радости в связи с изменившимся статусом  их  родного  острова  или  вообще
как-то реагировали на свое присоединение к великой семье наций, в  которую
они  теперь,  как  их  уверяли,  вошли  полноправными  членами.  С   новым
гарнизоном острова  они,  правда,  были  в  лучших  отношениях,  нежели  с
прежним, немецким. Но они не стали скрывать своей радости, когда через два
года после урегулирования всех  конфликтов  и  беспорядков,  состоявшегося
где-то по другую сторону земного шара,  в  месте,  о  котором  островитяне
никогда и не слышали, гарнизон отозвали.
     После этого на острове снова могла продолжаться нормальная жизнь.  От
полного возвращения к довоенному  статус-кво  ее  отличали  только  редкие
наезды инспектора, который, когда и появлялся, мало кого беспокоил,  да  и
торжественные визиты самого губернатора.
     Так без  особых  помех  выросло  и  состарилось  еще  одно  поколение
островитян.
     А потом на Танакуатуа  прибыл  новый  гарнизон.  На  этот  раз  более
многочисленный, лучше вооруженный, и оставался он на  острове  дольше.  Но
вели себя солдаты пристойнее и снабжались регулярнее.
     Командир гарнизона майор Кэтерман  с  самого  начала  приказал  своим
подчиненным относиться к танакуатуанам, как к подлинным хозяевам  острова.
Он потрудился немного научиться говорить на их языке,  пытался  понять  их
обычаи и всячески старался уважать их образ жизни. Категорически  запретил
своим людям мародерство. За  все  таро,  кокосы,  плоды  хлебного  дерева,
девушек,  картофель  и  т.п.  следовало   платить,   поэтому   островитяне
пристрастились к печеным бобам, говядине и  шоколаду.  Майор  даже  провел
среди аборигенов несколько занятий по  программе  начальной  школы,  чтобы
познакомить их с кое-какими сведениями о странах за океаном. Если же он  в
этом и не преуспел, как и в претворении в  жизнь  некоторых  своих  других
задумок, то все же  оставался  за  все  время  командования  гарнизоном  в
прекрасных отношениях с островитянами.
     Сам он был в высшей степени доволен  своим  назначением.  Лишь  очень
немногим в военное время  выпадает  счастье  оказаться  вынесенным  бурным
течением в спокойные воды, и он был рад попасть в их число. Постепенно  он
начал думать, что в  его  лице,  вероятно,  колониальная  служба  потеряла
ценного  работника.  Но  даже  запутанный  клубок  войны  в  конце  концов
разматывается  в  нить.  Пушки  замолчали,   японцы   убрались   восвояси,
Танакуатуа больше не требовалось защищать.
     Был дан прощальный пир.  Командир  гарнизона,  наполовину  задушенный
гирляндами красного жасмина,  и  лучащийся  счастьем  от  доброго  рома  и
гордости за свой народ вождь Татаке сидели, обняв друг друга  за  плечи  и
клялись в братстве навек.
     На следующую ночь аборигены снова стали  полными  владельцами  своего
острова.
     За три последующих года не произошло ничего примечательного,  если  и
не считать визита  нового  губернатора.  Как  всегда,  состоялась  обычная
церемония, а губернатор обратился к островитянам с речью, в которой уверял
их не думать, что они заброшены здесь, в просторах океана.  Король  всегда
заботится об их интересах и очень любит их.
     После окончания ставшей привычной церемонии он отплыл к себе обратно.
Все думали, что его, как и его предшественника, не стоит ждать раньше, чем
через два или три года.
     Но, ко всеобщему удивлению, он вернулся через несколько недель. И  на
этот раз с вестью весьма необычной.
     Он сообщил островитянам, что совсем в скором времени должно произойти
нечто  катастрофическое.  В  открытом  океане  к  востоку  от   Танакуатуа
разразится катаклизм. Там над океаном встанет огромный  огненный  шар,  он
будет ярче ста солнц и такой раскаленный, что  на  деревьях,  растущих  за
много миль от него, сгорит кора, у людей и животных загорится  кожа,  а  у
всех, кто поглядит на него, высохнут глаза.
     Маловероятно, что на самом Танакуатуа произойдет  что-либо  подобное,
потому что шар будет от него очень далеко, но, после того как он  вспыхнет
и  погаснет,  в  небе  останется  отравленная  пыль.  Эта  пыль   принесет
мучительную смерть всем, кого коснется.
