ения просителя. В  связи  с  этим  предыдущий  приговор
объявляется условным.
     "X" ПЕРЕМЕННАЯ представляет  воплощение  земных  фурий,  среди  которых
будет обитать проситель, и которые покажут ему невозможные ужасы.
     КОСИНУС - знак самой богини, оберегающей просителя от некоторых ужасов,
уготованных фуриями; он обещает ему определенные земные радости.
     ВСЕ ПРИДЕТ К НУЛЮ значит, что в  данном  случае  соблюдается  равенство
между святым правосудием и человеческой виной.
     Я ВАМ БОЛЬШЕ НЕ НУЖЕН означает, что в дальнейшем  проситель  не  должен
обращаться к этому или другому Оракулу,  так  как  решение  окончательное  и
обжалованию не подлежит.
     Таким  образом,  Джоэниса  приговорили  к  десяти  годам   условно.   И
Генеральный прокурор вынужден был исполнить  решение  Оракула  и  освободить
Джоэниса.
     Оказавшись на свободе, Джоэнис  продолжил  свое  путешествие  по  земле
Америки. Он  торопливо  покинул  Сперри  и  добрался  на  поезде  до  города
Нью-Йорка. О том, что делал он там, и что с ним приключилось, пойдет рассказ
в следующей истории.


ДЖОЭНИС, ЧЕВОИЗ И ПОЛИЦЕЙСКИЙ
                         (Рассказано Маоа с Самоа)

     Никогда  не  видел  Джоэнис  ничего,  подобного   великому   Нью-Йорку.
Бесконечные толкотня и спешка такого множества людей были ему незнакомы, они
поражали воображение. Лихорадочная жизнь города не утихла и  с  наступлением
вечера. Джоэнис наблюдал за ньюйоркцами, спешащими в погоне за развлечениями
в ночные клубы и варьете. Город не  испытывал  недостатка  в  культуре,  ибо
огромное  число  людей  отдавало  свое  время  утраченному  ныне   искусству
движущихся картинок.
     К ночи суматоха стихла. Джоэнис увидел  множество  стариков  и  молодых
людей, неподвижно сидящих на скамейках или стоящих у входа в метро. Их  лица
были ужасающе пусты, а когда Джоэнис обращался к ним, то не мог разобрать их
вялых,  невнятных  ответов.  Эти  нетипичные  ньюйоркцы  вызывали   у   него
беспокойство, и он был рад, когда наступило утро.
     С первыми лучами солнца возобновилось бурление толпы. Люди толкали друг
друга, в судорожной  спешке  стараясь  куда-то  попасть  и  что-то  сделать,
Джоэнис решил узнать причину всего этого и остановил одного прохожего.
     - Сэр, - обратился к нему Джоэнис, - не  могли  бы  вы  уделить  минуту
вашего ценного времени и рассказать страннику о великой  и  целенаправленной
деятельности, которую я наблюдаю вокруг?
     - Ты что, псих? - буркнул прохожий и заторопился прочь.
     Но следующий, кого остановил Джоэнис, тщательно обдумал  свой  ответ  и
произнес:
     - Вы называете это деятельностью?
     - Так мне кажется, - ответил Джоэнис, глядя на бурлящую толпу. -  Между
прочим, меня зовут Джоэнис.
     - А меня - Чевоиз.
     - Чевоис?
     - Нет, Чевоиз, как в "Чево изволите?". В ответ на ваш  вопрос  я  скажу
вам, что то, что вы видите, - не деятельность. Это паника.
     - Но чем вызвана такая паника? - поинтересовался Джоэнис.
     - В двух словах объяснить это можно так:  люди  боятся,  что  если  они
прекратят суетиться, то кто-нибудь предположит, что они  мертвы.  Это  очень
скверно, если вас сочтут мертвым, потому что  тогда  вас  могут  выкинуть  с
работы, закрыть ваш текущий счет, повысить квартплату и  отнести  в  могилу,
как бы вы ни отбрыкивались.
     Джоэнису ответ показался неправдоподобным, и он сказал:
     - Мистер Чевоиз, эти люди не похожи на мертвых. Ведь на самом деле, без
преувеличений, они не мертвы, правда?
     - Я никогда не говорю без преувеличений, - сообщил ему Чевоиз. - Но так
как вы приезжий, я постараюсь объяснить проще. Начнем  с  того,  что  смерть
есть понятие относительное. Некогда  определение  ее  было  примитивным:  ты
мертв, если не двигаешься в  течение  длительного  времени.  Но  современные
ученые  внимательно  изучили  это  устаревшее  понятие  и  добились  больших
успехов. Они обнаружили, что можно быть мертвым во всех  важных  отношениях,
но все же передвигаться и разговаривать.
