Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
, что наши лекторы, которые ведут заумные беседы с
публикой о музыке, дико не правы. Пропаганда классической музыки ведется
абсолютно бездарно. Я ему рассказывал, что должен и видеть и слышать
нормальный человек. Он честно спрашивает: "Вот вышли люди со скрипками,
дирижер... Зачем?" Я ему тоже честно объясняю: "Смотри, заиграла музыка. Вот
мирная жизнь, строят коммунизм. Видишь, какой аккорд: та-ти, па-па. А сейчас
издали появится фашистская тема, посмотри: вот она идет - вон те медяшки
заиграли, это медные духовые инструменты. Эта тема сейчас будет расти. А вот
та, которая была в самом начале, где мирная жизнь. Они сейчас будут
сталкиваться, то тут, то здесь, то тут, то здесь". Ему страшно нравилось.
У него очень сильный характер. Допустим, я намного лучше играл в футбол.
Но ему проигрывал, потому что он цепкий был, как бульдог. Он меня просто уже
доставал. Я три раза отберу мяч, и три раза он у меня обратно его вырвет.
Страшно настырный характер, который проявлялся буквально во всем. Он же был
чемпионом Ленинграда по дзюдо в 76-м году.
Один раз, перед самым отъездом в Германию, мы поехали к Васе Шестакову в
спортивный лагерь. Вася - его друг, он там тренером работал с юношами.
Приехали ночью. Нам Вася сказал: "Вон там какие-то койки, вы найдите
свободное место..." Мы нашли. А утром ребята из лагеря проснулись и говорят:
"Смотрите, два каких-то мужика. Можно взять их без шума и пыли". Ну ладно,
думаю.
Потом эти ребята на тренировку пошли, на ковер. Они тоже дзюдо
занимались. И Вася говорит Володе: "Хочешь побороться?" Он отвечает: "Да
нет, ну что ты..." - "Ну, покажи им!" - "Да нет, я уже не стоял на ковре
несколько лет!" Я тоже говорю: "Ну что ты? Давай! Они же хотели нас без шума
и пыли взять..." И Вася продолжает к нему приставать. "Ну ладно, - говорит,
- уговорили". Ему нужно было кимоно, он подошел к парнишке: "Слушай, не дашь
куртку побороться?" А тот ему небрежно: "Возьми у кого-нибудь другого". Он у
кого-то взял и вышел на ковер. И парнишка тот выходит. Вовка его швырнул
так, что ему сразу дали чистую победу. И Вася радостно в мегафон: "Победу
одержал мастер спорта, чемпион Ленинграда 1976 года Владимир Путин!" Володя
снимает кимоно, отдает его и спокойно уходит, даже голову опустил. Я этому
парнишке говорю: "Это тебе еще повезло, что я не боролся".
А однажды, на Пасху, он позвал меня на Крестный ход. Володя стоял в
кордоне, за порядком следил. И спросил меня: "Хочешь подойти к алтарю,
посмотреть?" Я, конечно, согласился. Такое мальчишество в этом было - никому
нельзя, а нам можно. Посмотрели мы Крестный ход и отправились домой. Стоим
на остановке, подошли какие-то люди к нам. Не бандиты, нет, может, какие-то
студенты, но подвыпившие: "Закурить не найдется?" Я промолчал, а Вовка
отвечает: "Не найдется". - "А ты чего так отвечаешь?" Он: "А ничего". Что
произошло дальше, я просто не успел понять. По-моему, один из них его
толкнул или ударил. И я увидел только, как перед глазами промелькнули чьи-то
носки. И парень куда-то улетел. А Володька мне спокойно говорит: "Пойдем
отсюда!" И мы ушли.
Мне так понравилось, как он обидчика кинул! Раз - и ноги в воздухе.
"ПОСМОТРИТЕ НА ТОВАРИЩА ПЛАТОВА!"
