им от времени. Лицо Сфинкса было  обращено
прямо ко мне, его незрячие глаза, казалось, смотрели на меня, и  по  губам
скользила улыбка.  Он  был  сильно  потрепан  непогодами,  словно  изъеден
болезнью. Я стоял и глядел на него, быть  может,  полминуты,  а  может,  и
полчаса. Казалось, он то приближался, то отступал, смотря  по  тому,  гуще
или реже падал град. Наконец я отвел от него глаза и  увидел,  что  завеса
града прорвалась, небо прояснилось и скоро должно появиться солнце.
   Я  снова  взглянул  на  белую  фигуру  Сфинкса  и   вдруг   понял   все
безрассудство своего путешествия. Что увижу я, когда совершенно  рассеется
этот туман? Разве люди не могли за это время измениться до неузнаваемости?
Что, если они стали еще более жестокими? Что, если они совершенно утратили
свой облик и превратились во что-то нечеловеческое,  мерзкое  и  неодолимо
сильное? А может быть, я увижу  какое-нибудь  дикое  животное,  еще  более
ужасное и отвратительное в силу своего  человекоподобия,  чем  первобытный
ящер, - мерзкую тварь, которую следовало бы тотчас же уничтожить?
   Я взглянул кругом и увидел вдали какие-то очертания - огромные  дома  с
затейливыми перилами и высокими колоннами, они отчетливо выступали на фоне
лесистого холма,  который  сквозь  утихающую  грозу  смутно  вырисовывался
передо мною. Панический страх вдруг овладел мною. Как безумный, я бросился
к Машине Времени и попробовал снова запустить ее. Солнечные лучи пробились
тем временем сквозь облака. Серая завеса расплылась и исчезла. Надо мной в
густой синеве летнего неба растаяло несколько последних  облаков.  Ясно  и
отчетливо показались огромные здания, блестевшие после обмывшей их грозы и
украшенные  белыми  грудами  нерастаявших  градин.   Я   чувствовал   себя
совершенно беззащитным в  этом  неведомом  мире.  Вероятно,  то  же  самое
ощущает птичка, видя, как парит ястреб, собирающийся на нее броситься. Мой
страх граничил с безумием. Я собрался с силами, сжал зубы, руками и ногами
уперся в Машину,  чтобы  перевернуть  ее.  Она  поддалась  моим  отчаянным
усилиям и наконец перевернулась, сильно ударив меня по  подбородку.  Одной
рукой держась за сиденье, другой - за рычаг, я стоял, тяжело дыша, готовый
снова взобраться на нее.
   Но вместе с возможностью отступления ко мне снова вернулось мужество. С
любопытством, к которому примешивалось все меньше страха,  я  взглянул  на
этот мир далекого будущего. Под аркой в стене  ближайшего  дома  я  увидел
несколько фигур в красивых свободных одеждах. Они меня  тоже  увидели:  их
лица были обращены ко мне.
   Затем я услышал  приближающиеся  голоса.  Из-за  кустов  позади  Белого
Сфинкса показались головы и плечи бегущих людей. Один из них  выскочил  на
тропинку, ведущую к лужайке, где я стоял рядом со своей Машиной. Это  было
маленькое существо - не более четырех футов ростом,  одетое  в  пурпуровую
тунику, перехваченную у талии кожаным ремнем. На ногах у него были  не  то
сандалии, не то котурны. Ноги до колен были обнажены, и голова не покрыта.
Обратив внимание на его  легкую  одежду,  я  впервые  почувствовал,  какой
теплый был там воздух.
   Подбежавший человек показался мне удивительно  прекрасным,  грациозным,
но чрезвычайно хрупким существом. Его залитое румянцем лицо напомнило  мне
лица больных чахоткой, -  ту  чахоточную  красоту,  о  которой  так  часто
приходится слышать. При виде его я  внезапно  почувствовал  уверенность  и
отдернул руку от Машины.



5. В ЗОЛОТОМ ВЕКЕ

   Через мгновение мы уже стояли лицом к лицу - я и это  хрупкое  существо
далекого будущего. Он смело подошел ко мне  и  приветливо  улыбнулся.  Это
полное отсутствие страха чрезвычайно поразило меня. Он повернулся  к  двум
другим, которые подошли вслед за ним, и  заговорил  с  ними  на  странном,
очень нежном и певучем языке.
