л.
     - Подходят другие гости,  - сказал он и пошел навстречу гостям вместе
с Кандо и Вельдой.
     Они вернулись с  Ангеко и  Наргу,  которых сопровождала большая толпа
айматов обоего пола. Большинство айматов оделось в калатские одежды; Наргу
и  Ангеко также облеклись в шерстяные платья и золотые украшения,  которые
они получили от калатов в уплату за работу своих людей;  но оба они поверх
шерстяной одежды накинули шкуры белого волка.  Наргу, несмотря на глубокую
старость,  казался еще видным мужчиной.  Шепот и смех пробежал в толпе при
виде высокой шапки и ожерелья Ангеко.
     После взаимных приветствий Гуллох дал знак к началу празднества.
     Все стихло. Глаза всех устремились в сторону замка.
     - Идут, идут! - пронеслось по толпе.
     Высокий юноша в красном платье,  с шапочкой,  украшенной перьями, и с
голыми коленями открывал,  как  герольд,  шествие трубными звуками.  Около
него шли, танцуя, шесть других юношей в золотисто-желтых одеждах, ударяя в
медные бубны.  Следующую группу составляли двенадцать маленьких,  одетых в
белое девочек с  венками из цветов на темных локонах и с букетами в руках.
За  ними шли  более взрослые девочки,  также в  белых платьях,  украшенных
пестрыми лентами;  они  несли длинную гирлянду цветов.  Процессия окружила
жертвенник.
     Тогда  появился  другой  герольд,  объявляя  о  приближении солнечной
колесницы Бэла;  это была маленькая позолоченная повозка,  на  которой был
прикреплен цепями большой котел,  отливавший золотом. Повозку несли четыре
калата на  покрытых красной тканью носилках.  За  ней шел друид в  длинной
белой одежде, с золотым поясом, держа широкий блестящий жертвенный нож.
     Народ упал перед ним на колени.
     Торжественным,  размеренным шагом  друид подошел к  алтарю,  встал на
возвышении перед  ним  и  поставил на  него  золотую  повозку с  священным
сосудом.
     Снова затрубили герольды, и открылось шествие жертв. Впереди всех шли
девочки с блестящими чашами,  наполненными золотистыми яблоками, грушами и
свежей земляникой.  За ними длинные ряды мужчин с корзинами,  наполненными
плоскими жертвенными хлебами, испеченными в виде звезд. Потом шли девушки,
неся на голове красные,  расписанные узорами кувшины с  молоком.  Вслед за
ними  показались жертвенные животные.  Впереди  всех  три  белые  овцы,  с
венками из листьев на шее; их подгоняли девочки в пестрых платьях. За ними
юноши в красных туниках вели трех великолепных белых быков с позолоченными
рогами и гирляндами цветов на спинах. Наконец, показалась прекрасная белая
лошадь,  которую вел  под  уздцы  воин  в  полном  вооружении.  Двенадцать
мальчиков,  в длинных белых одеждах,  похожих на платье друида,  заключали
шествие.
     Послышался звучный голос друида,  певший хвалебный гимн  Бэлу.  После
каждой строфы били барабаны и звучали трубы.
     Но вот друид высоко поднял священный нож.
     Началось жертвоприношение. Прежде всего ударами топора оглушили овец;
друид сам  перерезал им  шеи.  От  каждого животного взяли немного крови и
вылили ее в священный котел.  Остальная кровь была выпита народом, который
черпал ее чашками и прямо руками.
     Сердце и почки животных были предоставлены друиду, который положил их
на  круглый камень перед алтарем.  Над  ним  неожиданно взвилось синеватое
пламя, и жертва быстро превратилась в пепел.
     - Милостив Бэл! Милостив Бэл! - возликовал народ.
     Друид,  раздав народу жертвенные хлебы и плоды, удалился к замку мимо
склонившейся перед ним толпы.
     Народ бросился устраивать костры,  зажигая их огнем от жертвенника. В
лесу началось шумное веселье.
     Наргу с  достоинством любовался праздником;  Ангеко следил за  всем с
подавленным,  почти  испуганным видом.  Репо  сидел  сосредоточенный и  по
прежнему  серьезный и  гордый.  Что-то  неопределенное бродило  в  душе  у
Руламана: он и удивлялся этому народу, и ненавидел его.
     - В  следующий праздник  солнца  я  надеюсь  увидать  своих  братьев,
живущих у Мамонтова озера,  -  говорил Гуллох.  -  Тогда устроим еще более
пышный праздник. Я думаю, что вы и ваши собратья к тому времени уже будете
жить с нами в долине Нуфы.
