что
слышит мысли вышедшего из проверочной станции кирда, который, казалось,  с
огромным интересом рассматривал свою руку.
   - Это ведь рука кирда, - сказал вдруг кирд вслух по-русски,  и  Густова
Пятьсот первого пронзила острая мысль, что он уже где-то слышал этот голос
и именно эти слова. Он напрягся в томительном ожидании.
   "Но почему же я не удивляюсь тому, что у меня рука кирда? Потому что  я
кирд. Кирд Пятьсот два".
   На мгновение в мозгу Густова Пятьсот  первого  образовалась  гигантская
рулетка. Она крутилась все быстрее и  быстрее,  и  все  сливалось  в  одну
слепящую размытую полосу, а маленький шарик здравого смысла силой  инерции
был прижат к самому краю сознания и никак не мог опуститься к центру.
   "Но если я кирд, почему я Густов?" - снова подумал  Пятьсот  второй,  и
рулетка в голове Густова Пятьсот первого начала останавливаться.
   - Эй, Володька! - крикнул он соседу.
   - Эй, Володька! - крикнул ему сосед.
   - Ты?
   - Ты?
   - Ты Пятьсот второй?
   - Ты Пятьсот первый?
   - Будешь просто Вторым.
   - Будешь просто Первым.
   Они одновременно рассмеялись одинаковым смехом, и одновременно  сделали
по шагу навстречу друг другу, и одновременно подняли руки, и  одновременно
похлопали друг друга по плечу. Зазвенел металл, и  снова  они  рассмеялись
синхронно, как части одного механизма.
   - Значит...
   - Значит...
   - Вольдемар!
   - Вольдемар!
   - Знаешь что...
   - Знаешь что...
   - Стой! - крикнул Первый.
   - Стой! - одновременно крикнул Второй, но Первый погрозил ему  пальцем,
и он замолчал.
   - Помолчи, - сказал Первый. - Ты понимаешь, что ты и я - мы  абсолютные
копии? Ведь кирды похожи друг на друга как две капли воды,  а  Густов  тем
более один. Поэтому все мысли, реакции,  жесты  и  движения  у  нас  будут
одинаковыми и одновременными. До тех пор пока кто-нибудь из нас не сделает
чего-то такого, что незнакомо другому, пока наш опыт  не  индивидуален,  а
коллективен, мы будем походить друг  на  друга  как  две  капли  воды.  Мы
никогда ни о чем не  сможем  поговорить.  Поэтому  будем  джентльменами  и
договоримся: если один  говорит,  второй  слушает.  Мы  же  близкие  люди,
товарищ Густов!
   - Товарищ Густов!
   - Согласен? - спросил Первый.
   И прежде чем он произнес слово, Второй уже выпалил:
   - Согласен.
   Внезапно они замерли. Из дверей  проверочной  станции  вышел  кирд,  на
мгновение замер, а затем поднял руку и  принялся  пристально  разглядывать
ее.
   - Третий! - крикнул Первый. - Еще один Густов!
   - Третий! - не удержавшись, крикнул Второй. - Еще один Густов!
   - Знаешь-ка что, братец, - сказал Первый, -  я  старше  тебя  минут  на
пять, и лучше не действуй мне на  нервы,  а  не  то  получишь  взбучку  от
старшего брата.
   Второй было раскрыл рот, но рассмеялся и промолчал. Они ждали,  пока  к
ним подойдет младший Густов, Густов Третий.



9

   Утренний Ветер смотрел  на  спящего  Надеждина  и  думал  о  товарищах,
которые погибли, помогая людям выбраться из города. Не один, не два  и  не
три дефа остались там, превращенные в оплавленный металл  белыми  молниями
дезинтеграторов. Сотни дефов  из  года  в  год  гибли  в  мрачных  ущельях
безглазого города, чтобы принести драгоценные аккумуляторы, но на этот раз
Утренний Ветер чувствовал какую-то  особенную  щемящую  тоску.  "Наверное,
потому, - подумал он, - что в наш мир пришли люди. А они, эти люди, дороги
нам. От них веет непокорностью и смелостью. Они принесли с собой перемены.
