Андрей Колесников
   Беседы с В. Путиным
 
   Вместо предисловия
 
 
   Мы разговаривали с Владимиром Путиным шесть раз. По  нескольку  часов.  И
он, и мы были терпеливы и терпимы. Он - когда мы задавали неудобные  вопросы
или попросту лезли в душу. Мы - когда  он  опаздывал  или  просил  выключить
диктофон: "Это очень личное".
   Это были встречи "без пиджака", хотя и в галстуке. Как правило,  поздними
вечерами. И только один раз из шести - в его кабинете в Кремле.
   Мы пришли к нему, по сути, с тем же вопросом, который задала в январе  на
форуме в Давосе американская журналистка  Труди  Рубин:  "Кто  он,  господин
Путин?" Вопрос был адресован известным российским политикам  и  бизнесменам.
Вместо ответа последовала пауза.
   Нам показалось, что пауза затянулась. А вопрос-то законный.
   Мы разговаривали с  Путиным  о  жизни.  Главным  образом,  о  его  жизни.
Разговаривали, как это и бывает в России, - не на кухне, правда, но  все  же
за накрытым столом. Иногда он приезжал вымотанный, с усталыми глазами, но ни
разу не прервал разговор по своей инициативе. Лишь однажды,  уже  далеко  за
полночь, аккуратно спросил: "Ну что, все спросили или поболтаем еще?"
   Случалось, раздумывая над ответом на какой-то вопрос, Путин держал паузу,
но потом все же отвечал.
   Так, прежде чем ответить, предавали ли его, долго молчал и решил все-таки
сказать "нет", но потом уточнил: "Друзья не предавали".
   Мы попытались разыскать друзей Путина, людей, которые хорошо  его  знают,
или тех, кто сыграл важную роль в его судьбе. И наконец,  заехали  на  дачу,
где застали женское большинство семьи: жена Людмила, две дочки - Маша и Катя
и пудель с намеком на болонку Тоська.
   Мы ничего от себя не прибавили, в книге нет ни одной  авторской  строчки,
только наши вопросы. И если они наводили Путина или его близких на  какие-то
воспоминания или размышления, то мы старались не перебивать. Поэтому  формат
книги получился несколько необычным - она состоит из интервью и монологов.
   Все наши разговоры - в этой книжке. Мы не считаем, что  вопрос  "Кто  он,
господин Путин?", таким образом, закрыт. Но в том, что Путин стал  понятнее,
уверены.
   Наталия Геворкян
   Наталья Тимакова
   Андрей Колесников
 
 
 
 
   - На самом деле у меня же очень простая жизнь, она вся как на ладони.
   Школу окончил, пошел в университет.
   Университет окончил - в КГБ.
   КГБ закончил - опять в университет.
   Из университета - к Собчаку.
   От Собчака - в Москву, в Управление делами.
   Потом - в Администрацию президента.
   Оттуда - в ФСБ.
   Потом назначили премьером.
   Теперь - и.о. президента. Все!
   - Но были же подробности ?!
   - Да были...
 
 
 
   СЫН
   "ОНИ ПОМАЛКИВАЛИ ПРО СВОЮ ЖИЗНЬ"
   Про родню отца я знаю больше, чем про мамину. Дед родился в Петербурге  и
работал поваром. Самая простая семья была: ну что, повар и повар. Но, видно,
хорошо готовил, потому что после первой  мировой  войны  его  пригласили  на
работу в подмосковные Горки, где жил Ленин  и  вся  семья  Ульяновых.  Когда
Ленин умер, деда перевели на одну из дач Сталина, и он там долго работал.
 
   - Его не репрессировали?
   - Почему-то не репрессировали. Ведь мало из тех, кто все  время  был  при
Сталине, уцелел. Дед уцелел. И Сталина, между прочим, тоже пережил и в конце
жизни, уже на пенсии, жил и готовил в доме отдыха Московского горкома партии
в Ильинском.
   - Вам про деда родители рассказывали?
   - Ильинское я и сам хорошо помню, потому что иногда приезжал к  нему.  Но
он-то про  свою  жизнь  помалкивал.  Да  и  родители  мне  почти  ничего  не
рассказывали. Как-то это не было принято. Но  приезжал  в  гости  кто-то  из
родственников, разговоры за столом... Обрывки какие-то, фрагменты. Со мной о
себе родители никогда не говорили. Особенно отец.
   - Но все же - обрывки, фрагменты?
   - Я знаю, что отец родился в Санкт-Петербурге в 1911 году. Когда началась
первая мировая война, в Питере жить  стало  трудно,  голодно,  и  вся  семья
уехала в деревню Поминово в Тверской области, на родину моей  бабушки.  Дом,
где они жили, стоит, кстати, до сих пор, родственники ездят  туда  отдыхать.
Там же, в Поминове, отец познакомился с моей мамой. Они поженились, когда им
было по 17 лет.
   - Что, появился повод?
   - Судя по всему, нет. Почему обязательно повод? Главный повод  -  любовь.
Да и в армию ему  было  скоро.  Может,  хотели  каких-то  гарантий  друг  от
друга... Не знаю.
 
   ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ,
   классный руководитель Владимира Путина с 4-го
   по 8-й класс в школе № 193:
   У его родителей очень трудная  судьба.  Представляете,  сколько  мужества
надо было набраться его маме, чтобы родить Володю в 41  год?  Он  -  поздний
ребенок. Его папа как-то сказал мне: "Один наш сын был бы уже вам ровесник".
Видно, в войну потеряли. Но мне как-то неудобно было расспрашивать.
 
   - В 1932 году родители приехали в Питер. Жили в пригороде,  в  Петергофе.
Мама пошла работать на какой-то завод, а отца почти сразу забрали в армию, и
он служил на подводном флоте. Вернулся, и у них с интервалом в год  родились
два мальчика. Один из них через несколько месяцев умер.
   - Когда началась война, отец, видимо, сразу  ушел  на  фронт?  Подводник,
недавно отслужил...
   - Да, ушел на фронт, добровольцем .
   - А мама?
   - Мама категорически не захотела уезжать,  осталась  дома,  в  Петергофе.
Когда там стало совсем тяжко, ее забрал в Питер мой дядя, морской офицер, он
служил в штабе флота, а штаб располагался в Смольном. Брат приехал  и  вывез
ее с ребенком под обстрелами и бомбежками.
   - А дед-повар? Он не помогал вашим родителям?
   - Нет, тогда вообще, как известно, никто ни за кого не просил.  Я  думаю,
что в тех условиях это было просто  невозможно.  У  моего  деда  было  много
детей. И все его сыновья были на фронте. Не все вернулись с войны.
   - Куда же вашу  маму  и  ее  сына  вывезли  из  блокадного  Петергофа?  В
блокадный Ленинград?
   -  А  куда  же  еще?  Мама  рассказывала,  что  в  Ленинграде  для  детей
организовывали что-то вроде детских домов. Им пытались  сохранить  жизнь.  В
таком детском доме второй мальчик заболел дифтеритом и тоже умер.
   - Как она сама выжила?
   - Ей помогал брат. Он подкармливал ее своим  пайком.  Был  момент,  когда
брата куда-то на время перевели, и она оказалась на  грани  смерти.  Это  не
преувеличение: однажды мама  от  голода  потеряла  сознание,  думали  -  она
умерла, и ее даже положили вместе с покойниками. Хорошо,  что  мама  вовремя
очнулась и застонала. Чудом, в общем, осталась жива. Всю блокаду она провела
в Ленинграде. Ее вывезли, когда опасность уже миновала.
   - А где был ваш отец?
   - Отец в это время воевал. Его определили в так называемый истребительный
батальон НКВД. Эти батальоны занимались диверсиями в  тылу  немецких  войск.
Отец, собственно говоря, принял участие в одной такой операции. В их  группе
было 28 человек. Их выбросили под Кингисеппом, они огляделись  по  сторонам,
устроились в лесу и даже успели взорвать состав  с  боеприпасами.  Но  потом
кончились продукты. Они вышли на местных жителей, эстонцев, те  принесли  им
еды, а потом сдали их немцам.
   Шансов выжить почти не было. Немцы обложили их со всех сторон,  и  только
некоторым, в том числе и отцу, удалось  вырваться.  Началось  преследование.
Остатки отряда уходили к линии фронта.  По  дороге  потеряли  еще  несколько
человек и решили рассеяться. Отец с головой спрятался в болоте и дышал через
тростниковую трубочку, пока собаки, с  которыми  их  искали,  не  проскочили
мимо. Так и спасся. Из 28 человек к своим тогда вышли четверо.
   - Он нашел свою жену? Они встретились?
   - Да нет, не успел. Его тут же направили в действующую армию. Он оказался
опять в сложнейшем месте, на так называемом Невском пятачке.  Это  на  левом
берегу Невы, если стоять спиной к Ладожскому озеру.  Немецкие  войска  тогда
захватили там все, кроме этого маленького плацдарма. И наши держали его  всю
блокаду в расчете на то, что, когда начнется прорыв, Невский пятачок сыграет
свою роль. А немцы все время пытались  взять  его.  Было  сброшено  какое-то
фантастическое число бомб на каждый квадратный  метр,  даже  по  меркам  той
войны. Это была чудовищная мясорубка. Правда, плацдарм в конце концов сыграл
свою роль.
   - Вам не кажется, что за этот  клочок  земли  заплатили  слишком  большую
цену?
