Работа,  Гиата, недоразумения с Верони-
кой,  к  которым он вроде бы давно привык...  Все его теперь раздражало,
выбивало из колеи,  наполняло необычным,  совсем не знакомым до сих  пор
страхом существования.
    Заставил себя посидеть на скамье в сквере.
    Городской привычный шум.  Машины.  Голоса прохожих сливаются в общий
говор, слух выхватывает из этого хаоса звуков отдельные фразы:
    - ...и ты на все так спокойно смотришь?
    - ...жара, как во времена моей юности.
    - ...ну что мне остается делать? Чужим умом не проживешь...
    - ...но рядом ни одного порядочного кустика нет, а я и говорю, давай
вот здесь, только поскорей...
    - ...а он не хочет взлетать. Что поделаешь? Я ему все потроха новыми
тразонами заменил, а летать так и не хочет...
    - ...он - последнее мурло, с такими я не играю...
    - ...в наш магазин курочек привезли...
    - ...ха-ха-ха... Сам ты не умывался...
    Вдруг Сухов ощутил слабое прикосновение  к  своему  левому  ботинку.
Резко отдернул ногу.  Посмотрел. Большой лохматый пес сидел рядом и гля-
дел на него изучающе. Антону поначалу даже показалось, что он ему улыба-
ется,  вывалив большой красный язык. Потом пес улегся и положил морду на
ботинок Антона, умилив Сухова своей доверчивостью.
    Антон наклонился, чтобы погладить лохматого, и неожиданно встретился
с ним взглядом.  Его охватила оторопь.  Показалось,  что на него смотрит
Гиата. Все тело словно налилось расплавленным свинцом, вытапливающим ос-
татки сил и мыслей. Почудилось, что теряет сознание. Но одновременно на-
катилась волна непреодолимой злости: к себе, к Гиате, к непостижимым хи-
мерам жизни.  Захотелось изо всех сил пнуть пса ногой.  И тот сразу нап-
рягся,  вскочил на лапы и хищно оскалился,  словно поняв желание Антона.
Вот-вот он вопьется зубами в его ногу.  Однако,  словно взвесив что-то в
уме,  лохматый медленно отошел, то и дело оглядываясь с превосходством и
презрением.
    Антон Сухов почувствовал,  как увлажнились глаза. Несколько слезинок
скатились по щекам.  Стало тоскливо и страшно. Он жил в мире, который он
перестал понимать. Но заново понять не было никакого желания, потому что
внутренний голос подсказывал:  это  понимание  только  усилит  фатальный
страх. Сухов плакал. Плакал во сне...
                                       16
             Рассказывают, что во время одной из своих депрессий Вольде-
         мар Ежур хотел повеситься,  но в этот момент в кабине наступила
         невесомость.
    Он сказал, что придет в семь вечера, а пришел в пять. И пожалел, что
явился совершенно не вовремя.  Зачем видеть то, что тебе известно и так,
что чувствуешь каждой клеточкой своего существа. Чувствуешь, но... Когда
Антон тронул ручку входной двери и понял,  что дверь на замке, ему поду-
малось: мог бы и погулять, на работе закончить кое-что, наконец посидеть
с друзьями или зайти к Гиате...  Правда, при воспоминании о Гиате Сухова
передернуло.
    Нажал кнопку сигнала, предвидя, что это лучше, чем открывать самому.
Ключи всегда имел с собой.  За дверью тишина. Подождал. Сухов даже поду-
мал, что Вероники, возможно, нет дома. Но не успел он достать ключи, как
щелкнул замок.
    - Это ты,  Антон?  Привет!  Как хорошо,  что вернулся так рано. А мы
здесь скучаем.
    - С кем это ты скучаешь?
    - Иван зашел. Он сумел достать нам рыбок. Просто ужас, какими жесто-
кими растут дети! Не так ли, Антон?
    Сухов промолчал, переступил порог.
    - У тебя ничего нет вкусненького?  - тихо спросила жена.  - Даже не-
ловко перед человеком. Хотя бы бутылочка "Колы".
    - Обойдется. Привет, Иван. Как жизнь?
    - Привет.  Хлопотно, но все в порядке. Вот достал новых рыбок. Приш-
лось побегать,  Антон.  Но это пустяки.  Посмотри, какие красавицы. Тоже
натуральные, как и те, что сдохли у тебя.
    - С  меня причитается!  - галантно улыбнулся Сухов,  сдерживая себя.
Ему не нравилось в Иване все: и лицо, и тембр голоса, и взгляд. Но...
