к настоятельно, - продолжал Викарий. -  Своими
мелкими нуждами, преходящими усладами своими (Крак!)  она  опутывает  наши
души. Пока я проповедую этим моим людям о жизни иной, одни из них ублажают
свое тело и жуют сласти, другие -  те,  что  постарше,  -  дремлют,  юноши
поглядывают на девушек, солидные отцы семейств  выставляют  напоказ  белые
жилеты и  золотые  цепочки,  тщеславие  свое  и  чванство,  воплощенное  в
реальную сущность; их жены кичатся друг перед дружкой кричащими  шляпками.
А я бубню и бубню о вещах незримых и нереальных. "Да не увидят глазами,  -
я читаю, - и не услышат ушами, и сердцем не уразумеют",  -  и  я  поднимаю
взгляд и ловлю какого-нибудь бессмертного зрелого  мужа  на  том,  как  он
потихоньку любуется ловко сидящей на его руке  перчаткой  ценою  в  три  с
половиной шиллинга пара. Так за годом  год  все  в  тебе  приглушается.  В
молодости я, когда болел, то чувствовал как нечто почти зримо достоверное,
что под этим преходящим и призрачным миром есть  другой,  реальный  мир  -
непреходящий мир Жизни Вечной. А теперь... - Он посмотрел на пальцы  своей
пухлой белой руки, играющие на ножке рюмки.  -  Я  с  того  времени  оброс
жирком, - сказал он. (Пауза.)
   Я сильно изменился и преобразился. Борьба Плоти и Духа меня не смущает,
как бывало. Я с каждым днем все меньше верю в свою религию и больше верю в
бога. Я живу, боюсь я, слишком успокоенной жизнью, честно отправляю требы,
занимаюсь   понемножку   орнитологией,   понемножку   шахматами,   балуюсь
математическими пустячками... Дни мои в его руце...
   Викарий вздохнул и задумался. Ангел глядел на него, и в  глазах  Ангела
отразилось смятение перед загадкой Викария.  "Буль-буль-буль",  -  шло  из
графина: Викарий снова наполнял свою рюмку.


   Так Ангел обедал и беседовал с Викарием, и вот надвинулась ночь, и  его
стала одолевать зевота.
   - Уаа-о! - произнес вдруг Ангел. - Что со мной?  Какая-то  высшая  сила
словно вдруг растянула мне рот, и большой глоток воздуха сам вошел  мне  в
горло.
   - Вы зевнули, - сказал Викарий. - У вас в ангельской стране никогда  не
зевают?
   - Никогда, - сказал Ангел.
   - Хоть вы и бессмертны!.. Я думаю, вам пора идти спать.
   - Идти спать? - удивился Ангел. - А куда?
   Пришлось объяснить ему про темноту и про искусство  укладываться  спать
(ангелы, оказывается, спят только затем,  чтобы  видеть  сны,  и  сны  они
смотрят, как первобытный человек, уткнув лоб в колени. Спят  они  днем,  в
жару,  на  лугах,  усыпанных  белыми  маками).   Спальные   принадлежности
показались Ангелу довольно нелепой затеей.
   - Почему все приподнято на высоких деревянных ножках? - сказал он. -  У
вас же есть пол, а вы еще  кладете  все,  что  вам  нужно,  на  деревянное
четвероногое. Зачем?
   Викарий объяснил философски туманно. Ангел обжег палец о пламя свечи  и
обнаружил полное незнание элементарных законов  горения.  Ему  даже  очень
понравилось, когда язычок огня побежал вверх по занавесям. Погасив  пожар.
Викарий должен был тут же прочитать лекцию  об  огне.  Пришлось  дать  еще
целый ряд всевозможных разъяснений, их потребовало даже  мыло.  Прошло  не
меньше часа, пока Ангела удалось благополучно уложить в постель.
