едника
через плечо. Подняв брови, он оглядел его с головы до ног, и улыбка широко
разлилась по его красивому, с нежными чертами лицу.
   - Невероятно!  -  сказал  он,  мило  усмехнувшись.  -  Разговаривать  с
человеком!
   - Знаете, - сказал Викарий, - сейчас, когда я об этом думаю, мне равным
образом кажется невероятным, что я разговариваю с Ангелом. Я привык трезво
смотреть на вещи. Викарию иначе и нельзя.  Ангелов  я  всегда  мыслил  как
некое художественное понятие...
   - Мы точно так же мыслим о людях...
   - Но вы же видели столько людей...
   - До этого дня ни одного. То есть на  картинах  и  в  книгах,  конечно,
сколько угодно. А сегодня с восхода солнца я видел уже  немало  настоящих,
осязаемых людей и видел, кроме  того,  двух-трех  коней  -  знаете,  такие
странные четвероногие,  немного  похожие  на  обычного  единорога,  только
безрогого; и еще целый  сонм  уродливых,  угловатых  созданий,  называемых
"коровами".  Я,  понятно,  слегка  испугался  при  виде  такого  множества
мифических чудищ и забрался сюда, чтобы спрятаться до темноты. Я  полагаю,
что немного погодя станет опять темно, как было вначале. Фу! С этой  вашей
болью шутки плохи. Хорошо бы поскорей проснуться.
   - Мне что-то невдомек, - пробормотал Викарий, сдвинув брови  и  хлопнув
себя ладонью по лбу. - "Мифическое  чудище"!  -  Наихудшим  ругательством,
примененным к нему за долгие годы (неким сторонником отделения  церкви  от
государства), было "пережиток средневековья". - Так ли  я  вас  понял?  Вы
меня считаете чем-то... чем-то, что вам снится?
   - Разумеется, - сказал с улыбкой Ангел.
   -  И  весь  мир  вокруг  меня,  эти  корявые  деревья   и   разлапистые
папоротники...
   - Все это очень похоже на сон, - сказал Ангел. - Ну совсем  такое,  как
может  привидеться  кому-нибудь  во  сне...  или  родиться  в  воображении
художника.
   - Так у вас есть среди ангелов художники?
   - Художники  всех  разборов,  ангелы  с  чудесным  воображением  -  они
изобретают людей, и коров, и орлов, и тысячи невозможных существ.
   - Невозможных существ! - повторил Викарий.
   - Невозможных существ, - сказал Ангел. - Мифических.
   - Но я-то реален! - провозгласил Викарий. - Уверяю вас, вполне реален.
   Ангел пожал крылами и, вздрогнув от боли, улыбнулся.
   - Я всегда могу отличить, снится ли мне что или я  вижу  это  наяву,  -
сказал он.
   - Вам и снится! - Викарий  посмотрел  по  сторонам.  -  Вам  снится!  -
повторил он. - У меня помутилось в голове.
   Он протянул руку, вперед, шевеля всеми пальцами.
   - Ага! - сказал он. - Кажется, я что-то себе уяснил. - Его  и  в  самом
деле осенила блестящая мысль. В конце концов он недаром изучал в Кембридже
математику. - Попрошу вас: назовите мне несколько животных вашего  мира...
Реального мира, известных вам реальных животных.
   - Реальных животных! - улыбнулся Ангел. - Что ж, есть  у  нас  грифы  и
драконы... есть джаббервоки и... херувимы... и сфинксы и...  гиппогрифы...
и морские девы... и сатиры... и...
   - Благодарю, - перебил Викарий, когда Ангел, казалось, только вошел  во
вкус. - Благодарю. Вполне достаточно. Я начинаю понимать.
   Секунду он молчал, наморщив лоб.
   - Да... Теперь я вижу.
   - Что вы видите? - спросил Ангел.
   - Грифы, сатиры и так далее. Ясно, как...
