелось начать целовать ее прямо при
остальных. Но я уже знал, что Турция только кажется совсем европейской
страной - нравы здесь довольно строгие. Поэтому я решил не торопиться и,
припомнив все, что читал о технике кадрежки за рубежом, предложил назавтра
поужинать вместе.
   - Нет, что ты, - ее нежные щечки окрасились чудесным, теплым розовым
румянцем, - я не могу так пойти! И потом, у меня вечером дежурство!
   - А когда ты освободишься?
   - В одиннадцать.
   - Прекрасно, тогда и погуляем!
   - Со мной будет подружка.
   - Которая?
   - Саида, - она показала на толстенькую хохотушку, беседовавшую в углу с
парнями.
 
   - Отлично! - обрадовался я. - Бери подружку!
   Моя реакция, кажется, удивила Лейли, но она ничего не сказала. Для меня
это было решением всех проблем: теперь я мог привести девчонок на яхту. О
вкусах Сэма я уже немного знал и не сомневался, что Саиде он будет
особенно рад.
   Сэм был не просто рад, он был счастлив. Он заставил меня во всех
подробностях описать ему прелести Саиды и весь день, пока мы грузили яхту
коробками с европейским ширпотребом, с нетерпением посматривал на часы.
   Девушки, видимо, тоже едва дождались окончания дежурства. К месту
встречи они подошли чинной поступью, но я видел, что от остановки
аэропортовского автобуса они почти бежали. Весело болтая, я завел их на
набережную и как бы невзначай заметил:
   - А это - моя яхта. Хотите взглянуть? (Они хотели). А вот и Сэм, мой
капитан.
   Саида была постарше и, видимо, лучше понимала, для чего строят такие
уютные яхты. После ужина кэпу удалось почти сразу увести ее в каюту,
откуда до нас доносились периодические взрывы смеха. Лейли, как мне
показалось, поначалу с некоторым страхом ожидала окончания трапезы. Но
турецкие девушки непривычны к вину, а у Сэма был полный трюм сладких
ликеров и наливок, которые, конечно же, хотелось все перепробовать.
Бедняжка так захмелела, что даже не заметила, как мы остались вдвоем.
   Мы поставили кассету и потанцевали немного, но Лейли с трудом
удерживала равновесие - мне приходилось то и дело прижимать ее к себе,
чтобы она не упала.
   Наконец в очередной раз я уже не стал отпускать ее, а принялся целовать
в губы, щеки, маленькие нежные ушки, тонкие черные брови, а особенно - в
глазки, на которые облизывался уже столько времени.
   Девушка была так увлечена эти процессом, что, кажется, совершенно
забыла о всех глупостях, которыми родители забивают головы дочерям в
безнадежном стремлении лишить их радостей жизни. Лишь когда я уже снял с
нее синий форменный костюм, белоснежную рубашку и туфельки, она вдруг
сообразила, что за этим последует, и принялась вяло отнекиваться, пытаясь
помешать мне расстегнуть ей лифчик.
   Если все души действительно когда-нибудь встретятся на Страшном Суде,
большинство мужчин, наверное, первым делом попытается найти того гада,
который придумал застежки для лифчиков. Не меньше пяти минут мы боролись
из-за этой гнусной детали туалета. Неужели человечество никогда не
избавится от позорного проявления собственного идиотизма - лифчиков и
купальников?
   Наконец коварное двуглавое чудовище повержено, а еще через некоторое
время мне удалось очистить чудесное тело девушки и от трусов. Попутно я не
переставал ласкать ее и потихоньку раздеваться сам, зная, как возбуждает
девушек соприкосновение всем телом в отсутствие прослойки из тряпок.
Лишившись трусиков, Лейли попыталась было прикрыться густыми черными
волосами, которые струились до самой попки - кругленькой и на редкость
хорошенькой. Но в таком виде она оказалась настолько соблазнительной, что,
кажется, сама еще больше завелась, увидев себя в зеркале. Тут я подхватил
ее на руки и, заткнув рот поцелуем, уложил на диван.
   В стене над диваном у Сэма была потайная кнопочка, при нажатии на
которую из-под потолка падала упаковка презервативов. Лейли, кажется, не
думала о таких вещах и вообще потеряла способность соображать, но мне
совершенно не хотелось портить ей жизнь. Млея от первого прикосновения
кончиком хвостика к ее шелковому, без единого волоска (мусульманки бреют
лобок и подмышки), разгоряченному животику, я испытывал к ней щемящую
нежность и странное чувство, немножко отцовское.
