, что ему присылает супруга  помощника  его
преподобия, и снимать шляпу перед кем ни приведись, и оставлять кроликов и
птицу тем, кто  почище,  -  всех  их  выживают  из  деревни,  как  отпетых
негодяев. А еще говорят о патриотизме! Об улучшении расы! Да ведь остаются
такие, что их и с черномазыми не поставишь  рядом,  косоглазым-то  на  них
тошно смотреть...
   - Но мне не все понятно, - сказал Ангел, - я не услежу за вашей мыслью.
   Бродячий  Философ  попробовал  объясниться  проще  и  рассказал  Ангелу
незамысловатую историю о сэре Джоне Готче и судомойке. Едва ли есть  нужда
ее пересказывать. Вы и так, наверно, догадались, что Ангела она оставила в
том же недоумении. В ней полно было слов, которых он  не  понимал,  потому
что единственным средством передачи эмоций, каким располагал Философ, была
богохульная ругань. Но хотя они говорили на несходных языках,  он  все  же
сумел  в  какой-то  мере  передать  Ангелу  свое  убеждение  (возможно,  и
необоснованное), что жизнь несправедлива и жестока и что сэр Джон Готч  до
крайности мерзок.
   Он ушел, и последнее, что видел Ангел, была  его  пыльно-черная  спина,
удалявшаяся в сторону Айпинг-Хенгера. В поле у  дороги  взлетел  фазан,  и
Философ-бродяга тут же поднял камень и метнул  в  птицу,  которая  жалобно
заклохтала под злым и метким ударом. Затем он скрылся за углом.



ТОЧКА ЗРЕНИЯ МИССИС ДЖЕХОРЕМ

   - Я проходила мимо церковного дома и слышала, как там кто-то  играл  на
скрипке, - сказала миссис Джехорем, принимая из рук миссис  Мендхем  чашку
чая.
   - Викарий играет, - сказала миссис Мендхем. -  Я  говорила  об  этом  с
Джорджем, но впустую. Не думаю, чтобы для священника было допустимо  такое
занятие. Это принято только у иностранцев. Однако с ним...
   - Знаю, дорогая, - перебила миссис Джехорем. -  Но  Викария  я  слышала
однажды на школьном празднике. Едва  ли  это  был  Викарий.  Играли  очень
недурно, местами даже, знаете,  с  большим  искусством.  И  что-то  совсем
новое. Я сегодня утром рассказала это нашей милой леди  Хаммергеллоу.  Мне
пришел на ум...
   - Тот сумасшедший? Очень возможно. Эти  полоумные...  Ах,  милочка,  я,
верно, никогда не забуду ту ужасную встречу! Вчерашнюю.
   - Я тоже.
   - Мои бедные девочки! Они были так смущены, что не в силах вымолвить об
этом ни единого слова. Я рассказывала леди Хаммер...
   - Еще бы. Они же воспитанные девицы. Это было ужасно, милочка моя.  Для
них.
   - А теперь, моя дорогая, скажите мне откровенно: вы и вправду поверили,
что эта тварь - мужчина?
   - Вы не слышали его игру.
   - А я все-таки подозреваю, я даже почти  уверена,  Джесси...  -  Миссис
Мендхем наклонилась вперед, как бы желая перейти на шепот.
   Миссис Джехорем потянулась за печеньем.
   - Но то, что я слышала сегодня утром... Я уверена, ни одна  женщина  на
свете так не сыграет!
   - Конечно, раз вы это утверждаете, то и спору  нет,  -  сказала  миссис
Мендхем.
   Миссис Джехорем считалась в Сиддермортоне непререкаемым авторитетом  во
всех  вопросах  живописи,  музыки  и  литературы.  Ее  покойный  муж   был
малоизвестным поэтом.
   Затем строгим тоном судьи миссис Мендхем добавила:
   - И все же...
   - Знаете, - сказала миссис Джехорем, - я  почти  что  склонна  поверить
рассказу нашего дорогого Викария.