     Вряд ли пыль вообще долетит до Танакуатуа. Если  во  время  огненного
взрыва ветер будет дуть с  запада  и  не  перестанет  несколько  дней,  то
острову ничто не повредит...
     Но никто не может управлять ветрами.  Можно  только  предполагать,  в
каком направлении они будут дуть в тот  или  иной  сезон.  Еще  с  меньшей
уверенностью можно утверждать, что  они  будут  дуть  в  этом  направлении
постоянно. К тому же все знают, что облака в небе часто  движутся  как  бы
против ветра, - признак того, что верховой ветер  дует  в  противоположную
сторону. В природе нет ничего переменчивее ветра...
     Поэтому  король,  как  всегда  беспокоясь  о  судьбах  своих   верных
подданных, издал указ,  согласно  которому  жителям  Танакуатуа  и  Оахому
следует ради их собственной безопасности оставить на время эти  острова  и
переселиться туда, где не  будет  никакого  риска,  что  смертельная  пыль
упадет на них. Король также повелел заплатить им,  возместив  все  убытки,
нанесенные посевам или  собственности.  Поэтому  ровно  через  месяц  всем
мужчинам,  и  женщинам  и  детям  до  единого  следует  эвакуироваться   с
Танакуатуа.
     К облегчению губернатора, который  ждал  долгих  препирательств,  его
заявление  восприняли  спокойно.  Но  ему  и  не  пришло  в  голову,   что
островитяне так повели себя  только  потому,  что  были  до  глубины  души
поражены услышанным и не могли никак поверить, что слышали именно то,  что
было сказано.
     Ошеломление еще не прошло, когда губернатор,  пожелав  им  как  можно
лучше использовать время, отведенное на подготовку к отъезду, поднялся  на
свой корабль и отправился на Оахому, чтобы и туда отвезти свою весть.


     Вечером Татаке созвал совет старейшин. Но почти  никто  из  старейшин
дельного совета дать не мог. Более старые и умудренные  опытом  испытывали
смутное беспокойство,  но  были  еще  слишком  поражены  известием,  чтобы
осознать реальность грядущего. Оттого спор  разгорелся  в  основном  между
вождем и Нокики, главным лекарем, причем  позиция  обоих  основывалась  на
слишком поспешно возведенных фундаментах, которые  они  по  мере  развития
спора укрепляли.
     Но сами позиции были ясны с самого начала:
     - Такое вмешательство в наши дела недопустимо, - заявил Нокики. -  Мы
должны призвать наших молодых мужчин к оружию.
     - Они не будут драться, - коротко ответил Татаке.
     - Молодые мужчины - воины и потомки воинов. Они не боятся смерти, - с
вызовом сказал Нокики. -  Они  захотят  драться,  чтобы  одержать  великую
победу, как и их отцы. - Тут Нокики в  подтверждение  своих  слов  изложил
краткую (хотя и несколько тенденциозную)  историю  о  славной  битве  1916
года.
     Татаке объяснил, что никто и не сомневается в доблести юношей, а  все
дело  в  выборе   наиболее   благоразумного   пути.   Могут   ли   устоять
наидоблестнейшие воины против винтовок и пулеметов? Их всех  перестреляют,
род танакуатуан ослабнет, ибо разве есть  будущее  у  народа,  лишившегося
молодежи? А  у  слабых  нет  прав.  Чем  сильнее  и  многочисленнее  будут
танакуатуане, тем лучше им придется на чужбине и тем  весомее  смогут  они
настаивать на скорейшем возвращении на  родину,  когда  этот  таинственный
катаклизм прекратится.
     Нокики источал презрение. Он не верил ни в какой катаклизм. Это явная
уловка, чтобы выманить их с острова. Губернатор просто хочет захватить  их
остров себе. И им предлагают передать свою землю, свои дома,  кости  своих
предков, завоевавших эту землю для них, - все, в виде подарка губернатору!
Лучше уж всем до единого полечь в землю  Танакуатуа,  чем  влачить  жалкое
существование трусов на чужбине.
     Татаке стал говорить о возмещении убытков...
     Нокики презрительно плюнул.
     Татаке  заявил,  что  берет  на   себя   ответственность   за   жизнь
соплеменников.  Он  позаботится,  чтобы  их  не   бросали   понапрасну   в
бесполезную  битву  и  не  приносили  в   жертву,   безрассудно   отвергая
существование смертельной пыли.