   Тем временем подоспели другие, и скоро вокруг меня образовалась  группа
из восьми или десяти очень изящных созданий. Один из них обратился ко  мне
с каким-то вопросом. Не знаю почему, но мне пришло вдруг в голову, что мой
голос должен показаться им слишком  грубым  и  резким.  Поэтому  я  только
покачал головой и указал на свои уши. Тот, кто обратился  ко  мне,  сделал
шаг вперед, остановился в нерешительности и дотронулся  до  моей  руки.  Я
почувствовал еще несколько таких же нежных прикосновений на  плечах  и  на
спине. Они хотели убедиться, что я действительно существую. В их движениях
не было решительно ничего внушающего  опасение.  Наоборот,  в  этих  милых
маленьких существах было что-то вызывающее  доверие,  какая-то  грациозная
мягкость, какая-то детская непринужденность. К  тому  же  они  были  такие
хрупкие, что, казалось, можно совсем легко в случае нужды  разбросать  их,
как кегли, - целую дюжину одним толчком. Однако,  заметив,  что  маленькие
руки  принялись  ощупывать  Машину  Времени,  я  сделал   предостерегающее
движение. Я вдруг вспомнил то, о чем совершенно забыл,  -  что  она  может
внезапно  исчезнуть,  -  вывинтил,  нагнувшись  над  стержнями,   рычажки,
приводящие  Машину  в  движение,  и  положил  их  в  карман.  Затем  снова
повернулся к этим людям, раздумывая, как бы мне с ними объясниться.
   Я пристально разглядывал их изящные фигурки,  напоминавшие  дрезденские
фарфоровые статуэтки. Их короткие волосы одинаково курчавились, на лице не
было видно ни малейшего  признака  растительности,  уши  были  удивительно
маленькие. Рот  крошечный,  с  ярко-пунцовыми,  довольно  тонкими  губами,
подбородок остроконечный. Глаза большие и кроткие, но - не сочтите это  за
тщеславие! - в них недоставало выражения того интереса ко  мне,  какого  я
был вправе ожидать.
   Они больше не делали попыток объясняться со мной и стояли,  улыбаясь  и
переговариваясь друг с другом нежными воркующими голосами. Я первым  начал
разговор. Указал рукой на Машину Времени,  потом  на  самого  себя.  После
этого, поколебавшись, как лучше выразить  понятие  о  Времени,  указал  на
солнце. Тотчас же одно изящное существо, одетое в клетчатую пурпурно-белую
одежду, повторило мой  жест  и,  несказанно  поразив  меня,  издало  звук,
подражая грому.
   На мгновение я удивился, хотя смысл жеста был вполне  ясен.  Мне  вдруг
пришла мысль: а не имею ли я дело просто-напросто с дураками? Вы  едва  ли
поймете, как это поразило меня. Я всегда держался того  мнения,  что  люди
эпохи восемьсот второй тысячи лет, куда я залетел, судя по  счетчику  моей
Машины, уйдут невообразимо  дальше  нас  в  науке,  искусстве  и  во  всем
остальном. И вдруг один из них задает мне вопрос,  показывающий,  что  его
умственный уровень не выше уровня нашего пятилетнего ребенка:  он  всерьез
спрашивает меня, не упал ли я с солнца во время грозы?  И  потом,  эта  их
яркая  одежда,  хрупкое,  изящное  сложение  и  нежные   черты   лица.   Я
почувствовал разочарование и на мгновение подумал, что  напрасно  трудился
над своей Машиной Времени.
   Кивнув головой, я указал на солнце и так искусно  изобразил  гром,  что
все они отскочили от меня на шаг или два и присели от  страха.  Но  тотчас
снова ободрились, и один, смеясь, подошел ко мне с  гирляндой  чудесных  и
совершенно  неизвестных  мне  цветов.  Он  обвил  гирляндой  мою  шею  под
мелодичные одобрительные возгласы остальных. Все принялись рвать цветы, и,
смеясь,  обвивать  ими  меня,  пока  наконец  я  не  стал  задыхаться   от
благоухания. Вы, никогда не видевшие  ничего  подобного,  вряд  ли  можете
представить себе, какие чудесные, нежные  цветы  создала  культура,  этого
невообразимо  далекого  от  нас  времени.  Кто-то,  видимо,  подал   мысль
выставить меня в таком виде в  ближайшем  здании,  и  они  повели  меня  к
высокому серому, покрытому трещинами каменному  дворцу,  мимо  Сфинкса  из
белого мрамора, который, казалось, все время с легкой усмешкой смотрел  на
мое изумление. Идя с ними, я едва удержался от смеха  при  воспоминании  о
том, как самоуверенно предсказывал вам несколько дней назад серьезность  и
глубину ума людей будущего.