   - Ах, Джесси, вы слишком добры, - сказала миссис Мендхем.
   - Нет, на самом деле, я не думаю, чтобы Викарий мог вчера, еще с  утра,
спрятать кого-то в  своем  доме.  Уж  мы,  поверьте,  узнали  бы...  Я  не
представляю себе, как могла бы чужая кошка пробежать в  четырех  милях  от
Сиддертона, и чтобы  мы  об  этом  не  услышали.  Здесь  народ  так  любит
посудачить...
   - Я Викарию никогда не доверяла, - сказала  миссис  Мендхем.  -  Я  его
знаю.
   - Да. Но его рассказ вполне правдоподобен. Если бы  этот  мистер  Ангел
был неким очень талантливым и эксцентричным...
   - Да, нужно быть уж очень эксцентричным, чтобы одеваться так,  как  он.
Всему должны быть границы, дорогая.
   - А шотландцы в юбках до колен? - сказала миссис Джехорем.
   - Они хороши у себя в горах...
   Миссис Джехорем остановила глаза  на  черном  пятне,  которое  медленно
ползло по желто-зеленому квадрату на склоне холма.
   - Вот он идет, - сказала, поднявшись, миссис Джехорем, - прямо по полю.
Уверена, что он. Я различаю горб. Если только это не человек с мешком. Ах,
боже мой, Минни, тут же есть бинокль! Так удобно  -  можно  подсматривать,
что творится у Викария!.. Да, мужчина. Несомненно,  мужчина.  Но  какое  у
него нежное лицо!
   Она с истинным альтруизмом передала бинокль хозяйке дома. Минуту царила
шелестящая тишина.
   - Сейчас, - заметила миссис Мендхем, - он одет вполне благопристойно.
   - Вполне, - сказала миссис Джехорем.
   Молчание.
   - Он как будто рассержен.
   - И сюртук в пыли.
   - Походка довольно твердая, - сказала миссис Мендхем, - а то  можно  бы
подумать... В такую жару...
   Опять молчание.
   - Понимаете, милочка, - сказала миссис Джехорем, опуская лорнет,  -  я,
собственно, вот что имела в виду: он, возможно, какая-нибудь знаменитость,
скрывающаяся под причудливым нарядом.
   - Если можно назвать нарядом то, что граничит с наготой.
   - Спору нет, это было эксцентрично. Но мне приходилось видеть маленьких
детей в таких же распашонках, какая была  на  нем.  Люди  искусства  часто
позволяют себе разные причуды в одежде и поведении.  Гений  может  украсть
лошадь там, где какой-нибудь счетовод не  посмеет  заглянуть  через  чужой
забор. Очень может быть, что он знаменитость  и  подсмеивается  над  нашей
сельской простотой. И право же, его костюм был  не  так  уж  неприличен  -
приличней, чем велосипедный костюм на  этих  Новых  женщинах.  Я  на  днях
видела такой в каком-то  иллюстрированном  журнале  -  кажется,  в  "Новом
Бюджете", - знаете, милочка, ну просто трико! Нет, я склоняюсь к  гипотезе
о гении. Особенно после его игры. Я уверена, что он оригинал. И, вероятно,
презабавный.  Знаете,  я  буду  просить  Викария,  чтобы  он  меня  с  ним
познакомил.
   - Моя дорогая! - вскричала миссис Мендхем.
   - Непременно, - сказала миссис Джехорем.
   - Боюсь, вы слишком опрометчивы,  -  предостерегла  миссис  Мендхем.  -
Гении и все такое - это хорошо в Лондоне. А не здесь, в церковном доме.
   - Мы же собираемся просвещать народ. Я люблю  оригинальность.  Так  или
иначе, я хочу посмотреть на него вблизи.