   - А я их не вижу, - сказал Ангел.
   - Нет, конечно. Все дело в том, что в этом мире их  и  не  увидишь.  Но
наши люди с воображением, знаете ли, все нам о них рассказали. И даже  мне
иногда (здесь в деревне  есть  такие  места,  где  вы  просто  должны  все
принимать так, как вам предлагают, а если нет, то это  сочтут  за  обиду),
даже  мне,  скажу  вам,  снились  они  не  раз  -  джаббервоки,  оборотни,
мандрагоры... С нашей точки зрения, знаете ли, они создания из мира снов.
   - Из мира снов! - молвил  Ангел.  -  Как  странно.  Какой  необычайный,
удивительный сон! Все навыворот. Людей вы называете реальностью, ангелов -
мифом. Это наводит на мысль, что каким-то образом должны существовать  два
мира...
   - По меньшей мере два, - вставил Викарий.
   - ...Которые лежат совсем близко друг от друга и при  этом  все  же  не
подозревая...
   - Близко, как в книге страница к странице.
   - ...Проникая друг в друга, но живя каждый своею жизнью.  Сон  поистине
упоительный!
   - Да... А нам и во сне не снилось... То есть снилось только во сне!
   - Да, - сказал Ангел задумчиво. - Так оно, верно, и есть - что-нибудь в
этом роде. Мне теперь припоминается: иной раз, когда я засыпаю  или  когда
задремываю под полуденным солнцем, мне вдруг привидятся  странные  помятые
лица, вроде вашего, и деревья с зелеными листьями на ветвях, и  вот  такая
несуразная, неровная земля, как здесь... Так оно, верно, и есть. Я упал  в
другой мир.
   - Иногда, лежа в  постели,  -  начал  Викарий,  -  уже  в  полусне,  я,
случается,  вижу  лицо,  такое  же  красивое,   как   ваше,   и   странную
ослепительную панораму, чудесные картины, проплывающие мимо,  парящие  над
ними крылатые тела, расхаживающие взад и вперед дивные  -  а  иной  раз  и
грозные - образы.  И  мне  даже  слышалась  порой  звучащая  в  моих  ушах
сладостная  музыка...  Возможно,  когда   наше   внимание   отвлечено   от
чувственного мира, от давящего на нас окружающего мира, - например,  когда
мы переходим в сумрак отдыха, то другие меры... Совсем  как  со  звездами:
звезды, эти иные миры в пространстве, мы  видим,  когда  отступает  сияние
дня... Художники-сновидцы, те видят подобные вещи более явственно...
   Они посмотрели друг на друга.
   - И я каким-то непостижимым образом упал из своего родного мира в  этот
ваш мир! - сказал Ангел. - В мир моих снов, ставших явью. -  Он  посмотрел
вокруг. - В мир моих снов.
   - Умопомрачительна - сказал Викарий. - Это, пожалуй, наводит на  мысль,
что (гм-гм),  что  четвертое  измерение  все-таки  существует.  В  каковом
случае, разумеется, - продолжал он с жаром, так как  любил  геометрические
умозрения и даже несколько гордился своими познаниями в  этой  области,  -
можно мыслить любое число трехмерных миров: они существуют бок  о  бок,  и
каждый для  другого  -  только  смутный  сон.  Нагромождены  мир  на  мир,
вселенная на  вселенную!  Это  вполне  возможно.  Нет  ничего  невероятнее
абсолютно возможного! Но удивительно, как же это выпали вы из вашего  мира
в мой...
   - Быть не может! - сказал Ангел. - Олень и лани! Совсем, как их  рисуют
на гербах. Но как все это дико! Неужели я и вправду не сплю?
   Он протер глаза крепко сжатыми кулаками.
   Шесть или семь пятнистых оленей прошли вереницей наискось  через  строй
деревьев и остановились, приглядываясь. - Нет, это не сон, - сказал Ангел.