   Здание, куда меня вели, имело  огромный  портал,  да  и  все  оно  было
колоссальных размеров. Я с интересом рассматривал огромную,  все  растущую
толпу этих маленьких существ и зияющий вход, темный и таинственный.  Общее
впечатление от окружающего было таково, как будто весь мир  покрыт  густой
порослью красивых кустов и цветов, словно давно  запущенный,  но  все  еще
прекрасный сад. Я видел высокие стебли и  нежные  головки  странных  белых
цветов. Они были около фута в диаметре, имели прозрачный восковой  оттенок
и росли дико  среди  разнообразных  кустарников;  в  то  время  я  не  мог
хорошенько рассмотреть их. Моя Машина Времени осталась без присмотра среди
рододендронов.
   Свод был украшен чудесной резьбой, но  я,  конечно,  не  успел  ее  как
следует рассмотреть, хотя, когда я проходил под ним, мне  показалось,  что
он сделан в древнефиникийском стиле, и меня поразило,  что  резьба  сильно
попорчена и стерта.
   Под взрывы мелодичного смеха и  веселые  разговоры  меня  встретило  на
пороге несколько существ, одетых в еще более светлые  одежды,  и  я  вошел
внутрь в своем неподходящем темном одеянии девятнадцатого века. Я  не  мог
не чувствовать, что вид у меня довольно забавный,  -  я  был  весь  увешан
гирляндами  цветов  и  окружен  волнующейся  толпой  людей,  облаченных  в
светлые, нежных расцветок одежды, сверкавших  белизной  обнаженных  рук  и
смеявшихся и мелодично ворковавших.
   Большая дверь  вела  в  огромный,  завешанный  коричневой  тканью  зал.
Потолок его был в тени, а через окна с яркими цветными стеклами, а местами
совсем  незастекленные,  лился  мягкий,  приятный  свет.  Пол  состоял  из
какого-то очень твердого  белого  металла  -  это  были  не  плитки  и  не
пластинки, а целые глыбы, но  шаги  бесчисленных  поколений  даже  в  этом
металле выбили местами  глубокие  колеи.  Поперек  зала  стояло  множество
низких столов, сделанных из полированного камня, высотою не больше фута, -
на них лежали груды плодов. В некоторых  я  узнал  что-то  вроде  огромной
малины, другие были  похожи  на  апельсины,  но  большая  часть  была  мне
совершенно неизвестна.
   Между столами было разбросано множество мягких  подушек.  Мои  спутники
расселись  на  них  и   знаками   указали   мне   мое   место.   С   милой
непринужденностью они принялись есть плоды, беря их руками и бросая шелуху
и огрызки в круглые отверстия по бокам столов. Я не  заставил  себя  долго
просить, так как чувствовал  сильный  голод  и  жажду.  Поев,  я  принялся
осматривать зал.
   Меня особенно поразил  его  запущенный  вид.  Цветные  оконные  стекла,
составлявшие узоры лишь  строго  геометрические,  во  многих  местах  были
разбиты, а  тяжелые  занавеси  покрылись  густым  слоем  пыли.  Мне  также
бросилось в глаза, что угол мраморного стола, за которым я  сидел,  отбит.
Несмотря на это, зал был удивительно живописен. В  нем  находилось,  может
быть, около двухсот человек, и большинство из них с любопытством теснилось
вокруг меня. Их глаза весело  блестели,  а  белые  зубы  деликатно  грызли
плоды. Все они были одеты в очень мягкие, но прочные шелковистые ткани.
   Фрукты были их единственной пищей.  Эти  люди  далекого  будущего  были
строгими вегетарианцами, и на время я принужден  был  сделаться  таким  же
травоядным, несмотря на потребность в  мясе.  Впоследствии  я  узнал,  что
лошади, рогатый скот, овцы, собаки в это время уже  вымерли,  как  вымерли
когда-то ихтиозавры. Однако плоды были восхитительны, в  особенности  один
плод (который, по-видимому, созрел  во  время  моего  пребывания  там),  с
мучнистой мякотью,  заключенной  в  трехгранную  скорлупу.  Он  стал  моей
главной пищей. Я был поражен удивительными плодами и чудесными цветами, но
не знал, откуда они берутся: только позднее я начал это понимать.