   - Будьте осторожны, чтобы вам не увидеть больше, чем следует, - сказала
миссис Мендхем. - Я слышала, моды сильно  изменились.  Как  я  понимаю,  в
высшем свете решили, что гениев больше не следует поощрять.  Эти  недавние
скандалы...
   - Только в литературе, милочка, смею вас уверить. А в музыке...
   - Говорите что угодно, милочка моя, -  сказала  миссис  Мендхем,  вдруг
свернув на другое, - вы меня не убедите, что костюм этого субъекта не  был
до крайности откровенен и непристоен.



САМОЕ ОБЫЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

   Ангел задумчиво шел полем вдоль  живой  изгороди,  направляясь  к  дому
Викария. Лучи заходящего солнца сияли на его  плечах,  и  тронули  золотом
дом, и горели огнем во всех окнах.  У  ворот,  залитая  солнечным  светом,
стояла маленькая Делия, служанка. Она стояла и глядела на него,  приставив
щитком ладонь к глазам. Ангелу вдруг пришло на  ум,  что  хоть  она  здесь
красива и не только красива - она живая и теплая.
   Девушка открыла перед  ним  калитку,  а  сама  посторонилась.  Она  его
жалела, потому что ее старшая сестра была калекой. Он поклонился  ей,  как
поклонился бы всякой другой женщине, и одну секунду глядел ей в лицо.  Она
ответила взглядом на взгляд, и у нее екнуло в  груди.  Ангел  нерешительно
подошел.
   - У вас  очень  красивые  глаза,  -  сказал  он  спокойно,  с  оттенком
удивления.
   - О, что вы, сэр! - сказала она и отпрянула.
   Удивление на лице Ангела перешло в растерянность. Он  пошел  дальше  по
дорожке между клумбами  Викария,  а  она  все  стояла,  придерживая  рукой
калитку, и неотрывно смотрела ему вслед. Под  увитой  розами  верандой  он
оглянулся и посмотрел на нее.
   Еще секунду она тоже смотрела на  него,  потом  как-то  неловко  повела
плечом, повернулась к нему спиной, захлопнув при этом калитку, и стала как
будто смотреть вниз на долину, туда, где высилась колокольня.



ОСНОВА ОСНОВ ВСЕГО СУЩЕГО

   За обедом Ангел рассказал Викарию обо всем, что его  наиболее  поразило
из приключившегося с ним в тот день.
   - Что странно в людях, - заметил Ангел, - это ваша готовность, чуть  ли
не наслаждение, с каким вы причиняете боль. Те мальчики, когда  они  утром
швырялись в меня...
   - ...Казалось, делали это с радостью? - подсказал Викарий. - Знаю.
   - А ведь они не любят боль, - сказал Ангел.
   - Да, - подтвердил Викарий. - Не любят, если больно им самим.
   - А еще, - сказал Ангел, - я видел красивые растения, у которых  листья
растут остриями - два сюда и два туда, а когда я погладил один листок,  он
у меня вызвал очень неприятное ощущение.
   - Жгучая крапива! - догадался Викарий.
   - Это был новый вид боли. А другое растение, с головкой, как  маленькая
корона, и богато украшенное листьями, кололось и жалило...
   - Чертополох, наверно.
   - И у вас в саду есть красивые растения с нежным запахом...
   - Шиповник, - сказал Викарий. - Как же, помню.
   - И тот алый цветок, что выскочил из коробки...
   - Из коробки? - удивился Викарий.
   - Этой ночью, - напомнил Ангел. - Он еще полез на занавески... Огонь!
   - А!.. Спички и свеча! Да, - сказал Викарий.
   - Потом животные. Собака сегодня вела  себя  очень  нехорошо...  И  эти
мальчики, и вообще, как люди разговаривают... Каждый будто рвется или,  во
всяком случае, хочет доставить боль. Каждый будто о том и хлопочет, как бы
причинить другому боль.