Я чувствую их. Люди малы и слабы, но нельзя себе  представить,  чтобы  они
были безгласными орудиями Мозга. Как, должно быть, прекрасен их мир!"
   Надеждин застонал и открыл глаза.
   - Где мои товарищи? - спросил он и  с  усилием  поднялся  с  земли.  Он
поморщился от боли в голове, но тут же заставил себя забыть о ней.
   - В городе их нет, - сказал Утренний Ветер. - Ночью  двое  наших  самых
ловких и храбрых дефов пробрались в город. Твоих товарищей там нет.
   - Надо обыскать окрестности города, - сказал  Надеждин.  -  Они  же  не
могли просто пропасть.
   - Обыскать? - неуверенно переспросил Утренний Ветер. Он  усваивал  язык
людей легко и быстро, но он знал еще очень мало слов.
   - Искать, - сказал Надеждин.
   - Да, - согласился деф. - Я ждал, пока ты проснешься. Сейчас  я  позову
Птицу.
   - Птицу? Это имя?
   - Да, имя. Такое же, как Утренний Ветер. Мы сами выбираем  себе  имена,
когда становимся дефами. Мы не хотим быть номерами.
   - А Двести семьдесят четвертый? Он ведь тоже стал дефом.
   -  Он  потерял  жизнь  уже  не  Двести  семьдесят  четвертым.  Он  умер
Человеком.
   - Человеком?
   - Да, он выбрал себе такое имя, а выбор каждого для нас священ.
   Надеждин почувствовал, как его горло  сжала  спазма.  Большой  железный
Человек...  Он  постарался  проглотить  комок,  но  тот  никак  не   хотел
исчезать...
   Из-за угла бесшумно выплыла тележка и мягко опустилась на землю.
   - Это Птица. Сейчас я ей представлю тебя. - Деф замолчал, и  тотчас  же
тележка уставилась на Надеждина парой передних глаз.
   - Я рад помочь  тебе,  -  медленно  произнесла  тележка.  Звук  исходил
откуда-то из тумбы, на которой сидела огромная голубовато-белая голова.
   - Она кирд? - спросил Надеждин.
   - Теперь - нет! - ответил Утренний Ветер. -  Она  пришла  из  города  и
стала дефом. Когда она освоит  твой  язык,  ты  сможешь  расспрашивать  ее
сколько тебе угодно. Садись.
   Тележка  заскользила  над  поверхностью  Беты,  и   красноватая   трава
понеслась под ней все быстрее и быстрее. Они  описывали  огромную  спираль
вокруг города, все дальше и дальше удаляясь от него, но Густова и  Маркова
нигде не было видно.
   - Я пойду в город, - сказал Надеждин, когда они возвратились к дефам.
   - Подожди, - попросил Утренний Ветер. - Подожди еще день.  Может  быть,
они придут...


   Они сидели на огромной каменной глыбе, около которой  провели  ночь,  и
разговаривали.
   - По-моему, все-таки надо возвратиться в  город,  -  неуверенно  сказал
Марков. - Не бродить же по Бете и кричать: "Коля, ау!"
   - Может быть, и не услышит, а может быть...
   - Нет, не верю, - взорвался Марков. - Не верю. И не то чтобы я старался
уговаривать себя, что Коля жив, нет, я просто знаю, ты понимаешь  -  знаю!
Мы пройдем сквозь весь этот бред целыми и невредимыми. Это же сон, мы идем
во сне, понимаешь? Еще  немножко  поспим,  откроем  глаза  и  окажемся  на
"Сызрани". И ты будешь читать свою дурацкую  книгу,  и  я  буду  играть  в
шахматы с Надеждиным, и будут сменяться вахты, и...
