звезд Энду увидел на  фоне серого склона холма уже три или
четыре тени кружащих на одном месте гиен.  <Теперь они не отстанут от меня
всю ночь...  пока я кого-нибудь не убью, - подумал Энду. - Грязные твари!>
И  главным  образом,  чтобы  досадить гиенам,  он  решил  стеречь  красное
мерцание на  уступе,  пока рассвет не  прогонит это отребье в  их  логова.
Спустя некоторое время гиены исчезли,  и  он  слышал,  как  они  кричали и
хохотали,  точно компания ночных гуляк,  далеко в буковом лесу.  Затем они
снова,  крадучись, приблизились к нему. Он зевнул и двинулся вдоль обрыва,
но гиены затрусили за ним. Тогда он остановился и пошел обратно.
     Была великолепная ночь,  на небе сверкали бесчисленные звезды,  те же
самые звезды, к которым привыкли мы, но не в тех созвездиях, ибо с тех пор
прошло столько времени,  что  звезды успели переменить свои места.  По  ту
сторону широкого луга,  где  с  воем  рыскали поджарые гиены с  массивными
передними лапами,  темнел буковый лес,  а за ним, почти невидимые во мгле,
поднимались  горы,  -  только  снежные  вершины,  белые,  холодные,  четко
вырисовывались на  ночном небе,  тронутые первыми бликами еще не взошедшей
луны.  Стояла всеобъемлющая тишина,  лишь время от  времени ее нарушал вой
гиен,  да вдалеке у  подножия гор трубили бредущие с  юга слоны,  и легкий
ветерок  доносил сюда  их  перекличку.  Внизу  красное мерцание съежилось,
перестало плясать и побагровело.  Уг-Ломи окончил свой рассказ и готовился
ко  сну,  а  Эвдена сидела,  прислушиваясь к  незнакомым голосам неведомых
зверей,  и  смотрела,  как  на  востоке в  темном небе  забрезжила светлая
полоса,  возвещая восход луны.  Внизу вела свой неумолчный разговор река и
проходили неразличимые в темноте звери.
     Постояв немного, медведь ушел, но через час возвратился. Затем, будто
ему неожиданно пришло что-то  в  голову,  он повернул и  двинулся вверх по
реке...
     Ночь  близилась к  концу;  Уг-Ломи  спал.  Поднялась ущербная луна  и
озарила высокий белый обрыв бледным,  неверным светом;  ущелье, где бежала
река,  оставалось в  тени и  стало как  будто еще  темнее.  Наконец совсем
незаметно,  крадучись,  неслышными шагами,  по  пятам лунного света пришел
день.  Эвдена взглянула на  край обрыва над  своей головой и  второй раз и
третий.  Нет, она ничего не заметила на фоне светлого неба, и все же у нее
возникло чувство,  что  там кто-то  прячется.  Костер становился все более
багровым,  покрывался серым  налетом пепла,  и  уже  можно было  различить
вертикальную струйку дыма над  ним,  а  в  дальних концах ущелья все,  что
растворялось раньше во  тьме,  стало  явственнее проступать в  сером свете
рождающегося дня. Она незаметно задремала.
     Внезапно Эвдена вскочила на ноги и,  запрокинув голову,  настороженно
стала оглядывать обрыв.
     Она  издала чуть слышный звук,  и  Уг-Ломи,  который спал чутко,  как
зверь, в тот же миг проснулся. Он схватил топор и бесшумно подошел к ней.
     Еще  только  светало,  весь  мир  был  окутан черными и  темно-серыми
тенями,  и на небе еще замешкалась одна чуть видная звездочка.  Уступ,  на
котором они стояли,  представлял собой небольшую,  шагов шесть в  ширину и
около двадцати в длину,  покатую площадку;  она поросла травой, и недалеко
от  края к  небу тянулся крошечный кустик зверобоя.  Под  ними белый обрыв
круто уходил вниз футов на  пятьдесят,  в  заросли орешника,  окаймлявшего
реку.  Ниже  по  течению склон  становился более пологим,  и  тощая травка
покрывала его до самого гребня.  Над ними на сорок -  пятьдесят футов мел,
как  это  обычно бывает,  уходил вверх одной сплошной выпуклой массой,  но
сбоку  от  уступа  тянулась почти  вертикальная трещина,  поросшая чахлыми
кустами,  цепляясь за которые Эвдена и  Уг-Ломи поднимались и спускались с
уступа.
     Они стояли,  застыв,  как вспугнутые олени,  напряженно вглядываясь и
вслушиваясь.  Сначала ничего не  было слышно,  потом из  расселины донесся
шорох осыпающейся земли и потрескивание веток.