     Нокики  снова  плюнул.  Эта  смертельная  пыль  -  выдумка.   Сказка,
придуманная, чтобы выкурить их из  родного  гнезда.  Ни  в  одной  легенде
ничего не говорится о ней. Вождь Татаке может смиренно заботиться о  жизни
своих подданных, но для него, Нокики, гораздо ценнее их честь,  завещанная
им отцами их отцов, и отцами тех отцов, которые жили прежде них.
     - Татаке, - продолжал он, - говорил о жизни, но  что  это  за  жизнь,
которую придется влачить им, презираемым  духами  предков?  И  в  сознании
того, что, когда им придет время умереть, Накаа преградит им путь в Страну
Теней и сбросит их недостойные души в Яму, где  им  будут  суждены  вечные
корчи. Лучше, намного лучше будет умереть  теперь  и,  не  утратив  чести,
присоединиться к предкам в стране, что лежит на западе, за морем.
     Остальные старейшины почти  не  подавали  голосов,  выступая  в  роли
молчаливого хора, поворачивая головы то к  одной,  то  к  другой  спорящей
стороне, вдумчиво кивая в знак согласия то с тем, то с другим оратором.
     Темнело. Кроваво-красное солнце село в море. Уже луна послала впереди
себя угольно-черные тени. Но великий спор все продолжался...
     Гражданская война на Танакуатуа не  разразилась  только  потому,  что
Нокики осознал пагубность потери воинов.
     Месяц  прошел  в  состоянии  ненадежного  перемирия.   Три   четверти
островитян шли за своим вождем,  остальные  -  сплотились  вокруг  Нокики.
Равновесие в значительной мере удерживалось тем,  что  на  стороне  Нокики
были практически все молодые мужчины - самая напористая часть островитян.
     Так и шли дела до самого возвращения губернатора, который на сей  раз
прибыл на гораздо большем, чем обычно судне, чтобы возглавить исход. Он  с
удовлетворением отметил, что танакуатуане  подготовились  к  отъезду.  Два
десантных судна подошли к берегу вблизи  того  места,  где  Татаке  и  его
соплеменники со всеми пожитками и каноэ, по самый верх заваленными сетями,
с последним урожаем  собранных  плодов,  с  привязанными  за  заднюю  ногу
визжащими свиньями стояли, сумрачно ожидая посадки.
     Губернатор сошел на берег  и  любезно  приветствовал  вождя.  Он  был
приятно  удивлен  послушанию  обитателей  этого  отдаленного  острова,  за
которым давно ходила слава "непокорных". Губернатор не знал, да и  никогда
не узнает, что,  не  будь  тех  попыток  командира  английского  гарнизона
военного времени установить взаимопонимание с этими людьми и не дай он  им
кое-какие  знания  о  внешнем  мире,  ему  почти  наверняка  пришлось   бы
столкнуться со всеобщим неповиновением. Но  теперь  он  с  удовлетворением
кивнул:
     - Хорошая работа, вождь Татаке. Прекрасно организовано. Почему бы нам
сразу не начать погрузку?
     Островитяне стояли неподвижно, глядя на десантные  боты.  Долго-долго
никто не находил в себе силы перебороть нерешительность.  Татаке  негромко
сказал им что-то на местном диалекте, и люди неохотно стали подбирать свои
пожитки и переносить их на боты.
     Татаке молча, почти не двигаясь, наблюдал за тем,  как  ботики  снуют
между берегом и судном. Когда все было почти  закончено,  к  нему  подошел
губернатор.
     - Все  движется  очень  гладко.  А  вы,  вождь,  сделали  перекличку?
Убедились, что все здесь?
     - Нокики не здесь, - сказал ему Татаке.
     - Где же он? Пошлите кого-нибудь за ним.
     - Нокики не идет. Он так поклялся, - сказал Татаке и  потом,  перейдя
на свой родной  язык,  добавил:  -  С  ним  восемьдесят  моих  людей.  Они
останутся на Танакуатуа. Они так поклялись.
     - Восемьдесят! - воскликнул губернатор. - Почему же вы раньше мне  об
этом не сказали? Они должны покинуть остров. Все до единого. Я  думал,  вы
это поняли.