   - Он очень красив, - сказал Викарий, когда,  вконец  измученный,  сошел
вниз. - И он, несомненно, настоящий Ангел. Но боюсь, с ним все-таки  будет
тьма хлопот, пока он освоится с нашим земным укладом жизни.
   Он был, казалось,  сильно  обеспокоен.  Даже  угостился  лишней  рюмкой
хереса, перед тем как убрать вино в шкафчик.


   Помощник Викария стоял перед зеркалом и  торжественно  отстегивал  свой
воротник.
   - Я в жизни не  слышала  более  фантастической  выдумки,  -  отозвалась
миссис Мендхем из своего плетеного кресла. - Он, несомненно,  сумасшедший.
Ты уверен, что...
   - Абсолютно, моя дорогая. Я передал тебе все, как было, - каждое слово,
каждую мелочь.
   - Превосходно! - сказала миссис Мендхем. - Тут же нет ни капли смысла.
   - Вот именно, моя дорогая.
   - Викарий, - сказала миссис Мендхем, - несомненно, сошел с ума.
   - Этот горбун - положительно самый странный субъект  из  всех,  кого  я
встречал на протяжении многих лет. С виду иностранец  -  круглое  с  ярким
румянцем лицо и длинные каштановые волосы... Он не подстригал  их,  верно,
несколько  месяцев!  -  Мендхем  аккуратно  положил  запонки  на   полочку
туалетного стола. - Пялит на вас глаза и жеманно улыбается.  Сразу  видно,
что глуп. И какой-то женственный.
   - Но кем он может быть? - сказала миссис Мендхем.
   - Не представляю себе, моя  дорогая,  ни  кто  он,  ни  откуда  взялся.
Бродячий певец, возможно, или что-нибудь в этом роде.
   - Но как он мог очутиться возле тех кустов... в таком ужасном наряде?
   - Не знаю. Викарий не дал мне никакого объяснения.  Он  просто  сказал:
"Мендхем, это ангел".
   - А не стал ли он попивать?.. Они, допустим, могли купаться, где-нибудь
около источника, - гадала миссис Мендхем. - Но я не заметила, чтобы он нес
на руке остальную одежду.
   Помощник Викария сел на кровать и принялся расшнуровывать свои башмаки.
   - Для меня все это непроницаемая тайна, моя дорогая.  (Шнурки  -  флип,
флип.) Галлюцинация - вот единственное милосердное предполо...
   - Ты уверен, Джордж, что это не была женщина?
   - Абсолютно, - сказал Помощник Викария.
   - Я, конечно, знаю, каковы мужчины.
   - Это молодой человек лет девятнадцати,  двадцати,  -  сказал  Помощник
Викария.
   - Не понимаю, - сказала миссис Мендхем. -  Ты  говоришь,  этот  субъект
гостит у Викария.
   - Хильер просто сошел с ума, - провозгласил Помощник Викария. Он  встал
и прошлепал в носках через всю комнату к двери, чтобы выставить башмаки  в
коридор. - Судя по его тону, он как будто и в самом деле  верит,  что  его
калека - ангел. (Ты свои туфли выставила, дорогая?)
   - (Они там, у гардероба.) Он был всегда немножко, знаешь, чудаковат.  В
нем есть что-то детское... Но - ангел!
   Ее супруг вернулся и стоял у огня,  завозившись  с  подтяжками.  Миссис
Мендхем любила, чтобы и летом топился камин.
   - Он уклоняется от всех серьезных жизненных проблем и вечно  носится  с
каким-нибудь новым сумасбродством, - сказал Помощник Викария. - Ведь это ж
надо - ангел! - Он рассмеялся. - Нет, Хильер - несомненно  сумасшедший!  -
сказал он.
   Миссис Мендхем тоже рассмеялась.
   - Но это все-таки не объясняет, откуда взялся горбун.
   - Горбун, верно, тоже сумасшедший, - решил Мендхем.
   - Единственное разумное объяснение, - оказала миссис Мендхем. (Пауза.)