     - Что же это за "важные отношения"? - спросил Джоэнис.
     - Во-первых, - сказал Чевоиз, - ходячие мертвецы характеризуются  почти
полным отсутствием чувств. Они могут испытывать лишь  страх  и  злобу,  хотя
иногда  симулируют  другие  эмоции  подобно  тому,  как   шимпанзе   неумело
притворяется читающим книгу. Далее. Во всех их  действиях  сквозит  какая-то
роботообразность,  которая  сопутствует  прекращению   высших   мыслительных
процессов. Часто  наблюдается  рефлексивная  склонность  к  набожности,  что
напоминает спазматическое дерганье цыпленка, которому  только  что  отрубили
голову. Из-за этого рефлекса многие ходячие мертвецы бродят вокруг  церквей,
а некоторые даже пытаются молиться. Других можно встретить на  скамейках,  в
парках или возле выхода метро...
     - А-а, - перебил Джоэнис, - гуляя вчера поздно  вечером  по  городу,  я
видел таких людей.
     - Совершенно  верно,  -  подтвердил  Чевоиз.  -  Это  те,  кто  уже  не
притворяются живыми. Но остальные копируют живых с умилительным старанием, в
надежде остаться незамеченными. Но они частенько перебарщивают, и  их  легко
определить либо по слишком оживленному разговору, либо по чересчур  громкому
смеху...
     - Понятия не имел, - признался Джоэнис.
     - Это большая проблема, - продолжал  Чевоиз.  -  Власти  изо  всех  сил
стремятся решить ее, но она чудовищно разрослась. Я хотел бы поведать вам  и
о других чертах ходячих мертвецов, ибо уверен, что вам будет интересно. Но к
нам приближается полицейский, и, стало быть, мне лучше откланяться.
     С этими словами Чевоиз пустился бегом  и  исчез  в  толпе.  Полицейский
погнался было за ним, но вскоре бросил эту затею и вернулся к Джоэнису.
     - Проклятье! - пожаловался он. - Опять я его упустил.
     - Он преступник? - удивился Джоэнис.
     - Самый ловкий вор в наших краях, специалист по краже драгоценностей, -
сказал  полицейский,  вытирая  пот  с  широкого  красного  лба.  -   Обожает
притворяться битником.
     - Со мной он разговаривал о ходячих мертвецах, - заметил Джоэнис.
     -  Он  вечно  что-нибудь  выдумывает,  -   посетовал   полицейский.   -
Патологический лжец, вот кто он такой; причем сумасшедший. И опасный, потому
что никогда не носит оружия. Я трижды чуть не  поймал  его.  Приказываю  ему
остановиться именем закона, точно по инструкции, а когда он  не  повинуется,
стреляю.  Пока  я  убил  восьмерых  прохожих.  Если  и  дальше   так   будет
продолжаться, сержанта мне не видать.  Кроме  того,  за  патроны  заставляют
платить из собственного кармана.
     - Но если этот Чевоиз не вооружен... - начал Джоэнис и тут  же  осекся.
Лицо полицейского приобрело зловещее выражение, и  рука  его  опустилась  на
рукоятку револьвера. - То есть я хотел бы узнать, - спохватился  Джоэнис,  -
есть ли правда в том, что рассказывал мне Чевоиз о ходячих мертвецах?
     - Нет, это все его битниковская болтовня для одурачивания людей.  Разве
я не говорил, что он вор?
     - Простите, забыл, - произнес Джоэнис.
     - Так не забывайте. Я самый обыкновенный человек, но такие, как Чевоиз,
действуют мне на нервы. Я исполняю обязанности строго по  инструкции,  а  по
вечерам прихожу домой и смотрю телевизор, каждый вечер, кроме пятницы, когда
я иду в боулинг. Ну что, похоже это на поведение робота?
     - Разумеется, нет! - заверил Джоэнис.