    "Сдержанность - залог мудрости.  Кто это сказал? Когда-то слышал или
читал. Сдержанность..."
    - О чем ты говоришь, Антон?! Когда ты лечил меня, не думал же я, чем
буду обязан тебе.
    "Я лечил его. Действительно. Но я и тогда прекрасно понимал, что ле-
чу  вполне здорового человека.  Дело в том,  что тогда я был рад каждому
пациенту,  а Иван...  Какая противная физиономия.  Тонкие усики, как два
червяка под носом.  Иван,  надо отдать ему должное, обеспечил мне успех,
иными словами - карьеру.  И за это я должен платить  сдержанностью?  Как
хочется  сказать что-нибудь дерзкое,  даже ударить наотмашь.  Или во мне
заговорила архаичная ревность?  Ведь мы с Вероникой давно уже  чужие,  и
потому мне абсолютно все равно, с кем она... Как там у Сандра? "И теперь
никогда не испытать вам волнующего до безумия трепетного  желания  вновь
ощутить  таинство самого простого прикосновения.  Никогда.  Уже никогда.
Никакая имитация заботы,  интеллигентности,  рассудительности не в силах
оживить то старое фото,  на котором вы стоите красивые и молодые,  когда
можно было вам поверить и даже доверять тот трепетный огонь,  сближавший
вас,  который  вдруг потух..." Что от моей любви осталось?  И кому нужна
моя ревность?"
    - А сейчас ты почему-то говоришь о чем-то  причитающемся,  Антон,  -
Иван непринужденно улыбнулся. - Это я твой вечный должник. Ты сделал ме-
ня здоровым человеком.
    - Пустое, - отмахнулся Сухов.
    "Он противен мне, как тот нарисованный маргон... А не маргон ли он?"
- кольнула коварная болезненная мысль.
    - Ты устал, Антон? Сложные операции?
    "Сколько сочувствия в голосе Вероники".
    - Сложные,  - вяло подтвердил Антон и уселся в кресло напротив аква-
риума.
    - Тебе нравятся новые рыбки?  - Вероника положила ему руку на плечо,
и Сухов вздрогнул, ему захотелось отстраниться. Но вида не подал.
    "Зачем выказывать характер? Они лишь посмеются надо мной в душе. Ве-
роника как-то сказала:  "А разве посещения Ивана как-то  сказываются  на
наших с тобой отношениях?" И то верно.  У покойников глубокий сон. Лучше
сидеть, отдыхая, и вспоминать стихи Сандра. "И пролетают самолеты, дале-
кие серебристые сверчки,  а мы,  как сказочные гномики,  за окнами своих
убежищ смеемся,  плачем,  и вот так как будто незаметно пролетает  жизнь
гномиков-волшебников... Над нами - самолеты, и небо, и звезды, а уж выше
- никого, а над "никем" - снова мы, разводим руки, как крылья..."
    - Красивые рыбки. Правда, Антон?
    - Да.
    - А вот у этой великолепный хвост. Роскошный. Спасибо, Иван. Я... Мы
тебе очень признательны.
                                       17
              В мире есть вещи, которые понимаются лишь однозначно.
    Председатель жилищного  совета поднял взгляд и долго смотрел в глаза
Сухова-старшего,  как бы желая найти в них что-то недоговоренное,  скры-
тое. Казалось, что у Платона Николаевича к ученому некоторое предубежде-
ние.
    - В определенном смысле я могу вас понять.  Ваше удивление и ваш ин-
терес... Дело в том, что я знаком с Гиатой.
    - Вы давно ее знаете? - спросил Сухов.
    - Сравнительно недавно. Но, надеюсь, вы согласитесь со мной, что для
того, чтобы по-настоящему узнать человека... Одним словом, хочу сказать,
что не обязательно пуд соли есть всю жизнь. Не так ли?
    - Так вы согласны со мной, что Гиата Биос - человек очень...
    - Очень странный она человек,  - решительно перебил его Платон Нико-
лаевич. - С этим просто нельзя не согласиться. Но, впрочем, у вас гораз-
до большие возможности,  - утомленно произнес председатель жилсовета.  -
Поэтому вам,  простите,  больше оснований утверждать - больная  она  или
здоровая. А я, увольте, в вундеркиндах не разбираюсь.
    Чеканя каждое слово, Сухов-старший заявил:
    - Нет,  думаю, она не больная, ибо больных людей председатели жилсо-
ветов не боятся.
    - Вы ошибаетесь.  Я не боюсь ее. Но мне, честно говоря, трудно опре-
делить свое отношение к Гиате Биос.
    - Почему?
