л накладные. Антон присел  на  расшатанный
стул. Поздоровался. Харочкин молча кивнул в  ответ,  спрятал  накладные  в
ящик стола  и  только  после  этого  посмотрел  на  Бирюкова  воспаленными
глазами:
     - Вы от Генриетты Николаевны по поводу болгарских помидорчиков?..
     - Нет, я от Натальи Михайловны по поводу вашей дочери, -  в  тон  ему
ответил Бирюков.
     На бледном лице Харочкина появилась растерянность:
     - Извините... Э-э-это кто - Наталья Михайловна?
     - Маковкина - следователь прокуратуры. Я пришел по ее поручению.
     Харочкин смущенно зарозовел:
     - С прокуратурой не хочу иметь никаких отношений. По  всем  вопросам,
связанным  с  Анжеликой,  обращайтесь  к  ее  мамаше.  Она  затеяла   этот
скандальный балаган.
     - Мне хотелось бы прежде переговорить с вами.
     - Не могу! Не  могу!  Извините,  не  мужское  дело  -  ввязываться  в
гинекологические проблемы.
     - Анжелика - ваша дочь... - начал было Антон, но  Евгений  Евгеньевич
испуганно замахал руками:
     - Не моя она дочь! Не моя!..
     - Чья же?
     - Спросите  у  Людмилы  Егоровны!  Вы  знаете  мою  супругу,  Людмилу
Егоровну?  Не  женщина  -  тигр!  Выбросила  фонтан  дурости.  Ославила  в
прокуратуре  свое  чадо  ненаглядное,  теперь  волчицей  воет.  Нет,  нет!
Пожалуйста, избавьте меня от греха, решайте вопрос по Анжелике с  Людмилой
Егоровной. Только с ней! Я маме с дочкой сказал: "Если дело примет широкую
огласку, брошу все к чертовой бабушке и уйду, уйду из дома"...
     Бирюков  с   трудом   остановил   бурное   словоизлияние   Харочкина.
Мало-помалу они разговорились, и Евгений Евгеньевич  чуть  не  со  слезами
поведал Антону о своей горькой жизни. Началась эта  жизнь  семнадцать  лет
назад, когда директор городского рынка, где в  ту  пору  Харочкин  работал
кассиром, уговорил его, деревенского несмышленого  паренька,  жениться  на
несовершеннолетней тихоне - дочери Людочке, Как  выяснилось  вскоре  после
пышной свадьбы, "невеста",  несмотря  на  несовершеннолетие,  оказалась  в
"интересном положении", а крутым нравом -  похлеще  родимого  папы,  Егора
Исаевича, перед которым трепетали не только служащие рынка, но и нахальные
клиенты из южных  мест.  С  годами  несдержанная  Людочка  превратилась  в
неуправляемую Людмилу. Егоровну. Она окончательно подмяла робкого мужа под
каблук.
     - Семнадцать лет  страдаю  за  один  необдуманный  шаг  молодости,  -
жалобно проговорил Харочкин, заканчивая невеселое повествование.  -  Чтобы
понять, как живу, представьте себя в одной клетке  с  разъяренным  тигром.
Представили?.. Вот так! А вы хотите решить со  мной  вопрос  по  Анжелике.
Увольте! Не могу, не могу... За малейшее неверно сказанное  слово  Людмила
Егоровна разорвет меня на мелкие кусочки.
     - Что значит,  "неверно  сказанное"?  -  спросил  Антон.  -  Говорите
правду, все будет верно.
     - Правда правде - рознь. Один  так  понимает,  другой  по-иному,  Сто
человек - сто мнений. Сразу не угадаешь, какое из них верное...
     Разговор прервался телефонным звонком. Харочкин угодливо  ответил,  и
тотчас до слуха  Бирюкова  донесся  слегка  приглушенный  трубкой  волевой
голос:
     - Евген, ты отоварил представителя Генриетты?!
