мыша дохлого не прихватил, не то
что горбушки. А вот каменюку про нас - это запросто.
     - Чшш!.. Спящий просыпается!..
     Приоткрыв глаза, Евгений Захарович не сразу отыскал  говоривших.  Над
ним  голубело  высокое,  пронзаемое  мошкарой  небо.  Обрамленное   нежной
березово-сосновой зеленью, выглядело оно  просто  волшебно.  Но  волшебным
показалось ему и другое. С сучковатой, в человеческую руку толщиной  ветки
на него пристально смотрел дятел в малиновой  узбекской  тюбетейке.  Рядом
расположился знакомый утенок, а чуть выше, под  елочной  гирляндой  шишек,
восседал хмурый седой  филин.  На  этот  раз  шока  Евгений  Захарович  не
испытал. Перевернувшись на другой бок, он сладостным  полустоном  выдохнул
из себя остатки дневной дремы. Джинсы его попачкались  в  траве,  часы  на
руке стояли. Он встряхнул их, но секундная стрелка даже не пошевелилась. А
может, это и к лучшему? Отныне время его  ручейком  будет  скапливаться  у
плотины, и, стыкуясь в часы, секунды станут тяжелеть,  медленно  уходя  на
дно разрастающегося пруда.
     Евгений Захарович сел. Город исчез, блаженная тишина окружала его  со
всех сторон. Где-то в голове оживали забытые мелодии, и вспомнилось кем-то
сказанное: "Музыка - продолжение тишины, тишина - продолжение музыки..."
     - Философ! - сердито  проскрипел  филин.  Вероятно,  он  умел  читать
мысли.
     - Ну и философ. Тебе-то что! - Евгений  Захарович  нехотя  пошарил  в
карманах. Горбушки у него действительно не оказалось, и он со  злорадством
взглянул на болтливых птиц. Очень уж рассудительные...
     А через мгновение он и сам пожалел о горбушке, потому что ощутил, что
голоден. Это ведь не столовая и не продуктовый  магазин.  Как  же  быть?..
Оглядевшись,  он  сорвал  несколько  неосторожно  приблизившихся  к   нему
одуванчиков и запихал желтыми шляпками в рот. Лепестки  чуть  горчили,  но
было в них что-то медовое,  сытное.  Медленно  он  пережевывал  цветок  за
цветком, заставляя себя глотать. В конце концов стало ясно, что в качестве
пищи одуванчики ему вполне подходят. Во всяком случае в  животе  появилась
благодатная наполненность, и с некоторым подъемом Евгений Захарович понял,
что голодная смерть ему не грозит. На этой поляне вполне можно было жить -
и не один день.
     Он вздрогнул.  К  губам,  измазанным  соком  лепестков,  с  жужжанием
подлетела  пчела.  Почти  мазнув  крыльями  по  его  щеке,  она   внезапно
пробасила:
     - Так и есть, сожрал!.. Сожрал детей, пакостник!
     - Что? Каких еще детей?  -  Евгений  Захарович  прекратил  жевать,  с
опаской косясь на мохнатое, вооруженное жалом насекомое.
     - Видали? Детей, спрашивает, каких! - издевательски проухал филин.
     - Действительно! Будто не сами выдумали про детей и про цветы. Только
болтать горазды!
     - И еще жрать!
     Евгению Захаровичу  стало  стыдно.  Чтобы  как-то  загладить  вину  и
успокоить гудящую перед лицом пчелу, он протянул руку и  неловко  потрепал
уцелевшие одуванчики по вихрастым головушкам. Бог его знает, как тут  себя
вести...
     С  осторожностью  поднявшись,  он  осмотрелся,  и  поблизости  тотчас
обнаружилась тропа. Он вздохнул с облегчением. По  крайней  мере  не  надо
было шагать по поляне, топча траву и цветы.