   - Ангел или не ангел, - сказала миссис Мендхем, - я знаю, чего я вправе
требовать. Предположим даже,  человек  искренне  думал,  что  находится  в
обществе ангела, -  это  еще  не  причина,  чтобы  он  не  вел  себя,  как
джентльмен.
   - Совершенно верно.
   - Ты, конечно, напишешь епископу?
   Супруг кашлянул.
   - Нет, епископу я писать не стану, - сказал супруг. - Это, мне кажется,
будет выглядеть не совсем лояльно... К тому же он, ты знаешь, оставил  без
внимания мое последнее письмо.
   - Но разве...
   - Я напишу Остину. Под секретом. А он, ты знаешь,  непременно  передаст
епископу. И ты не должна забывать, моя дорогая...
   - ...что Хильер может дать тебе  расчет?  Мой  дорогой,  для  этого  он
слишком безволен! Я тогда поговорю  с  ним  сама!  А  кроме  того,  ты  же
исполняешь за него всю его работу. Фактически весь приход целиком у нас на
руках. Не знаю, до чего бы дошли наши бедняки, если бы  не  я!  Да  он  их
завтра же всех поселил  бы  бесплатно  у  себя  в  доме!  Взять  хоть  эту
медоточивую Ансель...
   - Я знаю, моя дорогая,  -  перебил  Помощник  Викария,  отвернувшись  и
продолжая разоблачаться. - Ты мне  рассказывала  про  нее  не  далее,  как
сегодня перед обедом.


   Поднявшись в тесную спаленку на чердаке, мы добрались в  нашей  повести
до  места,  где  можно  наконец  отдохнуть.   И   так   как   мы   изрядно
поусердствовали, развертывая перед вами события, будет,  пожалуй,  неплохо
остановиться и подвести итог.
   Оглянувшись, вы увидите, что сделано немало: мы начали с сияния  -  "не
сплошного и ровного, а повсюду прорезаемого  зигзагами  огненных  вспышек,
подобных взмахам сабель", - и могучего пения арф, и пришествия  Ангела  на
многоцветных крыльях.
   Быстро и  ловко,  как  не  может  не  признать  читатель,  крылья  были
подрезаны, нимб сорван,  блистательная  красота  запрятана  под  сюртук  и
панталоны, и Ангел практически  превратился  в  человека,  состоящего  под
подозрением, что он то ли помешанный, то ли шарлатан.  Вы  слышали  также,
или, во всяком случае, получили представление, как судили о странном госте
Викарий, и Доктор, и Жена Помощника Викария. Далее вы узнаете  еще  немало
примечательных суждений.
   Отблески летнего заката на северо-западе угасли в ночи, и Ангел спит, и
снится ему, что он снова в чудесном  мире,  где  всегда  светло  и  каждый
счастлив, где огонь не жжет и лед не студен; где  звездный  свет  струится
ручейками среди неувядаемых пурпуровых цветов к морям Безмятежного  Покоя.
Он спит и видит во сне, что вновь его крылья пылают тысячью красок и несут
его по кристальному воздуху мира, откуда он пришел.
   Он спит и видит сны. Но Викарий,  слишком  встревоженный,  лежит  и  не
может уснуть. Больше всего его смущают великие возможности миссис Мендхем;
однако вечерний разговор открыл перед его разумом странные горизонты, и он
взволнован ощущением, будто он смутно, полузрячим взором увидел кое-что от
незримого доселе мира чудес, лежащего вокруг нашего мира. Двадцать лет - с
тех пор, как получил этот приход, - он  тут  жил  в  деревне  повседневной
жизнью, защищенный своей привычной верой  и  шумом  житейских  мелочей  от
всяких мистических снов. Но теперь, переплетаясь с  привычной  досадой  на
докучное вмешательство  ближнего,  возникло  до  сих  пор  совершенно  ему
незнакомое чувство соприкосновения с какими-то странно новыми явлениями.