     - Два вождя не уживутся вместе, - сказал шутливо Наргу.
     - У вас хорошие люди,  -  обратился Гуллох к Ангеко, - они привыкли к
повиновению и  чтут  нашего  друида,  а  повиновение и  труд  делают народ
счастливым. Свобода и леность приносят заботы и голод, что прилично только
диким зверям, живущим в лесу.
     - Разве жертвоприношение кончилось? - спросил Руламан Кандо.
     - Нет еще,  -  отвечал тот:  -  самая торжественная часть праздника -
принесение в  жертву человека -  откладывается на  вечер,  когда  на  горе
зажгут огни.
     - А где тот человек, которого принесут в жертву?
     - Это один из двенадцати мальчиков,  которые пошли за друидом.  Никто
из них не знает еще, доживет ли он до следующего дня.
     - Кто же избирает несчастную жертву?
     - Сам  Бэл,  -  отвечал Кандо.  -  Друид  черпает жертвенную кровь  и
предлагает мальчикам,  и  тот,  кого Бэл  выберет,  падет мертвым.  Другие
мальчики завидуют этой чести,  и весь народ поздравляет его родителей. Его
кровь пьет только друид и начальник народа.
     После угощения народ разошелся по лесу,  а Гуллох повел гостей в свой
дом. Солнце жгло обнаженную гору, а на западе поднималась черная туча.
     - Я  слышал,  что ты умеешь управлять погодой,  -  обратился Гуллох к
Ангеко с насмешливой улыбкой,  -  прошу тебя,  позаботься, чтобы погода не
помешала нашему жертвоприношению.
     Ангеко собрал все свое мужество и отвечал с достоинством:
     - В день праздника Бэла я уступаю друиду власть приказывать облакам.
     В  прохладном доме Гуллоха гостям предложили хлеб,  мясо и кумыс.  Во
время еды Гуллох попросил Вельду спеть старинную песню калатов.
     Вельда взяла инструмент и, пробежав по нему тонкими пальцами, запела.
     Свободно лились мягкие, нежные звуки.
     Потом девушка встала и начала танцевать, выражая легкими, грациозными
движениями все  то,  о  чем  пела  песня.  Айматы были  потрясены пением и
пляской,  но  Репо  всеми  силами  сопротивлялся этому  новому очарованию.
Руламан же отдался ему всем сердцем.
     Наступил вечер. Хозяева и гости снова взошли на гору. Стояла страшная
духота.   Багровое  солнце  скрывалось  за  темными  тучами.  В  отдалении
слышались раскаты грома.
     - Ночью будет буря,  -  сказал Репо. - Может быть, лучше возвратиться
домой!
     - Останьтесь, - сказал Гуллох, - разве аймат боится грома.
     - Аймат не боится ничего, - возразил Репо, - но чует опасность, когда
она  близка.  Ведь молния губительна.  Она может ударить в  наш старый тис
перед пещерой Тулька, а это считается у нас страшным предзнаменованием.
     Гуллох старался рассеять его мрачное предчувствие.
     - Не отравляй мой праздник унылыми речами. Смотри, там на горе Гуллаб
мои люди уже зажигают костры Бэла; скоро вся долина засияет огнями.
     В  лесу  на  площадке уже  горели  смоляные факелы,  образуя пылающее
кольцо. Второе кольцо факелов окружало алтарь, бросая вокруг яркий красный
свет,  и  медный котел на нем сверкал и  искрился.  Наступила бурная ночь,
мрачные облака заволокли все  небо,  а  отдаленные молнии уже  сверкали на
горизонте.
     Когда вождь калатов и его гости заняли места,  раздался оглушительный
трубный сигнал. Со всех сторон на площадку повалили толпы народа.
     После  довольно  долгого  ожидания  раздался вторичный сигнал,  и  из
темного  двора  замка  при   свете  факелов  вышел  друид  с   двенадцатью
мальчиками.  Голос  старика  сливался  со  звонкими голосами детей.  Гроза
приближалась, и глухой раскат грома как бы вторил песне.
     Друид  остановился перед алтарем,  мальчики разместились вокруг него.
Старик схватил золотую чашу,  зачерпнул из  котла  жертвенной крови и  дал
выпить  первому  мальчику,  потом  второму,  третьему,  четвертому.  Толпа
замерла,  затаив дыхание.  Но вот выпил двенадцатый мальчик,  и ни один из
них  не  упал на  землю,  как  жертва,  принятая богом.  В  толпе пробежал
зловещий ропот.