Пока я полгода работал в контрразведывательном подразделении, на меня,
видимо, обратили внимание сотрудники внешней разведки. Начали со мной
беседовать. Одна беседа, вторая, еще раз и еще... Разведка постоянно активно
ищет себе людей, в том числе среди кадровых сотрудников органов
безопасности. Брали молодых, подходящих по некоторым объективным данным.
Конечно, мне хотелось в разведку. Считалось, что разведка - это белые
воротнички в органах. Очень много блатников было, конечно. Это факт, к
сожалению. Потому что мы все знаем, что такое для человека был выезд за
границу в условиях Советского Союза.
Естественно, я согласился, потому что это было интересно. Довольно быстро
уехал на спецподготовку в Москву, где пробыл год. Потом вернулся опять в
Ленинград, проработал там, как раньше говорили, в первом отделе. Первое
главное управление - это разведка. В этом управлении были подразделения в
крупных городах Союза, в том числе и в Ленинграде. Там я проработал где-то
четыре с половиной года, после этого опять поехал в Москву на учебу в
Краснознаменный институт имени Андропова. Сейчас это Академия внешней
разведки.
МИХАИЛ ФРОЛОВ,
полковник в отставке, преподаватель Краснознаменного института имени
Андропова:
Я проработал в Краснознаменном институте (КИ) 13 лет. Владимир Путин
поступил ко мне из Ленинградского управления КГБ в звании майора.
Я решил посмотреть его в роли старшины отделения. Старшина отделения в
Краснознаменном институте - это не просто какое-то дежурное назначение. От
старшины отделения многое зависит. Здесь нужны и организаторские
способности, в определенной степени тактичность, деловитость. Мне
показалось, что у Путина все это есть. Учился он ровно, без сбоев, не было
никаких казусов, как не было повода усомниться в его честности и
искренности.
Я помню, что он приходил ко мне на доклад в "тройке-костюме", несмотря на
то что на улице 30-градусная жара, и я сидел в рубашке с короткими рукавами.
Он считал необходимым являться к руководителю вот так строго, в деловом
костюме. Я даже в пример его ставил другим: "Вот посмотрите на товарища
Платова!"
Там же не называли по настоящим фамилиям, поэтому Путин был не Путиным, а
Платовым. Как правило, первую букву фамилии оставляли. Сам я, когда учился в
разведшколе, назывался Филимоновым.
В Краснознаменном институте не только обучали правилам разведки и
контрразведки. Львиная доля нашей деятельности состояла в изучении
слушателя, его профессиональной пригодности, его личных качеств. Нам надо
было определить в конце концов, годится ли слушатель для работы в разведке.
Обучение в нашем институте - своего рода испытательный полигон. Вот я,
например, преподавал искусство разведки. Что это значит? Это умение входить
в контакт с людьми, умение выбирать нужных нам людей, умение ставить
вопросы, которые интересуют нашу страну и наше руководство, умение, если
хотите, быть психологом. Поэтому нам приходилось изучить слушателя
настолько, чтобы поручиться за него, как за свою правую руку. А в конце
учебы на каждого выпускника мы писали характеристики, которые и определяли
его судьбу.
Мы просили всех преподавателей, начиная от кафедры контрразведки и
заканчивая кафедрой физкультуры, высказать на бумаге свое мнение о
слушателях. Затем это все докладывалось руководителю учебного отделения,
который уже сводил все вместе: свои собственные наблюдения с наблюдениями
этих преподавателей, и писал развернутую, подробную характеристику.
Это был адский труд. А по объему - всего четыре машинописные страницы. Но
рассматривалось все: и личные качества, и профессиональные. Мы закрывались
на неделю, на две и сидели: писали, писали... В конце характеристики делали
вывод о пригодности или непригодности выпускника для работы в разведке.
В качестве примера я могу сослаться на один печальный в определенной
степени момент в своей деятельности. У меня был слушатель, который наши
оперативные задачи решал, как семечки щелкал. Иногда создавалось
впечатление, что он знает решение заранее. Его четкий аналитический ум
позволял ему находить хорошие решения.
Но в то же время само по себе умение решать оперативные задачи не
являлось приоритетным. Под конец его обучения я написал на него
характеристику, которая препятствовала выпускнику работать в разведке.