     Уг-Ломи крепче  сжал  топор  и  подошел  к  краю  площадки,  так  как
выпуклость  склона над уступом заслоняла верхнюю часть трещины.  И тут его
сердце замерло от страха, - он увидел огромного пещерного медведя, который
спускался,   осторожно  нащупывая  плоской  ступней  точку  опоры,  и  уже
находился на полпути до уступа.  Он был обращен к Уг-Ломи задом;  цепляясь
за выступы в скале и за кусты, медведь совсем распластался над обрывом, но
выглядел от  этого  ничуть  не  меньше.  От  блестящего  кончика  носа  до
хвоста-огрызка  он был длиной с целого льва и еще половину льва,  длиной в
двух высоких людей.  Он поглядывал через плечо, и от усилия, с которым ему
приходилось удерживать в равновесии свою тяжелую тушу,  его огромная пасть
была широко разинута и язык вывалился наружу.
     Он нащупал место, куда поставить лапу, и спустился еще на фут.
     - Медведь, - сказал Уг-Ломи, обернувшись; лицо его было совсем белым.
     Но Эвдена с ужасом в глазах указывала вниз.
     У  Уг-Ломи  отвисла  челюсть.  Внизу,  под  ними,  упершись  большими
передними  лапами  в  скалу,   стояла  другая  серо-коричневая  громада  -
медведица! Не такая большая, как Энду, она все-таки была очень велика.
     Внезапно Уг-Ломи вскрикнул и,  схватив горсть разбросанных по  уступу
листьев папоротника, кинул их на покрытые серым пеплом угли костра.
     - Брат Огонь! - закричал он. - Брат Огонь!
     Выйдя из оцепенения, Эвдена стала тоже собирать листья.
     - Брат Огонь, помоги! Помоги, Брат Огонь!
     Жар еще теплился в  сердце Брата Огня,  но  он  погас,  когда они его
разбили.
     - Брат Огонь! - кричали они.
     Но он зашипел и  умер -  от него остался один пепел.  Уг-Ломи затопал
ногами от  ярости и  ударил по черному пеплу кулаком.  А  Эвдена принялась
бить огненным камнем о  кремень.  Глаза их то и дело обращались к трещине,
по которой спускался Энду.
     - Брат Огонь!
     Вдруг из-под выступа,  который скрывал их от глаз медведя, показались
его покрытые густой шерстью задние лапы. Он продолжал осторожно опускаться
по  почти вертикальному обрыву.  Головы его  еще  не  было видно,  но  они
слышали, как он разговаривал сам с собой.
     - Свинья и обезьяна, - бормотал он. - Это, должно быть, недурно.
     Эвдена выбила искру и  подула на нее;  искра вспыхнула и...  погасла.
Тогда  она  бросила  кремень  и  огненный камень  и  растерянно посмотрела
вокруг.
     Потом вскочила и  стала карабкаться на  обрыв над  уступам.  Как  она
удержалась там хотя бы мгновение,  трудно себе представить,  так как обрыв
поднимался совершенно отвесно и  даже обезьяна не  нашла бы,  за  что было
уцепиться.  Через  несколько секунд,  ободрав до  крови  руки,  она  снова
соскользнула вниз.
     Уг-Ломи метался по уступу, подбегая то к его краю, то к расселине. Он
не знал, что делать, он ничего не мог придумать. Медведица казалась меньше
своего супруга...  куда меньше.  Если они  вместе бросятся на  нее,  один,
может быть, останется в живых.
     - Ух!  -  сказал медведь,  и,  обернувшись,  Уг-Ломи увидел маленькие
глазки Энду, устремленные на него из-за выступа.
     Эвдена, съежившись от страха на другом конце площадки, завизжала, как
пойманный заяц.
     Когда Уг-Ломи услышал это,  он  словно обезумел.  Подняв топор,  он с
громким криком  бросился к  Энду.  Чудовище хрюкнуло от  изумления.  Через
секунду он  уцепился за  куст прямо под медведем,  а  еще через мгновение,
ухватившись за складку под его нижней челюстью, уже висел у него на спине,
потонув в  густом мехе.  Медведь так  был поражен этим дерзким нападением,
что только и  мог прижаться к  скале.  И  тут топор,  Первый Топор,  гулко
ударил его по черепу.
     Медведь заворочал головой из стороны в сторону и раздраженно зарычал.
Тут  топор впился в  кожу над левым глазом,  и  глаз залила горячая кровь.