   Было в этом чувстве что-то зловещее. Даже была минута, когда оно  взяло
верх над всеми прочими соображениями, и Викарий в ужасе вскочил с кровати,
весьма убедительно ушиб коленку, нашарил наконец  коробок  со  спичками  и
зажег свечу, чтобы вернуть себе веру и реальность своего обыденного  мира.
Но в общем наиболее  ощутимо  давила  мысль  о  миссис  Мендхем,  об  этой
неотвратимой лавине! Ее язык, казалось, навис над  ним  дамокловым  мечом.
Чего только она не наговорит  по  этому  поводу,  покуда  не  иссякнет  ее
негодующая фантазия!
   А пока счастливый пленитель Странной Птицы  напрасно  старался  уснуть,
Галли из Сиддертона осторожно разряжал свою двустволку после утомительного
и бесплодного дня, а Сэнди Брайт, преклонив колени, молился,  не  преминув
тщательно запереть окно. Энни Дерган  крепко  спала  с  раскрытым  настежь
ртом, а мать непутевой Эмори стирала во сне чужое белье,  и  обе  они  еще
задолго до сна полностью исчерпали тему о Струнах арфы и о Сиянии.  Дерган
Недоумок сидел в  постели,  то  мурлыча  обрывки  мелодии,  то  напряженно
прислушиваясь, не зазвучат ли  звуки,  которые  он  слышал  раз  и  жаждал
услышать вновь. Ну, а конторщик нотариуса из Айпинг-Хенгера  -  тот  бился
над стихами в честь продавщицы из портбердокской  кондитерской  и  начисто
забыл  о  Странной  Птице.  А  вот  батрак,  который  видел  ее  у  ограды
Сиддермортон-парка, приобрел  фонарь  под  глазом.  Это  явилось  наиболее
вещественным следствием небольшого спора  в  "Корабле"  о  птичьих  ногах.
Происшествие заслуживает (хотя бы и такого беглого) упоминания,  поскольку
оно, по-видимому,  представляет  собою  единственный  достоверный  случай,
когда ангел оказался виновником чего-либо подобного.



НАУТРО

   Зайдя разбудить Ангела, Викарий увидел, что тот уже одет и стоит, глядя
в окно. Было дивное утро, роса еще не сошла, из-за угла  дома  косые  лучи
восходящего солнца били, желтые  и  горячие,  в  склон  холма.  Птицы  уже
всполошились в живой изгороди и в  зарослях  кустов.  Вверх  по  склону  -
как-никак был  уже  август  месяц  -  медленно  полз  плуг.  Ангел  подпер
подбородок обеими руками и не обернулся, когда Викарий подошел к нему.
   - Как крыло? - спросил Викарий.
   - Я о нем забыл, - ответил Ангел. - Этот там - человек?
   Викарий посмотрел.
   - Это пахарь.
   - Почему он ходит так взад и вперед? Ему это нравится?
   - Он пашет. В этом его работа.
   - Работа! А зачем он ее делает? Она так  однообразна  -  разве  это  не
скучно?
   - Скучно, - согласился Викарий. -  Но  ему  надо  ее  делать,  чтобы...
понимаете... заработать на жизнь. Получить еду и всякое такое.
   - Как странно! - удивился Ангел. - Люди все должны это делать? И вы?
   - О нет. Он работает за меня. Исполняет мою долю работы.
   - А почему? - спросил Ангел.
   - О! В уплату за все то, что я, знаете ли, делаю для него. Мы  в  нашем
мире полагаем справедливым разделение труда. Обмен не грабеж.
   - Понимаю,  -  молвил  Ангел,  все  еще  следуя  взглядом  за  тяжелыми
движениями пахаря.
   - А вы что делаете для него?
   - Вам кажется, это легкий вопрос, - сказал Викарий, - а на  деле  он...
куда как труден! Наше общественное устройство очень сложно. Невозможно так
вот на ходу, перед завтраком, объяснить все эти вещи. Вы разве не голодны?