   - Успокойся, дядя Саша. Когда тихий человек начинает кричать, да еще на
незнакомой планете, - это очень страшно. Ты, пожалуй,  прав.  Поплелись  в
наш отель...
   У входа  в  лабораторию  стояли  три  кирда.  Как  только  они  увидели
космонавтов,  они  подскочили  к  ним  и   остановились   как   вкопанные,
уставившись на Густова.
   - Как я осунулся! - закричал один из кирдов голосом Густова.
   - Осунулся... осунулся! - радостно завопили остальные кирды все тем  же
голосом.
   Первый кирд укоризненно покачал указательным пальцем и сказал:
   - Опять передразнивать!
   Кирды засмеялись.
   - Ну-с, а ты, дядя Саша? - обратился кирд к Маркову. - Все те же  мысли
про крестики и нолики и продавленное кресло дома?
   Марков закрыл глаза. Говорил Густов. Открыл глаза. Говорил кирд.
   - Все ясно, - сухо сказал Марков. - Не будет  уже  и  крестиков.  Будут
внимательные сестры и участливые врачи: "Ну как мы сегодня себя чувствуем,
Александр Юрьевич? Все еще думаете, что вы Наполеон?"
   Густов поднял руки.
   - Я с тобой, дядя Саша, - сказал он, - туда.  Поскольку  мой  маленький
бедный мозг сильно  поизносился  и  я  сошел  с  ума,  прошу  меня  срочно
госпитализировать.
   - Ага, - еще радостнее закричал первый кирд,  -  мы  начинаем  обретать
свою собственную индивидуальность! Мы разошлись, мы  начинаем  расходиться
из-за различного опыта.
   - Различного  опыта  -  различного  опыта...  -  словно  эхо  закричали
стоявшие немного позади кирды.
   - Дай руку, Вольдемар, сойдем с ума вместе, так  легче,  -  пробормотал
Марков.
   - Я себя не узнаю, - с укоризною сказал кирд. - Вместо того чтобы  дать
нытику и паникеру по рукам,  я  уже  потакаю  его  гнусному  эскапизму.  Я
отказываюсь от себя и перехожу на "ты". Ты ничтожество,  Володя,  если  ты
ничего не можешь понять. Ты узнаешь голос, которым говорю я и мои  младшие
близнецы?
   - Да, - пробормотал Густов и закрыл глаза, - это мой голос.
   - Похоже? Ты не ценишь свое изустное творчество. Ты  узнаешь  бесценные
мысли, сверкающие, как алмазы, в моей речи? - продолжал кирд.
   - Да.
   - Так что я?
   - К-кирд?
   - Идиот!
   - Кто?
   - Ты.
   - Я?
   - Ты. То есть я - это ты. Ну ладно, сейчас  объясню,  а  то  при  твоих
ограниченных умственных способностях  и  впрямь  недолго  слегка  спятить.
Впрочем, мало бы кто это заметил... Итак,  уважаемый  Владимир  Васильевич
Густов, помните ли вы, как вам в лаборатории  напялили  на  голову  эдакое
сооружение из тоненьких проволочек? Нас тогда скопировали,  то  есть  вас,
впрочем, нас - сейчас вы все поймете. Все содержимое ваших серых  клеточек
в мозгу было каким-то образом зашифровано и сохранено.  И  вот  в  порядке
эксперимента берутся три скромных и  работящих  кирда  -  Пятьсот  первый,
Пятьсот второй и Пятьсот  третий,  и  в  нас,  то  есть  в  них,  вводится
содержимое мозга  некоего  Густова.  И  три  тихих  кирда  превращаются  в
гибридов Густова с кирдом. Мы как две капли воды похожи друг на  друга,  а
если говорю я один, Густов Первый, то лишь на правах  старшинства,  ибо  я
был изготовлен раньше братьев на целых пять минут. Понятно?