    Но что мог ответить Платон Николаевич?  Рассказать, как Гиата пришла
к нему в первый раз?  Пришла домой. Рассказать, как он зачарованно любо-
вался ее золотистыми волосами, стекавшими волнистыми ручьями на плечи? О
пьянящем аромате ее тела? О ее огромных колдовских глазах?..
    - Понимаете ли,  жизнь меня научила, что не следует быть слишком ка-
тегоричным  в своих утверждениях.  По крайней мере,  не стоит торопиться
высказывать их категорично.
    - Поверьте, я пришел к вам не сгоряча. Надеюсь, вы это понимаете.
    - Да.  Но поймите и меня - я ее не боюсь. Все значительно сложнее. В
конце концов, она очень интересная, сказал бы, даже привлекательная жен-
щина.
    Микола Сухов неожиданно для самого себя рассмеялся. Он никак не ожи-
дал,  что  беседа перейдет на тему об отношениях между мужчиной и женщи-
ной.
    - Простите, но мне... сложно сейчас говорить...
    - А от вас никто этого не требует! - воскликнул Сухов. - И меня ни в
коей мере сейчас не интересуют ваши отношения с Гиатой Биос. Я пришел не
лично к вам,  а к председателю жилищного совета и требую серьезного раз-
говора.
    - Вы напрасно горячитесь. Вас удивляют ее эксперименты?
    - Да.  И все ее поведение, мне многое рассказывали. И то, в частнос-
ти,  что она вселилась в помещение трагически погибшей старой женщины. С
вашей  помощью вселилась.  Очень быстро вселилась.  И все основания имею
подозревать,  что смерть той женщины не была  случайной.  Скажите,  кому
нужны  "научные  эксперименты" Гиаты?  Представляют ли они хоть малейшую
ценность для науки? Вы можете мне это объяснить? Знаете ли вы это?
    - Человек хочет иметь кабинет для научной деятельности. А она, Гиата
Биос, для меня не просто житель нашего города, она как акселерат-вундер-
кинд требует от меня особого внимания, ведь ей всего три с половиной го-
да от рождения! Представляете? Так что же вы от меня хотите? Три года, а
она уже не только вполне взрослая и красивая женщина, но и личность, она
увлечена научными поисками. Я понимаю, вся эта акселерация может привес-
ти к очень грустным последствиям,  но я не видел и не вижу никаких осно-
ваний отказать ей в желании иметь собственную лабораторию. А поинтересо-
ваться, должно быть, и вправду стоит... Давайте создадим квалифицирован-
ную комиссию, и пускай она займется серьезным анализом деятельности Гиа-
ты.
    Пауза затянулась. Сухову стало стыдно. Он не знал и впервые услышал,
что не только Серафим Гиаты, но и она сама - акселераты-вундеркинды.
                                       18
                    Ты помнишь ночь? Ночь зарождения амебы...
    Сказать определенно,  что он услышал какой-либо звук, Антон Сухов не
мог.  Ему лишь показалось,  что донесся входной сигнал, и настолько явс-
твенно,  что  Антон  поднялся из-за стола,  дочитывая абзац в монографии
"Особенности биохимических реакций у хирургических больных при  длитель-
ном  режиме искусственного дыхания".  Работу эту Антон читал не впервые,
находя каждый раз что-нибудь новое и интересное для себя, а когда не на-
ходил,  довольствовался тем, что ему хочется найти свежую мысль в новей-
шем и очень серьезном исследовании.  Однако ощущение  того,  что  кто-то
вот-вот  вновь  включит сигнал,  ощущение,  что кто-то стоит у двери его
квартиры,  было настолько реальным, назойливым, что Сухов все же подошел
к входной двери, но открывать не спешил.
    Он с  неудовлетворением  взглянул на себя в зеркало.  Ночь.  Поздняя
ночь. Дети и жена спят. Все нормальные люди давно спят. Нормальным людям
ничего не мерещится.  Он довольно долго стоял, думая о своем, научно-ме-
тодическом.  Но вот Антон осторожно приоткрыл дверь и выглянул.  Никого.
Определенно - никого.  Да разве могло быть иначе?  Пора отдыхать.  Нужно
вообще сменить режим жизни. Явное переутомление.
    Он уже закрывал дверь,  когда послышал тихое  повизгивание.  Опустил
взгляд - щенок. Маленький рыжий щенок. Беспомощное живое существо.
    Сухов колебался - зачем им щенок?  Лишние хлопоты. Дети ухаживать не
будут, им только бы поиграть. А у него и Вероники времени нет.
    Щенок опять заскулил - жалобно, настойчиво.