     Стоило ему ступить на тропу, как пчела тут же отстала.  Правда,  сама
тропа выглядела не совсем обычно,  но  что,  черт  подери,  тут  выглядело
обычным? Еще минуту назад этой узенькой лесной дорожки здесь не было вовсе
- и вот уже на глазах она раскатывалась от ног пыльным рулоном,  торопливо
убегая  за  деревья,  петляя  между  кустами  и   муравейниками.   Полынь,
одуванчики и стебли  подорожника,  завидя  ее  приближение,  с  шелестящим
гомоном расступались. Скорее следуя традиции,  нежели  из  нужды,  Евгений
Захарович ущипнул себя за плечо. Нормальная человеческая боль. Уж в чем  в
чем, а в этом он разбирался. Как всякий живущий на Земле... Оглянувшись на
ворчливых птиц, он нерешительно двинулся по тропке.
     - Что-то не больно поспешает! - немедленно прокомментировали сзади.
     - А куда ему спешить! Знает, небось, что время из-за него остановили.
Вот и не торопится.
     Стараясь не обращать внимания на голоса,  он  продолжал  движение.  В
самом деле, если умеют ругаться насекомые, отчего не поболтать птицам?
     Евгений Захарович ойкнул. Он чуть было не ступил в сторону.  Тропинка
была чересчур узкой, и временами  ему  приходилось  просто  балансировать.
Оступиться  -  значило  обязательно  раздавить  какое-нибудь   неприметное
существо, а  в  этом  лесу  подобная  неосторожность  могла  быть  чревата
последствиями. Евгений Захарович не строил  иллюзий.  В  мире,  окружающем
его, правила флора и фауна. Царских скипетров и  человеческих  пьедесталов
здесь не признавали, и  за  некоторые  из  царских  замашек  вполне  могли
наказать.
     Послышался громкое сопение, и Евгений Захарович скосил  глаза  назад.
Тоненько чихая и утираясь крылом, следом за ним вперевалку  шлепал  гадкий
утенок. Гадкий... Евгений  Захарович  впервые  назвал  его  таким  именем.
Что-то промелькнуло в памяти, но  не  задержалось.  Действительность  была
поразительнее любых умозаключений.
     Слева и справа таились многочисленные сюрпризы, и, еще издали завидев
человека, лесные обитатели поднимали подозрительную возню. На  голову  ему
сыпалась труха, летели хрусткие шишки и  обломки  веток.  Прикрывая  глаза
руками, он  силился  разглядеть  неуловимых  стрелков,  но  различал  лишь
смутные тени и дрожь потревоженной листвы. Прислушиваясь к  себе,  Евгений
Захарович ничего не  понимал.  Он  действительно  досадовал  и  злился  на
выходки лесных шалунов, но при всем при том ясно сознавал, что злость  его
абсолютно несерьезна. Удивительно, но он готов был даже подыгрывать  лесу!
В конце концов почему бы и не подыграть?  Природа  столько  претерпела  от
людской изобретательности, что грех было не  доставить  ей  эту  маленькую
радость. И он  продолжал  потешно  отмахиваться  от  шишек,  пригибаясь  и
подскакивая,  стараясь  удержаться  на  узенькой  тропке.  Лесу  это  явно
нравилось. Поведение Евгения Захаровича было  оценено  по  достоинству,  и
шишки летели уже не столь густо, как это было в самом начале.  Путешествие
продолжалось, и с неясным удовольствием Евгений Захарович прислушивался  к
голосам проказничающих животных, запрокидывая голову, созерцал в просветах
между древесными кронами в синем перевернутом  океане  ленивых  задумчивых
китов. Белые и необъятные, они плыли небесным стадом и если смотрели вниз,
то, должно быть, видели его мошкой, пробирающейся  меж  ворсинок  зеленого
ковра, а  может  быть,  не  замечали  вовсе.  Они  существовали  в  разных
измерениях - облака и он.
     Задержавшись возле  юной,  по-особенному  стройной  сосенки,  Евгений
Захарович ощутил вдруг странное желание.  Ему  вдруг  до  боли  захотелось
услышать внутренний пульс дерева, голос смолистого сердца,  упрятанного  в
глубине древесного естества. Прижавшись к стволу ухом, он затаил  дыхание,
и что-то снова зашевелилось в памяти, с робостью стало пробиваться наружу.