   Таков был мой первый обед в далеком  будущем.  Немного  насытившись,  я
решил сделать попытку научиться языку этих  новых  для  меня  людей.  Само
собой разумеется, это было необходимо.  Плоды  показались  мне  подходящим
предметом для начала, и, взяв один из них, я  попробовал  объясниться  при
помощи вопросительных звуков и жестов. Мне стоило немалого труда заставить
их понимать меня. Сначала  все  мои  слова  и  жесты  вызывали  изумленные
взгляды и бесконечные взрывы смеха,  но  вдруг  одно  белокурое  существо,
казалось, поняло мое намерение и несколько раз повторило  какое-то  слово.
Все принялись болтать и перешептываться друг с другом, а  потом  наперебой
начали весело обучать меня своему языку. Но мои первые  попытки  повторить
их изящные короткие  слова  вызывали  у  них  новые  взрывы  неподдельного
веселья. Несмотря на то, что я брал у них  уроки,  я  все-таки  чувствовал
себя как школьный учитель в  кругу  детей.  Скоро  я  заучил  десятка  два
существительных, а затем дошел  до  указательных  местоимений  и  даже  до
глагола "есть". Но это была трудная работа, быстро  наскучившая  маленьким
существам, и я почувствовал,  что  они  уже  избегают  моих  вопросов.  По
необходимости пришлось брать уроки понемногу и  только  тогда,  когда  мои
новые знакомые сами этого хотели. А это бывало не часто  -  я  никогда  не
встречал таких беспечных и быстро утомляющихся людей.



6. ЗАКАТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

   Всего более поразило меня в этом новом  мире  почти  полное  отсутствие
любознательности у людей. Они,  как  дети,  подбегали  ко  мне  с  криками
изумления и, быстро оглядев меня, уходили  в  поисках  какой-нибудь  новой
игрушки. Когда все  поели  и  я  перестал  их  расспрашивать,  то  впервые
заметил, что в зале уже нет почти никого из тех  людей,  которые  окружали
меня вначале. И, как это ни странно, я сам быстро почувствовал  равнодушие
к этому маленькому народу. Утолив голод, я вышел  через  портал  на  яркий
солнечный свет. Мне всюду попадалось  на  пути  множество  этих  маленьких
людей будущего. Они недолго следовали за мной, смеясь и переговариваясь, а
потом, перестав смеяться, предоставляли меня самому себе.
   Когда я вышел из зала, в воздухе уже разлилась вечерняя  тишина  и  все
вокруг было окрашено теплыми лучами заходящего солнца. Сначала  окружающее
казалось мне удивительно странным. Все здесь так не походило на  тот  мир,
который я знал, - все, вплоть до цветов. Огромное здание,  из  которого  я
вышел, стояло на склоне речной долины, но Темза по меньшей  мере  на  милю
изменила свое теперешнее  русло.  Я  решил  добраться  до  вершины  холма,
лежавшего от меня на расстоянии примерно полутора миль, чтобы с его высоты
поглядеть на нашу планету в восемьсот две тысячи семьсот первом году нашей
эры - именно эту дату показывала стрелка на циферблате моей Машины.
   По  дороге  я  искал  хоть  какое-нибудь  объяснение   тому   гибнущему
великолепию, в состоянии которого я нашел мир, так  как  это  великолепие,
несомненно, гибло. Немного выше на холме я увидел огромные груды  гранита,
скрепленные полосами алюминия, гигантский лабиринт отвесных  стен  и  кучи
расколовшихся  на  мелкие  куски  камней,  между  которыми   густо   росли
удивительно красивые растения. Возможно,  что  это  была  крапива,  но  ее
листья были окрашены в чудесный коричневый цвет и не были жгучими,  как  у
нашей крапивы. Вблизи были руины какого-то огромного здания, непонятно для
чего  предназначенного.  Здесь  мне  пришлось  впоследствии  сделать  одно
странное открытие, но об этом я вам расскажу потом.
   Я присел на уступе  холма,  чтобы  немного  отдохнуть,  и,  оглядевшись
вокруг, заметил, что нигде не видно маленьких домов. По-видимому,  частный
дом и частное хозяйство окончательно исчезли. То тут, то там среди  зелени
виднелись огромные здания, похожие на дворцы, но нигде не было тех домиков
и коттеджей, которые так характерны для современного английского пейзажа.