   После ее столь активных возражений я ожидал, что она окажется девушкой,
и был очень рад, когда обнаружил, что это не так. Было уже два часа ночи,
в шесть нам предстояло сниматься с якоря, чтобы затемно уйти в нейтральные
воды, а нет ничего хуже, чем лишать невинности второпях. Теперь же я мог
не отвлекаться и насладиться моей маленькой Лейли, насколько это возможно
за столь ничтожно короткое время.
   Говорят, что полные женщины более темпераментны, чем худые. На самом
деле сильное развитие жировых тканей действительно часто говорит о высоком
содержании в крови женского полового гормона, но страстность женщин
определяется в большей степени содержанием гормона мужского, который в их
организме тоже присутствует.
   Лейли была совсем тоненькой, изящной - когда я обводил ладонями контур
ее тела, то на талии пальцы едва не смыкались в кольцо. Груди у нее были
хотя и округлые, но маленькие, а ножки - такие стройные, что еще немного -
и фигура не казалась бы столь очаровательно женственной. Но не прошло и
пяти минут, как она по-настоящему завелась, словно выросла на островах
Полинезии, а не в строгой Турции с такой же, как у нас, жестокой системой
воспитания у девочек подсознательного страха и отвращения к осуществленной
любви.
   Конечно, она совсем ничего не умела, но от нее ничего и не требовалось
- ведь у нас было всего четыре часа, а за это время мне не пришлось
упускать инициативу.
   Я старался быть с ней помягче и не обучать вещам, которые шокируют ее
будущих друзей - простых ребят турецкой глубинки. Конечно, самые невинные
радости, с которыми у нас знакомы даже деревенские девчонки, я ей показал.
   Надо было видеть, как она визжала от восторга, когда научилась
двигаться сама, сидя сверху, как мотала в исступлении тяжелой гривой
волос, стоя на четвереньках, как трепетала от каждого прикосновения моего
языка, с каким жадным любопытством исследовала мой хвостик, робко
притрагиваясь к нему кончиками пальцев...
   Наконец в дверь постучали.
   - Вставайте скорее, - крикнул Сэм. - Сейчас за нами приедет полиция!
   Я оценил его мудрость. Таким способом он быстро выпроваживал девушек с
яхты, не давая им повода обидеться на нас. Наверное, они будут с
благодарностью вспоминать благородных разбойников, которые в минуту
опасности прежде всего подумали о том, чтобы не скомпроментировать своих
подруг.
   Уже несколько дней с лежащего за горами Тавра плато скатывался сильный
ветер. Он сдул теплую воду с поверхности моря, так что купаться было
холодновато, но зато теперь стремительно погнал нашу яхту в открытое море.
   Мы стояли на корме, глядя, как исчезают вдали огни побережья. Там, в
ночной тьме, остались цветущие луга, уютные деревушки, величественные горы
- прекрасная Турция.
   - Ты вернешься сюда? - спросил я.
   - Не скоро. Обычно я гружусь в Мерсине.
   - А Саиду навестишь?
   - Нет.
   - Почему? Не понравилась?
   - Ты что! Такая девушка! Горячая, как верблюдица в марте!
   - Тогда почему же?
   В ответ Сэм процитировал Саади:
   "Я ел хлеб разных народов и срывал по колоску с каждой нивы. Ибо лучше
ходить босиком, чем в дорогой обуви, лучше спать под звездным небом, чем
под потолком дворца. И еще скажу: на каждую весну выбирай себе новую
дорогу и новую любовь.
   Друг, вчерашний календарь не годится сегодня!"
   Но я не мог так легко перелистнуть страницу. Все время, когда мы плыли
по ярко-синему Средиземному морю, когда стояли в гавани древней Фамагусты,
где под покровом ночи через дыру в заборе выносили в обход таможни наш
груз и заносили новый - ящики с кипрским вином, я здорово скучал по моим
очаровательным подругам. На узких улочках города и на свежем морском ветру
они то и дело вспоминались мне, пока зарево огней Тель-Авива не появилось
на звездном небе.
   Бесстрашная и милая девчушка из поезда, так и не назвавшая мне своего
имени.
   Прелестная и страстная Лейли, которая, наверное, и сейчас не забыла
нашу короткую встречу. И, конечно, оставшаяся в холодной зимней Москве
Ира, по которой я особенно тосковал - ничего не мог с собой поделать.
Судьба путешественника - то и дело расставаться с лучшим, что у тебя есть
на свете.
 