На Евгения Захаровича накатило очарование былого. Да, конечно! Подобное он
уже слышал в детстве, когда, не стесняясь лазить по  деревьям  и  подражая
птицам, мастерил  в  ветвях  гнезда  и  когда  объятия  с  покачивающимися
стволами казались самым обычным делом и никак  нельзя  было  предположить,
что эти объятия с такой предательской  легкостью  перейдут  по  прошествии
времени на женщин.  Или,  может,  есть  какая-то  загадочная  связь  между
деревьями и женщинами? Сравнивают же  последних  с  ивами  и  березками?..
Евгений Захарович блаженно зажмурился.  Костяной  перестук  прокатился  по
вытянутому струной телу от далекой верхушечной хворостины до утопленных  в
почве корней. И еще раз - волна за волной, пока не угас ветер.
     - И чего слушает? - прокрякал за спиной утенок.
     - А он и сам не знает, чего слушает, - тотчас отозвались сверху.
     Евгений Захарович не без труда заставил себя  оторваться  от  дерева.
Утенок сидел в траве и угрюмо чистил клюв о серые перепачканные крылья. Он
ждал, когда  Евгений  Захарович  двинется  дальше.  Маленькие  глазки  его
сердито поблескивали. Поведением своего спутника он был явно недоволен.
     - И что ты за мной бродишь? - Евгений Захарович  осторожно  опустился
на корточки.
     Фыркнув, утенок демонстративно отвернулся. То ли  был  он  из  породы
гордецов, то ли вообще не заговаривал с людьми. Покачав  головой,  Евгений
Захарович поднялся и продолжил путь. И  снова  полетели  шишки,  зашуршала
осыпающаяся кора. Лес был наводнен задирами и  забияками.  Пришлось  снова
прикрываться руками и отплясывать замысловатый  танец.  А  когда  один  из
пересекающих тропу кореньев,  скрипя  от  натуги  выпростал  из-под  земли
узловатое колено, Евгений Захарович не стал  огорчать  старика  и  покорно
споткнулся. Дробно смеясь, корень змеей зашевелился в грунте,  расталкивая
сонных соседей.
     - Как я его, а? Мда... Так вот!..
     Ему хрипло возразили.
     - Вот если бы он растянулся, - тогда да. Тогда совсем другой  ракурс.
А так - ни то, ни се...
     - Много вы, молодые, понимаете! Критиканы зеленые... Ты так-то сперва
попробуй, а потом уже говори!
     - И попробую!
     - А вот бы и не болтал!..
     Перебранку корневищ, похожих  на  песочного  цвета  питонов,  Евгений
Захарович так и не дослушал до конца. Сделав еще  пару  шагов,  он  замер,
ошеломленно уставившись вперед.  Всего  в  нескольких  метрах  от  него  в
воздухе мерцала золотистая необъятная паутина. Исполняя  роль  гигантского
занавеса, она разгораживала лес надвое, хотя трава, кусты и деревья с  той
стороны выглядели на первый взгляд  точно  такими  же.  Евгений  Захарович
продолжал внимательно всматриваться, но разницы по-прежнему не  улавливал.
Те же цветы красовались на полянах, и так же гудели над ними пчелы и мухи.
Мелькали, падая и вздымаясь, бабочки -  трогательные  и  неумелые  летуны,
выцеливая зазевавшуюся мошкару, с высоты  пикировали  глазастые  стрекозы.
Евгений  Захарович  рассмотрел,  что  тропинка  добегает  до   прозрачного
занавеса и там исчезает.  Вернее,  с  той  стороны  она  становилась  едва
приметной, словно по густой разросшейся траве давным-давно никто не ходил.
Впрочем, какая разница? Ему-то все равно надо было ТУДА, и он догадывался,
что ни ответов, ни разъяснений ни один обитатель леса  ему  не  предложит.