     - Люда, у меня сидит представитель прокуратуры, вкрадчиво  проговорил
Евгений Евгеньевич.
     - На чем влип?..
     По белому лицу Харочкина пошли бордовые пятна:
     - Люда, ты оглушила меня... Вопрос касается Анжелики.
     Тон в трубке понизился, но Бирюков все-таки услышал:
     - Ты ничего не знаешь. Понял?..
     - Конечно, конечно, я все сделаю пв  закону,  через  бухгалтериию,  с
оплатой, - наивно выкрутился Евгений Евгеньевич, торопливо опустил  трубку
и, не глядя Антону в глаза, стал объяснять:
     - Супруга, легка на помине. Пробивает для  своей  начальницы  парочку
килограммов болгарских помидоров, И так кричит по  телефону,  что  у  меня
перепопки трещат.
     Бирюков  понял:  после  конкретного  указания  супруги   говорить   с
Харочкиным об Анжелике  -  пустое  дело.  "Безвольный  папа  отказался  от
дочери, придется начинать с волевой мамы", - подумал Антон.
     Приемный пункт макулатуры находился на задворках большого  старинного
здания. Прилегающий к нему  участок  переулка  напоминал  платную  стоянку
личного транспорта - столько здесь  было  мотоциклов  с  колясками,  куцых
"Запорожцев", разномастных "Жигулей" и даже солидных "Волг".  Еще  больше,
чем автомашин, толпилось пароду. С раздутыми мешками, баулами, чемоданами,
хозяйственными сумками и просто с пухлыми бумажными  связками  люди  самых
разных возрастов - от подростков до стариков и старух - упорно двигались к
похожему  на  дощатый  сарайчик  "Пункту",  в  дверях  которого  виртуозно
жонглировала весовыми гирями раскрасневшаяся Людмила Егоровна Харочкина.
     Бирюков, конечно, знал о существующем книжном буме, но только  теперь
убедился воочию, сколь велика армия одержимых, способных часами  стоять  в
очередях, чтобы получить за макулатуру талон на популярную книгу. Стараясь
вникнуть в суть макулатурного "порядка", Антон прислушался  к  разговорам.
Говорили в осиовяом о Дрюоне и Дюма, изредка упоминали  широко  известного
Сименона,  сетовали  на  неорганизованность  и  сумбурность  макулатурного
эксперимента, затянувшегося на многие годы. Говорили равнодушно, от скуки.
     Неожиданно рядом с Бирюковым остановился похожий на студента парень в
очках. Сбросив с плеча на землю увесистый  рюкзак,  он  закурил  сигарету,
огляделся и, явно затевая от нечего делать разговор, спросил:
     - "Макаку" ждешь или у "мака" талоны купить хочешь?
     - Не знаю пока... - уклончиво ответил Антон.
     - "Макаки" свой товар уже распродали - раньше надо было приходить.  А
за талоны эта зверь-баба, - парень показал на Людмилу Егоровну, - по  семь
шкур сдирает, не рад будешь книжке. Не советую с ней связываться.  Поезжай
в Обской пункт, там "мак" - запойный дедок. Вот у него можешь хоть десяток
талонов по сносной цене взять.
     Парень, видать, был в макулатурных делах не новичком. Поэтому Бирюков
признался, что пришел сюда впервые и жаргона книжчижов не знает. Парень  с
усмешкой затянулся сигаретой:
     - То-то,  вижу,  без  товара  заявился  и  глазеешь,  как  на  дурной
спектакль. "Макаки" - это продающие макулатуру. Кстати, по двадцать копеек
за кэгэ. Обычно уборщицы или алкаши. Кто  у  них  покупает?  Чуть  не  все
сдатчики. За  один  талон  надо  брякнуть  на  весы  двадцать  килограммов
макулатуры, а ты, допустим, только девятнадцать накопил. Из-за  килограмма
еще сюда потащишься? Какой резон? Купил за двугривенный этот  килограммчик
у "макаки" - и норма готова.  Можешь  вообще  не  собирать  макулатуру,  а
покупать. Уразумел?.. "Мак" - тоже торгаш, но торгует  не  макулатурой,  а
самими талонами. Чаще всего это приемщики  макулатуры  или  те  чиновники,
которые распределяют талоны. Отдал денежки - и никаких проблем. Не надо  с
рюкзаком сюда тащиться  да  нервничать,  пока  эта  зверь-баба  твой  хлам
примет. Иди с купленным талоном сразу в магазин и выкупай заветную  книгу,
если она поступила в продажу. Культура..