- Я в самом деле подлинный, осязаемый ангел; ангел в Краю Сновидений.
   Он рассмеялся. Викарий стоял, рассматривая его. Его преподобие  скривил
по своему обычаю рот и медленно поглаживал подбородок. Он спрашивал  себя,
не попал ли и он в Страну Снов.


   В стране ангелов, как узнал Викарий из дальнейших  разговоров,  нет  ни
боли, ни  горести,  ни  смерти,  нет  женитьб  и  сватовства,  рождения  и
забвения. Только временами возникают новые предметы. Это земля без  холмов
и  долин,  дивно  ровная  земля,  где  мерцают  странные   строения,   где
непрестанно светит солнце или полный месяц и непрестанно веют тихие  ветры
сквозь узорные сплетения ветвей, играя на них, как на эоловых  арфах.  Это
Страна Чудес, где в небе парят сверкающие моря с плывущими по ним неведомо
куда караванами странных судов. Там цветы пламенеют в небе, а звезды горят
под ногами, и там дыхание жизни - услада. Земля уходит в бесконечность,  -
там нет ни солнечной системы, ни межзвездного пространства,  как  в  нашей
вселенной, - и воздух возносится ввысь мимо солнца в самую дальнюю  бездну
неба. И там все  сплошь  одна  Красота.  Вся  красота  наших  пластических
искусств - только беспомощная передача того, что смутно  улавливает  глаз,
мельком  заглянув  в  тот  чудесный  мир;  а   наши   композиторы,   самые
своеобразные из наших композиторов - это те, кто слышит, хоть  и  еле-еле,
прах мелодий, разносимый ветрами  той  страны.  И  всюду  там  расхаживают
ангелы и дивные дива из бронзы, мрамора и живого огня.
   Это Страна Закона - ибо там у них, что ни возьми, все подчинено закону,
- но  их  законы  все  как-то  странно  отличны  от  наших.  Их  геометрия
отличается, потому что пространство у них имеет кривизну, так  что  всякая
плоскость у них представляет собою цилиндр; и закон  тяготения  у  них  не
согласуется с законом обратных квадратов, а основных цветов у них не  три,
а двадцать четыре. Фантастические,  по  понятиям  нашей  науки,  вещи  там
зачастую - нечто само собой ясное, а вся наша земная наука  показалась  бы
там бредом сумасшедшего. Так, например, на растениях нет цветков -  вместо
них  бьют  струи  разноцветных  огней.   Вам   это,   конечно,   покажется
бессмыслицей, потому что вы не понимаете. Да и то сказать,  большую  часть
того, что сообщил Ангел, Викарий не мог себе представить, ибо  его  личный
опыт, ограниченный нашим материальным миром, жестоко спорил с его разумом.
Это все было слишком странно и потому невообразимо.
   Что столкнуло два эти мира-близнеца таким образом, что Ангел вдруг упал
в Сиддерфорд, ни Ангел, ни Викарий не могли бы сказать. Не ответит на  сей
вопрос и автор настоящей повести. Автора занимают только связанные с  этим
случаем факты, но объяснять их он не расположен, считая себя  недостаточно
компетентным. Объяснения - это  ошибка,  в  которую  склонен  впадать  век
науки.  Существенным  фактом  в  данном   случае   явилось   то,   что   в
Сиддермортон-парке 4 августа 1895 года в отблеске славы одного из чудесных
миров, где нет ни печали, ни горестей, и все еще верный ему, стоял  Ангел,
светлый и прекрасный, и вел разговор с  Викарием  прихода  Сиддермортон  о
множественности миров. В том, что Ангел был  ангелом,  автор  готов,  если
надо, дать присягу - но и только.


   - У меня появилось, -  сказал  Ангел,  -  какое-то  крайне  непривычное
ощущение - вот здесь. Оно у меня с  восхода  солнца.  Я  не  помню,  чтобы
раньше у меня вообще бывали здесь какие-либо ощущения.