 
   Все не так, все неправильно в жизни у нас, 
   Плохо карты сдала нам зануда - зима:
   Ты по мокрому снегу шагаешь сейчас,
   Я на солнце валяюсь в зеленых холмах.
   Горы Тавра цветами расписаны зря,
   Я б тебе их нарвал - улыбнись хоть разок!
   Без тебя чудо-краски мешает заря,
   Без тебя гладят волны горячий песок.
   Липким слизнем ноябрь ползет по Москве...
   Я-то думал, что мир этот хитрый постиг!
   Что мне проку в заливах, утесах, траве
   Если ты не увидишь их даже на миг?
   Все, чему научиться на свете я смог,
   Не поможет тебя хоть на миг повидать, 
   Кроме грустного опыта дальних дорог:
   Нет пути - остается плыть дальше и ждать.
   Словно мошки в сети паутинной, висят
   Полусонные люди в гремящем метро...
   Веришь, горькою кажется даже роса,
   Когда ты там одна в лабиринте сыром.
   Просто так ничего не дано получить.
   Почему мы судьбе непременно должны
   В нашей жизни короткой все время платить 
   Бесконечной зимой за минуты весны?
   Будет март, и капелью февраль истечет,
   До тебя я дотронусь, не смея вздохнуть, 
   И за все мы с тобою получим расчет, 
   Но потерянных дней нам уже не вернуть.
 
 
 
 
 
                            3. Тренер дельфинов 
 
   Многих моряков завлекли прекрасные русалки, и все они исчезли в пучине.
Но были и такие, что избегали наваждения, способом ли Одиссея или каким
другим.
 
   Ян Горенштейниус из Антверпена. О чудесах морских 
 
 
   Мы пришвартовались в Яффо, старой части Большого Тель-Авива. Был конец
ноября, но море еще оставалось теплым. Несмотря на поздний час, несколько
ребят с досками для серфинга плескались в прибое, стараясь выбраться за
линию волнорезов. Пока Сэм ходил к телефону-автомату, я тоже успел
искупаться, понимая, что через несколько дней станет слишком холодно.
Вернулся кэп в сопровождении небритого араба на грузовичке, в который мы
перегрузили все ящики.
 
   - Когда ты придешь следующий раз? - спросил я Сэма.
   - Весной. Это мой последний рейс, в декабре слишком часто штормит. Вот
телефон Джафара, моего компаньона, он будет в курсе.
   Мы тяпнули одну бутылочку и распрощались.
   На первые несколько дней я рассчитывал остановиться у родственницы,
жившей в пригороде Гиватаим, на другой стороне города. Прикинув, что до
утра как раз успею дойти туда пешком, я отправился в путь по спящему
городу. Небоскребы центральных улиц вскоре кончились, и потянулись жилые
кварталы - белые дома с молодыми деревцами на крышах, тенистые платановые
аллеи, маленькие парки, где в тени пальм бесшумно порхали на широких
крыльях совы и похожие на больших летучих мышей крыланы, обитатели пещер и
чердаков. В любое время года здесь чувствуешь аромат распускающихся цветов
и молодой травки - недаром город назван Тель-Авив, "холм весны".
   Полина, моя двоюродная тетя, приехала в Израиль с пожилым отцом и
маленькой дочкой в самое тяжелое время, в конце 80-х, когда нахлынувшая
волна иммигрантов совершенно затопила рынок труда, и устроиться по
специальности было практически невозможно. Но Полина, видимо, оказалась
более находчивой, чем другие, или меньше поддалась панике, охватывающей
почти каждого, кто попадает в незнакомую страну и встречается одновременно
со множеством новых для себя проблем. Она быстро нашла ту же работу, что и
дома - страхового агента. Теперь трудные времена понемногу проходили,
до