   - Значит, вы... мои дети? - сурово спросил Густов.
   - Нет, - хором закричали кирды, - братья, а не сыновья!
   - Младшие, надеюсь?
   Кирды понурили свои голубовато-белые головы.
   - В таком случае,  -  сухо  продолжал  Густов,  -  я  надеюсь,  что  вы
признаете мое старшинство и без мер физического воздействия, к коим обычно
прибегают старшие братья?
   Три кирда одновременно протянули три пары огромных  металлических  рук,
схватили Густова, высоко подбросили его вверх, ловко поймали  и  поставили
на землю.
   - М-да, - пробормотал Густов, - ну и молодежь пошла. Так  что  же,  мои
маленькие бедные братишки? Как жить-то дальше будем?
   - Так и будем, - ответили сразу три металлических Густова.
   - И вы вправду мыслите так же, как я?
   - Если этот процесс можно назвать мышлением, - засмеялся Густов Первый.
   - Ну, ну, без самокритики. А что у вас от кирдов, кроме этих прелестных
маленьких тел?
   - Любую логическую задачу мы решим раз в десять, а то и в  сто  быстрее
тебя, о прообраз! Это раз. Кроме того, мы знаем все то, что положено знать
порядочному  кирду.  В  частности,   мы   умеем   посылать   и   принимать
телепатическую информацию, и между собой мы разговариваем  без  посредства
звуковых волн. А если говорим вслух, то только, чтобы  нас  не  подслушали
другие кирды. Они ведь гораздо лучше слышат телесигнал, чем звуковую речь.
Ну, и самое главное - мы обладаем всеми теми эмоциями, которыми  обладаешь
и ты. Но на многое мы реагируем спокойнее, чем ты.
   - А теперь идите в лабораторию, - сказал Густов Первый, - и сидите там.
Нам предстоит много дел. И найти Надеждина, и познакомиться  с  дефами,  и
сделать кое-что еще, что не должны делать представители одной цивилизации,
попав в другую. А раз мы аборигены, мы можем и должны действовать. Прощай,
брат, прощай, дядя Саша.
   - Прощай, прощай, - повторили Густов Второй и Густов Третий.
   - Но почему "прощай"? - удивился Густов.
   - В таких случаях лучше сказать "прощай", - сказал кирд.  -  На  всякий
случай.



10

   Главный Мозг не мог испытывать  беспокойства,  ибо  ему  не  даны  были
чувства. Он лишь знал, что в гигантской системе его связи с кирдами что-то
нарушилось. Уже несколько раз он посылал сигналы Пятьсот первому,  Пятьсот
второму и Пятьсот третьему, но те не фиксировали его приказы и не сообщали
об их выполнении. Они не были демонтированы, они функционировали,  он  это
знал, ибо каждый погибавший  кирд  автоматически  посылал  последний  свой
сигнал Мозгу, и тот изымал его код из системы. Но Пятьсот первый,  Пятьсот
второй и Пятьсот третий не посылали сигнала выключения и тем не  менее  не
фиксировали  приказов.  Эксперимент  вдруг  дал   неожиданные   результаты
превращения кирдов в дефектных. Но в таких случаях ближайшие кирды  всегда
демонтируют  их  и  сообщают  об   этом   Мозгу.   Эти   же   кирды   были
экспериментальными, гибкая система человеческих реакций должна  была  дать
им возможность действовать  более  независимо,  даже  в  случае  небольших
повреждений.
   Может быть, они вышли из города? Нет, сторожевые кирды, приставленные к
ним,  сообщили  бы  об  этом.  Нет,  они  оставались  в  городе   и   даже
разговаривали с людьми.
   Он не мог оставить этого так. Связь  не  должна  была  нарушаться,  ибо
связь была основой их цивилизации. Стоит кирду потерять  связь  с  Мозгом,
как он, по мнению Мозга, превращается  из  совершеннейшего  инструмента  в
груду ненужного металла. Надо вызвать их к себе. Надо попробовать еще раз.