   - Не боль, надеюсь? - спросил Викарий.
   - О нет! Оно совсем другое, чем боль, - что-то вроде ощущения пустоты.
   - Может быть,  разница  в  атмосферном  давлении...  -  начал  Викарий,
потирая подбородок.
   - И знаете, у меня еще какое-то совсем особенное чувство во рту, -  мне
как бы... так нелепо!.. как бы хочется что-нибудь в него запихать.
   - Ну да! - спохватился Викарий. - Понятно! Вы голодны.
   - Голоден? - повторил Ангел. - А что это значит?
   - У вас там не надо есть?
   - Есть? Слово вовсе для меня незнакомое.
   -  Класть,  понимаете,  пищу  в  рот.  Здесь  иначе  нельзя.  Вы  скоро
научитесь. Если не есть, то  становишься  худым  и  несчастным,  страдаешь
от... от сильной... ну, понимаете... боли, и  в  конце  концов  ты  должен
умереть.
   - Умереть! - сказал Ангел. - Еще одно непонятное слово.
   - Здесь оно понятно каждому.  Это  значит,  знаете,  отбыть,  -  сказал
Викарий.
   - Мы никогда не отбываем, - возразил Ангел.
   - Вы не знаете, что вас может постичь в этом мире, -  начал  Викарий  и
призадумался. - Если вы ощущаете голод и способны чувствовать боль и  если
у вас перебито крыло, то не исключено, что вы можете и умереть, прежде чем
выберетесь отсюда. На всякий случай вам, пожалуй, неплохо бы поесть. Я бы,
например... гм-гм! Есть много вещей, куда более неприятных.
   - Наверное, - сказал Ангел, - мне и впрямь  нужно  есть.  Если  это  не
слишком трудно. Не нравится мне ваша "боль" и не нравится ваше  "голоден".
Если ваше "умереть" в том же  роде,  я  предпочту  есть.  Какой  странный,
несуразный мир!
   - Обычно считается, что "умереть"  хуже,  чем  "боль"  и  "голод"...  А
впрочем, как когда.
   - Вы все это должны будете объяснить мне позже, - сказал Ангел. -  Если
я не проснусь. А сейчас, пожалуйста, покажите мне, как надо есть. Если  вы
не против. Я чувствую как бы настоятельную потребность...
   - Ах, извините, - спохватился Викарий и предложил ему руку.  -  Вы  мне
доставите большое удовольствие, если будете моим гостем. Дом  мой  не  так
далеко отсюда - мили две, не больше.
   - Ваш дом? -  сказал  Ангел,  немного  озадаченный,  но  все  же  он  с
признательностью взял Викария под руку, и они, беседуя на  ходу,  медленно
прошли сквозь буйные заросли орляка, испятнанного  солнцем,  через  листву
деревьев, перебрались дальше по ступенькам, за ограду парка и, сделав милю
с лишним по вереску под жужжание пчел, спустились с холма к дому.
   Вы пленились бы этой четой, когда могли бы их видеть в тот час. Ангел -
стройный  и  невысокий,  едва  пяти  футов  ростом,  с  красивым,  немного
женственным лицом, каким бы мог написать  его  старый  итальянский  мастер
(есть в Национальной галерее холст неизвестного художника "Товий и  Ангел"
- так Ангел там очень на него похож, те же черты, та же одухотворенность).
На нем была только затканная пурпуром шафрановая рубашка, не  прикрывавшая
голых колен, ноги босы, крылья (перебитые теперь и свинцово-серые) сложены
за спиной. Викарий - приземистый,  изрядно  толстый,  краснощекий,  рыжий,
чисто выбритый и с ясными рыжевато-карими глазами. На нем  была  крапчатая
соломенная шляпа с черной лентой, весьма  благопристойный  белый  галстук,
часы на изящной золотой цепочке. Он был так  занят  своим  спутником,  что
только когда показался в виду  церковный  дом,  вспомнил,  что  его  ружье
осталось лежать, где он его выронил, - в заросли орляка.