   - Или как бы самому избежать ее, - сказал Викарий,  отодвинув  от  себя
тарелку. - Да, конечно. Везде идет драка. Весь наш живой  мир  -  сплошное
поле битвы, весь мир! Нас подстегивает боль. Да. Это лежит на поверхности!
Ангел это разглядел в один день.
   - Но почему же все хотят - все хочет - делать больно? - спросил Ангел.
   - В Ангельской Стране это не так? - спросил Викарий.
   - Не так, - сказал Ангел. - Почему же здесь это так?
   Викарий медленно вытер салфеткой рот.
   - Да, здесь оно так, - сказал он. - Боль, - заговорил он еще медленней,
- есть основа основ нашей жизни. Знаете, - продолжал он, немного помолчав,
- я, пожалуй, просто не мог бы представить себе... мир без боли...  И  все
же, когда вы утром играли на скрипке!.. А наш мир, он  другой.  Он  полная
противоположность вашему, Ангельскому  миру.  Многие  люди,  превосходные,
благочестивые люди, видя всюду боль, настолько подпали  под  ее  действие,
что стали думать, будто после смерти большинству из нас  будет  еще  хуже,
чем здесь. Мне такой взгляд представляется  излишней  крайностью.  Но  это
вопрос глубокий. Его обсуждать, пожалуй, не в наших возможностях.
   И Викарий, совершенно  непоследовательно,  пустился  читать  экспромтом
лекцию о "Необходимости" - о том, что вещи таковы, потому что они  таковы,
и что каждому приходится делать то и это.
   - Даже наша пища... - сказал Викарий.
   - Пища? - сказал Ангел. - А что?
   - Ее не получишь, не причинив боли, - сказал Викарий.
   У Ангела так побелело лицо, что Викарий сразу осекся. А он уже собрался
было дать гостю краткое разъяснение о том, чем  был  и  через  что  прошел
бараний окорок. Минуту оба молчали.
   - Кстати, - вдруг вспомнил Ангел. - Вас  тоже  напичкали?  Как  простой
народ?



АНГЕЛ ДЕБЮТИРУЕТ

   Если леди Хаммергеллоу примет какое-либо решение, все так и пойдет, как
она решила. И хотя Викарий судорожно противился, она провела задуманное  в
жизнь. Не прошло и недели, как в Сиддермортон-Хаус явились к ней на  прием
избранные ценители и Ангел со  своею  скрипкой.  "Талант,  открытый  нашим
Викарием!"   -   говорила   она   и   таким   образом   с    замечательной
предусмотрительностью перекладывала на плечи Викария  всю  ответственность
за возможный провал. "Милый Викарий уверяет..." - говорила она.  И  дальше
следовал  восторженный  отзыв  о  том,  как  превосходно   Ангел   владеет
инструментом. Но ей и самой полюбилась ее идея: она всегда втайне  лелеяла
мечту предстать покровительницей безвестного  гения.  До  сих  пор,  когда
доходило до проверки, обнаруживалось, что гений - вовсе и не гений.
   - Ему это так подойдет, - сказала она. -  У  него  и  так  уже  длинные
волосы, да еще при ярком своем румянце он будет на эстраде так хорош -  ну
просто красив. И одежда Викария сидит на нем  так  дурно,  что  он  уже  и
сейчас  очень  походит  на  модного  пианиста.  А  история  его  рождения,
рассказываемая, конечно, не вслух, а шепотом, будет тоже к  его  выгоде...
Понятно, не здесь, а когда он переедет в Лондон.
