ерестановки этих пяти возможностей и выстроил из них
систему альтернативных подвозможностей.
     Офицеры, обслуживающие Калькулятор, были совершенно ошеломлены огромным
количеством вероятностей и подвероятностей, возможностей и  подвозможностей,
свалившимся  им  на  голову.  Они  надеялись  выбрать   наиболее   вероятное
утверждение и, основываясь на нем, действовать. Но  Калькулятор  не  дал  им
этого сделать.  По  мере  поступления  новых  данных  вычислительная  машина
пересматривала и уточняла вероятности и не останавливалась  ни  на  секунду,
перестраивала и перегруппировывала их, добиваясь все новых сочетаний. Листки
уточненных данных, помеченные грифом "КРАЙНЕ  СРОЧНО",  машина  изрыгала  со
скоростью десяти штук в секунду, и среди них, к полной досаде обслуживающего
персонала, ни один не повторял другого.
     И все же машина делала только то, что делал бы на  ее  месте  идеальный
офицер разведки; рассматривала  все  проверенные  донесения,  схватывала  их
суть, оценивала вероятность, выдавала рекомендации на базе  той  информации,
которая относилась к делу и поддавалась вторичной  проверке,  и  никогда  не
настаивала на прежней точке зрения  из  чистого  упрямства  или  гордости  -
напротив, охотно шла на пересмотр любого суждения,  если  к  тому  побуждали
новые данные.
     Разумеется, Калькулятор Вероятности Войны не  отдавал  приказов  -  это
оставалось делом чести  мужчин,  и  ответственность  всегда  возлагалась  на
человека. Равным образом нельзя было винить компьютер и в том, что он не мог
явить целостную правдивую и непротиворечивую  картину  боевых  действий  над
Калифорнией: такую картину просто невозможно было явить. И эта невозможность
проистекала из самого характера ведения войны в двадцать первом веке.
     Давно уже командир собственной персоной  не  выступал  во  главе  своих
войск и не обозревал взглядом ряды  противостоящей  армии,  сомкнувшейся  за
спиной вражеского генерала. И форма противных сторон не отличалась резко  по
цвету, и враг не размахивал  боевыми  знаменами,  не  распевал  воинственные
песни, и  все  это  не  складывалось  в  безошибочную  картину  чувственного
восприятия идущего боя, не оставлявшую ни  малейших  сомнений  в  физическом
присутствии противника, его сущности и опознании характерных черт.
     Те дни давно  канули  в  прошлое.  Приемы  войны  шли  нога  в  ногу  с
промышленной  цивилизацией,  становясь  все  более  сложными  и  все   более
машинизированными, а военная техника все больше  и  больше  обособлялась  от
людей, которые были призваны ею командовать. Генералам приходилось удаляться
от передовой на все большие и большие расстояния, дабы поддерживать надежную
связь  со  всеми  людьми,  вступившими  в  схватку,  и  со  всеми  машинами,
брошенными в бой.
     Не  удивительно,  что  офицеры  группы  обслуживания  в  конце   концов
вернулись к тем пяти главным возможностям, которые Калькулятор выдал в самом
начале, признали их равновероятностными и вынесли на  рассмотрение  генерала
Пустойга, Главнокомандующего Вооруженными Силами. Он и  должен  был  принять
окончательное решение.
     Пустойг был  в  курсе  всех  проблем  современной  войны.  Изучив  пять
вариантов выбора, он с великой тоской осознал, насколько же зависит человек,
обязанный принять разумное  решение,  от  базисной  информации.  Он  понимал
также, что информация поступает к нему от чрезвычайно  дорогостоящих  машин,
которые порой не могут отличить гуся от ракеты, машин, которым  требуются  в
помощь   целые   полки   высококвалифицированных   специалистов,   обученных
обслуживать, чинить, улучшать и ублажать их любыми способами. И еще  Пустойг
знал, что при всей заботе, которой люди окружали машины,  -  а  может  быть,
именно благодаря этой заботе, - машинам нельзя по-настоящему  доверять.  Эти
создания были ничем не лучше своих создателей, в сущности, они даже походили
на своих творцов, переняв у них множество худших черт. Как  и  люди,  машины
часто бывали не в духе или начинали вдруг проявлять  чрезмерное  усердие,  а
иные даже впадали в кататонический ступор.  Кроме  того,  машины  еще  имели
слабость оказываться под эмоциональным влиянием работающих на  них  людей  -
операторов. Фактически те  из  машин,  которые  сильнее  других  поддавались
внушению, были не более чем продолжением личности оператора.