   Зато он был рад узнать, что боль в перевязанном  крыле  становится  все
легче и легче.



ОТСТУПЛЕНИЕ ОБ АНГЕЛАХ

   Скажем начистоту: Ангел в нашей повести - это ангел художника, а не тот
ангел, коснуться которого было  бы  нечестием,  -  не  ангел  религиозного
чувства и не ангел народной веры. Последний всем нам  знаком.  Он  -  или,
верней, она - одна среди ангельского  сонма  отчетливо  отмечена  женскими
чертами: она носит платье безупречной, незапятнанной белизны,  с  широкими
рукавами, и  она  блондинка  -  у  нее  длинные  золотые  кудри,  и  глаза
небесно-голубые. Она чистейшая женщина  -  чистейшая  дева  или  чистейшая
матрона - в robe de nuit [ночная  рубашка  (франц.)]  с  прикрепленными  к
лопаткам крыльями. Ее призвание - добрые домашние дела: она склоняется над
колыбелью или помогает вознестись на небо какой-нибудь  родственной  душе.
Нередко она держит в  руке  пальмовую  ветвь,  но  никто  б  не  удивился,
встретив  ее  заботливо  несущей  грелку  какому-нибудь  бедному   зябкому
грешнику. Это она в "Лицеуме"  среди  сонма  подруг  слетает  в  тюрьму  к
Маргарите в исправленной последней сцене "Фауста"; и примерным мальчикам и
девочкам, которым суждена ранняя смерть, являются такие ангелы  в  романах
госпожи Генри Вуд. Эта беленькая женственность с присущим  ей  неописуемым
очарованием отдающего лавандой благочестия, с ее ароматом целомудренной  и
правильной жизни, есть, по всей видимости, чисто  тевтонское  изобретение.
Латинская мысль ее не знает. У старых  мастеров  вы  ее  не  найдете.  Она
сопричастна той  милой  наивной,  дамской  школе  искусства,  для  которой
величайшая победа - "слеза умиления" и в которой  нет  места  остроумию  и
страсти, презрению и пышности. Белый ангел изготовлен в Германии, в стране
белокурых женщин и семейственной сентиментальности.  Он...  то  есть  она,
приходит  к  нам  холодная  и  благоговеющая,   чистая   и   невозмутимая,
молчаливо-успокоительная,  как  ширь  и  тишина   звездного   неба,   тоже
несказанно дорогого тевтонской душе... Мы ее почитаем. И  ангелов  древних
евреев, духов могучих и таинственных, - Рафаила, Задкиила и  Михаила,  чью
тень уловил один лишь Уаттс, чей блеск увидел один лишь  Блейк,  -  их  мы
тоже истинно почитаем.
   Но Ангел, которого подстрелил Викарий, он совсем не  тот,  -  не  ангел
итальянского  искусства,  многоцветный  и  веселый.  Он   пришел   не   из
какого-нибудь святого места, а из Страны Прекрасных Сновидений.  В  лучшем
случае, он создание римско-католическое. А потому отнеситесь терпимо к его
потрепанному оперению и не  спешите  с  обвинением  в  нечестии,  пока  не
дочитаете повесть до конца.



В ЦЕРКОВНОМ ДОМЕ

   Жена его помощника с двумя своими дочерьми и миссис Джехорем еще играли
в теннис на лужайке перед  окнами  викариева  кабинета,  играли  с  жаром,
болтая о выкройках для блузок. Но Викарий забыл о дамах и направился домой
через сад.
   Дамы увидели шляпу Викария над рододендронами, а  рядом  с  ней  чью-то
непокрытую кудрявую голову.