     - И крепко "маки" наживаются на талонах? - спросил Бирюков.
     - Еще бы! Не только наживаются, но и  связи  во  всех  сферах  имеют.
Теперь в кого пальцем не ткни - каждый книголюб. Каждому до  слез  хочется
иметь  "Трех  мушкетеров",  "Королеву  Марго"  и   дрюоновских   "Железных
королей".
     - Откуда берутся лишние талоны?
     Парень кивнул в сторону приемного пункта:
     - Какой мудрец точно сосчитает, сколько  в  том  сарае  макулатуры  -
десять или одиннадцать тонн? На одну усушку-утруску можно  списать  двести
талонов. Перемножь  их  на  трешки-пятерки,  и  минимальный  навар  "мака"
узнаешь. О максимальном - можно только догадываться...
     У  весов  послышался   недовольный   шум.   Парень   поправил   очки,
насторожился:
     -  Кажется,  прикрывает  зверь-баба  лавку  с  товаром.  Всегда  так:
час-другой поработает и - шабаш. Надо с ней разобраться...
     Вскинув на плечо рюкзак, он направился к весам. Бирюков тоже  подошел
поближе. Парень, вытянувшись  на  цыпочках,  через  головы  впередистоящих
крикнул:
     - Ну, в чем дело, мамаша?!
     - В шляпе, сынок! - зычно ответила Харочкива.
     - Не надо хамить.
     Людмилу Егоровну словно укололи. Она разгневанно уставилась иа парня:
     - Врэжу гирькой по очкам - будешь знать, кто хамит!
     - А если гирька назад отскочит?..
     Стараясь  угодить  приемщице,  на  парня  со  всех  сторон  осуждающе
закричали, однако Людмила Егоровна, несмотря на оказанную ей солидарность,
громко объявила:
     - Талоны кончились, не базарьте!
     Парень досадливо повернулся к Бирюкову:
     - Вот тебе наглядный пример.  Уже  распродала  зверь-баба  талончики.
Запоздал я сегодня на аукцион, придется разворачивать лыжи к дому.
     Сдатчики макулатуры стали понуро расходиться.  В  переулке  зафырчали
моторы разъезжающихся автомашин.  Нахмуренная  Людмила  Егоровна  замкнула
дверь "Пункта" большущим навесным замком. Бирюков подошел к ней и, показав
удостоверение, представился. Полное лицо Харочкиной побагровело,  С  таким
же прононсом, как у Анжелики, она сердито выпалила:
     - Очкарик пэрвым меня оскорбил!
     - Я пришел насчет вашего заявления в прокуратуру, - сказал Антон.
     - А что заявление?.. - Харочкипа вроде бы растерялась.  -  Что  вы  с
этим заявлением, как черти за грешную душу, ухватились?
     - Но ны ведь сами писали в прокурору...
     -  Погорячилась,  конечно,  -  на   глазах   Харочкпной   как-то   не
естестиенно, словно она поднатужилась, выступили слезники.  -  А  подлецов
таких, как Зоркальцев, надо расстреливать.
     - Он вернул вам деньги за репетиторство?
     - Нээ-эт.
     - Почему?
     - Потому что сбежал.
     - Когда вы с ним виделись последний раз?