     Но это обилие проблем не смутило генерала  Пустойга,  так  как  он  был
специально обучен умению принимать решения. И вот наконец, в  последний  раз
окинув взором все пять  вариантов  выбора,  быстро  прогнав  в  памяти  свой
жизненный опыт и перебрав различные точки зрения,  Пустойг  снял  телефонную
трубку и отдал приказ.
     Мы так и не знаем, какую из пяти возможностей выбрал генерал, и  в  чем
заключалась суть приказа. Это не имеет никакого  значения.  Боевые  действия
совершенно вышли из-под контроля генерала,  и  он  уже  был  не  властен  ни
довести атаку до конца, ни дать отбой, он вообще был не в силах оказать хоть
какое-то влияние на ход сражения. Бой развивался неуправляемо, и  обстановка
менялась с нарастающей быстротой, - ведь машины  были  как-никак  наполовину
самостоятельными организмами.
     Подбитая калифорнийская ракета пронзительно завыла  высоко  в  небесах,
рухнула на  мыс  Канаверал  во  Флориде  и  стерла  с  лица  земли  половину
военно-воздушной базы. Оставшаяся половина  собралась  с  силами  и  нанесла
ответный удар по врагу,  явно  окопавшемуся  в  Калифорнии.  Прочие  ракеты,
поврежденные, но  не  уничтоженные,  рвались  по  всей  стране.  Командующие
войсками в Нью-Йорке, Нью-Джерси, Пенсильвании и многих других штатах  также
нанесли ответные  удары.  По  правде  говоря,  перед  тем  как  линии  связи
оборвались окончательно, на тех и других обрушился просто  шквал  донесений,
предусматривающих любые повороты событий.
     По всей Калифорнии и по всей Западной Америке этот ответный удар вызвал
новый ответный удар - встречный. Здешние военачальники решили,  что  враг  -
кто бы он ни был - захватил плацдармы на американском  восточном  побережье.
Они спешили ликвидировать эти  плацдармы  и  без  колебаний  пускали  в  ход
атомные боеголовки, если таковые действия представлялись им необходимыми.
     События развивались с ужасающей быстротой.  Местные  войска  и  машины,
подвергшиеся чудовищному обстрелу, старались продержаться как можно  дольше.
Может быть, кто-то еще и ждал особых распоряжений, но под конец дрались  уже
все, кто только мог драться, а неразбериха приводила к новым разрушениям.  И
вскоре процветающая машинная цивилизация полностью исчезла с лица земли.
     В  то  время,  как  происходили  все  эти события, Джоэнис - совершенно
ошарашенный - стоял в Главном Командном Пункте и наблюдал, как одни генералы
отдавали  приказы,  а  другие  генералы отменяли их. Джоэнис с самого начала
видел  все  собственными  глазами, но так до сих пор и не разобрался, кто же
противник,  или  хотя  бы  где  он  находится. В этот момент Командный Пункт
сотрясся  от  мощного  толчка.  Хотя он находился во многих сотнях футов под
землей,  он  тоже  подвергся  нападению:  в  атаку  пошли особые землеройные
машины.
     Джоэнис взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и вцепился в  плечо
какого-то молоденького лейтенанта. Лейтенант обернулся, и Джоэнис  сразу  же
узнал его.
     - Лам! - вскричал он.
     - Привет, Джонсик! - выпалил в ответ Лам.
     - Как ты здесь оказался? - спросил Джоэнис. - И что ты делаешь в армии?
Да еще в лейтенантской форме?
     - Ну, старик, - сказал Лам, - это необыкновенная история. И  тем  более
странная, что я, в общем-то, не из тех, кого называют  "военной  косточкой".
Впрочем, я очень рад, что ты задал мне этот вопрос.
     Командный Пункт тряхнуло еще раз, и многих офицеров швырнуло на пол. Но
Лам умудрился сохранить равновесие и не сходя с  места  поведал  Джоэнису  о
том, как он поступил на военную службу.


КАК ЛАМ ПОСТУПИЛ НА ВОЕННУЮ СЛУЖБУ
     (Записано со слов самого Лама, текст приводится по "Книге Фиджи",
                           каноническое издание)

     Ну,   старик,   значит,  утек  я  из  "Дома  "Холлис"  для  Невменяемых
Преступников"  вскоре  после тебя, подался в Нью-Йорк и сразу же затесался в
одну компашку. С ходу накокаинился на всю катушку и полетел высоко-высоко. Я
ведь, понимаешь, всю жизнь был на короткой ноге с мескалином, вот и подумал,
что  кокаин  -  это  так, старомодная штучка, а в тот вечер попробовал, ну и
забалдел.