   - Я думаю, что на войне всегда бывает много  ошибок.  Это  неизбежно.  Но
если ты воюешь и думаешь о том, что вокруг тебя все  ошибаются,  никогда  не
победишь. Нужно прагматично к этому относиться. И надо думать о победе.  Они
тогда думали о победе.
   Отца тяжело ранили на этом пятачке. Ему и еще одному бойцу  дали  задание
взять "языка". Они подползли к блиндажу и только  приготовились  ждать,  как
оттуда неожиданно вышел немец. Растерялся и он, и они. Немец пришел  в  себя
раньше. Достал гранату, запустил в них и спокойно пошел дальше.  Жизнь,  она
такая простая штука на самом деле.
   - Откуда вы все это знаете? Вы ведь  говорили,  что  родители  не  любили
рассказывать о себе.
   - Это была история, которую отец рассказывал мне лично. Так  вот,  немец,
наверное, был уверен, что убил их. Но  отец  выжил,  правда,  ему  осколками
переколотило ноги. Наши его вытащили оттуда через несколько часов.
   - На передовую?
   - Совершенно верно. Ближайший госпиталь в городе, а чтобы  туда  попасть,
надо тащить его через всю Неву.
   Все понимали, что это самоубийство, потому что там был пристрелян  каждый
сантиметр. Ни один командир приказа доставить его в госпиталь,  конечно,  не
отдал бы. А добровольцев как-то не нашлось. Отец  к  этому  времени  столько
крови уже потерял, что было ясно: вот-вот помрет, если его так оставить.
   Тут на него случайно и наткнулся один боец, его бывший сосед по дому.  Он
все понял, без лишних слов взвалил отца на себя и потащил по льду Невы на ту
сторону. Они были идеальной мишенью и все-таки уцелели. Сосед  дотащил  отца
до госпиталя, попрощался и вернулся на передовую.  Сказал  только,  что  они
больше не увидятся. Он, видимо, не надеялся выжить на этом пятачке и  думал,
что у отца тоже маловато шансов.
   - Ошибся?
   - Слава Богу, ошибся. Отец выкарабкался. В госпитале он провел  несколько
месяцев. Там его нашла мама. Она приходила к нему каждый день. А что  значит
приходила? Она сама-то была полуживая. Отец увидел, в каком она состоянии, и
потихоньку от медсестер начал отдавать ей свою еду.
   Правда, маму с отцом быстро засекли  за  этим  занятием.  Врачи  обратили
внимание на то, что он теряет сознание от голода.  Когда  выяснили  причину,
сделали им внушение, даже перестали маму к отцу пускать на какое-то время. А
в результате оба выжили. Только отец после этого ранения  так  всю  жизнь  и
хромал.
   - А сосед?
   - И сосед выжил! После блокады он уехал куда-то в  другой  город.  Они  с
отцом случайно встретились в Ленинграде через 20 лет! Представляете?!
   "ЭТО БЫЛ ПРЕДЕЛ МЕЧТАНИЙ"
   ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:
   Володина мама была очень мягким человеком, доброжелательным, безотказным,
сама доброта. Лишь бы Володя был сыт, накормлен.  Но  чаще-то  готовил  дома
папа, прекрасно варил студень. Мы  до  сих  пор  вспоминаем  этот  путинский
студень. Никогда никто так не варил студень.
   Мама у него была не шибко грамотная женщина. Не знаю,  окончила  ли  пять
классов. Она проработала всю жизнь. И дворником, и ночью  товар  в  булочной
принимала, и в лаборатории пробирочки мыла. Даже, по-моему,  в  комиссионном
магазине была одно время сторожем.
   Папа работал мастером на заводе. Его очень любили,  ценили,  он  вкалывал
там столько, сколько нужно. Ему, кстати, долго не давали инвалидность,  хотя
одна нога у него просто колесом была.
   После войны моего отца демобилизовали, и он пошел  работать  мастером  на
Вагоностроительный завод имени Егорова. В каждом вагоне метро есть табличка,
на  которой  написано,  что  этот  вагон,  номер  такой-то,  изготовлен   на
Вагоностроительном заводе имени Егорова.
   Ему сразу от завода дали комнату в коммуналке, в обычном питерском  доме,
в Басковом переулке, это в центре. Двор-колодец, пятый этаж без лифта.
   До войны у родителей было полдома в Петергофе. Они  очень  гордились  тем
уровнем жизни, которого тогда достигли. Хотя что это был за уровень!  Но  им
казалось, что это чуть ли не предел мечтаний.
 
   ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:
   Ужасное парадное у них было. Квартира коммунальная. Без  всяких  удобств.
Ни горячей воды, ни ванной.  Туалет  страшенный,  врезался  как-то  прямо  в
лестничную площадку. Холоднющий, жуткий. Лестница с металлическими перилами.
Ходить по ней было опасно, вся в щербинах.
 
   Там, на этой лестнице,  я  раз  и  навсегда  понял,  что  означает  фраза
"загнать в угол". В подъезде жили крысы. И мы с друзьями все время гоняли их
палками. Один раз я увидел огромную крысу и  начал  преследование,  пока  не
загнал ее в угол. Бежать ей было некуда. Тогда она развернулась и  бросилась
на меня. Это было неожиданно и очень страшно. Теперь уже  крыса  гналась  за
мной. Она перепрыгивала через ступеньки, соскакивала в  пролеты.  Правда,  я
все равно был быстрее и захлопнул дверь перед ее носом.
   ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:
   Кухни практически не было. Только квадратный темный коридор без  окон.  С
одной  стороны  стояла  газовая  плита,  с  другой  -   умывальник.   И   не
протиснуться.
   И за  этой  так  называемой  кухней  жили  соседи.  Потом  они  с  кем-то
поменялись и въехали другие люди, семья из трех человек. А  другим  соседям,
пожилой паре, позже дали  отдельную  квартиру,  поскольку  их  комната  была
непригодна для жилья. И тогда на этом месте  сделали  уже  настоящую  кухню.
Хорошую, светлую. У них там стоял большой буфет.
   Но все равно квартира осталась коммунальной. А  сами  они  занимали  одну
комнату, правда, по тем временам приличную - метров 20.
 
   В нашей коммуналке, в одной из комнат, жила еврейская  семья:  старенькие
дедушка с бабушкой и их дочь Хава. Она была уже взрослой женщиной,  но,  как
говорили про нее взрослые, жизнь у нее не сложилась. Замуж она  не  вышла  и
жила с родителями.
   Отец ее был портным и, несмотря на  то  что  казался  мне  очень  старым,
целыми днями  что-то  строчил  на  швейной  машинке.  Они  были  правильными
евреями: по субботам не работали, а дед в обязательном  порядке  с  утра  до
ночи талдычил Талмуд: бу-бу-бу... Как-то я даже не выдержал и  спросил  его,
что он бубнит. Он мне  объяснил,  что  это  за  книга,  и  мне  сразу  стало
неинтересно.
   Как обычно на коммунальной кухне, не обходилось без стычек. Мне все время
хотелось как-то защитить своих родителей, заступиться за них. Надо заметить,
что со старичками у меня были очень хорошие отношения - они меня  любили,  я
часто играл на их половине.
   И вот один раз  я  решил  вмешаться.  Реакция  родителей  была  абсолютно
неожиданной и мне непонятной. Они страшно рассердились. Для  меня  это  было
полным шоком. Я их защищаю, и вдруг они мне говорят: "Не  лезь!"  Почему?  Я
никак не мог понять.
   А родители считали, что мои хорошие отношения со старичками, их любовь ко
мне гораздо важнее мелких кухонных дрязг.
   После этого случая я никогда больше в кухонные  перебранки  не  лез.  Как
только они начинали ругаться, я просто уходил либо к себе, либо к  старикам.
Мне было все равно к кому.
   Еще в нашей квартире жили пенсионеры, правда, недолго. С ними связано мое
крещение. Соседка баба Аня была человеком набожным,  ходила  в  церковь,  и,
когда я родился, она вместе с мамой втайне от отца, члена партии,  секретаря
партийной организации цеха, меня крестила.
   Через много лет, в 1993 году, когда уже работал в Ленсовете, я  поехал  в
Израиль в составе официальной делегации. И мама  дала  мне  мой  крестильный
крестик, чтобы я освятил его на Гробе  Господнем.  Я  выполнил  ее  просьбу,
потом надел этот крестик и с тех пор не снимаю.
 