     - Этот парень, - продолжал полицейский,  -  твердит,  что  люди  лишены
чувств. Так я вам скажу; хоть я, может, и не психолог, но я точно знаю,  что
у меня чувства есть. Когда я сжимаю в руке револьвер,  мне  хорошо.  Похоже,
что у меня нет никаких чувств? Больше того, я вам еще кое-что скажу; я вырос
в неблагополучном районе и юнцом был  в  банде.  Мы  все  имели  энерганы  и
гравиножи и развлекались  убийствами,  грабежами  и  изнасилованиями.  Разве
похоже, что у нас не было чувств? Так бы я,  наверное,  и  пошел  по  дурной
дорожке, не повстречайся мне тот священник. Он не хвалился, не задавался, он
был словно один из нас, потому что знал, что только  так  его  слова  смогут
достичь наших дикарских душ. Вместе с нами он совершал налеты, и  я  не  раз
видел, как он потрошит кого-то своим маленьким ножиком, с которым никогда не
расставался. Так свой в доску  священник  растолковал  мне,  что  я  впустую
гроблю свою жизнь.
     - Должно быть, воистину замечательный человек, - заметил Джоэнис.
     - Он был святым, - задумчиво произнес полицейский печальным голосом.  -
Он был настоящим святым, потому что делал все  наравне  с  нами,  но  внутри
оставался  очень  хорошим  человеком  и  всегда  уговаривал  нас   сойти   с
преступного пути. - Полицейский посмотрел Джоэнису прямо в глаза и  добавил:
- Именно благодаря ему я и пошел в полицию. Это  я-то!  Все  думали,  что  я
кончу на электрическом стуле. А у Чевоиза хватает наглости болтать о ходячих
мертвецах! Я стал фараоном, я  стал  хорошим  фараоном,  а  не  каким-нибудь
паршивым  подонком,  вроде  Чевоиза.  Выполняя  свой  долг,  я  убил  восемь
преступников и получил три почетных знака. А еще я убил двадцать семь  ни  в
чем не повинных граждан, которые не сумели быстро  убраться  с  дороги.  Мне
жаль этих людей, но главное для меня - работа. Я не могу  позволить  кому-то
путаться под ногами, когда от меня уходит преступник. И, что бы там ни плели
газеты, я в жизни не брал взяток, даже за стоянку в  неположенном  месте.  -
Рука полицейского судорожно  сжала  револьвер.  -  Я  самого  Иисуса  Христа
оштрафую, оставь он машину в неположенном месте, и все святые не смогут меня
подкупить. Что вы об этом думаете?
     - Я думаю, что вы самоотверженный человек, - осторожно ответил Джоэнис.
     - И правильно. У меня красивая жена и трое чудесных детишек.  Я  обучил
их стрелять из револьвера. Я для своей семьи ничего  не  пожалею.  А  Чевоиз
воображает, что он знает  что-то  о  чувствах!  Господи,  эти  сладкоречивые
ублюдки так мне действуют на нервы, что я порой теряю  голову.  Хорошо  еще,
что я набожный человек.
     - Безусловно, хорошо, - согласился Джоэнис.
     - Я до сих пор навещаю каждую неделю священника, который  вытащил  меня
из банды. Он все еще работает с подростками, такой он самоотверженный.  Годы
его не те, чтобы пользоваться ножом, поэтому частенько приходится  орудовать
энерганом или велосипедной цепью. Этот человек сделал для законности больше,
чем все городские центры по перевоспитанию. Порой и я помогаю ему. Многие из
них стали уважаемыми бизнесменами, а шестеро служат в полиции.  Всякий  раз,
когда я вижу этого человека, я чувствую святость.
     - По-моему, это чудесно, - заметил Джоэнис и начал потихоньку пятиться,
потому что полицейский вытащил револьвер и начал им нервно поигрывать.
     - Нет такого зла в нашей  стране,  которое  нельзя  было  бы  исправить
доброй волей и прямыми действиями, - сказал полицейский,  и  подбородок  его
начал дергаться. -  В  конечном  счете  добро  всегда  торжествует  и  будет
торжествовать, пока ему помогают добросердечные люди. В полицейской  дубинке
правопорядка больше, чем во всех заплесневелых кодексах, вместе  взятых!  Мы
их ловим, а судьи их отпускают, как вам  это  нравится?!  Хорошенькое  дело,
нечего сказать! Но мы, полицейские, привыкли к этому  и  считаем,  что  одна
сломанная  рука  стоит  года  в  каталажке,  и  поэтому  часто  сами  вершим
правосудие.
     Сжимая одной рукой дубинку, а другой - револьвер, и пристально глядя на
Джоэниса, полицейский надвигался на него,  излучая  необузданное  стремление
насаждать закон и порядок. Джоэнис застыл  на  месте.  Ему  оставалось  лишь
надеяться, что полицейский не убьет его и не переломает ему кости.
