Герберт УЭЛЛС

                         ЭТО БЫЛО В КАМЕННОМ ВЕКЕ

                                 Повесть

                          Перевод с английского
                               Г. Островской



                                 ГЛАВА I

                              Уг-Ломи и Айя

     Случилось  это   в   доисторические  времена,   не   сохранившиеся  в
человеческой памяти,  во времена, когда можно было, не замочив ног, пройти
из  Франции (как мы  теперь ее  называем) в  Англию и  когда широкая Темза
лениво несла свои  воды меж  топких берегов навстречу отцу своему,  Рейну,
пересекавшему  обширную  равнину,  которая  ныне  находится  под  водой  и
известна  нам  как  Северное море.  В  те  далекие  времена  низменности у
подножия меловых холмов Южной Англии еще не существовало,  а на юге Сэррея
тянулась гряда  поросших елью  гор,  чьи  вершины большую часть года  были
покрыты снегом.  Остатки этих  вершин сохранились и  по  сей  день  -  это
Лейс-Хилл,  Питч-Хилл и Хайндхед.  На нижних склонах за поясом лугов,  где
паслись дикие  лошади,  росли  тисы,  каштаны и  вязы,  и  в  темных чащах
скрывались серые медведи и гиены,  а по ветвям карабкались серые обезьяны.
У  подножия этой гряды,  среди лесов,  болот и лугов на берегах реки Уэй и
разыгралась  та  маленькая  драма,   о  которой  я  собираюсь  рассказать.
Пятьдесят тысяч лет  прошло с  тех  пор,  пятьдесят тысяч,  если  подсчеты
геологов правильны.
     В те далекие дни,  как и сейчас, весна вселяла радость во все живое и
заставляла кровь быстрей струиться в жилах. По голубому небу плыли громады
белых  облаков,   веял  теплый  юго-западный  ветер,  мягко  лаская  лицо.
Взад-вперед носились вернувшиеся с  юга ласточки.  Берега реки были усеяны
лютиками,  на болотистых местах,  всюду,  где опустив свои мечи, отступали
полчища осоки,  сверкали звездочки сердечника и  горел алтей,  а  в  реке,
неуклюже  барахтаясь,  играли  откочевывающие к  северу  лоснящиеся черные
чудовища -  бегемоты,  сами не зная, чему радуясь, охваченные только одним
желанием - взбаламутить до дна всю реку.
     Выше по течению,  неподалеку от бегемотов, в воде плескались какие-то
коричневые зверята.  Между ними и бегемотами не было соперничества, они не
боялись друг друга,  не питали друг к другу вражды. Когда, с треском ломая
тростник,  появились эти  громадины и  разбили зеркало реки на  серебряные
осколки,  маленькие  создания  закричали и  замахали  руками  от  радости:
значит, пришла весна.
     - Болу, - кричали они. - Байя, Болу!
     Это  были  человеческие  детеныши  -   над  холмом  у  излучины  реки
поднимались дымки становища.  Эти малыши походили на  бесенят -  спутанная
грива волос,  приплюснутые носы,  озорные глаза.  Их  тела покрывал легкий
пушок (как это и  теперь бывает у  детей).  Бедра у  них были узкие и руки
длинные,  лишенные мочек уши заострялись кверху, что изредка встречается и
теперь.  Совершенно голые коричневые цыганята, подвижные, как обезьянки, и
такие же болтливые, хотя им и не всегда хватало слов.
     Гребень  холма   скрывал  становище  их   племени  от   барахтающихся
бегемотов.  Оно  представляло собой вытоптанную площадку среди сухих бурых
листьев чистоцвета, сквозь которые пробивалась свежая поросль папоротника,
раскрывавшего клейкие  листочки навстречу теплу  и  свету.  Посредине тлел
костер -  груда  углей под  серым пеплом,  куда  время от  времени старухи
подбрасывали сухие  листья.  Мужчины почти  все  спали -  спали они  сидя,
уткнув головы в  колени.  В  это утро они принесли хорошую добычу -  убили
оленя,  затравленного дикими собаками,  и  мяса хватило на  всех,  так что
ссориться не  пришлось;  некоторые из  женщин до  сих  пор  глодали кости,
валявшиеся повсюду. Другие собирали и сносили в кучу листья и ветки, чтобы
Брат Огонь,  когда снова спустится ночь, мог снова стать высоким и сильным
и отгонять от них диких зверей.  А две женщины перебирали кремни,  которые
набрали у речной излучины, где играли дети.