   Викарий с приближением срока испытывал страшнейшие муки. Он убивал  час
за часом, стараясь разъяснить Ангелу создавшееся положение; час за часом -
стараясь представить себе, что подумают люди; но  всего  тяжелее  были  те
часы, когда он старался предугадать, как поведет себя Ангел.  До  сих  пор
Ангел если играл, то только для собственного удовольствия.  Викарий  то  и
дело пугал своего гостя, обрушиваясь на него с каким-нибудь новым правилом
этикета, всплывшим в его памяти. Например, так: "Очень важно, знаете, куда
положить шляпу. Не кладите ее на стул ни в коем случае! Держите  в  руках,
пока, знаете, не подадут чай, а тогда... дайте подумать... тогда  положите
ее, знаете, куда-нибудь". Путешествие  до  Сиддермортон-Хауса  совершилось
без злоключений, но при входе  в  гостиную  Викария  бросило  в  озноб  от
страшного предчувствия. Он забыл объяснить церемонию представления  гостя.
Было видно, что Ангел в своем простодушии находил ее забавной,  но  ничего
ужасного не произошло.
   -  Субъект  очень  странного  вида,  -  сказал  мистер  Ратбон-Слейтер,
придававший большое значение  одежде.  -  Не  хватает  лоска.  Невоспитан.
Ухмыльнулся, увидав, как я пожимаю руку. А уж я, разумеется, проделал  это
со всем изяществом.
   Произошел лишь один незначительный инцидент. Леди  Хаммергеллоу,  когда
здоровалась с Ангелом, смотрела на него в лорнет. Гостя поразили ее глаза,
необычайно большие сквозь стекла.  Его  удивление  и  откровенная  попытка
заглянуть поверх оправы были слишком явны.  К  счастью,  насчет  слухового
аппарата Викарий предупредил его заранее.
   То обстоятельство, что Ангел не может сидеть ни на чем, кроме рояльного
стула, видимо, возбудило среди дам интерес, однако  никаких  замечаний  не
вызвало. Возможно, они усмотрели в этом нарочитую причуду  многообещающего
молодого музыканта.
   Чашки он передавал очень неловко и, когда пил чай, насорил вокруг  себя
крошками от печенья. (Не надо забывать, что в отношении еды он был  полный
дилетант.) Он сидел, закинув нога  на  ногу.  Шляпу  растерянно  вертел  в
руках, напрасно стараясь поймать взгляд Викария. Мисс Папавер, старшая  из
сестер Папавер, немолодая девица, завела с ним разговор о морских курортах
Европы и о сигаретах и осталась невысокого мнения о его уме.
   Ангел пришел в недоумение, когда к нему придвинули пюпитр и кипу нотных
тетрадей, и поначалу его несколько смущало, что леди  Хаммергеллоу  сидит,
наклонив голову набок,  и  смотрит  на  него  в  золоченый  лорнет  своими
непомерно большими глазами.
   Миссис Джехорем подошла к нему перед тем, как он приступил  к  игре,  и
спросила, как  называется  та  очаровательная  вещица,  которую  он  играл
несколько дней тому назад. Ангел сказал, что она без  названия,  и  миссис
Джехорем высказала мнение, что в  музыке  никакие  названия  не  нужны,  и
полюбопытствовала, чья это была вещь, и когда Ангел объяснил,  что  он  ее
играл по наитию, она сказала, что если  так,  то  он  настоящий  гений,  и
воззрилась  на  него  с  откровенным   (и,   бесспорно,   обольстительным)
восхищением.  Младший  священник  из  Айпинг-Хенгера  (убежденный   кельт,
игравший на рояле и говоривший  о  музыке  и  колорите  с  видом  расового
превосходства) ревниво наблюдал за новоявленным скрипачом.
   Викарий, сразу взятый под арест и усаженный рядом с леди  Хаммергеллоу,
не сводил беспокойного взгляда с Ангела, пока леди  во  всех  подробностях
рассказывала ему о гонорарах скрипачей,  причем  большинство  подробностей
она выдумывала на ходу. Инцидент с лорнетом ее покоробил, но  она  решила,
что это не выходит за пределы дозволительной оригинальности.
   Итак, представьте себе Зеленую гостиную в  Сиддермортон-Хаусе.  Ангела,
прячущего крылья под одеждой  священника  и  со  скрипкой  в  руках  подле
большого рояля.  И  небольшое  респектабельное  общество  вполне  прилично
одетых приличных людей, расположившихся группами по комнате.  Возбужденный
гомон перед началом - слышатся обрывки разговоров.