     Назревал критический момент. В последнюю секунду Джоэниса спас какой-то
разморенный жарой горожанин, который сошел с тротуара до того, как загорелся
зеленый  сигнал  светофора.  Полицейский  резко   повернулся,   сделал   два
предупредительных выстрела и бросился к нарушителю. Джоэнис быстро зашагал в
противоположном направлении и продолжал  идти,  пока  не  вышел  за  пределы
города.


ДЖОЭНИС И ДВА ВОДИТЕЛЯ ГРУЗОВИКА
                        (Рассказано Телеу с Хуахине)

     Джоэнис шагал вдоль шоссе  на  север,  когда  рядом  с  ним  затормозил
грузовик.  В  кабине  сидели  двое  мужчин.  Они  сказали,  что  охотно  его
подбросят, поскольку им по пути.
     Джоэнис с радостью забрался в машину, выразив водителям  благодарность.
Те заверили, что берут его с удовольствием, так как вести грузовик -  нудное
занятие.  Оказалось,  что  они  любят  беседовать  с  различными  людьми   и
выслушивать их рассказы. Именно поэтому они попросили Джоэниса поведать  им,
что приключилось с того момента, как он уехал из дома,
     Джоэнис рассказал этим людям, что, будучи родом с далекого острова,  он
приплыл в город  Сан-Франциско,  где  был  арестован  и  допрошен  Сенатской
Комиссией. Затем он предстал перед судом Оракула, получил десять лет условно
и отправился в Нью-Йорк, где его чуть не убил полицейский. С тех пор как  он
покинул остров, все  пошло  кувырком,  жаловался  Джоэнис,  и  оборачивалось
крайне  неудачно.  Таким  образом,  он  считает  себя   глубоко   несчастным
человеком.
     - Мистер Джоэнис, - проникновенно сказал первый водитель  грузовика,  -
на вашу долю, безусловно, выпало немало  злоключений,  но  несчастнейшим  из
людей являюсь я, так как я утратил нечто более ценное,  чем  золото,  о  чем
скорблю каждый день своей жизни.
     Джоэнис попросил этого  человека  поведать  свою  историю.  И  вот  что
рассказал ему первый водитель грузовика.

ИСТОРИЯ УЧЕНОГО ВОДИТЕЛЯ ГРУЗОВИКА

     Мое имя - Адольфус Защитникус, по происхождению я швед.  Сызмальства  я
обожал науку. Эта любовь жила во мне не сама по себе;  я  верил,  что  наука
является первейшим слугой человечества, что она  вырвет  его  из  жестокости
прошлого и поведет к миру и  счастью.  Несмотря  на  все  зверства;  чинимые
людьми  даже  несмотря  на  то,  что  моя  собственная  нейтральная   страна
наживалась на продаже оружия воюющим государствам, я верил в  добрую  натуру
человека.
     Из-за своего врожденного гуманизма и склонности к наукам я стал  врачом
и обратился в Комиссию по Здравоохранению при ООН,  добиваясь  назначения  в
самое глухое и запущенное место. Тихая практика в  сонном  шведском  городке
была не для меня;  я  жаждал  сразиться  с  болезнями.  И  меня  послали  на
побережье Западной Африки, единственным врачом на территорию,  превосходящую
по площади Европу. Я замещал швейцарца по фамилии Дюрр,  умершего  от  укуса
рогатой гадюки.
     В той местности  свирепствовало  неисчислимое  множество  разнообразных
заболеваний. Одни были мне известны, так как я изучал их по  книгам,  другие
же  явились  для   меня   откровением.   Эти   последние,   как   я   узнал,
распространялись искусственно. Мне неведомо, кто принял  такое  решение,  но
кое-кому на Западе позарез нужна была именно такая Африка,  не  способная  к
самостоятельному развитию. С этой целью и распространялись бактерии, а также
некоторые выведенные в лабораторных условиях растения, которые  должны  были
сделать и без того густые джунгли совершенно  непроходимыми.  Таким  образом
африканцев можно было отвлечь от политики, так как все их время  уходило  на
борьбу за выживание. При этом многие виды животных погибли,  зато  некоторые
процветали. Крысы, например, и змеи неимоверно размножались. Резко  возросла
численность насекомых, в частности, мух  и  москитов,  а  из  птиц  несметно
размножились стервятники.