   - Да, как будто, - медленно проговорил Ангел,  не  отходя  от  окна,  и
резко вдруг добавил: - Все же не могу я  не  думать  о  том,  что  пахать,
наверно, совсем не весело.
   - Возможно, - сказал Викарий, - очень возможно. Но завтрак подан. Вы не
сойдете вниз?
   Ангел нехотя отошел от окна.
   - Наше общество, - объяснил Викарий на лестнице, - сложный организм.
   - Да?
   - И в нем так установлено, что одни делают одно, другие - другое.
   - И пока мы с вами будем есть, тот худой, сутулый, старый человек так и
будет плестись за тем  тяжелым  железным  резаком,  который  волочит  пара
лошадей?
   - Да. Вы скоро убедитесь, что это совершенно правильно. А,  грибочки  и
яйцо-пашот! Такова социальная система! Садитесь, прошу!  Может  быть,  вам
она представляется несправедливой?
   - Мне все это непонятно, - молвил Ангел.
   - Напиток, который я вам предлагаю, называется кофе, - сказал  Викарий.
- Это естественно. Когда я был молодым человеком, мне тоже многое казалось
непонятным. Но позднее приходит Более Широкий Взгляд на Вещи. (Эти  черные
штучки называются грибами; с виду они превосходны!) Побочные  Соображения.
Все люди - братья, конечно, но иные из них, так сказать,  младшие  братья.
Есть работа, требующая культуры и утонченности, есть и другая, при которой
утонченность и культура явились бы помехой. И не следует забывать о  праве
собственности. Должно воздавать кесарю... Знаете,  чем  разъяснять  сейчас
эти материи (отведайте этого), я, пожалуй, дам  вам  лучше  почитать  одну
книжечку (ням, ням, ням - грибочки на вкус не хуже, чем на вид), в которой
это все изложено очень ясно и просто.



СКРИПКА

   После завтрака Викарий прошел в маленькую  комнату  рядом  с  кабинетом
отыскать для Ангела книжку по политической экономии. Ибо невежество Ангела
в социальных вопросах было  не  пробить  никакими  устными  разъяснениями.
Дверь оставалась открыта.
   - Что это? - сказал Ангел, войдя за ним следом. - Скрипка!  -  Он  снял
ее.
   - Вы играете? - спросил Викарий.
   Ангел уже держал в руке смычок и вместо ответа провел  им  по  струнам.
Звук был так хорош, что Викарий сразу обернулся.
   Ангел крепче стиснул рукою гриф. Смычок пролетел обратно,  заколыхался,
и мелодия, которой Викарий никогда в своей жизни не  слышал,  заплясала  в
его ушах. Ангел продвинул скрипку под свой изящный подбородок и  продолжал
играть, и, пока он играл, его глаза светились все ясней, а губы улыбались.
Сперва он  смотрел  на  Викария,  потом  его  лицо  приняло  отсутствующее
выражение. Казалось, он смотрит уже не  на  Викария,  а  сквозь  него,  на
что-то постороннее, что-то, что жило в  его  памяти,  в  его  воображении,
что-то бесконечно далекое, дотоле невиданное и во сне...
   Викарий пытался следить за музыкой. Мелодия казалась подобной огню, она
налетала, сияла, искрилась и  плясала,  проносилась  и  появлялась  вновь.
Нет!.. Не  появлялась!  Другая  мелодия,  схожая  и  несхожая  с  прежней,
взвивалась вслед за той, колыхалась, исчезала. Потом еще одна - та же и не
та. Было похоже на трепетные языки огня, что  вспыхивают  попеременно  над
только что разведенным костром. "Здесь две мелодии - или два мотива -  как
верней?" - думал Викарий. Надо сказать,  он  удивительно  мало  смыслил  в
музыкальной технике. Гонясь друг за  другом,  мелодии,  танцуя,  уносились
ввысь из костра заклинаний - гонясь, колыхаясь, крутясь - в высокое  небо.