     Все эти бронзовые дикари были голыми,  но  на некоторых были пояса из
змеиной кожи или невыделанных звериных шкур,  и  с них свешивались кожаные
мешочки  (не  сшитые,  а  содранные целиком с  лап  животных),  в  которых
хранились грубо обтесанные кремни -  их главное оружие и орудие труда.  На
шее одной из женщин,  подруги Айи-Хитреца, висело удивительное ожерелье из
окаменелостей,  которое  до  нее  уже  служило  украшением  многих.  Возле
некоторых из спящих мужчин лежали большие лосиные рога с остро отточенными
концами и длинные палки,  заостренные при помощи кремня.  Только оружие да
тлеющий костер и показывали,  что это люди,  а не стая диких зверей, каких
было много кругом.
     Но Айя-Хитрец не спал,  он сидел,  держа в руке кость,  и старательно
скоблил ее  кремнем,  чего не  стало бы  делать ни  одно животное.  Он был
старше всех мужчин племени, бородатый, с заросшим лицом, нависшими бровями
и  выдвинутой вперед  челюстью;  жилистые руки  и  грудь  покрывала густая
черная шерсть. Благодаря своей силе и хитрости он управлял племенем, и его
доля добычи всегда была самой большой и самой лучшей.
     Эвдена  пряталась в  ольховнике,  потому что  боялась Айи.  Она  была
совсем молоденькая,  с  блестящими глазами и  приятной улыбкой.  Когда все
ели, Айя дал ей кусок печени - редкое угощение для девушки, так как печень
предназначалась для  мужчин.  А  когда она взяла лакомый кусок,  женщина с
ожерельем посмотрела на  нее злыми глазами,  а  из горла Уг-Ломи вырвалось
неясное ворчание.  Тогда Айя вперил в него долгий,  пристальный взгляд,  и
Уг-Ломи опустил голову. Потом Айя взглянул на нее. Она испугалась, и, пока
все  еще  ели  и  Айя  был  занят тем,  что высасывал мозг из  кости,  она
незаметно ускользнула.  Поев, Айя некоторое время бродил вокруг становища,
- наверное,  разыскивал ее.  И  вот теперь она лежала,  припав к земле,  в
зарослях ольхи и  ломала голову,  зачем это  Айя скоблит кость кремнем.  А
Уг-Ломи нигде не было видно.
     Вскоре над ее головой запрыгала белка,  и она замерла,  так что белка
заметила ее,  только когда  оказалась от  нее  всего  в  нескольких шагах.
Зверек тотчас же стремительно взлетел вверх по стволу и принялся болтать и
браниться.
     - Что  ты  делаешь здесь,  -  спрашивала белка,  -  вдали  от  других
двуногих зверей?
     - Не  шуми,  -  сказала Эвдена,  но  белка только стала браниться еще
громче.
     Тогда Эвдена принялась отламывать черные ольховые шишечки и  кидать в
нее.
     Белка увертывалась и дразнила ее, и, забыв обо всем, девушка вскочила
на  ноги,  чтобы лучше прицелиться,  и  тут  только увидела,  что с  холма
спускается   Айя.    Он   заметил,   как   мелькнула   в   кустарнике   ее
светло-золотистая рука - у него были очень зоркие глаза.
     При виде Айи Эвдена забыла про белку и  со  всех ног пустилась бежать
через ольховник и заросли тростника. Она не разбирала дороги, думая лишь о
том,  как бы  скрыться от  Айи.  Увязая по  колено,  она перебралась через
болотце и увидела впереди склон, поросший папоротником, все более стройным
и  зеленым по  мере того,  как он  уходил в  тень молодых каштанов.  Через
мгновение она  уже  была там -  быстрые ноги легко несли ее  вперед!  -  и
бежала все дальше и  дальше,  пока не оказалась в  старом лесу с огромными
деревьями.  Там,  куда проникал солнечный свет,  стволы их  оплетали лианы
толщиной в молодое деревцо и ветви плюща,  крепкие и тугие. Она бежала все
дальше,   петляя,   чтобы  запутать  след,  и  наконец  легла  в  поросшей
папоротником   ложбинке,   на   границе   непроходимой   чащи,   и   стала
прислушиваться, а кровь стучала у нее в ушах.
     Вот она услыхала, как далеко-далеко прошелестели в сухих листьях шаги
и замерли,  и снова наступила тишина,  только комары звенели над головой -
дело шло к  вечеру -  да  неустанно шептались листья.  Она усмехнулась при
мысли,  что хитрый Айя ее не заметил.  Страха она не чувствовала. Играя со
своими сверстниками,  она иногда убегала в лес, хотя ни разу не забиралась
так далеко. Приятно было оказаться одной, скрытой ото всех.