     Я никогда не догадывался о таком положении дел,  поскольку  в  условиях
демократии на подобные сообщения никто не обращает внимания, а диктатура  их
попросту запрещает. Но мне самому пришлось  увидать  все  эти  ужасы.  Кроме
того, я узнал,  что  то  же  самое  творится  в  тропических  районах  Азии,
Центральной Америки и Индии. Случайно или же по  чьему-то  умыслу,  все  эти
области были абсолютно нейтральными, потому что последние  силы  их  жителей
уходили на борьбу за существование.
     Как врач, я был опечален разгулом заболеваний, известных и неизвестных.
Они шли из джунглей с помощью  и  поддержкой  человека.  Темпы  роста  всего
живого в джунглях были  фантастическими,  такой  же  фантастической  была  и
скорость разложения всего отмершего. В этих благоприятных условиях множились
и развивались болезнетворные вирусы и бактерии.
     Как человека, меня доводило до бешенства такое  извращенное  применение
науки. И все же я верил в нее, Я твердил себе,  что  дурные  и  ограниченные
люди во все века творили в мире зло; но гуманисты, рука об  руку  с  наукой,
исправят содеянное.
     Я принялся за работу с большим рвением. Я побывал у всех племен  своего
района и обрушился на заболевания всеми имеющимися у меня лекарствами. Успех
был потрясающим. Однако вскоре возбудители болезней стали  невосприимчивы  к
моим средствам. Местное население страдало ужасно.
     Я срочно заказал новые лекарства, получил их и остановил  эпидемию.  Но
некоторые бактерии и вирусы все-таки  сохранились,  и  зараза  вновь  начала
распространяться.
     Я выписал только что открытые препараты, и мне их  прислали.  Опять  мы
сошлись в смертельной схватке, из которой я вышел победителем. И снова часть
микроорганизмов  выжила,  и  появились   мутации.   Я   обнаружил,   что   в
соответствующих условиях болезни могут принимать новые,  еще  более  опасные
формы куда быстрее, чем человек способен создавать новые лекарства.
     И вообще я заметил, что микробы ведут себя точно так  же,  как  люди  в
критическом  положении.  Они  проявляли   поразительную   волю   к   победе.
Естественно, что чем более губительное воздействие  на  них  оказывали,  тем
быстрее и неистовее они множились, сопротивлялись,  изменялись  и,  в  конце
концов,  наносили  ответный  удар.  Сходство,  по  моему  мнению,  жуткое  и
противоестественное.
     Я чудовищно много работал в то время, по  двенадцать,  по  восемнадцать
часов в сутки, пытаясь спасти несчастное, терпеливое, страдающее  население.
Но зараза преодолела самые последние достижения медицины и свирепствовала  с
небывалой силой. Я был в отчаянии,  ибо  оказался  беспомощным  перед  этими
новыми болезнями.
     И  тут  я  обнаружил,  что  микроорганизмы,  приспособившиеся  к  новым
лекарствам, потеряли иммунитет к старым. Так, в  научном  горении,  я  снова
стал применять старые средства.
     Со времени моего приезда в Африку я справился по меньшей мере с десятью
крупными эпидемиями и начал схватку с одиннадцатой. Я уже знал, что бактерии
и вирусы отступят перед моей атакой, изменятся, размножатся и вновь  нанесут
удар, поставив меня перед необходимостью с теми же результатами  бороться  с
двенадцатой эпидемией, потом с тринадцатой, четырнадцатой и так далее.
     Такова   была   ситуация,   в   которую   привели   меня   научное    и
общегуманистическое рвение. Но я смертельно устал и буквально валился с ног.
У меня не было времени думать ни о чем, кроме сиюминутных проблем.
     Но потом жители моего района сами освободили меня от непосильной  ноши.
Люди темные и малообразованные, они видели лишь, что с тех пор как  появился
я, эпидемии бушуют с особой яростью. Они считали меня  каким-то  чрезвычайно
злым  колдуном,  в  склянках  которого  вместо  целебных  средств  заключена
квинтэссенция смерти. Эти люди отвернулись от меня и пошли к своим  шаманам,
которые лечат больных мазками глины  и  талисманами  из  кости  и  сваливают
каждую смерть на кого-нибудь из невинных соплеменников.
     Даже матери спасенных мною детей выступали против меня. Они винили меня
в том, что дети все равно умирают, если не от болезни, то от голода.
     Наконец жители деревень собрались  меня  убить.  И  непременно  бы  это
сделали, если бы меня не спасли шаманы. Ирония судьбы, - ведь  я  считал  их
своими ярыми противниками.
     Они объяснили своим соплеменникам, что