   УЧЕНИК
   "Я ЖЕ НЕ ПИОНЕР, А ХУЛИГАН!"
   - Вы помните, как пошли в первый класс?
   - Родился я в октябре, поэтому в школу пошел, когда мне  было  уже  почти
восемь лет. У нас в семейном архиве сохранилась  фотография:  я  в  школьной
форме еще старого образца, серой, очень похожей на военную, стою с цветочным
горшком в руках. Почему-то не с букетом, а именно с горшком.
   - Хотелось в школу?
   - Нет, не особенно.  Мне  во  дворе  нравилось.  Два  двора  были  вместе
соединены - колодец такой, - там вся наша жизнь  и  проходила.  Мама  иногда
высунется из окна, крикнет: "Во дворе?" Во дворе.  Вот  и  хорошо,  главное,
чтобы никуда не убежал, - не разрешали со двора без спросу уходить.
   - И вы ни разу не ослушались?
   - Когда мне было лет пять-шесть, я  первый  раз  дошел  до  угла  большой
улицы. Естественно, без разрешения. Это было  1  Мая.  Я  осмотрелся.  Народ
ходит, шум-гам, жизнь кипит. Я даже испугался немножко.
   А когда уже стал постарше, мы с приятелями однажды зимой уехали за город,
не сказав ничего родителям. Пропали, короче. Отправились в  путешествие.  На
самом деле сели на электричку, куда-то заехали. Было холодно. Взяли  спички.
Кое-как развели костер. Есть нечего. Совсем замерзли.  Сели  на  электричку,
поехали назад. Получили  ремня.  Больше  у  нас  желания  путешествовать  не
возникало.
   - Перестали искать приключений?
   - На время перестал. Особенно когда пошел в школу. С первого  по  восьмой
класс я учился в 193-й школе, которая находилась в том же  переулке,  что  и
мой дом, минутах в семи ходьбы. Я всегда опаздывал на первый  урок,  поэтому
даже зимой не успевал толком одеться.  Вернее,  так:  одеться,  добежать  до
школы, раздеться - все это требовало кучу времени. И чтобы его сэкономить, я
не одевался, а пулей летел в школу без пальто - и сразу за парту.
   - Впрочем, и сейчас, мы заметили, вы тоже не всегда пунктуальны.
   - Но я стараюсь!
   - А в школе вам понравилось?
   - Какое-то время нравилось. Пока удавалось  оставаться,  что  называется,
неформальным лидером. Школа рядом с моим двором. Двор был надежным тылом,  и
это помогало.
   - Вас слушались?
   - Я не стремился командовать. Важнее было сохранить независимость. А если
сравнивать со взрослой жизнью, то роль, которую я тогда играл,  была  похожа
на роль судебной власти, а не исполнительной.
   Пока это удавалось - нравилось.
   Потом стало ясно, что дворовых навыков недостаточно, - и начал заниматься
спортом. Но и этого ресурса для поддержания  своего,  так  сказать,  статуса
хватило не надолго. Нужно было еще и учиться хорошо. До  шестого  класса  я,
честно говоря, учился через пень-колоду.
   ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:
   Мы  познакомились,  когда  Володя  еще  был  в   четвертом   классе.   Их
учительница, Тамара  Павловна  Чижова,  попросила  меня:  "Вера  Дмитриевна,
возьмите мой класс. Ребята неплохие".
   Я походила к ним на уроки.  Кроме  того,  организовала  кружок  немецкого
языка. Интересно было посмотреть, кто придет. Пришли человек 10 - 12. Тамара
Павловна  потом  спрашивает:  "Ну,  кто  был?"  Я  ей  рассказываю:   Наташа
Солдатова, Володя Путин... Она удивилась: "И Володя? На него не  похоже".  А
он с очень большим интересом сидел на занятиях.
   Она говорит: "Ну подожди, он тебе еще покажет". "Почему?"  Она  ответила,
что он слишком шустрый, неорганизованный. Он даже пионером не был. Обычно  в
третьем классе принимали. А его именно потому, что он такой резвый был, и не
приняли.
   Одни классы учили английский,  другие  -  немецкий.  Английский  уже  был
больше в моде, чем немецкий, и английских классов было больше. Володя  попал
ко мне. В 5-м классе он еще не очень проявлял себя, но я чувствовала, что  в
нем есть потенциал, энергия, характер. Я увидела большой интерес к языку, он
легко схватывал. У него была очень хорошая память, гибкий ум.
   Я подумала: из этого мальчишки выйдет толк.  Решила  уделять  ему  больше
вн