ожно иначе.
Хочется, хочется взять,
Хочется, хочется петь,
Хочется, хочется жить...

     Что я натворил

  C                                      Em
Что я натворил, как я разорил и себя, и песни?
               G                                 C       C7
Горы здесь не те, а кавказский снег что-то не такой.
                F                   A7                Dm
Тундра - ну что ей? - проживет, а мне надобно, хоть тресни,
                   G                                  C
Чтоб хоть раз в году, но в глаза взглянул северный покой.

Чтобы приносить и леса дразнить песней про зимовье:
Где, когда пурга, белые снега нам в лицо пылят,
Где полярная длинная дуга служит изголовьем
И лежит в ногах, в тающих снегах, вся моя земля.

Это важно - где и какой горе сдать души недуги.
И куда бежать, чтобы побеждать годы и себя.
Я еще не стар, я же не устал Северу быть другом.
Рано связи рвать, рано отставать от моих ребят.

А друзья сидят, душу бередят старым разговором.
Май в окно глядит - лето впереди, до зимы сто лет.
И весь год опять не дадут мне спать северные горы,
Тундра и тайга, белые снега, и олений след.

     - Новогодняя песня

Что случилось со мной? Будто все стороной,
будто книги - не впрок, будто возраст - пустяк.
За лесною стеной ожил мир озорной
и жар-птица трепещет в антенных снастях.

С утра с землею поделилось небо небом,
а может это снег на небеса похожий.
Не верить миру старых сказок ты не требуй -
в ночной крыжовке этот мир внезапно ожил.

Вон вышел из лесу на старых лыжах леший,
в мохнатой шапке и с зеленой бородою.
Вон к заповедному колодцу ведьма чешет,  ж
спешит заполнить ведра свежею водою.     ж2 р.

...
Но не злы чудеса в белорусских лесах,
просто в зиму все спуталось - день или год.
Лишь кукушка в часах
да, за снежной горой, электричка поет
а старый леший не завертит в глухомани.

Чайком попоит, от моей прикурит спички,
покажет лес, а коль запутаюсь в тумане,
заветной тропкой доведет до электрички.
от козней старой ведьмы больше не страдаю.
А я испорченный приемник ей налажу,
мне по лыжне она за это погадает
да все про дальнюю дороженьку расскажет.

А случилось - вдруг замрет у печи старый кот,
перестанет когтями царапать метлу,
я поверю: вот-вот чудо в дом забредет,
отряхнет снег и лыжи поставит в углу,
придет Снегурочка на свет свечи неяркий,
на звук гитарных струн и песенки негромкой
придет и станет новогодние подарки
нам раздавать из вышитой котомки.

Подарит год - там будут праздники и будни,
подарит каждому хоть на минуту крылья
и будет легким горе, счастье будет трудным,
вот так зима моя смешала сказку с былью. ж 2 р.

     - Проводы

Не от веселья песни были веселы,
друзей в дорогу провожать так грустно,
а нам хотелось спрятаться за песнями - ж
уедет поезд, станет в мире пусто.      ж 2 р.

Уедет поезд, мы вольемся в улицы,
неся с собой в свои кварталы зависть:
там те же тени на стенах сутулятся,  |
там все привычно, там все устоялось. | 2 р.

Там все привычно, так до безобразия:
дни - близнецы приходят и уходят
нас старят, старят дни однообразия   ж
в десятки раз сильнее, чем невзгоды. ж 2 р.

Но тепловоз пока рокочет сдержанно
мы песнями сказать успеем много.
Ведь в наших песнях круто перемешаны ж
разлуки, встречи, беды и дороги.     ж 2 р.
лето 1965

     - Печаль

Перестань грустить, выйди из дому,
плащ накинь, ничего, что ливни,
вон куражится уже издали,
побеждая тебя, твой противник.

Твой противник, твоя печаль,
ты уже не справляешься с нею
серым днем, в смутных снах по ночам
ты соври, ты скажи, ты сильнее. ж2 р.

Ты соври, чтоб потом стало правдою
то, что сила еще с тобою.
В чемоданах оставь только главное,
выйди к ливням, оружие к бою.

Из всех песен оставь десяток строк
и три дня из трехсотуходящих
да одну из десятка дорог.
Остальное все в мусорный ящик. ж2 р.

Не давай печали опомниться,
разбуди синий мир надежды,
пусть печаль твоя скромною школьницей
будет тихою, будет сдержанною.