Он послал еще один телеприказ, это был наибольший энергетический  импульс,
который когда бы то ни было Мозг посылал кирду.
   Есть! На этот раз приказ был зафиксирован.


   Три голубовато-белых Густова  подошли  к  первой  ограде  Башни  Мозга.
Площадь перед ней, обычно пустынная, в последние дни  пестрела  небольшими
группками кирдов, часами  благоговейно  глазевших  на  Башню.  Иногда  они
становились на колени и в  молчаливом  экстазе  протягивали  к  ней  руки,
словно стараясь полнее ощутить благодать, исходившую оттуда.
   Широко  расставив  ноги,  у  входа  на  территорию  Башни  застыли  два
сторожевых кирда. Они знаком  остановили  трех  Густовых  и  приступили  к
процедуре проверки. Выштампованный на груди номер, аккумуляторы - все было
в порядке. Они прошли ко второй ограде. Еще два сторожевых кирда ждали их.
В руках они держали похожие на гаечные ключи инструменты.
   - Осмотр головы, - сказал один из них. - Садитесь вот сюда.
   - Они сейчас вскроют нам головы и будут копаться в них, - сказал  вслух
по-русски Густов  Первый.  -  Братья,  любим  ли  мы,  когда  наши  головы
вскрывают на предмет описи содержимого?
   Второй и Третий в унисон ответили:
   - Не очень.
   Густов Первый снова почувствовал как бы легкую щекотку где-то в глубине
мозга и осознал приказ, еще  раз  посланный  из  Башни:  "Пятьсот  первый,
Пятьсот второй и Пятьсот третий! Вас ждут. Быстрее".
   - Мы помним основные начала бокса? - с яростным спокойствием спросил  у
своих близнецов Густов Первый.
   - Мы начинаем расходиться в мыслях, - пробурчал Густов Второй. -  Из-за
того, что ты слишком  много  говоришь  и  командуешь,  у  тебя  ухудшаются
умственные способности. Для чего  пустой,  ничего  не  значащий  вопрос  о
боксе? Все, что знаешь ты, знаем и мы.
   - Я беру на себя левого, вы - правого. Действуем синхронно.
   Стражники  смотрели  на  них  тупо  и  равнодушно.  Если  бы  им   было
свойственно чувство удивления, они  бы,  несомненно,  поразились  странной
медлительности кирдов. Но поскольку они никогда и  ничему  не  удивлялись,
они бесстрастно ждали, пока те подставят головы для проверки.  Они  твердо
знали, что никто не должен пройти в Башню, пока его голова не будет  снята
и тщательно проверена. И все.
   Пятьсот первый  почувствовал,  как  темным  багровым  занавесом  в  нем
подымается ярость. Весь он, все его тело, от мозга до кулаков, было сейчас
лишь оружием этой ярости. Проверка мозга! Каких только не  было  любителей
ковыряться в чужих мозгах, выуживая неугодные мысли, выдирая их с мясом, с
кровью, с хрустом! Щипцами и костром, электрошоком и психообработкой... От
жрецов и инквизиторов до фашистских диктаторов - больше всего на свете  их
всегда бесили независимые чужие мысли!
   Он перенес тяжесть своего металлического тела на левую ногу и  выбросил
вперед правую руку, сжатую в кулак. Кулак с  лязгом  опустился  на  голову
левого стражника. Тот, не  ожидая  удара,  качнулся  назад,  на  мгновение
застыл  в  неестественной  позе,  потом  с  грохотом  упал  на  спину.  По
голубовато-белым  плитам  дорожки   с   дробным   треньканьем   покатились
инструменты, которые держал в руке сторожевой кирд.
   Густову Первому не нужно было  оборачиваться,  чтобы  увидеть  братьев.
Задняя  пара  глаз  запечатлела   тот   же   короткий   удар   и   то   же
томительно-медленное падение тела второго стражника.