Наполовину ослепнув,  зверь заревел от  удивления и  злости,  и  его  зубы
лязгнули в  шести дюймах от лица Уг-Ломи.  Но в это мгновение топор тяжело
опустился на самую челюсть.
     Следующий удар ослепил правый глаз и вызвал новый рев, теперь уже рев
боли. Эвдена увидела, как огромная плоская ступня вдруг начала скользить и
медведь тут же неуклюже прыгнул в сторону,  как будто собираясь попасть на
уступ.  Затем все  исчезло,  и  снизу донесся треск орешника,  рев  боли и
перебивавшие друг друга крики и рычание.
     Эвдена  пронзительно  взвизгнула  и,   кинувшись  к   краю  площадки,
поглядела вниз.  На  какой-то  миг все смешалась в  одну кучу -  человек и
медведи,  но  Уг-Ломи  был  сверху и  в  следующее мгновение одним прыжком
достиг  расселины  и  начал  взбираться на  уступ,  а  медведи  продолжали
кататься среди кустарника, терзая друг друга. Однако топор Уг-Ломи остался
внизу,  а  на  его  бедре багровели три  красные полоски,  заканчивавшиеся
крупными каплями крови.
     - Наверх!  -  закричал он,  и  Эвдена начала взбираться по  трещине к
вершине обрыва.
     Вскоре они очутились в безопасности наверху - сердца гулко колотились
у них в груди,  - а Энду с супругой остались на дне ущелья.  Энду сидел на
задних лапах и быстро тер передними морду, пытался согнать с глаз слепоту,
а взъерошенная медведица стояла в стороне,  опираясь на все четыре лапы, и
сердито рычала.  Уг-Ломи кинулся плашмя на траву и,  уткнув лицо в ладони,
застыл; он тяжело дышал, из его ран струилась кровь.
     Несколько мгновений Эвдена  смотрела на  медведей,  затем  подошла  к
Уг-Ломи, села рядом и устремила на него пристальный взгляд.
     Вскоре она робко протянула руку и,  прикоснувшись к его плечу, издала
гортанный звук -  его имя.  Он повернулся и приподнялся на локте. Лицо его
было бледно, как у тех, кто боится. Мгновение он пристально смотрел на нее
и вдруг засмеялся.
     - Ва! - сказал он, ликуя.
     - Ва! - ответила она.
     Примитивный, но выразительный разговор.
     Уг-Ломи встал,  затем опустился рядом с ней на четвереньки,  заглянул
вниз и  внимательно осмотрел ущелье.  Дыхание его  стало ровным,  кровь из
ноги больше не  сочилась,  хотя рваные царапины от когтей медведицы еще не
затянулись.   Он   присел  на  корточки  и   принялся  разглядывать  следы
медведя-великана,  ведшие к расселине, - они были шириной с его голову и в
два раза длиннее.  Потом вскочил на ноги и пошел вдоль края обрыва до того
места,  с  которого мог  увидеть уступ.  Здесь  он  опустился на  землю  и
задумался,  а  Эвдена смотрела на него.  Вскоре она заметила,  что медведи
ушли.
     Наконец Уг-Ломи  поднялся,  очевидно,  приняв  какое-то  решение.  Он
вернулся к  расселине,  Эвдена подошла к нему,  и они вместе спустились на
уступ.  Они  взяли  огненный камень и  кремень,  и  затем  очень осторожно
Уг-Ломи спустился в ущелье и отыскал свой топор. Стараясь как можно меньше
шуметь,  они поднялись наверх и быстрым шагом пошли прочь. Уступ больше не
мог служить им убежищем,  раз их стали навещать такие соседи.  Уг-Ломи нес
топор,  Эвдена  -  огненный камень.  Вот  как  просто переезжали на  новую
квартиру в эпоху палеолита!
     Они  шли вверх по  течению реки,  хотя это могло привести их  прямо к
логову медведя,  но другого пути для них не было. В низовье жило их племя,
а  разве Уг-Ломи не убил Айю и Вау?  А уйти от воды они не могли:  ведь им
надо было пить.
     Они шли буковым лесом,  а  ущелье становилось все глубже,  и  вот уже
река  пенящимся потоком  неслась  в  пятистах  футах  под  ними.  Из  всех
изменчивых вещей в нашем изменчивом мире меньше всего меняются направления
рек,  протекающих в глубоких лощинах.  Это была река Уэй, река, которую мы
знаем и сегодня;  Эвдена и Уг-Ломи,  первые люди, появившиеся в этой части
земли,  проходили по  тем  самым  местам,  где  сейчас  расположены города
Гилдфорд  и  Годалминг.  Один  раз  они  заметили  серую  обезьяну  -  она
прокричала что-то и  скрылась,  а  всю дорогу вдоль края обрыва шел четкий
след пещерного медведя-великана.