Разве трудно печаль победить?
Мир надежды пока еще прочен
ты ей место во снах отведи
ну и в песнях по несколько строчек. ж2 р.
1969

     - Средние широты, мягкая погода,

        *    *    *
                   Д.Песену

Средние широты, мягкая погода,
тихая работа да тоска полгода,
а еще полгода ожиданье чуда,
что найдешь в походе далеко отсюда.

Только редко это: приполярный ветер,
из ночей расчеты - так родятся дети.
В ночь приходят двое, в мир приходит третий.
Этот мир освоить, где дома и ветер.

Города и горы, доброта и зависть,
войны и раздоры, и любовь и старость,
Окуджава, Пушкин, Дон-Кихот и Гамлет,
но сперва игрушки - пусть пока играет.

А потом, попозже, сам он разберется,
что всего дороже, что не продается,
что всего важнее, чем себя тревожить,
что всего нужнее раздарить прохожим.

В мир пришел мужчина маленького роста,
следствие, причины - все не так-то просто.
Приучи мальчишку к жадности кочевной,
научи сынишку щедрости душевной.        ж2 р.
                      25 июня 1970

     - Раздумья

Как много мне самим собой обещано.
Но если это только все слова,
то как же на бетонной массе трещины
находит для семян своих трава.
И птицы как находят направление,
покинув стран полуденных уют.
Так в зеркале раздумий все сомнения
надеждами передо мной встают. ж2 р.

Иду к раздумьям, как к друзьям доверчиво,
я лучше вижу чувствую сильней,
за кругом дум, привычками очерченным,
есть маленькая дверь в большой стене.
Войти, увидеть горы или пристани,
дать волю смеху, радости, слезам.
Увидеть горы, города и истину,
вместить в себе и в песнях рассказать. ж2 р.

Мне близким кажется порой далекое,
как близок ночью свет чужих миров.
И мало мне того, что было около,
и не манит порой меня родной порог.
Смотрю на облака, куда бегут они,
как тени их пасутся на траве.
Хочу быть здесь и там. Я просто путаник.
Хочу всего - я просто человек. ж2 р.

     - Письма (песня о письмах)

Прошу Вас, не будьте ко мне слишком строги
за то, что я писем не буду Вам слать,
считайте, что письма застряли в дороге
прежде, чем я их успел написать.

Оставьте, не злитесь, что толку в бумаге,
она не заменит мне Вас, Вам меня.
Считайте, живет где-то в мире бродяга,
не смогший привычек в пути поменять.

Вот так мне шагать сквозь разлуки и встречи
и боль расставания прятать в глазах.
Но память, но память, схвативши за плечи,
заставит не раз оглянуться назад.

Прошу Вас, не будьте ко мне слишком строги
за то, что я писем не буду Вам слать,
считайте, что письма застряли в дороге
прежде, чем я их успел написать.
                             1965