     - В прокуратуре, когда следовательница вызывала.
     - А по телефону когда ему звонили?
     - Через  день  после  того.  Хочет  замылить  четыре  сотни  за  свою
халтурную работу. Не на ту нарвался! Свои кровные из горла вырву у хапуги!
     - Чем вы угрожали Зоркальцеву при телефонном разговоре?
     - Что-о-о?.. -  будто  удивилась  Харочкина.  -  Не  бери  на  испуг,
уважаемый гражданин! Как бы извиняться не пришлось за такие приемчики.
     - Я, Людмила Егороана, запрещенных приемов не  применяю,  -  спокойно
сказал Антон. - Напрасно повышаете голос. С чего это мы такие нервные?
     - На моем месте любая мать занервничает. У дочери свадьба на носу,  а
прокуратура  рогатки  строит...  -  Харочкина  попыталась  улыбнуться.   -
Посодействуйте договориться со следовательницей - формалисткой -  в  долгу
не останусь.
     - В таких делах я не содействую, - сухо ответил  Бирюков.  -  Как  вы
сами расцениваете поведение своей дочери?
     На лице Харочкиной  появилось  такое  выражение,  словно  она  хотела
крикнуть: "Врэжу гирькой -  будэшь  знать!"  Однако  Людмила  Егоронпа  не
крикнула, а лишь покривила уголки пухлых губ:
     - Девочка как девочка.
     - Не рано ли ей замуж?
     - Почему рано? В ее возрасте любую только пальцем помани... В  старых
девах засиживаться теперь никто не хочет.
     - Так ведь Анжелике еще и восемнадцати не исполнилось...
     - Ну и что? Мы,  родители,  не  возражаем  против  брака.  Получим  в
горисполкоме разрешение, все будет по закону. Жених - не не шаромыжник,  а
вполне серьезный обеспеченный мужчина.
     - Милосердов?..
     - Ну, Владимир Милосердов. Он вам не нравится?
     Антон улыбнулся:
     - Я за него замуж не собираюсь.
     - Почему же спросили о нем?
     - Работа такая - спрашивать. Скажите, Анжелика в открытую курит?
     - Она ничего от  матери  не  скрывает.  Что  удивительного  -  теперь
девушки поголовно сигаретам дымят.
     - И это вас ничуть не тревожит?
     - Нет. Никотином Анжелика сгоняет полноту.
     - Спиртным - тоже?.
     - Что-о-о?,. - вроде как не поняла Людмила Егоровна.
     - Говорят, спиртным увлекается ваша дочь.
     - Это, так и знай, соседи вам  натрепали.  Завистники!  Если  девочка
раз-другой не рассчитала  своих  сил,  так  сразу  и  в  пьяницы  надо  ее
зачислять? С кем по молодости такого не бывает?..
     Бирюкову часто  приходилось  беседовать  с  родителями  провинившихся
подростков. Встречались среди них и такие, кто всяческими путями  старался
уменьшить вину своего ребенка, показать его в более приглядном свете.  Все
они при этом, как замечал Антон, чувствовали неловкость и стыдливо уводили
глаза в сторону. Людмила Егоровна, выгораживая Анжелику, неловкости и  тем
более  стыда  не  чувствовала.  О  перепившей  несовершеннолетней   дочери
Харочкина говорила так спокойно, будто ребенок переел мороженого. В  планы
Бирюкова не входило  переубеждение  неразумной  родительницы,  поэтому  он
перевел  разговор  к  тому,  ради  чего  встретился  с   этой   агрессивно
настроенной женщиной:
     - Зачем Зоркальцев приезжал к вам домой утром одиннадцагого июня?
     Людмила Егоровна надула и без того полные щеки:
     - Кто вам сказал?
     - Свидетели.
     - Вранье!  Одиннадцатого  числа  я  полный  день  была  на  работе  и
прохвоста-репетитора не видала!
     - Сегодня что-то рано закончили работу...