     Тогда друид поднял руки к небу и закричал громовым голосом:
     - Калаты!  Бэл разгневался на  нас:  он отвергает вашу высшую жертву!
Враг калатов и  враг Бэла принял участие в священном празднике.  Его крови
требует Бэл.
     С этими словами он удалился.
     Толпа сначала замерла в ужасе,  потом хлынула к подмосткам с громкими
криками,  угрозами и проклятиями.  В эту минуту над головами всех раздался
оглушительный раскат грома.
     - Это голос Бэла! - пронеслось среди калатов.
     К Гуллоху подбежал запыленный, запыхавшийся воин и закричал в ужасе:
     - Убийство!  Измена! Айматы напали на темницу, убили моего товарища и
увели с собой айматскую девушку!
     Гуллох побледнел от гнева, встал и отдал приказание:
     - Взять всех айматов в плен, пока они не выдадут виновника! Его кровь
принадлежит Бэлу!
     Как бешеный вскочил Репо и грозно закричал Гуллоху:
     - Разве я не был прав?  Ты похитил Ару, а теперь хочешь связать своих
гостей!
     И, выхватив меч, он всадил его в грудь Гуллоху.
     Раздирающий душу вопль Вельды огласил воздух:
     - Отец! Отец!
     - За мной, айматы Тульки! - кричал Репо, потрясая мечом! - Не дадимся
этим убийцам! Сюда, ко мне!
     Но  было  поздно.  Телохранители взбежали на  подмостки,  и  началась
страшная  схватка.   Репо  дрался,  как  лев,  пока  не  упал,  пронзенный
множеством копий.  Старый Наргу храбро защищался, но его люди были далеко,
а нападающих слишком много, и он пал под свирепыми ударами калатов. Ангеко
потерял всякое  мужество,  закрыл  лицо  волчьей шкурой  и  был  убит  без
сопротивления.
     На шум прибежал друид.  С развевающимися волосами,  с факелом в одной
руке и окровавленным ножом в другой, он кричал калатам:
     - Убивайте мужчин! Убивайте мальчиков, щадите женщин!
     Руламан,  бросившийся на помощь к Репо,  был ранен сзади в спину и во
время общей свалки сброшен с подмостков.  Его узнал один из айматов Тульки
и, подняв на спину, скрылся с ним в лесу.
     Так кончился праздник на горе Нуфа.


                                 Глава 27

                      БЕГСТВО ПАРРЫ В ПЕЩЕРУ СТАФФА

     Гроза утихла,  и  в ночной тишине у пещеры Тулька сидели вокруг Парры
женщины,  поджидая  мужей.  С  тяжелым  сердцем  отпустили они  мужчин  на
праздник калатов.  Репо обещал вернуться к ночи.  Прошла уже полночь, а их
все еще не было. Оставшиеся прислушивались к каждому шороху в лесу.
     Наконец, они ясно услышали торопливые мужские шаги.
     - Это ворон со своим зябликом! - закричала Парра.
     И действительно, к ним бежали Обу и Ара.
     - Тебя видели?  Ты убил обоих часовых?  -  был первый вопрос старухи,
хорошо знавшей план освобождения Ары.
     - Только одного, другой убежал, - отвечал Обу.
     Старуха тяжело вздохнула и сказала громко:
     - Плачьте, женщины: ваши мужья не вернутся!
     В ответ ей раздался горестный плач женщин.
     - А разве наши еще не вернулись?  - спросил с тревогой Обу. - Значит,
калат побежал на гору, и наших захватили в плен!
     - Нет,  нет!  -  закричала Парра, - айматы Тульки не дадутся живыми в
руки врагов. Они лучше позволят себя убить!
     В  тяжелой,   почти  безнадежной  тоске  проходили  часы  за  часами.
Приближался рассвет. Опять послышались шаги со стороны леса. Надежда снова
вспыхнула в сердцах ожидающих.
     Обу подбежал к пропасти и прислушался.
     - Их немного! - закричал Обу, - я вижу только двоих; где же другие?
     Руламан и один из айматов Тульки,  спасший его, пришли окровавленные,
изнемогая от усталости.  Отчаяние было написано на их лицах. Руламан хотел
что-то сказать, но, смертельно побледнев, упал к ногам прабабки.
     Старуха издала пронзительный крик.
     - А где Репо?
     - Убит!
     - А где другие айматы?
     - Убиты, убиты! Также Наргу, Ангеко и все айматы Гуки и Налли, - все,
все изменнически убиты!
     Ломая руки,  бегали несчастные женщины и звали по именам своих мужей.