     СПЕТЬ СВОЮ ГЛАВНУЮ ПЕСНЮ

 В  прошлом  году друзья уговорили его поехать на Кавказ. Не на
знойные Сочинские пляжи, а зимой в горы. Вернувшись, он написал
песню: "Что я натворил, как я разорил и себя, и песни...". Баку
риани, с его  смесью  гор  и  цивилизации,  разочаровал  Арика,
который  не  раз бывал на Приполярном Урале и Хибинах, страстью
которого  были  дикие  северные  горы,   дававшие   возможность
испытать  себя  и  измерить  глубину  надежности  и преданности
идущих рядом людей.  Песня  заканчивалась  словами:  "И  опять,
опять  не  дадут мне спать северные горы, тундра и тайга, белые
снега и оленя след..."
 Поэтому,  когда сейчас некоторые говорят: "Зачем, ну зачем они
пошли в эти проклятые горы!" - мы, еще не смирившись с  горькой
утратой,  отвечаем: "Они не умели жить иначе".  Это случилось в
Восточных Саянах. В одном из ущелий группа белорусских туристов
попала  в  лавину. Миша Корень, Аня Нехаева, Арик Крупп, Володя
Скакун,  Саша  Носко,  Вадим  Казарин,  Саша  Фабрисенко,  Федя
Гимеин,  Игорь Корнеев. Они были прекрасными людьми. Мы скорбим
о каждом  из  них.  Были...  Скорбим...  Такие  страшные  слова
приходится  говорить  о людях, с которыми еще вчера вместе пели
песни, сидели у лесных костров,  которых  любили.   Сегодня  мы
хотим рассказать об одном из них - Арике Круппе, который был не
только верным товарищем и талантливым инженером, но и поэтом.
 Нам  еще  трудно поверить, что, сняв телефонную трубку, больше
не услышим ликующего голоса:
 - Ребята, послушайте какую я обалденную рифму придумал!
 Что  в  конце недели не прокатится на Минском вокзале по толпе
туристов весть: "Говорят, сегодня на  Николаевщине  будет  петь
Крупп"  и все бросались к билетным кассам, а сам Крупп, ехавший
в другую сторону, иногда узнавал эту новость последним, и менял
маршрут, чтобы не обмануть ожидания товарищей.
 Что не нужно будет удерживать его, когда он собирается прыгать
с высокого берега в незнакомую реку или мчаться ночью на  лыжах
с крутого склона.
 Что  на  его  рабочем  столе  останутся незавершенными эскизы,
чертежи, расчеты системы оптического  звукочтения  -  темы  его
будущей диссертации.
 Что   не  будет  человека,  рядом  с  которым  каждый  из  нас
становится богаче.  У него было много друзей.  Людей  влекли  к
нему  душевная  щедрость,  умение  видеть  в человеке все самое
лучшее. И каждому, кто  общался  с  ним,  хотелось,  чтобы  его
лучшее  стало  главным.   Арик  не искал популярности, не носил
свои стихи в редакции.  Они  сами  разлетались  по  Союзу  и  в
последнее  время  все  чаще  звучали  на  туристских  слетах  и
конкурсах, по радио и телевидению.
 Писать  он  начал  еще  в  школе, в Лиепае, продолжал, учась в
Ленинградском  институте  киноинженеров.  "Каждый   год   после
окончания  весенней  сессии, я уезжал со студенческими отрядами
на стройки, - рассказывал Арик, - Пожалуй,  стройки  и  привили
мне  любовь  к  местам,  в  которых не бывал, к местам, где еще
много не похожего на обыденную жизнь  и  поединок  человека  со
стихией еще не закончен."
 После  института Арик приехал работать в Минск, на завод имени
Вавилова.  Прекрасно  зная  математику,  физику,   электронику,
оптику,  он  оказался способным инженером-испытателем и получил
два  авторских  свидетельства  на  изобретение.  Наверное,  мог
получить  и больше, потому что у него была масса идей. Но он не
копил их, как скряга,  для  одного  себя,  а  щедро  делился  с
остальными  и  бывал  искренне рад, когда его догадка, его идея
помогали решить задачу товарищу.
 А   в   свободное   время   писал   песни.   Сначала  простые,
незамысловатые, они с  каждым  годом  становились  все  глубже,
серьезнее, насыщенные мыслями и образами.
 Когда  слушаешь  их,  не  верится,  что  мелодия  их  написана
человеком, не имеющим музыкального образования. Их оригинальная
сложная гармония не раз удивляла профессиональных композиторов.
В первых песнях звучали подражательные нотки, а потом - это был
уже только Арик Крупп, с его неповторимой искренностью, светлой
грустью, сдержанным мужеством, жаждой познания жизни  и  людей.
Ни  слова  фальши, ни позы, ни рисовки - в песнях, как в жизни,
Арик всегда оставался верен себе. Он писал:

"...А все-таки, все-таки хочется петь
Даже, когда в сердце песням нет места  -
Только б не сдаться и только б успеть
Спеть свою самую главную песню..."