Внизу разгорался костер,  пламя  без  топлива,  на  ровном  месте,  и  две
резвящихся бабочки звука, танцуя, уносились от него, уносились ввысь, одна
над другой, стремительные, порывистые, неотчетливые.
   "Две резвящихся бабочки - вот что это было!" О чем думает Викарий?  Где
он? Ну конечно же, в маленькой комнате рядом с кабинетом!  И  Ангел  стоит
напротив и улыбается ему, играя на скрипке и глядя сквозь него,  точно  он
не более как окно... Опять тот мотив  -  желтое  пламя,  в  бурном  порыве
расходящееся веером; сперва один, и за ним, взметнувшись быстрым наплывом,
другой. Снова два создания  из  огня  и  света,  гонясь  друг  за  другом,
уносятся ввысь, в этот светлый безмерный простор.
   Кабинет и вся реальность жизни вдруг поблекли  перед  глазами  Викария,
становились все прозрачней, как расплывающийся в воздухе  туман;  и  он  с
Ангелом уже стоят рядом на самой вершине  творимой  башни  музыки,  вокруг
которой кружили сверкающие мелодии, исчезали, появлялись опять. Он  был  в
стране красоты, и вновь, как вначале, блеск небес  озарял  лицо  Ангела  и
жаркая радость красок билась в его крыльях. Себя самого Викарий видеть  не
мог. Но я не берусь описать вам видение этой великой и широкой  земли,  ее
невообразимую незамкнутость,  и  высоту,  и  благородство.  Там  ведь  нет
пространства, подобного  нашему,  нет  и  времени,  каким  мы  его  знаем;
пришлось бы, хочешь не хочешь, говорить путаными метафорами и с досадой  в
конце концов признаться в своем бессилии. И было это всего лишь  видением.
Чудесные создания, носившиеся в эфире, не  видели  их,  стоявших  там,  на
башне, и пролетали сквозь Них, как  можно  пройти  сквозь  туман.  Викарий
утратил всякое ощущение длительности, всякое понятие о необходимости...
   - Ах! - сказал Ангел и вдруг опустил скрипку.
   Викарий забыл о книжке по политической экономии, забыл обо всем, покуда
Ангел не кончил. Минуту он сидел притихший. Потом, вздрогнув, очнулся.  Он
сидел на старом с железной оковкой сундуке.
   - Да, - сказал он медленно, - вы, оказывается, большой искусник.  -  Он
растерянно посмотрел вокруг. -  У  меня,  пока  вы  играли,  было  как  бы
видение. Мне чудилось, будто я вижу... Что же я видел?  Пронеслось!  -  Он
стоял, точно ослепленный ярким светом. - Я больше никогда не  буду  играть
на скрипке, - сказал он. - Я вас прошу, унесите скрипку в вашу  комнату...
и возьмите ее себе... И порой играйте для меня.  Я  совсем  не  знал,  что
такое музыка, пока не услышал вашу игру. У меня такое  чувство,  точно  до
этого дня я никогда и не слышал музыки. - Он  смотрел  на  Ангела  во  все
глаза, потом обвел взглядом комнату. - Раньше, слушая  музыку,  я  никогда
ничего подобного не чувствовал, - сказал он. И покачал головой. - Больше я
никогда не буду играть.



АНГЕЛ ИССЛЕДУЕТ ДЕРЕВНЮ

   Викарий - полагаю, очень неразумно - позволил  Ангелу  одному  пойти  в
деревню, чтобы расширить свои представления о человечестве. Неразумно, ибо
разве мог он представить себе, какой прием встретит там Ангел?  Неразумно,
но, боюсь, не безраздумно. В деревне он всегда держался с достоинством, он
и помыслить не мог о том, чтобы ему пройтись вдвоем  со  своим  гостем  по
улочке, -  тот  непременно