Только Парра сидела на месте,  словно каменная статуя. Застывшими от ужаса
глазами смотрела она на своего любимца.
     Потом, подняв голову, спросила оставшегося в живых аймата:
     - А Гуллох жив?
     - Он пал первым от руки Репо!
     - А белый старик?
     - Более ста калатов пало,  -  ответил аймат,  -  но  белый старик все
стоял у алтаря и кричал: <Смерть, смерть айматам!>
     - Бегите, дети, бегите! - закричала старуха, - утром калаты уже будут
здесь!
     - Куда бежать? - спросил Обу.
     - Вы помните пещеру Стаффа,  там,  на скале?  Узкий вход в  нее порос
густым виноградником,  и  доступ к  ней опасен.  И если мы умрем с голоду,
пусть она  будет нашей могилой,  но  волки-калаты не  потревожат там наших
костей!
     - Пещера Стаффа слишком мала,  -  сказал Обу. - В ней не хватит места
нам всем.
     - Делайте,  что хотите,  -  сказала устало Парра.  -  У меня кружится
голова!  Поддержите меня,  я падаю! Делайте что хотите, и не верьте старой
Парре ни в  чем.  Отнесите меня с  Руламаном в Стаффу!  Пусть я там умру с
ним! Ара! Дитя мое! - шепнула она, сжимая ей руку, - исполни мою последнюю
волю: в Стаффу! в Стаффу!
     И она упала на землю без чувств.


     Гора, на северном склоне которой лежала пещера Тулька, тянулась на юг
до  крутого  мыса,  оканчивавшегося высокой отвесной скалой.  Лишь  вблизи
можно было различить посередине ее круглое темное пятно.
     Это был вход в  пещеру Стаффа,  известный только айматам Тульки,  так
как  с  давних пор дикий виноградник разросся среди трещин скалы и  закрыл
его. Едва заметная тропинка, заросшая кустарником, вела по крутому уступу,
висевшему над равниной. Отсюда с помощью приставленной лестницы или ствола
дерева можно было взобраться в  пещеру.  Старуха была права,  говоря,  что
здесь она никогда не будет открыта калатами.  От отверстия,  через которое
едва  мог  пролезть  человек,  узенький,  неудобный  коридор  спускался  в
небольшую,   довольно  сухую  пещеру  с  куполообразным  сводом.   Айматам
приходилось довольствоваться светом, проникавшим со стороны входа, так как
разводить огонь в пещере было бы не безопасно:  дым,  выходя из отверстия,
мог бы привлечь внимание калатов и выдать беглецов.
     Обу и  оставшийся в  живых аймат перенесли в  пещеру Парру и раненого
Руламана,  все  еще  не  приходившего  в  сознание.  Всевозможные съестные
припасы,  шкуры,  оружие и даже драгоценности были снесены туда же. Каждый
вечер слышался стук и появлялась Ара; она приносила старухе воды, садилась
около нее и  оплакивала вместе с нею обрушившееся на айматов несчастье,  и
Руламана, лежавшего бледным и неподвижным у ног старухи.
     Айматы Тульки все еще не имели никаких известий о калатах.  Обу часто
пробирался на  скалу  Гуллаб  и  смотрел оттуда  в  долину  Нуфы.  Деревня
казалась вымершей,  и по тропинке к замку лишь изредка проходили люди. Все
работы прекратились,  а из лесу постоянно поднимался густой дым, очевидно,
от сжигаемых трупов.  Обу ходил на разведку и к пещерам Гука и Налли.  Там
он  нашел  всего несколько мужчин,  избегнувших кровавой бойни,  несколько
старух,  женщин и множество детей, не принимавших участия в празднике. Все
были  погружены в  полное  отчаяние и,  лишившись вождей,  молчаливо ждали
своей участи.
     Ара спрашивала Парру,  что им предпринять: не соединить ли обитателей
всех трех пещер вместе? Но осталось так мало мужчин и, напротив, так много
старых  женщин и  маленьких детей,  что  этот  план  казался неисполнимым.
Старуха не  давала никаких советов.  С  болезнью Руламана все ее  душевные
силы и все надежды,  казалось,  рухнули,  так как он был светом ее глаз и,
как она была уверена, будущим спасителем айматов.
     Прошла  неделя после  праздника Бэла.  Вдруг  ночью  Парре  почудился
военный клич  и  жалобные крики из  пещеры Тулька.  Неясные,  но  зловещие
звуки,  от  которых кровь стыла в  жилах,  скоро прекратились;  но старуха
сидела около отверстия всю ночь,  дожидаясь утра.  При малейшем шорохе она
раздвигала виноградник,  выставляла седую голову,  слушала и высматривала.