Душой он готов был перешагнуть  волшебную  черту,  но  разум,  отягощенный
бессмысленным опытом, советовал не торопиться, высказывая одно сомнение за
другим. Заподозрив неладное, утенок подошел ближе и, вытянув  тонкую  шею,
недовольно зашипел:
     - И чего встал?.. Все равно ведь ничего не придумает.
     Об Евгении Захаровиче опять говорили в третьем лице. И  снова  кто-то
невидимый словоохотливо подхватил:
     - Всю жизнь думают! Мудрецы! Философы доморощенные! Цари в кепках!..
     Евгений Захарович промолчал. Ругаются, и  пусть.  Он  успел  повидать
достаточно, чтобы не обижаться. Его интересовал мир, что  располагался  за
занавесом, и не сразу он обратил внимание на то, что и утенок глядит  туда
же. В том, как они смотрели на тот лес,  таилось  нечто  особенное.  Может
быть,  подсознательно  оба  сознавали  чего  ждут  и  что  должно   вскоре
случиться, но если утенок  ждал  событий  с  откровенным  нетерпением,  то
Евгений Захарович все еще колебался. Как ни крути, главный выбор оставался
за ним, и каким-то шестым чувством он понимал, что от того, что он  сейчас
сделает, будет зависеть вся его судьба.  Там,  на  чердаке  института,  за
десятки лет сменилось множество шаров. Но это был эксперимент -  глупый  и
жестокий, изначально обреченный на неудачу. Уже в силу того, что  в  сырье
для опытов брали чужое. А люди  могли  и  имели  право  экспериментировать
всего над одной жизнью - каждый над своей собственной. И в распоряжении их
имелось всего по одному шару...
     Господи! Евгений Захарович переступил с ноги на ногу. Так ведь  можно
просомневаться всю жизнь! И потом, разве там, в кабинете, он не решил  все
раз и навсегда?
     Сунув руки в карманы, Евгений Захарович отважно двинулся вперед.
     Чувство было странным. Сначала ему  показалось,  что  он  продирается
через настоящую паутину, но тут же пришло понимание,  что  эта  паутина  -
более прочная и материальная, чем все те, что он видел до сих  пор.  Точно
так же она потрескивала и рвалась, но  при  этом  он  с  изумлением  вдруг
сообразил, что паутина не липнет к  коже,  а  проходит  прямо  сквозь  его
плоть. Так просеивают сквозь сито  муку  и  песок.  На  мгновение  Евгений
Захарович ощутил постороннее сопротивление и покачнулся.  Его  выталкивало
назад, и пришлось навалиться всем  телом,  чтобы  преодолеть  предпринятую
попытку отторжения. Несколько мгновений прошло  в  яростной  борьбе,  и  в
конце концов золотистая сеть  уступила.  Едва  миновав  заповедный  порог,
Евгений Захарович оглянулся.
     В искристом дымчатом занавесе зияло отверстие, отдаленно напоминающее
контуры  человеческого  тела.  Пробоина  на  глазах  затягивалась,   и   с
кряхтением через нее спешил перебраться ворчливый утенок.  А  в  следующую
секунду с Евгением Захаровичем что-то произошло. Одним  небольшим  прыжком
земля  внезапно  приблизилась,  он  сделал  движение,   чтобы   подхватить
сползающие джинсы, но ладони куда-то пропали. Клетчатая рубаха  раздулась,
превратившись в какую-то бурку, и он немедленно  запутался  в  обезьяньих,
вытянувшихся до земли рукавах. Барахтаясь в  непомерных  одеждах,  Евгений
Захарович наконец-то выпутался из них и только тут обнаружил,  что  отнюдь
не раздет. На нем красовались потрепанные  шорты,  а,  вытянув  из  штанин
ноги, он узнал знакомые кеды. Подчиняясь какому-то  воспоминанию,  Евгений
Захарович радостно хлопнул себя по груди и бокам. Конечно!  Эта  та  самая
вылинявшая до бела майка, с которой он не расставался два или три года. Ну
да! Вот и заплатка на плече.  Размытый  и  блеклый  рисунок,  изображающий
человека  с  пропеллером.  Теперь  все!..  Он  распрямил  тело,  легкое  и
стройное, без всякого испуга обернулся на хлопанье крыльев.