     Привиделось  мне,  будто я вроде Флоренс Найтингейл {Флоренс Найтингейл
(1820-1910гг.)  -  популярная  в  Великобритании сестра милосердия} и должен
лечить  всю  страждущую  боевую  технику в мире. Чем больше я размышлял, тем
больше  укреплялся  в этом решении, и тем тоскливее мне становилось, - я все
думал  о  бедных,  несчастных,  старых  пулеметах с прогоревшими стволами, о
танках  с  проржавленными  звеньями  гусениц,  об истребителях с поломанными
шасси  и о всем таком прочем. Я думал об ужасных муках, через которые прошла
вся  эта бессловесная боевая техника, и пришел к выводу, что я просто обязан
лечить и утешать ее.
     Можешь представить, я был под хорошими парами и вот  в  этом  состоянии
направился  маршевым  шагом  к  ближайшему  вербовочному  пункту  и  с  ходу
записался, чтобы быть поближе к несчастным машинам.
     Наутро проснулся,  смотрю  -  уже  в  казарме.  Ну,  конечно,  я  сразу
очухался, если не сказать - перетрусил. Выскочил наружу  и  бросился  искать
этого чертового сержанта-вербовщика, который воспользовался тем, что  я  был
под балдой. Но,  оказывается,  он  уже  вылетел  в  Чикаго,  чтобы  провести
агитацию в каком-то борделе, расписывая прелести  военной  службы.  Тогда  я
бегу к командиру части - сокращенно КЧ -  говорю,  мол,  помимо  прочего,  я
наркоман  и  совсем  недавно  содержался   в   заведении   для   невменяемых
преступников, могу, мол, документально подтвердить и то и другое.  Дальше  -
больше. Говорю, дескать, у меня всякие нехорошие наклонности, и я страх  как
боюсь огнестрельного оружия, и еще слеп на один глаз, и вообще спина  болит.
Плюс ко всему, говорю, меня по закону нельзя зачислять в армию, смотри Закон
о поступлении на военную службу, страница 123, параграф "С".
     КЧ посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся  так,  как  могут  улыбаться
только кадровые вояки да еще "фараоны". И говорит: "Солдат!  Сегодня  первый
день твоей новой жизни, поэтому я склонен смотреть сквозь пальцы на то,  что
ты нарушил устав и обратился ко мне не по форме. А теперь, будь добр, катись
отсюда к черту и ступай к сержанту за распоряжениями".
     Когда я не сделал ни того ни другого, он перестал улыбаться  и  заявил:
"Слушай, солдат, никому нет дела до причин, которые побудили тебя  поступить
на военную службу. И точно так же никому нет дела до того, что ты вчера, так
сказать, нанюхался до  чертиков.  Что  касается  многочисленных  немощей,  о
которых  ты  упомянул,  то  можешь  не  беспокоиться.  Наркоманы   прекрасно
управляются с делами в органах стратегического  планирования.  Все,  что  от
тебя требуется, - это  быть  хорошим  солдатом,  и  тогда  ты  увидишь,  что
армейский распорядок - это лучший образ жизни. И не цитируй на  каждом  углу
закон о воинской службе, словно ты "гауптвахтный  юрист",  -  это  может  не
понравиться моим сержантам, и они сделают из  твоей  башки  котлету.  Понял?
Вижу, что понял. Теперь мы разобрались, что к чему,  и  я  на  тебя  зла  не
держу.  В  сущности,  я  хочу  поздравить  тебя  и  поблагодарить   за   тот
патриотический пыл, который побудил тебя подписать вчера вечером специальный
контракт на пятьдесят лет службы без всяких  оговорок.  Отлично,  солдат!  А
теперь катись к черту..."
     И вот, значит, вышел я из кабинета и думаю, что же мне  теперь  делать:
ведь это из тюрьмы или из сумасшедшего дома можно  сбежать,  а  из  армии  -
никогда. Я уж совсем было пал духом, и  вдруг  меня  вызывают  производят  в
лейтенанты и включают в состав личного штаба  генерала  Пустойга,  а  это  в
здешнем начальстве самый главный начальник.