Но все было тщетно,  никто не шел и ей даже не с кем было поделиться своей
тревогой.  Если Ара  жива,  то  она придет к  ней сегодня вечером.  Взошло
солнце,  наступил день, потом ночь, а никто не стучал внизу у скалы, - все
кругом казалось вымершим и безлюдным.
     Парра продолжала сидеть и слушать,  и ждать, и томиться в безнадежной
тревоге всю ночь и весь следующий день до вечера.  Наконец она поднялась и
уползла в пещеру. Все было кончено, и ей ничего не оставалось в жизни, как
только умереть вместе с Руламаном.  Она заснула,  а когда проснулась,  уже
снова брезжил день.
     Тусклый свет падал на лицо ее любимца. Еще раз нагнулась она над ним,
прижала свой  морщинистый лоб  к  его  щекам  и  криком отчаяния облегчила
душевную боль. Ни одной слезы не пролила она над ним.
     Но  что это такое?  Неужели он пошевельнулся?  Старуха встрепенулась:
надежда опять вернулась к  ней.  Она  взяла голову Руламана обеими руками,
потом схватила его за плечи, потрясла их и громко назвала по имени.
     Он  был  жив  и  открыл глаза.  Почти сходя с  ума  от  радости,  она
разразилась громким смехом,  схватила его за руки и попыталась приподнять.
Это удалось ей, и Руламан, ее сокровище, сел перед ней.
     Он удивленно осмотрелся кругом и  попросил пить.  Но старуха не могла
предложить ему ни капли воды,  так как Ара давно не приходила к  ним.  Она
дала ему освежиться сушеными ягодами.
     - Где мы теперь? - спросил Руламан.
     - В пещере Стаффа, - отвечала старуха.
     - А где Обу и Ара?
     Она рассказала ему о страшном крике ночью,  и о том,  что Ара, верно,
уже никогда не придет.
     - Где мое оружие?
     Старуха показала в угол.  Там лежал его каменный топор,  лук, который
он обменял у Обу, и прекрасный металлический меч, подаренный ему умирающим
отцом.
     - Я  пойду в  Тульку!  -  закричал он,  сделал попытку встать и снова
упал.
     - Твои ноги ослабели,  -  сказала Парра,  ласково улыбаясь,  -  а мои
опять крепки, и ты у меня поправишься!
     И  на  самом деле,  как будто пробужденная к  новой жизни,  она бодро
встала,  взяла мяса,  развела огонь,  чего не  делала уже  десятки лет,  и
приготовила ужин.
     Когда  подкрепившийся едою  Руламан снова  сидел перед ней,  на  лице
старухи светилась тихая радость.
     Молодые силы Руламана воскресали:  несмотря на  боль раны,  он встал,
взял лук,  стрелы и  каменный топор.  Старуха показала ему  дорогу,  и  он
добрался до отверстия.
     С  большим трудом,  осторожно оглядываясь по  сторонам,  слез Руламан
вниз по приставленному к  скале бревну,  сошел к  ручью,  жадно прильнул к
свежей воде запекшимися губами и пошел к Тульке.
     У  опушки леса,  на  лугу,  где  они объезжали когда-то  лошадей,  он
остановился,  чтобы передохнуть.  Идти  ему  было  нелегко:  рана  болела,
ослабевшие ноги скользили и подгибались,  и он с трудом переводил дыхание.
Он  прислушался,  -  отсюда можно было бы  услышать голоса,  если бы  люди
Тульки были живы. Но ни звука не было слышно.
     Почти бегом пустился он  по знакомой тропинке,  завернул на последний
маленький выступ скалы  и  поглядел вниз,  на  широкую площадку у  пещеры.
Изломанные копья,  несколько каменных топоров, множество стрел, куски шкур
и одежды калатов лежали разбросанными по траве.  Тис и дуб были сожжены, и
их черные,  мертвые ветви беспомощно застыли в  воздухе.  Большие кровавые
лужи, еще не совсем высохшие, виднелись на земле.
     Легкое карканье заставило Руламана поднять глаза на  пень,  служивший
раньше детям мишенью.  На  нем сидел старый ворон;  он  узнал Руламана,  с
громким,  радостным криком закружил над  ним  и,  сев на  плечо,  захлопал
крыльями, как будто хотел рассказать ему нечто страшное.
     Руламан  бросился  в  Тульку.  Вход  был  завален  г