     Внезапно след медведя свернул в сторону от обрыва, и Уг-Ломи подумал,
что логовище,  наверное,  где-то слева. Они пошли дальше, вдоль обрыва, но
вскоре им пришлось остановиться.  Перед  ними  была  огромная  полукруглая
выемка - некогда тут обвалился берег.  Обвал перегородил ущелье, образовав
запруду, которую река, разлившись, прорвала в одном месте. Обвал произошел
давным-давно.   Земля  заросла  травой,  но  стена  скал  над  полукруглой
площадкой внизу выемки оставалась белой и гладкой,  как в тот день,  когда
часть берега оторвалась и сползла вниз.  У подножия этой белой стены четко
вырисовывались темные части пещер.  И в то  время  как  Уг-Ломи  и  Эвдена
стояли, глядя на оползень и не испытывая особой охоты его огибать, так как
думали,  что медвежье логово расположено где-то слева,  в том направлении,
куда  им  придется идти,  они вдруг увидели сначала одного,  затем другого
медведя,  которые поднимались справа от них по травянистому склону и затем
пересекли полукруглую площадку,  направляясь к пещерам.  Впереди шел Энду,
немного прихрамывая на переднюю лапу,  и вид у него был  унылый;  за  ним,
тяжело ступая, брела медведица.
     Эвдена и  Уг-Ломи попятились от  края обрыва так,  что им  видны были
только спины медведей.  И  тут Уг-Ломи остановился.  Эвдена дернула его за
плечо,  но он отрицательно покачал головой,  и она опустила руку.  Уг-Ломи
стоял,  сжимая в  руке топор и  глядя на медведей,  пока они не скрылись в
пещере. Он еле слышно проворчал что-то и потряс топором вслед медведице. А
затем,  к  ужасу  Эвдены,  вместо того  чтобы им  потихоньку уйти  вдвоем,
Уг-Ломи лег на землю и  пополз вперед до места,  откуда была видна пещера.
Это были медведи, а он держался так спокойно, будто подстерегал кроликов!
     Он  лежал  в   тени  деревьев,   весь  в   пятнах  солнечного  света,
неподвижный, как поваленный ствол. Он думал. А Эвдена с детства знала, что
когда Уг-Ломи застывал таким образом,  подперев кулаками подбородок, вслед
за тем случались небывалые вещи.
     Пока он думал, прошло не менее часа. Настал полдень, когда два жалких
человечка подошли к  краю обрыва,  нависшего над медвежьей пещерой.  И  до
самого  вечера  они  отчаянно  сражались с  огромным  обломком известняка,
вкатывая его голыми руками,  с помощью одних только крепких мышц, вверх по
склону из оврага, где он торчал, как шатающийся зуб. В добрых два обхвата,
высотой Эвдене по пояс,  он ощетинился острыми кремнями.  К  заходу солнца
они  установили его у  края обрыва над входом в  логово большого пещерного
медведя.
     В  тот день беседа в  пещере шла вяло.  Медведица с обиженным видом -
она любила лакомиться мясом кабанов и  обезьян -  дремала в  углу,  а Энду
занимался тем, что лизал лапу и тер ею морду, чтобы охладить горящие раны.
Потом он  подошел к  самому выходу из  пещеры и  сел там,  щурясь здоровым
глазом на вечернее солнце и размышляя.
     - Никогда в жизни я не был так поражен,  -  проговорил он наконец.  -
Какие страшные звери! Напасть на меня!
     - Мне они не нравятся, - отозвалась позади него медведица.
     - Более хилых зверей мне никогда не  приходилось видеть.  И  куда это
только идет мир!  Лапы тощие,  как былинки...  И  как это они не замерзают
зимой?
     - Очень вероятно, что и замерзают, - сказала медведица.
     - Я думаю, это что-то вроде неудавшейся обезьяны.
     - Разновидность, - обронила медведица.
     Молчание.
     - Его успех -  чистый случай, - снова начал Энду. - Такие вещи иногда
бывают.
     - Нет,  я все-таки не понимаю,  почему ты его отпустил,  - проворчала
медведица.
     Вопрос этот уже  неоднократно обсуждался и  был решен.  Поэтому Энду,
умудренный жизненным опытом,  на  время  умолк.  Затем перевел разговор на
другую тему:
     - У него что-то вроде когтя...  длинный коготь,  сначала он торчал из
одной лапы,  потом из другой.  Всего один коготь.  Очень странные звери. У
них  есть еще такая яркая штука...  как блеск,  что ходит днем по  небу...