     С силой толкаясь от воздуха, в небо поднималась большая белая  птица.
Тонкая длинная  шея  была  напряжена,  перепончатые  лапы  чуть  вытянуты.
Евгений  Захарович  пошарил  взглядом  вокруг.  Гадкого  утенка  более  не
существовало...
     Он снова запрокинул голову. Утенок улетал  от  него,  поднимаясь  над
меховыми шапками  сосен,  делаясь  все  меньше  и  меньше.  Бессознательно
Евгений Захарович двинулся за ним, но через несколько  шагов  остановился.
От него улетала часть его самого,  его  спутанное  и  промозглое  будущее.
Евгений Захарович машинально дернул себя за  прядь  волос.  Возможно,  это
была последняя  попытка  воспротивиться  конвейеру  чудес.  Но  ничего  не
изменилось. И одновременно изменилось все.  Евгений  Захарович  задумался.
Жаль ли ему отринутого?.. Разумеется,  жаль.  Будущее  стало  прошлым,  и,
наверное, он будет помнить его, хотя нужна ли такая память - не  подскажет
никто.  И  о  чем  жалеть,  если  жизнь  продолжается?  Более  того,   она
только-только началась заново!
     С любопытством он прислушался к себе. В тело входило  нечто  новое  -
давным-давно забытое. Нестерпимо хотелось двигаться,  а  сердце  более  не
стучало, предпочитая тикать подобно ручным часикам - легко  и  быстро.  Он
чувствовал запахи, о которых до сих  пор  не  догадывался,  на  расстоянии
угадывая холод ручья и живую  влагу  травы,  терпкую  березу  и  смолистый
ваниль ели. Не тяготясь более своим телом, он побежал...


     Уже на окраине города Евгений Захарович обнаружил, что сжимает в руке
чугунную статуэтку Дон-Кихота. Подарок! Его подарок!.. И сразу вспомнились
десятки образов, от которых жаром опалило лицо, а в груди часто  и  сильно
затикало. Именно сегодня ОНА пригласила  его  к  себе!  На  день  рождения
вместе с другими ребятами. Пусть по совпадению,  пусть  случайно,  но  это
волшебное приглашение состоялось!
     Ему стало почти страшно, и,  чтобы  не  умереть  раньше  времени,  он
перешел на шаг. С крепнущей надеждой взглянул на чугунную фигурку  и  сжал
ее покрепче. Она, конечно, поймет. Не может  такого  быть,  чтобы  она  не
поняла. Этот подарок объяснит ей все, и она поставит Дон-Кихота у  себя  -
может быть, даже на своем столе!..
     Задохнувшись от волнения, Евгений Захарович остановился. Да, так оно,
вероятно, и будет. Маленьким часовым фигурка займет место  в  ее  комнате,
чтобы предупреждать об опасностях и чтобы защищать в трудные минуты.  Ведь
кто-то должен ее защищать, находиться всегда рядом. А он,  помолодевший  и
оживший, уже не будет таким застенчивым и глупым.  Он  станет  говорить  и
улыбаться, он сделает все, чтобы радужными мазками перечеркнуть  тоскливые
сны своего будущего, и этой второй попытки он не упустит ни за что.  Лучше
уж сразу умереть. В свои неполные десять лет...
     Худенькие ноги в кедах отказывались держать Евгения  Захаровича.  Ему
тяжело было даже стоять. Земля - могущественный из магнитов тянула к  себе
с непреодолимой силой. И все-таки эту дуэль  ей  суждено  было  проиграть.
Евгений Захарович устоял. А, устояв, медленно двинулся к близким домам.
     В романах с мрачным концом над городами  и  селами  обычно  сгущаются
сумерки, мерцают багровые закаты. Над городом  Евгения  Захаровича  солнце
только  всходило.  Совершив  загадочный  зигзаг,  время  снова  шло  своим
чередом.