     Поначалу  я  думал,  что  всему  причиной - моя смазливая внешность, но
потом   выяснилось,   что  дело  совсем  не  в  этом.  Оказывается,  когда я
записывался  в  армию,  -  залетев  высоко-высоко под "кокой", - то указал в
графе  "специальность":  "сводник".  Эта  запись попалась на глаза офицерам,
которые   занимаются  комплектацией  особых  групп  по  специальностям.  Они
доложили генералу Пустойгу, и тот немедленно отдеи приказ о моем переводе.
     Поначалу я понятия не имел, что мне делать, по скольку никогда  в  этой
области не подвизался. Но другой генеральский сводник - или офицер по особым
поручениям, как его культурно называют, - подсказал мне, что и  как.  С  тех
пор я по четвергам организую для генерала Пустойга  вечеринки,  ибо  ночь  с
четверга на пятницу - единственное "окно", когда генерал свободен  от  своих
военных  обязанностей.  Работа  непыльная,  потому  как  все,  что  от  меня
требуется, - это позвонить по одному из телефонов, указанных в  "Руководстве
по отдыху и развлечениям личного состава Вашингтонского района обороны". Или
же, в случае крайней нужды, я посылаю срочную депешу в  Управление  Поставок
для Вооруженных Сил,  которое  имеет  отделения  во  всех  крупных  городах.
Генерал выразил мне сердечную благодарность за квалифицированную работу, и я
должен признаться, что армия - вовсе не столь мрачное и ужасное  место,  как
мне ранее представлялось.
     Вот, Джоэнис, теперь ты знаешь, что привело меня сюда. Как  адъютант  и
близкий друг генерала Пустойга, могу тебе доложить, что эта война - с  каким
бы дьяволом мы там ни воевали - не могла  попасть  в  более  надежные  руки.
Думаю,  это  важно  знать  всем,  поскольку  о  людях,  занимающих   высокое
положение, сплошь и рядом врут напропалую.
     Кроме того, Джонсик, по-моему, мне следует обратить  твое  внимание  на
то, что на Командном Пункте только что произошел взрыв, - не иначе как намек
на грядущие большие перемены.  Так,  погасло  несколько  лампочек,  и  вроде
дышать становится чуть труднее. Ну что же, поскольку в наших  услугах  здесь
явно не нуждаются, предлагаю выйти из игры и побыстрее унести  отсюда  ноги,
если это еще в наших возможностях.
     Ты со мной, Джонсик? Старик, ты в порядке?


БЕГСТВО ИЗ АМЕРИКИ
                         (Рассказано Паауи с Фиджи)

     Джоэнис был контужен  -  по  той  причине,  что  рядом  с  его  головой
произошел небольшой взрыв. Лам оттащил его к лифту, который увлек друзей еще
глубже в недра земли. Когда дверь лифта открылась, они очутились  в  широком
коридоре. Прямо перед ними была  надпись:  "Подземная  аварийно-спасательная
магистраль, только для особо уполномоченных".
     - Не знаю, можем ли мы считать себя  особо  уполномоченными,  -  сказал
Лам, - однако времена такие, что о формальностях лучше позабыть. Джоэнис, ты
в состоянии разговаривать? Там впереди должна быть тележка,  которая  домчит
нас до... черт побери, до такого места, где мы, как я от души надеюсь, будем
в безопасности. Я доверяю старому хрену. Вроде бы он ни капельки не шутил.
     Они нашли тележку в том месте, где Лам и  предполагал,  и  много  часов
ехали под землей, пока наконец не  выскочили  на  поверхность  на  восточном
побережье штата Мэриленд. Перед ними открылся Атлантический океан.
     Здесь энергия Лама иссякла; он решительно не знал, что  делать  дальше.
Зато  к  Джоэнису  полностью  вернулись  присутствие  духа   и   способность
соображать. Взяв Лама под руку,  он  направился  к  пустынному  берегу.  Там
друзья повернули на юг и шли несколько часов, пока не  вышли  к  заброшенной
маленькой гавани.
     Из множества парусных судов, которые покачивались на волнах в акватории
порта, Джоэнис выбрал одну яхту и принялся переносить на нее продукты, воду,
карты и навигационные приборы -  все,  что  обнаружилось  на  прочих  судах,
снаряженных когда-то для  дальних  плаваний.  Работа  не  была  закончена  и
наполовину, когда над головами друзей  с  завыванием  пронеслись  ракеты,  и
Джоэнис решил отчаливать, не теряя больше ни секунды.