Только она прыгает... Право, стоит посмотреть. У этой штуки есть корень...
И еще она похожа на траву в ветреный день.
     - Она кусается?  - поинтересовалась медведица. - Если кусается, какая
же это трава!
     - Нет...  не знаю,  - сказал Энду. - Но, во всяком случае, любопытная
штука.
     - Хотела бы  я  знать,  действительно ли  они  вкусные,  -  вздохнула
медведица.
     - На вид -  да,  -  ответил Энду плотоядно. Пещерный медведь, подобно
белому, был убежденным хищником: корни и мед его не интересовали.
     Некоторое время медведи молча размышляли,  затем Энду  снова принялся
лечить свой глаз.  Солнечные блики на зелени склона перед входом в  пещеру
становились все  золотистее,  пока  не  достигли теплого багряно-янтарного
тона.
     - Странная это штука - день, - заметил пещерный медведь, - и чересчур
длинная, по-моему. Совсем не годится для охоты, всегда слепит мне глаза. И
чую куда хуже, чем ночью.
     Вместо ответа из темноты донесся хруст.  Медведица грызла кость. Энду
зевнул.
     - Ну что ж, - сказал он.
     Подойдя ко входу в пещеру, он высунул наружу голову и стал обозревать
окрестность.  Он обнаружил,  что для того, чтобы увидеть что-нибудь справа
от себя,  ему приходится поворачивать всю голову.  <Ну,  к завтрашнему дню
глаз, без сомнения, будет видеть как раньше!> - решил Энду.
     Он снова зевнул.  Над его головой послышался легкий шорох, и с обрыва
сорвалась большая глыба известняка;  упав в  трех футах от  его носа,  она
разлетелась  на   дюжину  неравных  осколков,   Энду  даже  подпрыгнул  от
неожиданности.
     Немного придя в себя, он приблизился к обломкам и с любопытством стал
их обнюхивать. У них был особенный запах, странным образом вызвавший в его
памяти  двух светло-коричневых зверьков с уступа.  Энду сел,  тронул лапой
самый  большой  обломок,  затем  несколько   раз   обошел   вокруг   него,
высматривая, нет ли здесь где-нибудь человека.
     Когда наступила ночь,  Энду отправился вниз по  ущелью разведать,  не
удастся ли ему полакомиться хоть одним из тех,  кто жил на уступе.  Однако
уступ оказался пуст, от красной штуки не осталось и следа, и так как в эту
ночь он был голоден,  то долго там не мешкал,  а поспешил дальше на поиски
олененка.  О коричневых зверьках он забыл. Энду нашел олененка, но рядом с
ним  паслась его  мать,  и  она  отчаянно защищала детеныша.  Ему пришлось
оставить олененка,  но  лань была так  разъярена,  что продолжала драться,
пока наконец Энду не  ударил ее  лапой по  носу и  не  убил.  Мяса в  ней,
правда,  было больше,  но  зато оно  не  отличалось нежностью.  Медведица,
которая шла за ним следом,  тоже получила свою долю.  На другой день,  как
это ни  странно,  сверху на  него упал в  точности такой же белый камень и
разбился вдребезги таким же образом, как и предыдущий.
     Однако третий,  свалившийся на  следующий вечер,  попал  в  цель;  он
ударил по  толстому черепу Энду с  такой силой,  что по ущелью прокатилось
эхо,  а осколки брызнули во все стороны.  Медведица вышла за ним следом, с
любопытством повела носом и тут увидела,  что Энду лежит как-то странно, а
голова у  него мокрая и бесформенная.  Медведица была молодая,  неопытная,
поэтому,  пофыркав и  несколько раз его лизнув,  она решила оставить его в
покое,  пока у него не пройдет это непонятное настроение, и отправилась на
охоту одна.
     Она  искала детеныша той  лани,  которую они  убили два дня назад,  и
нашла  его.  Но  ей  показалось скучно охотиться одной  без  Энду,  и  она
повернула к дому еще до того,  как начало светать.  Небо, покрытое тучами,
хмурилось,  черные деревья в  глубине ущелья казались незнакомыми,  и в ее
медвежьем мозгу зашевелилось смутное предчувствие беды. Она громко позвала
Энду по имени. Отозвалось ей только эхо.
     Подходя к  пещерам,  она заметила в полумраке двух шакалов и услышала
затихающий топот;  вслед за тем раздался вой гиены,  и несколько неуклюжих
теней  тяжело побежали вверх  по  склону,  а  затем  ос