Сыграли роль его личные качества - карьеризм и неискренность по отношению к
товарищам.
Для этого слушателя было как гром с ясного неба, когда он прочитал
характеристику хотя в общем-то и положительную, но закрывавшую ему путь в
резидентуру.
Я сам работал в резидентурах и потому прекрасно представлял себе, что
может быть, когда там окажется такой сотрудник. Он всех перессорит, создаст
нервозную и вредную обстановку, которая не позволит нормально работать.
Поэтому я должен был написать об этом в характеристике.
Вот про Владимира Владимировича не могу сказать, что он карьерист. Хотя
некоторые отрицательные качества я тогда в его характеристике назвал. Мне
казалось, что он человек несколько замкнутый, необщительный. Это, кстати
говоря, можно считать как отрицательным, так и положительным качеством. Но я
помню, что указал в качестве негативных сторон в его деятельности некоторую
академичность. Я не имею в виду, что был он сухарь. Нет, он был остроумный,
за словом в карман не лез.
Дальнейшее использование каждого слушателя определяла очень высокая
выпускная комиссия. Она вызывала выпускника пред свои светлые очи и, зачитав
его характеристику, определяла, в какое подразделение КГБ он направляется.
В результате обучения Владимир Владимирович был закреплен за
представительством КГБ в ГДР.
- Когда я учился в КИ, с самого начала было ясно, что меня готовят в
Германию, потому что натаскивали на немецкий язык. Вопрос был только, куда -
в ГДР или ФРГ.
Для того чтобы поехать в ФРГ, надо было поработать в соответствующем
отделе центрального аппарата. Полтора, два, три года... у всех по-разному.
Это один вариант. Мог я это сделать? В принципе мог.
А второй вариант - сразу же поехать в ГДР. И я решил, что лучше поеду
сразу.
- Вы ведь в это время уже были женаты?
- В это время - да.
"РИСКОВАННЫЙ СПУТНИК ЖИЗНИ"
- Как-то, когда я уже работал в первом подразделении в Питере, мне
позвонил приятель и сказал, что приглашает меня в театр на Аркадия Райкина.
У него есть билеты, девушки будут. Сходили. Девушки действительно были.
На следующий день опять в театр пошли. Уже я билеты доставал. И на третий
то же самое. С одной из них я начал встречаться. Мы подружились. С Людой,
моей будущей женой.
- И сколько продолжались эти встречи?
- Долго - года три, наверное. Мне уже было 29 лет, я привык все
планировать. Да и друзья стали говорить: "Слушай, прекращай ты, давай
женись".
- Да они завидовали.
- Конечно, завидовали. Но я и сам понял, что если не женюсь еще года
два-три, не женюсь никогда. Хотя, конечно, привычка к холостяцкой жизни
сложилась. Людмила ее искоренила.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА,
супруга:
Я из Калининграда. Работала стюардессой на внутренних линиях.
Международных линий в Калининградском авиаотряде не было: Калининград ведь
был закрытым городом. Наш авиаотряд был немногочисленным и молодым.
В Ленинград мы с приятельницей прилетели на три дня. Она тоже стюардесса
из нашего отряда; пригласила меня в театр Ленсовета на концерт Аркадия
Райкина, а ее, в свою очередь, пригласил один знакомый. Одной ей было идти
страшновато, она и позвала меня. Этот знакомый, узнав, что я иду, пригласил
и Володю.
Мы втроем - я, моя подруга и ее приятель - приехали на Невский, там есть
театральная касса, возле здания Думы. Такая башня с часами. Володя стоял на
ступеньках этой кассы. Он был очень скромно одет, я бы даже сказала, бедно.
Совсем невзрачный такой, на улице я бы даже не обратила внимания.
Посмотрели первую часть. В антракте вышли в буфет. В основном веселилась
я, старалась всех рассмешить. Но мне далеко было до Райкина - все как-то не
очень реагировали. Но меня это не смущало.