     Судно уже было в нескольких милях от берега,  когда  Лам  встрепенулся,
огляделся по сторонам и вопросил:
     - Эй, старик, куда это мы направляемся?
     - На мою родину, - ответил Джоэнис. -  На  остров  Манитуатуа  в  южной
части Тихого океана.
     Лам поразмыслил немного над услышанным и кротко сказал:
     - Вроде как неслабое путешествие получается, а? Я к тому, что  придется
ведь огибать мыс Горн,  и  тогда  вся  эта  музыка  растянется  примерно  на
восемь-десять тысяч миль, верно?
     - Что-то вроде этого, - согласился Джоэнис.
     - Может, передумаешь, и вместо этого поплывем в  Европу?  Так-то  будет
всего-навсего три тысячи миль?
     - Я плыву домой, - твердо сказал Джоэнис.
     - Ага. Ну ладно, - сказал Лам. - В гостях хорошо, а дома лучше. Но  для
такого путешествия у нас вроде не очень здорово с водой и продуктами,  а  по
пути вряд ли что-нибудь попадется.  К  тому  же  у  меня  лично  нет  полной
уверенности в непотопляемости этого судна. По-моему, оно уже дало течь.
     - Все правильно, - сказал Джоэнис. - Но, кажется, течь можно  заделать.
А что касается воды и продуктов,  то  будем  надеяться  на  лучшее.  Честное
слово, Лам, я не знаю другого места, куда бы стоило плыть.
     - Порядок, - сказал Лам. - Я  же  не  выпендриваюсь.  Просто  пришли  в
голову кое-какие мыслишки, и я подумал, может, удастся их  обсосать.  Нет  -
так нет.  И  вот  еще  какая  идея:  может  быть,  пока  мы  совершаем  этот
увеселительный круиз, ты начнешь писать мемуары?  Во-первых,  не  исключено,
что получится увлекательное чтение, а во-вторых, они помогут  опознать  наши
несчастные иссохшие трупы, когда кто-нибудь наткнется на это суденышко.
     - Я вовсе не убежден, что нам придется погибнуть, - сказал  Джоэнис.  -
Хотя должен признать, что вероятность этого весьма велика. А почему  ты  сам
не хочешь писать мемуары?
     - Может, и набросаю главу-другую, - ответил Лам.  -  Но  большую  часть
пути я собираюсь провести в размышлениях о людях и правительствах и  о  том,
как их можно улучшить. На эту задачу я брошу все  резервы  моих  пропитанных
наркотиками мозгов.
     - По-моему, это просто замечательно, Лам! - воскликнул Джоэнис. - У нас
у обоих есть много чего рассказать людям. Если только,  конечно,  мы  найдем
людей, которым можно все это рассказать.
     Вот так, в полном согласии, и пустились Джоэнис и  его  верный  друг  в
плавание по темнеющему морю, вдоль  опасных  берегов,  навстречу  далекой  и
неопределенной цели.


КОНЕЦ ХОЖДЕНИЯ
       (Написано Издателем с привлечением всех доступных источников)

     Излишне  распространяться  о  путешествии  друзей  вдоль  берегов  двух
Америк, вокруг мыса Горн и затем на  северо-запад,  к  островам,  лежащим  в
южной части Тихого океана. Достаточно лишь упомянуть о том,  что  испытания,
выпавшие на долю Джоэниса и Лама, были суровы, а опасности, с  которыми  они
сталкивались, многочисленны. Но то  же  самое  можно  сказать  и  о  великом
множестве моряков, плавающих по океанам во все  времена  -  включая  и  наше
собственное. Что,  как  не  глубочайшее  сочувствие,  могут  вызвать  у  нас
рассказы о том, как Джоэнис и Лам страдали от лучей тропического солнца, как
их швыряли ураганы, как у них кончились продукты и вода,  как  их  суденышко
получило пробоину, потеряло мачту, как с подветренной  стороны  они  увидели
опасные  рифы,  и  так  далее  и   тому   подобное.   Однако,   отдав   дань
сопереживаниям, попутно отметим,  что  все  эти  детали  мы  встречали  и  в
бесчисленном множестве других рассказов о  переходах  на  малых  судах.  Это
единообразие, конечно, не умаляет ценности  приобретенного  опыта,  но  зато
вполне может вызвать определенное падение читательского интереса.