   "Коммунизм", - сказал я сам себе.
   А следом за этой мыслью возникла другая.
   Я взглянул на маленьких людей,  которые  следовали  за  мной,  и  вдруг
заметил, что на всех одежда всевозможных светлых  цветов,  но  одинакового
покроя, у всех те же самые безбородые лица, та  же  девичья  округленность
конечностей. Может показаться странным, что я не заметил этого раньше,  но
все вокруг меня было так необычно.  Теперь  это  бросилось  мне  в  глаза.
Мужчины и женщины будущего не отличались друг от  друга  ни  костюмом,  ни
телосложением, ни манерами, одним словом, ничем, что теперь отличает  один
пол от другого. И дети, казалось, были просто миниатюрными  копиями  своих
родителей. Поэтому я решил, что дети  этой  эпохи  отличаются  удивительно
ранним развитием, по крайней мере,  в  физическом  отношении,  и  это  мое
мнение подтвердилось впоследствии множеством доказательств.
   При виде довольства и обеспеченности, в которой жили эти люди, сходство
полов стало мне вполне понятно. Сила мужчины и нежность женщины,  семья  и
разделение   труда   являются   только   жестокой   необходимостью   века,
управляемого физической силой. Но там, где народонаселение многочисленно и
достигло равновесия, где насилие - редкое явление, рождение  многих  детей
нежелательно для государства, и нет никакой необходимости в  существовании
семьи. А вместе с тем и разделение полов, вызванное жизнью и  потребностью
воспитания  детей,  неизбежно  исчезает.  Первые  признаки  этого  явления
наблюдаются и в наше время,  а  в  том  далеком  будущем  оно  уже  вполне
укоренилось. Таковы были мои тогдашние выводы. Позднее я имел  возможность
убедиться, насколько они были далеки от действительности.
   Размышляя так, я  невольно  обратил  внимание  на  небольшую  постройку
приятной архитектуры,  похожую  на  колодец,  прикрытый  куполом.  У  меня
мелькнула мысль: как странно, что до сих пор существуют колодцы, но  затем
я снова погрузился в раздумья. До  самой  вершины  холма  больше  не  было
никаких зданий,  и,  продолжая  идти,  я  скоро  очутился  один,  так  как
остальные за мной не поспевали. С чувством свободы, ожидая  необыкновенных
приключений, я направился к вершине холма.
   Дойдя до вершины, я увидел  скамью  из  какого-то  желтого  металла;  в
некоторых местах она была разъедена чем-то вроде  красноватой  ржавчины  и
утопала в мягком мхе; ручки ее были отлиты в виде голов грифонов. Я сел  и
принялся  смотреть  на  широкий  простор,  освещенный  лучами  догоравшего
заката. Картина была небывалой красоты.  Солнце  только  что  скрылось  за
горизонтом; запад горел золотом, по которому горизонтально тянулись легкие
пурпурные и алые полосы. Внизу расстилалась долина,  по  которой,  подобно
полосе сверкающей стали, дугой изогнулась Темза. Огромные старые дворцы, о
которых  я  уже  говорил,  были  разбросаны  среди  разнообразной  зелени;
некоторые уже превратились в руины, другие были еще обитаемы. Тут и там, в
этом огромном, похожем  на  сад  мире,  виднелись  белые  или  серебристые
изваяния; кое-где поднимались  кверху  купола  и  остроконечные  обелиски.
Нигде не было изгородей, не  было  даже  следов  собственности  и  никаких
признаков земледелия, - вся земля превратилась в один цветущий сад.
   Наблюдая все это, я старался объяснить себе то, что видел, и сделал вот
какие выводы  из  своих  наблюдений.  (Позже  я  убедился,  что  они  были
односторонними и содержали лишь половину правды.)
   Мне казалось, что я вижу человечество  в  эпоху  увядания.  Красноватая
полоса на западе заставила меня подумать о закате человечества. Я  впервые
увидел  те  неожиданные  последствия,  к  которым   привели   общественные
отношения нашего времени. Теперь я  прихожу  к  убеждению,  что  это  были
вполне логические последствия. Сила есть только  результат  необходимости;
обеспеченное  существование  ведет  к  слабости.  Стремление  к  улучшению
условий жизни - истинный прогресс цивилизации, делающий наше существование
все  более  обеспеченным,  -  привело  к  своему   конечному   результату.
Объединенное человечество поколение за поколением торжествова