    Антон, ни о чем больше не думая,  наклонился и взял в руки маленький
лохматый  клубочек.  Щенок поднял на него мордочку,  высунув красненький
язычок, причмокнул, благодарно уставился.
    - Откуда ты такой?
    Щенок как-то не по-собачьи пискнул.
    - Как же тебя назвать? Рыжиком или... просто Приблудой?
    - Тяв-ав!
    - О, да ты уже с характером, - улыбнулся Антон.
    Он внес песика в свою комнату, постелил на полу в уголке свой старый
плащ, поставил рядом мисочку, накрошил хлеба и полил вчерашним бульоном.
    - Спать,  дружок,  спать!  Весь завтрашний день я буду занят, и куда
мне тебя утром девать, просто ума не приложу. Но ничего, что-нибудь при-
думаем. Правда же, Рыжик? Правда, Приблуда? - погладил песика за ухом. -
Спать. Говорят, что утро вечера мудреней.
    Щенок слушал все,  что говорил Антон, будто бы понимал каждое слово.
Он, подняв мордочку, преданно и внимательно смотрел, готовый подчиниться
любому приказу.
    - Хочешь есть?
    Приблуда подполз ближе к мисочке,  полакал немножко,  а потом  вновь
поднял взгляд, словно спрашивая: можно есть еще или нельзя?
    Сухов с  улыбкой смотрел на него.  Затем нашел тюбик с пастой "Уни".
Собачке паста понравилась.
    - Смешной ты, Приблуда. Такой комичный. Ну, спать!
    - Тяв-ав! Ав!
    А утром Антон с удивлением заметил, что щенок заметно вырос за ночь.
Бросилось в глаза и то,  что цвет шерсти заметно посветлел,  стал уже не
рыжим,  а соломенно-желтым. (Таким был и Антон в детстве. Мама рассказы-
вала.) И продолговатые черты собачьей мордочки вроде притупились. Однако
в первое утро Сухов только удивился своим наблюдениям,  объяснив все пе-
реутомлением и буйной фантазией.
    Он налил воды в мисочку,  попросил Веронику, которая выходила на ра-
боту обычно чуть позднее,  чтобы не сердилась за то, что взял Приблуду в
дом. Жаль стало живое существо. И детям будет радость. Вероника, к удив-
лению Антона, не возмутилась и восприняла появление Приблуды просветлен-
ным, кротким взглядом.
    - Такой милый песик. Он будет скучать, пока никого не будет дома. Но
мы как-нибудь все устроим. Правда, Антон?
    Во взгляде Вероники - тепло и покладистость.  Как в прежние времена.
Правда,  взгляд ее сейчас был обращен не на Антона,  а на щенка,  тем не
менее всплыло в памяти давнее, волнующее. Захлестнула на миг томительная
нега.  И  все  же Сухов встрепенулся и с металлическими нотками в голосе
проворчал:
    - Мне пора бежать.  А ты не обижай Приблуду.  Я  постараюсь  сегодня
прийти пораньше. Если удастся.
    Вероника оставила  его слова без внимания.  Склонилась над рыжеватым
щенком, ласкала его. Антону даже захотелось самому стать таким же рыжим,
лохматым и бездомным.
    Вечером Сухов  убедился - собачонка действительно растет очень быст-
ро. И не просто растет. Приблуда изменялся. Менялся цвет шерсти, менялся
абрис мордочки.
    - Что же из тебя вырастет, Приблуда?
    - Тяв-ав-ав!
    Юпитер приволок пульт дистанционного управления,  вытащив его из ук-
рытия,  известного только ему. Пульт он оставил посреди комнаты, сам сел
возле ножки стола, подобрав хвост поближе к себе, замурлыкал от удоволь-
ствия и зажмурил глаза.
    Антик увидел пульт,  как только Юпитер появился на  пороге  комнаты.
Неимоверная  радость  заполнила все его маленькое игрушечное тельце.  Он
еще сможет действовать!  Пусть совсем немножко,  может,  всего несколько
минут, но сможет двигаться! Разговаривать!..
    А потом наступит вечная тьма.
    Он не чувствовал ни капли страха,  только радость.  Вот сейчас пульт
заметит Витасик.  Он тоже обрадуется.  Вот сейчас.  Еще чуть-чуть подож-
дать. Витасик вставит штеккер в гнездо и...
    - Я  приветствую вас!  - воскликнул Антик изо всех сил и рассмеялся,
но вдруг почувствовал,  что силы оставляют его: тяжело даже руку поднять
в приветствии, невозможно произнести ни слова.