После концерта договорились встретиться опять и пойти в театр: мы ведь
приехали всего-то на три дня, и нас, естественно, интересовала культурная
программа. Мы поняли, что Володя - тот человек, который может достать билеты
в любой театр.
На следующий день действительно встретились. Правда, того приятеля,
который нас познакомил, уже не было.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Я купил свою первую машину, "Жигули" первой модели. Я тогда окончил
консерваторию, попал в коллектив к Мравинскому, ездил на гастроли в Японию и
все такое. У меня денег было больше, чем у Вовки. Привозил я ему из
командировок сувениры, футболочки какие-то...
И вот мы как-то договорились с ним встретиться на Невском. Он говорит:
"Там к тебе девочки подойдут, скажут, что от меня. Я через 15 минут тоже
подойду, и пойдем в театр".
Девушки вовремя, как им было назначено, пришли. Одна из них была Люда.
Очень симпатичненькая. Сели ко мне в "Жигули". Стали его ждать. Мне было
дико неудобно, что я там сидел с ними: мимо проходили какие-то знакомые,
узнавали меня - все это было не очень кстати. Так мы сидели где-то час. Я
все это время утомлял этих девиц разговорами. Так мне казалось, но на самом
деле мне с ними было очень легко.
Наконец появился Володя. Он вообще, кстати сказать, почти всегда
опаздывал. Пошли в театр. Что мы там смотрели, я, конечно, не помню.
Совершенно не помню. Помню только, что знакомые ходили мимо машины и
узнавали меня.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
На второй день мы пошли в Ленинградский мюзик-холл, а на третий опять в
театр Ленсовета. Три дня - три театра. На третий день уже нужно было
прощаться. Это было в метро. Приятель его стоял в сторонке. Он Володю знал
как человека, который не очень-то охотно дает о себе какие-нибудь сведения
или тем более телефон свой домашний. Вдруг он видит, как в самый последний
момент Володя дает мне свой телефон. И этот приятель позже, когда я уехала,
заметил: "Ты что, с ума сошел?" За Володей такого не водилось.
- Это вам муж рассказывал?
- Конечно.
- А он вам сказал, где работает?
- Сказал. В уголовном розыске. А потом, спустя уже какое-то время, я
узнала, что в КГБ, во внешней разведке. Для меня тогда, между прочим, все
равно было: КГБ, уголовный розыск... Сейчас я знаю разницу.
Я сказал ей, что работаю в милиции. Потому что сотрудников органов
безопасности, особенно разведки, прикрывали какими-нибудь корочками. Если
становится широко известным, где ты действительно работаешь, тебя, уж
конечно, не пошлют за границу. Практически у всех были удостоверения
сотрудников уголовного розыска. И у меня тоже. Вот я и сказал. Я же не знал,
чем наше знакомство закончится.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Я в тот первый приезд влюбилась в Ленинград с первого взгляда, и именно
потому, что мне удалось так провести время. Город ведь нравится и приятен,
когда встретил там людей хороших.
- А в невзрачного, скромно одетого паренька не влюбились?
- Потом пришла влюбленность, и сильная. Не сразу. Сначала я просто
звонила ему.
- Вы ему, как приличная девушка, своего телефона не оставили?
- У меня в Калининграде не было телефона. Сначала звонила, потом стала
летать на свидания. В основном на свидания люди как ездят? На трамвае, на
автобусе, на такси. А я летала на свидания на самолете.
У Калининградского авиаотряда не было рейсов в Ленинград. Поэтому мне
ставили три-четыре выходных дня в наряде, и я летала уже обычным рейсом.
Что-то, видимо, в Володе было такое, что привлекало меня. Спустя три-четыре
месяца я уже решила, что он именно тот человек, который мне нужен.
- Почему? Вы же сами говорили - неяркий, неброский.
- Может быть, вот эта внутренняя сила, которая и привлекает сейчас всех.
- А вам замуж хотелось?
- Просто замуж? Нет, никогда. А конкретно за него - да.
- Но ведь поженились вы только через три с половиной года. Что же вы
делали все это время?