 Успел  ли  Арик  спеть  свою  самую  главную  песню? Его жизнь
оборвалась в 33 года, когда каждый год, каждый  месяц  приносил
все  новые  творческие  удачи.  Но все, что он успел написать -
строки этой одной, самой главной песни-гимна мужеству, доброте,
красоте человека и природы.
 С  тех  пор,  как он познакомился с Белорусскими лесами, в нем
жили две любви: леса Белоруссии и Северные  горы.  Лето  -  для
Бело руссии, зима - для Севера.
 С рюкзаком за плечами, на шлюпках и байдарках, Арик обошел всю
Республику. Тихой красе нашей земли посвящены многие его  песни
-   желтым  парусам  листьев  на  Березине;  озерам,  бусинками
нанизанными на  нити  рек,  дождям,  заливающим  осенний  пожар
лесов.   С Ариком можно было говорить обо всем: о новых книгах,
которые  он  раньше  всех  успевал  прочесть,   об   искусстве,
политике, космосе... Но при нем невольно смолкали разговоры про
очередь   на   модный   полированный   гарнитур.    Сам    Арик
довольствовался малым: место в общежитии, свежая сорочка, книги
и гитара. И все же он был богаче многих. Он был нужен людям.
 Прекрасный  рассказчик,  он в то же время никогда не стремился
быть в центре внимания, умел, как никто, слушать других,  жадно
поглощая  все  интересное о мире, о людях. И его походы были не
бег ством от людей, а возможностью еще раз познать их  истинную
ценность.  "Нам  еще  долго не видеть людей, значит, есть время
подумать о них", - писал Арик. И еще он писал: "К людям я лыжню
тяну, как кабель."
 Он  пел  только  тогда,  когда  его об этом просили, и то, что
просили, не навязывая своих вкусов. Он мог петь ночи  напролет.
И  когда иной раз мы, растроганные, говорили ему хорошие слова,
он просил: - Не надо, ребята. Это  вредно  -  перебирать  норму
нежности.
 При  нем  невозможно было скиснуть или расклеиться, потому что
сам он мужественно и  сдержанно  переносил  невзгоды.  При  нем
никто  не  рисковал  становиться  в  позу,  потому  что  он был
предельно естественным. При нем трудно было, рубанув  с  плеча,
вычеркнуть  кого-то за ошибку или провинность из числа друзей и
знакомых  -  он   стремился   не   осудить   с   высоты   своей
нравственности, а понять, чтобы помочь.
 Но  если  он  говорил:  "Я  бы не пошел с тобой на Север" - то
значит, ты в чем-то очень, очень был неправ  Арик  брал,  чтобы
отдавать,  отдавать без конца. "Самая большая ценность похода в
том, что через несколько дней  после  его  окончания  ты  вдруг
замечаешь,  что  стал  чуть другим, чуть лучше, чем был раньше,
чем-то чуть богаче."  Это  строки  из  его  последнего  письма,
отправленного  с Саян, из Верхней Гутары. В нем, наверное, ключ
к  пониманию  стремления  к  тем  трудным  северным  маршрутам,
которые  выбирали  Арик  и  его товарищи.  Он не успел написать
песню о Саянах. В его записной книжке, найденной в его рюкзаке,
несколько строк, вероятно, ее первый набросок:

Саяны  -  это хвойный лес
    и белизна берез,
Саяны  -  это синь небес
    и мартовский мороз,
И в пасти черно-белых гор
    таблеточка луны...

 Накануне  последнего  похода Арика Круппа пригласили на студию
"Беларусьфильм" и попросили исполнить  в  новом  документальном
фильме  "Жизнью и смертью" песню Юрия Визбора на стихи Ярослава
Смелякова. Песня  звучит  на  фоне  панорамы  снежных  гор.  По
трагическому  стечению обстоятельств, это была последняя песня,
спетая Ариком:

От морей и от гор веет вечностью,
    веет простором.
Раз посмотришь  -  почувствуешь  -
    вечно, ребята живем.
Не больничным от вас ухожу я,
    друзья, коридором  -
Ухожу я, товарищи,
    сказочным Млечным путем.

     - Демография

А Москва-то полна населением,
А в Москве муравейная скученность.
Знать в планировании размножения
Никакой нет системы научной.

А домой прилетевши, ринулся
Не к буфету, а к книжному шкафу я,
Ни стакашка не приняв, принялся
Изучать, изучать демографию.

Прочитал я что пишут ученые,
Что растет, мол, растет население,
А которые реакционные,
Те по Мальтусу и без стеснения.

Не боюсь я за сытость публики,
Принесет нам наука пользу.
Будут делать из дырок бублики,
Как "Московскую водку" гидролизом.

Лес повырубят, хоть он и нужен нам,
А насчет биосферы  -  ну как же,
Вон квартиры все ниже, да уже,
Да и тех не хватает на каждого.

А китайцы, друзья позапрошлые,
Размножаются, ох, размножаются,
Раньше были такие хорошие,
А теперь на Сибирь покушаются.

Ах, народы, народы, ну на фиг вам
Размножение антинаучное.
Лучше ночью учить демографию,
Может что-нибудь в мире улучшится.

     - На плато Рассвумчорр

В тундре есть много гор, что цепляются за тучи,
На плато Рассвумчорр нас туман и ветры мучат.
На плато аппатит, его надо добывать.
Аппатит, твою Хибины, мать!

Тундра  -  тот же Кавказ, только здесь чуть холоднее,
Только солнце у нас светит чуточку слабее.
Только здесь на Хибинах нельзя позагорать,
Аппатит, твою загара, мать!

Рассвумчор очень крут, неприступные вершины,
Камни вниз нас зовут, но пока еще мы живы,
    Если с плато упасть, то костей уж не собрать,
    Аппатит, твою Хибины, мать!