     Татаке молча пожал своими могучими плечами:
     - Нокики драться. Мужчины драться, - сказал он. И было похоже, что он
начинает жалеть, что не присоединился к этим мужчинам.
     - Совершеннейшая чепуха. - Губернатор нетерпеливо  цокнул  языком.  -
Почему вы не сказали об этом с самого начала. Эти люди что, не подчиняются
вашему  приказу?  -  Татаке  глядел,  не  понимая.  Губернатор  все  более
выказывал нетерпение:
     - Приказ ясен. Не хотят по своей воле, придется вести силой.
     Желательно  было  как  можно  реже  прибегать   к   силе,   но   было
предусмотрено и  подобное  развитие  событий.  Губернатор  посовещался  со
своими офицерами, и  вскоре  от  группы  отделился  один  из  его  молодых
помощников и направился вглубь острова к деревне. Вблизи первой хижины  он
остановился и оглядел покинутую деревню. Потом поднял рупор и принялся  на
диалекте, близком танакуатуанскому, убеждать  деревья  и  кусты  вокруг  в
необходимости оставить остров. После двухминутного  обращения  он  опустил
рупор и стал ждать ответа.
     И дождался. Но в виде  пущенного  неизвестно  откуда  копья,  которое
воткнулось в землю в ярде слева от него. Копье все еще подрагивало,  когда
молодой человек, неодобрительно посмотрев  на  него,  повернулся  и  пошел
обратно, стараясь не ускорять шага. Второе копье вонзилось в каком-то футе
позади.
     Губернатор чиркнул  записку  и  с  десантным  ботом  отправил  ее  на
корабль. Через десять минут бот вернулся со взводом полицейских в касках и
с автоматами. Сержант поговорил с губернатором и  вождем,  а  потом  повел
своих людей с оружием наизготовку в лес, и скоро они скрылись в кустах.
     Минут через десять раздались призывы, усиленные рупором. А за ними  -
звуки выстрелов: винтовочная  стрельба  и  автоматные  очереди  прозвучали
весьма внушительно. Через некоторое  время  показался  полицейский  отряд,
конвоирующий около сорока разоруженных и перепуганных островитян.  Близкая
стрельба из ручного оружия и  пули,  ломающие  ветви  над  самой  головой,
совсем не походили на  то,  чего  они  ожидали,  наслушавшись  преданий  о
славной победе 1916 года.
     Доведя до места своих присмиревших пленников,  отряд  перестроился  и
отправился снова в лес искать остальных. Из-за деревьев  к  разочарованным
воинам по двое-трое начали выходить молодые женщины.
     Татаке  пересчитал  людей.  У  Нокики  теперь  оставалось  не  больше
двадцати человек.
     На этот раз, огибая деревню по тропе, отряд напоролся на засаду. Трое
полицейских, шедших впереди с  шашками  со  слезоточивым  газом  в  руках,
пронзили копья, но остальные успели бросить свои шашки - и так  окончилось
сопротивление танакуатуан. Отряд полицейских снова возвратился  на  берег,
ведя на этот раз еще пятнадцать плачущих и  удрученных  пленников.  Нокики
среди захваченных не было.
     - Теперь их там осталось не больше полдюжины, вождь? - резко  спросил
разгневанный губернатор.
     Татаке кивнул.
     - Очень хорошо, - тоже кивнул губернатор. - Их  предупреждали.  Я  не
намерен  дальше  подвергать  риску  жизнь  своих  людей.  Глупым  упрямцам
придется надеяться на удачу. - Он повернулся и поднялся на бот.
     Через полчаса, благополучно миновав рифы, его корабль  с  толпящимися
вдоль перил  танакуатуанами,  грустно  провожавшими  взглядом  удаляющийся
берег, дал полный ход...


     Укрывшись в тени рощи, последние  островитяне  следили  за  тем,  как
корабль, описав большую дугу вокруг острова, направился на северо-запад. И
только когда он превратился в маленькую точку, трое мужчин и женщина  один
за другим тихо разошлись. Нокики, казалось, и не заметил этого.
     А вскоре и точка корабля растворилась в безграничной пустоте океана.
     Замолкли птицы. Как только солнце  окунулось  в  океан,  сразу  стало
темно. Взошла луна, на воде засверкала рябью серебристая дорожка.