     Она  долго  лежала,   радуясь,  что  ей  удалось  ускользнуть,  затем
привстала и прислушалась.
     Она  услышала быстрый топот,  все  громче и  ближе,  и  вот  она  уже
различает хрюканье и треск веток. Это было стадо проворных и злобных диких
свиней.  Она  вскочила,  потому что  кабан  при  встрече бьет  клыками без
предупреждения,  и помчалась от них через лес.  Но топот становился ближе;
значит,  свиньи не переходили с  места на место в  поисках пищи,  а быстро
бежали вперед,  иначе они бы ее не нагнали,  и, ухватившись за сук, Эвдена
подтянулась на руках и взобралась по стволу с проворством обезьяны.  Когда
она  взглянула на  землю,  там уже мелькали тощие щетинистые спины свиней.
Она  знала,  что  их  короткое резкое  хрюканье означает страх.  Чего  они
испугались?  Человека?  Нет,  они  не  стали  бы  так  поспешно убегать от
человека!
     А затем -  так внезапно,  что она невольно крепче схватилась за сук -
из кустарника выскочил молодой олень и  пронесся вслед за дикими свиньями.
Еще какой-то зверь промелькнул внизу - низкий, серый с длинным телом, - но
какой,  она  не  успела разглядеть,  так  как  он  появился всего на  одно
мгновение в просвете между листьями.
     Затем все стихло.
     Она  продолжала  ждать,   словно  приросшая  к  дереву,   за  которое
цеплялась, напряженно всматриваясь вниз.
     И вот вдалеке между деревьями на миг показался и сразу скрылся, снова
мелькнул в высоком папоротнике и опять пропал из виду человек.  По светлым
волосам она узнала Уг-Ломи -  его лицо пересекала красная полоса. При виде
его  безумного бега и  багровой метки на  лице Эвдене стало как-то  не  по
себе.  А  затем ближе к  ней,  с трудом переводя дыхание,  тяжело пробежал
другой человек.  Сначала она не разглядела,  кто это, но потом узнала Айю,
хотя сверху его фигура казалась приплюснутой.  Выпучив глаза,  он большими
прыжками несся вперед.  Нет, он не гнался за Уг-Ломи. Его лицо было совсем
белым. Айя, охваченный страхом! Он пробежал мимо, но она еще слышала топот
его ног, когда вдогонку за ним мягкими, мерными скачками промчалось что-то
большое, покрытое серым мехом.
     Эвдена вдруг вся  оцепенела и  перестала дышать.  Руки  ее  судорожно
сжали сук, в глазах отразился смертельный испуг.
     Она никогда раньше не видела этого зверя,  она и сейчас не разглядела
его  как  следует,  но  сразу поняла,  что  это Ужас Темного Леса.  О  нем
слагались легенды,  его  именем дети пугали друг друга и  сами в  испуге с
визгом бежали к становищу. Человек еще ни разу не убил никого из его рода.
Даже  сам  могучий мамонт  опасался его  гнева.  Это  был  серый  медведь,
властелин мира в те далекие времена.
     На бегу он, не переставая, сварливо рычал:
     - Люди у  самой моей берлоги.  Драка и  кровь.  У  самого входа в мою
берлогу. Люди, люди, люди! Драка и кровь!
     Ибо он был властелином лесов и пещер.
     Еще долго после того,  как он пробежал,  Эвдена, окаменев, продолжала
глядеть  вниз  сквозь  ветви  расширенными от  страха  глазами.  В  полном
оцепенении  она  инстинктивно продолжала  цепляться  за  дерево  руками  и
ногами.  Прошло  довольно много  времени,  прежде  чем  она  снова  обрела
способность думать, но и тогда она ясно осознала только одно: Ужас Темного
Леса бродит между ней и становищем и спуститься вниз невозможно.
     Когда страх ее чуть поулегся,  она вскарабкалась повыше и  устроилась
поудобнее в развилке большого сука.  Вокруг нее смыкались деревья,  и Брат
Огонь ей не был виден:  ведь днем он черный.  Зашевелились птицы, и мелкие
твари, попрятавшиеся от страха перед ней, выбрались из своих убежищ.
     Время шло, и вскоре верхушки деревьев запылали в лучах заката. Высоко
над головой грачи,  более мудрые,  чем люди, с карканьем пролетели к своим
становищам на  вязах.  Все  предметы казались сверху потемневшими и  резко
очерченными.  Эвдена решила вернуться в становище и начала спускаться,  но
тут страх перед Ужасом Темного Леса вновь овладел ею. Пока она колебалась,
по лесу разнесся жалобный крик кролика, и она осталась на дереве.