   - Я должна поговорить с  ним  о  Сьюзен  Уиггин,  -  сказала  жена  его
помощника. Она приготовилась к подаче и стояла с ракеткой в правой руке  и
мячом между пальцами левой. -  Он  просто  должен  -  должен  как  викарий
навестить ее. Он, а не Джордж. Я уже... Ах!
   Та чета вдруг обогнула угол и показалась на виду. Викарий под руку с...
   Понимаете, для милой дамы это было, как гром среди ясного  неба.  Ангел
был обращен к ней лицом, так что крыльев она  не  увидела  -  только  лицо
неземной красоты в нимбе каштановых волос и грациозную фигуру,  облаченную
в шафрановую тунику, едва доходившую до колен. Мысль об этих коленях вдруг
пронзила и Викария. Он тоже был поражен ужасом. Как и две  девицы,  как  и
миссис Джехорем. Все  пятеро  были  поражены  ужасом.  Ангел  в  удивлении
смотрел на группу пораженных. Видите ли, он никогда до тех  пор  не  видел
никого, пораженного ужасом.
   - Ми-ис-тер Хильер, - сказала жена его помощника. - Это уж чересчур!  -
Минуту она стояла, онемев. - О-о!
   Она резко повернулась к окаменевшим девицам.
   - Идемте! - Викарий открывал и закрывал безголосый рот. Мир вокруг него
загудел и завертелся волчком. Взметнулся водоворот воздушных юбок,  четыре
дышащих негодованием лица проплыли в открытую дверь коридора, проходившего
насквозь через весь дом. Викарий почувствовал, что с ними вместе  уплывает
его доброе имя.
   - Миссис Мендхем, - заговорил он, рванувшись за ними. - Миссис Мендхем!
Вы не понимаете...
   - О-о! - хором простонали они снова.
   Одна, две, три, четыре юбки скрылись в дверях. Викарий прошел, шатаясь,
до середины лужайки и обмер.
   - Вот что получается, - донесся до него голос миссис Мендхем из глубины
коридора, - когда в приходе неженатый викарий...  -  Закачалась  подставка
для зонтов. Парадная дверь произвела четыре  быстрых  выстрела.  Наступила
тишина.
   - Я должен был это  предусмотреть,  -  сказал  Викарий.  -  Она  всегда
излишне спешит.
   Он по привычке поднес руку к подбородку. Потом повернулся  к  спутнику.
Ангел был, как видно, хорошо воспитан. Он взял с  плетеного  кресла  яркий
зонтик миссис Джехорем, забытый ею впопыхах,  и  с  глубочайшим  интересом
изучал его. Он его раскрыл.
   - Какой забавный аппаратик! - заметил он. - Для чего он?
   Викарий не ответил. Ангел был одет, несомненно... - Викарий  знал,  что
тут был уместен какой-то французский оборот, но выпало из  памяти,  какой.
Он так редко  прибегал  к  французскому  языку.  Не  "de  trop"  [чересчур
(франц.)] - это он помнил. Что хотите, только не de trop. Ангел сам был de
trop, но никак не его костюм.  Ага!  Sans  culotte!  [букв.  "без  штанов"
(франц.)]
   Викарий сейчас впервые посмотрел на гостя критическим взглядом.  -  Да,
трудно будет объяснить, - тихо укорил он самого себя.
   Ангел воткнул зонтик в дерн и подошел понюхать  душистый  шиповник.  На
ярком солнечном свете его каштановые волосы походили сейчас  на  нимб.  Он
уколол палец.
   - Странно! - сказал он. - Опять боль.
   - Да, - сказал Викарий, размышляя  вслух.  -  Он  очень  красив,  и  он
интересней такой, как есть. Таким он мне нравится куда больше.  Но  боюсь,
без этого нельзя!
   Нервно кашлянув, он подступил к Ангелу.


   - Это, - сказал Викарий, - были дамы.
   - Какая нелепость! - отозвался Анг