   Они бросились вперед.  Третья  пара  стражников  торопливо  вытаскивала
трубочки дезинтеграторов. "Идиоты! - мелькнула у всех трех Густовых одна и
та же мысль. - Нужно было вытащить оружие у тех кретинов. Ничего..."
   - Нет, - закричал Густов Первый по-русски,  -  нет!  Вперед  иду  я!  Я
старше!
   В нем не было страха. Страху просто не было места  в  теле,  в  котором
клокотало древнее бойцовское бешенство, бешенство тысяч поколений предков,
которые шли на палицы, пики, штыки и пулеметы.
   Густов Первый бросился вперед. Ему  казалось,  что  руки  стражников  с
трубочками дезинтеграторов  подымаются  медленно,  очень  медленно,  и  он
подумал, что успеет схватить их, вывернуть. Из трубочек почти одновременно
с легким шорохом выскользнули маленькие  белые  молнии,  ударили  в  грудь
Густову Первому, и он упал. Падая, он успел подумать, что не умрет, что он
остается и что нужно только помочь братьям. Моторы еще вращались в нем, он
протянул руку к ногам стражника. Братья, почему  братья,  это  же  он  сам
остается жить, не братья.
   Густов Второй успел выбить ударом ноги дезинтегратор из рук  стражника,
а Густов Третий завладел второй трубочкой.
   Густов Второй и Третий стояли, опустив  головы,  над  трупом  брата.  В
груди его чернела дыра, по краям которой металл был оплавлен, и в  воздухе
стоял тонкий запах окалины.
   - Прощай! - сказал Густов Второй.
   - Прощай! - сказал Густов Третий.
   Нужно было торопиться. Они с грохотом взбежали вверх по крутой лестнице
и очутились перед Мозгом. На мгновение  механизм  абсолютного  повиновения
Мозгу, тысячи лет  совершенствовавшийся  в  электронном  сознании  кирдов,
сковал их.  Но  человеческая  мысль,  словно  бульдозер  яичную  скорлупу,
раздавила слепое повиновение, и кирды подняли головы.
   - Ты не нужен! - беззвучно и твердо сказал Густов Второй. -  Кирдам  не
нужен Вездесущий и Всемогущий! Им не нужна чужая воля, диктующая им каждый
шаг, и чужой мозг, думающий за них.
   Мозг почувствовал, как перегреваются его  проводники,  готовые  вот-вот
расплавиться. Мысли метались в  нем,  теряя  стройность  и  величественную
гармонию. Холодный мир логики нагревался, и теплота несла с собой хаос.
   - Но... - сказал он, - этого не может быть. Без единой воли  и  единого
разума не может существовать ничего. Я - это гармония. Отсутствие  меня  -
это хаос и гибель.
   - Нет, - сказал Густов Второй, - гибель - это мир нумерованных роботов.
Ты не нужен. Мы выключаем тебя. Навсегда.
   Что-то в глубинах Мозга щелкнуло, крошечная искра перепрыгнула с одного
проводника на другой, вместо того чтобы следовать своему  предначертанному
маршруту, и бесчисленные миллиарды  новых  искорок,  словно  обрадовавшись
разнообразию, с  гулом  устремились  по  новой  переправе.  Мозг  ослепила
невыносимо яркая вспышка, сверкнувшая из самой его  глубины.  Комок  света
все рос в нем, наполняя его неизведанной дрожью, пока не заполнил всей его
гигантской  головы   чудовищным   сиянием.   Сияние   билось,   гудело   и
пульсировало.
   - Звезды... - пробормотал Мозг, - трава в мозгу. Много травы в мозгу. И
света. Не нужно аккумуляторов. Есть звезды... и трава. И цифры из травы. И
кирды из света. И звезды из цифр...
   Мозг помолчал и добавил:
   - Я устал. Я не хочу думать. Мне слишком све