     Нокики сидел все так же неподвижно. Теперь  взгляд  его  черных  глаз
застыл там, где на горизонте кончалась лунная  дорожка,  но  и  ее  он  не
видел.  Перед  его  внутренним  взором  проносились  картины  из   древних
преданий.  Он  видел  величественный  флот  каноэ,   плавучих   поселений,
переносивших его предков через океанские просторы. Он  вспоминал  названия
островов, где они оставались по нескольку лет, где вырастало одно, а то  и
два  или  три  поколения,  пока  молодежь  снова  не  начинала   проявлять
беспокойство и не пускалась вновь в вечные поиски рая. Он видел их большие
военные  каноэ.  Они  стрелой  вылетали  на  берег  после  единого   удара
пятидесяти весел  и  выплескивали  воинов,  преодолевавших  все  преграды.
Вырастая в мужчин, все мальчики его племени узнавали из  песен  о  славных
победах и именах героев. Теперь эти песни звучали в голове Нокики...
     Так жили его соплеменники. С тех самых  времен,  когда  Накаа  изгнал
мужчин и женщин из Страны Счастья: странствуя по океану,  сражаясь,  снова
отправляясь в путь, они вечно искали утерянный рай.
     Даже приход белых вначале  не  очень  сказался  на  привычном  образе
жизни, но потом со все возрастающей стремительностью  белые  стали  менять
мир. Силой своего оружия они  захватили  понравившиеся  им  земли.  Начали
устанавливать на этих землях свои законы,  ломая  традиции  населявших  их
людей, и объявили своего высокомерного бога выше всех местных богов.
     К стыду своему, люди подчинялись. Протестовали редко и  нерешительно.
Большинство внимало речам белых, которые сбивали с толку.  Они  не  смогли
защитить от поругания свои обычаи, сами перестали выполнять  свои  обряды,
потеряли уважение к тотемам. Удивительно ли, что оскорбленные духи предков
с отвращением и презрением отринули их?
     Таяла доблесть, умалялось достоинство, пока люди  не  превратились  в
малодушных смирных существ, которые, наконец, как сегодня,  с  покорностью
стада поднялись  вслед  за  белыми  на  корабль.  Угасла  последняя  искра
гордости. Вся доблесть предков  была  растрачена  впустую,  их  знаменитые
победы ничего не значили, голоса их духов никто не услышал. Это был конец.
     Слезы стыда и бессильного гнева блестели на щеках  Нокики,  это  были
слезы по напрасно погибшим героям, по угасающему  народу,  по  заброшенной
чести, по исчезнувшему навсегда миру.
     На рассвете возвратились остальные четверо.  Мужчины  молча  сели  на
почтительном расстоянии. Женщина протянула Нокики еду на циновке и воду  в
украшенной резьбой скорлупе кокосового ореха.
     После захода солнца они все вместе направились в опустевшую  деревню.
У Нокики в уши и ноздри были уже продеты его  лучшие  костяные  украшения.
Теперь он, подобно статуе, неподвижно стоял посреди хижины,  пока  женщина
разрисовывала его тело красной и белой краской,  нанося  племенные  узоры.
Последним она нарисовала у него на груди красного паука - тотем его клана.
Когда раскраска была  закончена,  он  надел  ожерелье  из  акульих  зубов,
черепаховую цепь, бусы из раковин и воткнул в  волосы  резной  гребень.  В
довершение он застегнул свой шитый бисером пояс и заткнул за него  длинный
кинжал в ножнах. Затем вышел из хижины и направился к двойной вершине.
     Посреди седловины он выбрал место и обозначил его белым камнем.
     - Здесь мы воздвигнем  жертвенник,  -  обратился  он  к  мужчинам.  А
женщине приказал: - Женщина, ступай к Дереву Смерти и сплети  мне  циновку
из его листьев.
     Она несколько мгновений пристально вглядывалась  в  его  лицо,  затем
слегка поклонилась и ушла. Мужчины принялись собирать камни.
     Жертвенник был готов к полудню.  Затем  Нокики  очертил  землю  перед
алтарем прямоугольником размером с могилу. И начал копать. Остальным он не
позволил помогать себе.
     Когда  вернулась  женщина,  Нокики  уже  закончил  свою  работу.  Она
посмотрела на яму, потом на него. Он ничего не сказал.  Женщина  раскатала
сплетенную из листьев пандануса циновку и  положила  ее  рядом  с  зияющей
могилой.
     Вскоре после захода солнца все,  кроме  Нокики,  уснули.  О