     - К адвокату надо. Буду писать жалобу на следовательницу.
     - Вы разве в частной  лавочке  работаете?  Когда  хотите  -  тогда  и
бросаете работу, куда хотите - туда идете?
     - Что-о-о?.. Я постоянно перевыполняю план. Можете спросить  у  моего
начальства!
     - Нет, - Антон отрицательно повел головой, - у  вашего  начальства  я
спрашивать не буду. Я попрошу  сотрудников  ОБХСС,  чтобы  они  немедленно
занялись вами.
     - У меня талоны кончились.
     - ОБХСС разберется, куда вы их сплавили, не проработав и полдня.
     Харочкина мгновенно сникла:
     - Чего разбираться... Открою пункт...
     Через  полчаса  после  неприятного  разговора  с  Людмилой  Егоровной
Бирюков уже беседовал  с  ее  дочерью.  Квартира  Харочкиных  была  богато
обставлена дорогой мебелью, но на удивление не прибрана. В том же  длинном
халате, который вчерашним вечером демонстрировала перед Лелей Кудряшкиной,
Анжелика  сидела,  небрежно  откинувшись   на   спинку   дивана.   Толстым
указательным пальцем она стряхивала пепел с сигареты "Кэмэл" прямо на  пол
и, закатывая глаза к потолку, где красовалась огромная чешская  люстра  со
множеством переливающихся  хрустальных  висюлек,  равнодушно  отвечала  на
вопросы. Собственно, ответы ее вряд ли можно было  назвать  ответами;  "Нэ
помню, была в трансе", "Кажется, нет, а вроде  бы  -  да".  Анжелика  даже
"забыла", кто привез бутылку коньяка на дачу: то ли Зоркальцев, то ли  она
сама.
     - Ты уже тогда была нетрезвой? - спросил Антон.
     - Кажется, нет.
     - Что значит, кажется?..
     - Не помню.
     - Почему же при допросе и на очной ставке с Зоркальцевым  утверждала,
будто коньяк купил он?
     Анжелика,  уставясь  томными  глазами  на  люстру,  дернула  уголками
пухлых, как у мамы, губ:
     - Так мне тогда казалось.
     - Теперь кажется по-иному?
     - А-а... Надоела вся канитель.
     - Ты хотя бы сама себе даешь отчет, что наговорила на Зоркальцева?  -
сделав ударение на слове "что", спросил Бирюков.
     - А чего мне перед собой  отчитываться...  Геннадий  Митрофанович  не
мальчик, выкрутится.
     - Вдруг тебе придется "выкручиваться", а не Зоркальцеву?..
     - Это почему же?
     - Если ты наговорила на допросе заведомую ложь, тебя могут привлечь к
судебной ответственности за клевету.
     Анжелика придавила окурок к спичечному коробку:
     - Ну уж... Не пугайте, я несовершеннолетняя. Меня мама  научила,  как
говорить.
     - Значит, привлекут маму. Ты этого хочешь?
     - Нет, конечно. Маме надо свадьбу готовить. Милосердов  сказал,  если
прокуратура прикроет дело Зоркальцева, мы сразу подадим заявление в загс.
     - Где ты познакомилась с Милосердовым?
     - В ресторане "Орбита", он там работает.
     - А встречались где?
     - У Мишки-Империалиста.
     - В квартире которого Кудряшкина живет?
     - Ну.
     - Чем же вы с ним занимались при встречах?
     - Ничем.
     - Сидели и молчали?
     Анжелика лениво усмехнулась:
     -  Что  уж  мы,  совсем  дураки?..  Про  любовь  говорили,   анекдоты
рассказывали.
     - Еще?..
     - Еще Вольдэмар учил меня целоваться.
     - Научил?
     - Что уж я, круглая дура?.. Я до него умела.
     "Ее умственный инфантилизм граничит со слабоумием", - подумал Бирюков
и вновь спросил:
     - Как ты в школе училась?