   -  Он  здесь  инкогнито,  -  говорит  весьма  немолодая  мисс  Папавер,
наклонившись к миссис Пербрайт. - Правда, как странно и как  мило?  Джесси
Джехорем уверяет, что встречалась с ним в Вене, но не может вспомнить  его
имя. Викарий знает о нем все, но он такой скрытный...
   - Он раскраснелся, наш добрый Викарий, и видно, что ему не по  себе,  -
сказала миссис Пербрайт. - Я и раньше это замечала, когда он сидел рядом с
леди Хаммергеллоу. Она просто не  хочет  считаться  с  его  саном.  Она  и
теперь...
   - Галстук у  него  съехал  набок,  -  заметила  весьма  немолодая  мисс
Папавер, - а волосы! Он, верно, за весь день ни  разу  не  провел  по  ним
щеткой.
   - Как видно, иностранец. Претенциозен.  Это  недурно  для  гостиной,  -
сказал Джордж Хэррингей, сидевший в стороне с младшей мисс Пербрайт. - Но,
на мой вкус, мужчина должен быть мужествен, женщина - женственна. А вы как
считаете?
   - О!.. Я тоже так считаю, - сказала мисс Пербрайт младшая.
   - Гинеи и гинеи, - говорила леди Хаммергеллоу. - Я слышала,  многие  из
них живут на широкую ногу. Вы просто не поверили бы...
   - Я так люблю музыку, мистер Ангел, я ее обожаю. Она  что-то  будит  во
мне, -  говорила  миссис  Джехорем.  -  Кто-то,  не  помню  кто,  высказал
прелестную антитезу: "Жизнь без музыки - зверство; музыка же без жизни..."
Ах, как это... вы не припомните? Музыка без жизни... Это ведь из  Рескина,
да?
   - К сожалению, я не знаю, - сказал Ангел. - Я прочел совсем мало книг.
   - Какая прелесть! - воскликнула миссис Джехорем. - Я жалею,  что  много
читала. Я искренне разделяю ваши взгляды. Я бы тоже не читала книг, но мы,
бедные женщины... Я думаю, нам не хватает оригинальности...  И  здесь  так
отчаянно затягивает эта рутина... Всякие ненужные дела...
   - Он очень миловиден, спору нет. Но в мужчине самое главное -  это  его
сила, - сказал Джордж Хэррингей. - Как вы считаете?
   - О!.. Я тоже так считаю, - сказала мисс Пербрайт младшая.
   - Это женственные мужчины виновны в появлении мужеподобных женщин. Если
мужчина начинает щеголять длинными волосами, то  что  же  остается  делать
женщине? И когда мужчина  ходит  с  прелестными  чахоточными  румянами  на
щеках...
   - О Джордж! Вы сегодня  ужасно  язвительны,  -  сказала  мисс  Пербрайт
младшая. - Я уверена, что это не краска.
   - Нет, правда, я совсем  не  его  опекун,  дорогая  леди  Хаммергеллоу.
Конечно, вы очень добры, что принимаете в нем такое участие...
   - Вы в  самом  деле  собираетесь  импровизировать?  -  спросила  миссис
Джехорем в умильном восторге.
   - Шш! - произнес младший священник из Айпинг-Хенгера.
   Ангел заиграл, глядя  в  пространство  и  думая  о  чудесах  Ангельской
Страны, но все же незаметно дал вкрасться в создаваемую  им  фантазию  той
печали, которая уже овладевала им. Когда он забывал о  слушателях,  музыка
его была странной и неясной, когда же окружающее  вдруг  проникало  в  его
сознание, музыка становилась причудливой  и  капризной.  Но  над  Викарием
музыка Ангела уже приобрела такую власть, что все тревоги  сразу  оставили
его,  как  только  Анг