     Сумерки сгустились,  и в глубине леса началось движение. Эвдена снова
поднялась повыше,  чтобы быть ближе к свету. Внизу под ней из своих убежищ
вышли тени и стали бродить вокруг.  Синева неба быстро темнела.  Наступило
зловещее затишье, а затем начали шептаться листья.
     Эвдену пробрала дрожь, и она вспомнила о Брате Огне.
     Теперь тени  стали собираться на  деревьях;  они  сидели на  ветвях и
подстерегали ее.  Ветки и  листья превратились в  грозные темные существа,
готовые наброситься на нее,  если только она шевельнется.  Вдруг из мрака,
бесшумно махая  крыльями,  возникла белая сова.  Становилось все  темнее и
темнее, и наконец ветки и листья стали совсем черными, а земля потонула во
тьме.
     Эвдена провела на дереве всю ночь - целую вечность  -  и,  не  смыкая
глаз,  чутко прислушивалась к тому,  что делается внизу,  в темноте, боясь
пошевельнуться,  чтобы ее не заметил какой-нибудь крадущийся мимо зверь. В
те  времена  человек никогда не оставался в темноте один,  если не считать
таких редких случаев,  как этот. Поколение за поколением он учился бояться
мрака,  а теперь нам, его бедным потомкам, приходится с мучительным трудом
отучаться от этого страха.  Эвдена,  по годам женщина,  сердцем  была  как
дитя.  Она сидела так тихо,  бедная маленькая зверушка, как заяц, которого
вот-вот вспугнут собаки.
     На небе высыпали звезды и смотрели на нее,  только это ее чуть-чуть и
успокаивало.  Она подумала,  что вон та яркая звездочка немного похожа  на
Уг-Ломи.  Затем ей представилось, что это и на самом деле Уг-Ломи. А рядом
с ним,  красная и тусклая,  - это Айя,  и за ночь Уг-Ломи убежал  от  него
вверх по небу.
     Эвдена  попыталась  разглядеть  брата  людей  -   Огонь,   охраняющий
становище от  диких зверей,  но  его  не  было видно.  Она  услышала,  как
далеко-далеко затрубили мамонты,  спускаясь к водопою,  а один раз,  мыча,
как теленок,  мимо пробежал,  тяжело топая,  кто-то огромный,  но кто,  ей
разглядеть не удалось. По голосу она решила, что это Яаа, носорог, который
дерется носом,  ходит  всегда в  одиночку и  без  всякой причины впадает в
ярость.
     Наконец маленькие звезды начали исчезать,  за ними и большие. Вот так
и  все  живое  скрывалось при  появлении Ужаса.  Скоро должно было  взойти
солнце -  такой же властелин небес,  как медведь -  властелин леса. Эвдена
попробовала представить себе,  что случилось бы,  если бы  какая-нибудь из
звезд дождалась его. Но тут небо побледнело и занялась заря.
     Когда  стало  совсем светло,  страх Эвдены перед тем,  что  таилось в
лесу,  прошел,  и  она  отважилась спуститься на  землю.  Руки  и  ноги ее
занемели, но не так, как (при вашем воспитании) занемели бы у вас, дорогая
читательница,  и,  поскольку она  не  была  приучена есть по  меньшей мере
каждые три часа,  а наоборот,  ей приходилось иногда по три дня обходиться
без пищи,  голод ее не слишком мучил.  Она осторожно соскользнула с дерева
и,  крадучись,  стала пробираться по  лесу,  но  стоило прыгнуть белке или
оленю промчаться мимо, как ужас перед медведем леденил кровь в ее жилах.
     Она  хотела  только одного -  найти  своих.  Одиночества она  боялась
теперь больше,  чем  Айи-Хитреца.  Однако накануне она  бежала куда  глаза
глядят и  теперь не знала,  в  какой стороне становище и  нужно ли идти по
направлению к  солнцу или от него.  Время от времени она останавливалась и
прислушивалась,  и  наконец до нее донеслось слабое,  мерное позвякивание.
Хотя  утро  стояло тихое,  звук был  еще  слышен,  и  ей  стало ясно,  что
раздается он где-то далеко. Но она знала: это человек затачивает кремень.
     Скоро деревья начали редеть, потом путь ей преградила густая крапива.