     - Нормально.
     - А поточкее?
     - Посредственно.
     - Почему так слабо?
     - Желания  не  было.  Хотела  после  восьмого  класса  бросить.  Мама
настояла, чтобы до десяти училась. Теперь в  торговый  институт  поступать
заставляет.
     - Как же ты с посредственными знаниями туда поступишь?
     - Поступлю. Теперь за книжные талоны куда хочешь можно поступить.
     - А сразу нельзя обменять талоны  на  вузовский  диплом?  -  иронично
спросил Антон.
     Словно прощая неудачную шутку, Анжелика снисходительно усмехнулась:
     - Ну уж... рассмешили...
     - Когда ты видела Зоркальцева последний раз?
     Анжелика щелчком вытолкнула из пачки сигарету:
     - Да ну его на фиг...
     С горем пополам Бирюкову все-таки удалось  выяснить,  что  Зоркальцев
последний раз приезжал к Харочкиным утром 11 июня. Заявился, как всегда, с
черным "дипломатом". Хотел вернуть деньги за репетиторство,  но  родителей
не было дома. Потом  очень  серьезно  допытывался  у  Анжелики  насчет  ее
свадьбы с Милосердовым. Почему Геннадия Митрофановича интересовала  именно
свадьба, Анжелика не поняла, но ответила Зоркальцеву, что все планируется,
как надо, а мама на днях заберет из прокуратуры свое  заявление.  Геннадий
Митрофанович сразу повеселел и через несколько  минут  уехал.  Куда  -  не
сказал.
     Из квартиры Харочкиных Бирюков вышел с таким облегчением,  как  будто
вырвался на чистый воздух из затхлого подвала. По  плану,  намеченному  на
сегодняшний день, еще предстояло встретиться  с  официантом  Милосердовым.
Антон посмотрел на часы. Обеденное время кончалось, и он решил  совместить
приятное с полезным.
     Расположенный в старинном здании небольшой ресторанчик  "Орбита"  был
почти пустым.  На  удивление  быстро  подошла  жизнерадостная  молоденькая
официантка с серебристым, в звездочках  кокошником,  прикрывающим  спереди
волнистые светлые волосы. Из кармана накрахмаленного кружевного  передника
она достала крохотный блокнотик, уставила в него карандаш  и  выжидательно
замерла. Антон, заглянув в меню, сделал заказ. Девушка тут же удалилась на
кухню, а Бирюков обвел взглядом ресторанный зал. Мужчины  -  официанта  не
заметил.  Когда  жизнерадостная   официантка   принесла   обед   и   стала
переставлять тарелки с подноса  на  стол,  Бирюков  как  бы  между  прочим
сказал:
     - Что-то Милосердова сегодня не видно...
     - Володя на два месяца ушел в отпуск, - приветливо ответила девушка.
     - У вас такие длинные отпуска?
     - На капитальный ремонт закрываемся.  Поэтому  к  очередному  отпуску
Милосердову приплюсовали  месяц  без  сохранения  зарплаты.  Лето  -  пора
отпусков. Володя - мужик богатый.  Сейчас,  наверное,  под  южным  солнцем
загорает.
     - Как он здесь работает?
     -  Образцово-показательно.   По   вечерам   своих   клиентов   имеет,
обслуживание - люкс.
     - Чаевые не берет?
     - Рожденный брать не брать не может.
     Антон улыбнулся:
     - Любопытный афоризм.
     - Шутка официантов и таксистов. Все берут.
     - И вы - тоже?
     - Я недавно работаю, еще не привыкла.
     - Со временем надеетесь привыкнуть?
     - Клиенты приучат. Вчера одному представительному  дяде  положила  на
стол пятьдесят копеек сдачи. Он их в упор  не  видит.  Поднимается,  чтобы
уйти. Я подсказала: "Возьмите свою мелочь". Ох,