- Три с половиной года я за ним ухаживала!
- Как же он наконец решился?
- Однажды вечером мы сидели у него дома, и он говорит: "Дружочек, ты
теперь знаешь, какой я. Я в принципе не очень удобный человек". И дальше шла
самохарактеристика: молчун, в чем-то достаточно резкий, иногда может обидеть
и так далее. Словом, рискованный спутник жизни. И продолжает: "За три с
половиной года ты, наверное, для себя определилась?"
Я поняла, что мы, похоже, расстаемся. "Вообще-то, - говорю, -
определилась". Он с сомнением в ответ: "Да?" Тут я окончательно поняла, что
мы расстаемся.
"Ну, если дело обстоит таким образом, то я тебя люблю и предлагаю
такого-то числа пожениться", - говорит он. Вот это было полной
неожиданностью.
Я сказала, что согласна. Через три месяца мы поженились. Сыграли свадьбу
в ресторане -"поплавке" - пароходике, стоявшем у берега.
Мы очень серьезно восприняли это событие. Даже на свадебной фотографии
видно, что мы оба просто суперсерьезные. Для меня замужество не было легким
шагом. И для него тоже. Есть ведь люди, которые ответственно относятся к
браку.
- А он, как человек ответственный и последовательный, запланировал, где
вы будете жить?
- Да там и планировать было нечего. Жили у его родителей, квартира 27
метров в доме-корабле, так их тогда называли. Знаете, с такими высокими
подоконниками? Эту квартиру обменять было очень сложно: в одной комнате
балкон, а на кухне и в другой комнате окна чуть не под потолком. Когда
сидишь за столом, не видно улицы, только стена перед глазами. Это было
огромным минусом при обмене.
Родители жили в 15-метровой комнате с балконом. В нашей, без балкона,
было 12. А сама квартира в районе Автово, в доме-новостройке. Ее Володин
отец получил, как инвалид войны.
- У вас был хороший контакт с его родителями?
- Да. Родители относились ко мне как к женщине, которую выбрал их сын. А
он для них был светом в окошке. Они делали для него все, что могли. Больше,
чем они сделали для него, никто бы не смог сделать. Они всю свою жизнь
вложили в него. Владимир Спиридонович и Мария Ивановна были очень хорошими
родителями.
- А как он к ним относился?
- Его отношению к родителям можно было позавидовать. Он относился к ним
бережно, никогда ничем их не обидел. Иногда, конечно, они бывали чем-нибудь
недовольны, а он с ними не согласен. И всегда в такой ситуации он лучше
промолчит, чем причинит им боль.
- Как вам было с ним первые годы?
- Первый год после того как поженились, мы жили душа в душу. Было
ощущение постоянной радости и праздника. И потом, когда я была беременна
нашей старшей, Машей. Она родилась, когда я училась на четвертом курсе, а он
уехал на год учиться в Москву.
- Все это время вы не виделись?
- Я каждый месяц ездила к нему в Москву. И он приезжал один или два раза.
Нельзя было чаще.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Один раз он приехал из Москвы на пару дней и ухитрился сломать руку. В
метро кто-то пристал к нему, и он отметелил эту шпану. Результат - сломал
руку. В дзюдо ведь не атакующая техника. Володя очень расстроился: "В Москве
этого не поймут. Боюсь, будут последствия". И были действительно какие-то
неприятности, он в подробности не посвящал. В конце концов все обошлось.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Результатом его учебы и стала командировка в Германию. Он должен был
ехать в Берлин, но тут один Володин знакомый рекомендовал его шефу группы в
Дрездене, потому что сам тоже был ленинградец. Этот знакомый работал в
Дрездене, и срок его командировки заканчивался. Вот он и порекомендовал на
свое место Володю. Командировка в Берлин, правда, считалась более
престижной, а работа, видимо, более интересной, с выходом на Западный
Берлин. Впрочем, в подробности я никогда не вникала, да он и не посвящал.
Между нами никогда не было разговоров на эту тему.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Они подошли друг другу по всем статьям. Потом у нее,