Лето так далеко, девять тысяч километров,
А у нас на плато дуют северные ветры,
    Про такую погоду так хочется сказать:
    "Аппатит, твою погоду, мать!"

Нет у нас сигарет, курим мы "Байкал" вонючий.
Уж давно солнца нет, есть лишь только дождь да тучи.
    Эту жизнь на Хибинах пора уже кончать.
    Аппатит, твою Хибины, мать!

Но, уехав домой, чтоб не все было забыто,
Мы захватим с собой по кусочку аппатита.
    Чтобы, вспомнив Хибины, с улыбкой мог сказать:
    "Аппатит, твою Хибины, мать!"

1963

     - В дорогу

Мне все мерещатся дороги,
Они уходят вдаль маня,
Мне сделать хочется так много,
Узнать, что ждет в пути меня,
    Мне хочется встречаться с ветром,
    На "ты" с ним быть, а не на "вы".
    И отдаваться километрам,
    И забываться от ходьбы.
А если очень я устану,
Я песню сочиню в пути,
И эту песню петь я стану,
Чтоб легче было всем идти.
    А если эта песня будет
    Другими петься у костра,
    Тогда скажу тебе и людям,
    Что молодость прошла не зря.
Мне все мерещатся дороги,
Они уходят вдаль маня,
Но, черт возьми, на то и ноги,
Чтоб вдаль вели они меня.

1963

     Колыбельная

В тучи над черными крышами
    медленно солнце врезается,
Входят в окошко рыжие,
    на белых похожие зайцы.
Баю-бай...

Спят в своей гавани тральщики,
    за день машины умаялись,
Сонного, сонного мальчика
    тихо баюкает маятник.
Баю-бай...

Тени шуршат над подушкою,
    сны к малышу приближаются,
Угол с простыми игрушками
    медленно преображается.
Баю-бай...

Детские сны забываются,
    как далека моя станция!
К звездам и солнечным зайцам
    руки все реже тянутся.
Баю-бай...

Зависть. Ну что же поделаешь:
    возраст, беднеет фантазия
И сны мои неумелые
    некому, в общем, расказывать.
Баю-бай...

1966
О ЖЕНИТЬБЕ

Ходит грустный медведь,
Бродит грустный медведь.
Б.Полоскин

Ах, жениться бы мне рыбкой в неводе,
Да все времени нет, да все негде,
То ли старый я, то ль с ума схожу:
Все с гитарою, как с сумой брожу.

И за окнами и под соснами,
Чаще в городе, реже на свету,
А гитара мне, не пойму я, кто,
То ли горсть камней, то ль букет цветов.

Мне б все песни петь, было б лишь кому,
Да огнем гореть, да чернеть в дыму.
Ничего не жаль для товарищей,
Песня и пожар, и пожарище.

Но мои друзья мне грозят, грозят:
"В песнях ты погряз  -  дальше так нельзя.
Заведи свой дом и угомонись,
Будешь петь потом, а пока женись.

И на старших глядя, дружок, учись,
Ведь гитары ради  -  так проходит жизнь.
Ведь совсем не дело все песни петь,
Ведь грустит, седея, даже медведь".

А что я не женюсь  -  мне винить кого?
Может я обвиню Городницкого,
Если он не жениться советует,
Может быть, не женюсь я поэтому.

Не женитесь, не женитесь, Поэты
А.Городницкий
1966

     - Сначала и потом

Сначала год как год,
    и месяц  -  это месяц,
Сначала так искать, не находя,
Спокоен стрелок ход
    и стрелки время месят,
Настоенное на рассветах и дождях,
На синих поездах, на розовых мечтах.

Сначала нет потерь
    и от разлук нет боли,
И радиус витков спирали так велик,
И не страшна метель,
    и время не неволит,
И сказки исцелят боль маленьких обид.

Потом быстрей, быстрей
    и нету остановок,
Все чаще нервы рвут
    слова "В последний раз",
И что "пора" для нас уже не ново,
И в сказках нет концов, а правда без прикрас,
И каждый час найдет частицу нас.

1969

     Десять пальцев

Сколько у нас в жизни счастья?
Выпивка после разлуки.
Радости чуточку чаще,
чем быть должно по науке,
Ленточки цвета корицы,
Неторопливый бег,
Крылья расправив птицей
Песня напомнит тебе

    Лес и озера, и снег в горах,
    Ах, десять пальцев у нас на руках.

Сколько ж в той жизни кручины?
Выпивка, так, без причины,
Ни до чего нету дела.
Дни ка