Эвдена обошла ее и увидела знакомое ей упавшее дерево,  вокруг которого  с
гудением носились пчелы.  Еще несколько шагов, и вдалеке показался холм, и
река у его подножия,  и дети,  и бегемоты - все,  как вчера,  -  и  тонкая
струйка  дыма,  колеблющаяся  под утренним ветерком.  Вдали у реки темнели
заросли ольхи,  где она пряталась накануне.  При виде их ее вновь  охватил
страх перед Айей,  и,  нырнув в густой папоротник,  откуда тотчас выскочил
кролик, она притаилась там, чтобы посмотреть, что делается в становище.
     Мужчин не было видно,  только Вау,  как всегда,  изготовлял что-то из
кремня,  и  это ее  успокоило.  Они,  без сомнения,  ушли на  поиски пищи.
Некоторые женщины бродили по отмели у подножия холма,  ища мидий, улиток и
раков,  и,  увидев, чем они занимаются, Эвдена почувствовала, что голодна.
Она  поднялась и  побежала к  ним через папоротник.  Но,  сделав несколько
шагов,  услышала, что кто-то тихо зовет ее. Она остановилась. За ее спиной
послышался  шорох,   и,  обернувшись,  она  увидела,  что  из  папоротника
поднимается Уг-Ломи.  На  лице  его  засохли полосы грязи и  крови,  глаза
свирепо сверкали,  а  в  руке он  держал белый камень Айи,  белый Огненный
камень, к которому никто, кроме Айи, не смел прикасаться. Одним прыжком он
очутился возле Эвдены и  схватил ее за плечо.  Он повернул ее и  толкнул к
лесу.
     - Айя, - шепнул он и махнул рукой.
     Она услышала крик и, оглянувшись, увидела, что женщины, выпрямившись,
смотрят на них,  а две уже выходят на берег.  Затем где-то ближе раздались
громкие вопли,  и бородатая старуха,  стерегущая Огонь на холме,  замахала
руками, и Вау, который до того сидел и обтачивал кремень, вскочил на ноги.
Даже маленькие дети с криком спешили к ним.
     - Бежим, - сказал Уг-Ломи и потянул ее за руку.
     Она все еще не понимала.
     - Айя сказал мне слово смерти! - крикнул Уг-Ломи, и она оглянулась на
приближавшуюся к ним изогнутую цепь вопящих людей и поняла.
     Вау,  все  женщины  и  дети,  визжа  и  воя,  подходили все  ближе  -
нестройная  толпа  коричневых фигур  с  всклокоченными волосами.  С  холма
поспешно спускались двое юношей.  Справа в  зарослях папоротника показался
мужчина,  отрезая им путь к  лесу.  Уг-Ломи отпустил плечо Эвдены,  и  они
побежали бок о бок, перепрыгивая через папоротники. Зная, как быстро умеют
бегать   они   с   Уг-Ломи,   Эвдена  громко  засмеялась,   подумав,   что
преследователи ни  за  что не догонят их.  Ведь у  них были для тех времен
необычно длинные и стройные ноги.
     Вскоре поляна осталась позади,  и  Эвдена с  Уг-Ломи бежали уже среди
каштанов.  Они не испытывали страха перед лесом, потому что были вдвоем, и
замедлили бег,  и  так  уж  не  очень  быстрый.  Вдруг  Эвдена закричала и
показала  на  что-то;  Уг-Ломи  увидел  мелькающих между  стволами мужчин,
бегущих ему наперерез.  Эвдена уже бросилась бежать в сторону.  Он кинулся
следом за ней, и тут к ним из-за деревьев донеслось яростное рычание Айи.
     Тогда в их сердца закрался страх, но не тот, что вызывает оцепенение,
а  тот,  что делает движения человека стремительными и бесшумными.  Погоня
приближалась к  ним с  двух сторон.  Они оказались как бы зажатыми в угол.
Справа,  ближе  к  ним,  тяжелой  поступью быстро  приближались мужчины  -
впереди бородатый Айя,  с лосиным рогом в руке;  слева,  рассыпавшись, как
пригоршня зерна по полю -  желтые пятна на зелени папоротника и  травы,  -
бежали Вау,  и  женщины,  и даже маленькие дети,  игравшие на отмели.  Обе
группы  преследователей уже  настигали беглецов.  Они  бросились вперед  -
Эвдена, за ней Уг-Ломи.
     Они знали,  что пощады им  не  будет.  Для людей тех давних времен не
было  охоты приятней,  чем  охота на  человека.  Едва ими  овладевал азарт
погони,  еще непрочные ростки человечности исчезали без следа. А к тому же
Айя  ночью отметил Уг-Ломи словом смерти.  Уг-Ломи был  добычей этого дня,
предназначенной на растерзание.
     Они  бежали  прямо  в