    Антон сидел в кресле с закрытыми глазами.  Но не спал.  Даже не дре-
мал.  С ним происходило непонятное.  Сознание металось, не находя выхода
из  одновременно  овладевших  им  безотчетного ужаса и неведомого ранее,
жестокого своей неизбежностью чувства внутреннего  обновления.  В  самой
глубине существа пульсировали, ища освобождения, остатки сил бунта и са-
моутверждения. Все это повергало Сухова в панику, вызывая удушающую вол-
ну отвращения к самому себе.
    Антон не услышал радостного восклицания Антика: "Я приветствую вас!"
Но тут же открыл глаза и порывисто поднялся с кресла.
    Витасик плакал, склонившись над Антиком на ковре посреди комнаты.
    - В чем дело, сынок?
    - Он... Он уже... уже не действует... Он умер.
    - Кто?
    - Антик. Ты же видишь. Антик умер.
    - Не плачь.  Мы возьмем себе другого,  - тихо утешал его отец и, как
лунатик, подошел к окну.
    Сердце бешено стучало в груди.  Хотелось повторить жизнь сначала.  А
перед глазами стояли лица Гиаты и Серафима.
    Осенние клены за окном расставались со своими большими желто-горячи-
ми листьями.
    Вдруг Сухов  почувствовал  резкий толчок в ногу.  Это Приблуда ткнул
его носом и поднял вверх морду.  Антон посмотрел на него  и  оцепенел  -
взгляд щенка напомнил ему, как и в недавнем сне, взгляд Гиаты Биос. И не
просто напомнил,  а казался зеркальным отражением. Он плотно зажмурился,
вытер пот со лба.
    ...На следующее утро Сухов наскоро оделся и побежал на работу, слов-
но в панике сбегая из дома.
    Витасик с Аленкой подошли к маленькому песику, гладили его.
    - Какой ты забавный. Как хорошо, что ты к нам приблудился. Мне с то-
бой почти так же хорошо, как с Антиком. Даже лучше, потому что ты живой,
хотя и не умеешь разговаривать.
    - Тяв! Гав!
    "Я с самого появления на свет знал их язык. Но я боялся, что мне так
и не посчастливится пожить...  Я оказался неполноценным, и единственное,
что заложено во мне в полной мере, - это желание жить. И я еще живу. Мо-
жет, мне все-таки удастся стать настоящим каром - во всем похожим на лю-
дей и одновременно во всем отличающимся.  Какое это счастье,  знать, кем
ты станешь завтра,  послезавтра, знать, ощущая свое предназначение, свой
развитый ум взрослого существа в маленьком тельце щенка..."
    - Ты просто чудненький.  Как же тебя назвать? Папа назвал тебя Приб-
лудой, а нам не нравится.
    - Гав!
    - И тебе тоже не нравится? А как же тебя назвать?
    "Я чувствую,  как  осыпается моя шерсть под их маленькими ладошками.
Чувствую,  как расту с каждой минутой,  как меняются очертания моего те-
ла..."
    - Ну,  мне нужно идти,  песик. Аленку в садик отвести, а потом перед
школой обещал с товарищем встретиться. Завтра у нас контрольная по мате-
матике...
    - Вечером мы с тобой поиграем, - весело перебила Аленка.
    "И знаю,  каким  я стану завтра.  Каждую минуту,  каждое мгновение я
становлюсь собой.  Сходит с меня моя рыжая шубка, моя шерсть. Прекрасно!
Пусть отправляется в мусор".
    Возвратившись вечером  домой.  Вероника не сразу сообразила,  откуда
взялись рыжие клочья на полу, на столе.
    - Витасик! - позвала она. - Аленка!
    Но детей не было дома.  Вероника, не раздеваясь, достала из стенного
шкафчика  пылесос,  -  включила его,  и тут ее осенило - ведь это шерсть
Приблуды.  Побежала заглянуть в комнату Антона,  где на старом плаще она
оставила щенка. Но его там не было.
    - Странно,  - произнесла вслух и сразу вспомнила рыбок в аквариуме с
отрезанными хвостами.  Опять ребята что-нибудь натворили? Или Приблуда с
Юпитером  не поладили?  Но не мог же Юпитер так общипать его?  Заметила,
что кота тоже нигде не видно.  А он всегда важно встречал  ее  у  двери,
когда Вероника возвращалась домой. Что же произошло?
    - Юпитер! Юпитер! Кис-кис-кис...
    Приблуду Вероника  нашла  через несколько минут совершенно случайно.
Песик спал на шкафу. Хотя песиком его назвать теперь было невозможно.
    Вероника испуганно отпряну