Мы уходим, - сказал я, скользнув в кресло и застегнувшись.
     - Ротгар! - заорал я в микрофон. Ответа не последовало.  -  Поднимите
его! - сказал я Джонни и Ив. - Подготовьте оборудование для еды. У меня не
будет времени на дозаправку кашей. Мы стартуем через три минуты, и все,  к
черту, должны быть готовы!
     - Вы не собираетесь немного повременить? - потребовал дель Арко.
     - Нет! - раздраженно возразил я. - Я не намерен ждать.  Я  хочу  быть
первым возле "Гимнии". "Потерянная Звезда" может подождать.  Если  корабль
не развалился, Алахак может быть жив. Может, мы сумеем его поднять.
     - Пусть по крайней мере, сделает... - начал он.
     - Идите к черту, - сказал я.
     - Я здесь, - пришел из динамика голос Ротгара, когда я уже  привел  в
порядок защелки. - За работу.
     Я приступил к делу, игнорируя дель Арко. Если  он  и  говорил  что-то
еще, я его не слышал.
     Я взлетел быстро, не обращая внимания на перегрузку. Корабль  перешел
на сверхсветовые гладко, как по льду. Я отдал все что мог,  и  чувствовал,
что это излишне. Но у меня не  было  тринадцати  часов,  чтобы  достигнуть
"Гимнии" и оказать ей помощь. Я мог позволить пять, во всяком  случае,  не
более шести часов, да и это было много.
     Прежде чем я определил это, мы были внутри ядра, я ощутил  совсем  не
нежные ласки огромных искривляющих  полей,  которые  сворачивали  в  сферу
огромное пространство на многие световые годы в диаметре.
     Напряжение было  нормальным,  а  перемещающаяся  матрица  мягкой,  но
упругой, как приливное  течение.  Я  знал,  что  эффективность  "Хохлатого
Лебедя" будет компенсирована. И чем быстрее мы  летим,  тем  больше  будет
компенсация. На двух тысячах это может занять  день,  чтобы  сожрать  наше
сердце. На четырех тысячах на это могло уйти шесть часов. Я не мог сказать
точно, как далеко был Алахак, и какие препятствия поджидают нас на пути. Я
считал, что семь или восемь часов на одной тысяче хватит, чтобы настигнуть
его без нанесения себе непоправимого ущерба.
     В течение часа я уже знал, что все значительно хуже, чем мне казалось
поначалу.
     - Есть неприятности? - спросил я у Ротгара.
     - Какого рода?
     - В кильватере "Гимнии" сущий ад.  Это  возмущения  местных  полей  и
"водовороты". Все это медленно выстраивается в огромное разрушающее  поле.
Вокруг нас пузырятся временные искажения.
     - Никакого пути в обход?
     - Нет, - подтвердил я. - Я должен прорваться по этому пути,  иначе  я
уже никогда его не найду в этом  возмущенном  пространстве.  Единственное,
что я в состоянии сделать - это оседлать  искажающее  течение.  Это  нужно
делать быстро, потому что если я сумею остаться с  течением  вместо  того,
чтобы преодолеть его, все может оказаться гораздо болезненнее.
     Единственным изъяном  моей  аргументации  конечно,  было  то  базовое
ориентировочное  поле,  которое  пересекало  наш  курс.  Мы  должны   были
прокатиться внутри шторма, отдавая себя на волю случая.
     - Я попробую сделать еще один  возмущающий  штормовой  удар  по  пути
нашего следования, - сказал я Ротгару. - Я намерен подбить шторму глаз.  -
Облизнув губы, я добавил: - мы  создадим  "ветровую"  дыру  за  собой  при
помощи реакторов и прыгнем  на  семь  или  восемь  тысяч,  чтобы  избежать
обратного удара. Если поток сожмется, нам останется только  покуривать.  А
сзади будет полмиллиона световых лет.
     - О'кей, - спокойно сказал Ротгар. Я всего лишь сказал ему, что  дело
безнадежно. Как хороший космонавт, он не задавал вопросов.
     - Дай мне отсчет для зажигания, - сказал я ему.
     Он начал с двадцати, что на мой взгляд показалось слишком, но это был
его двигатель. В то же  время  я  пытался  балансировать  на  краю  вихря,
который закручивался вокруг нас.
     На пять  я начал гонку.  Две тысячи  световых лет,  две с  половиной,
три... Когда счет приблизился  к нулю,  я бросил  корабль  к  семи,  отдал
реакторам всю мощь и закрыл глаза. Менее,  чем  через  секунду  я  сдержал
прыжок,   отключил   реакторы   и   снизил   скорость   до   трех   тысяч,
сконцентрировавшись  и  моля,  чтобы  мы  остались  в  пределах  известной
вселенной.
     Несмотря на то,  что  корпус  птицы  был  вылизан,  как  у  рыбы,  мы
корчились, словно в агонии. Меня держали застежки, а я не в состоянии  был
выдержать чудовищную нагрузку на мышцы. Я  чувствовал,  как  напрягся  мой
позвоночник, а члены  оцепенели.  Я  знал,  что  если  кость  треснет,  мы
погибли. Защита была, но во время прыжка она ослаблена, и я стал добавлять
мощность,  чтобы  усилить  ее,  пока  мы  находимся  в  этом  пекле.  Пыль
ввинчивалась в меня, и я мог чувствовать на своих руках кровь. Но  корабль
не потерял герметичности - он был так же прочен  как  и  гибок,  его  жилы
размещались гораздо глубже. Я мог чувствовать колебания мощности  и  знал,
что поток собирается нас схватить. Я молил,  чтобы  Ротгар  продержался  в
этом ужасном положении. Я  сражался  до  конца,  и  мы  победили.  Корабль
выдержал ударную волну.
     Искажение пространства Течения я превратил в  наше  преимущество.  Мы
бежали вместе с ним. Оно помогало нам, несло нас.
     - Повреждения? - резко спросил.
     - Больше так не делай, - отозвался Ротгар. - Если ты  вновь  откроешь
реакторы на сверхсветовой, мы потеряем их за здорово живешь.
     Я переориентировал свое внимание, почувствовав  усиление  в  движении
штормового ветра. Приборы определили мою скорость в 1.3,  но  я  прикинул,
куда забралась "Гимния" и поднял скорость до двух  тысяч.  Если  не  будет
никаких изменений, то мы будем на месте через четыре часа.
     Совершенно  очевидно,  что  изменения   произошли.   Они   постепенно
ухудшались, как вещи,  возвращающиеся  в  свое  изначальное  состояние.  Я
сделал всего лишь небольшое отверстие. За  час  мы  прокатились  на  одной
волне и вступили в схватку с другой. Я постепенно замедлялся, но  все  это
было болезненно для меня, как и для корабля. Однако постоянная боль в моем
теле гасилась непреклонной решительностью двигаться туда,  куда  мне  было
нужно. Теперь я был в состоянии  войны  с  Течением,  и  мое  отношение  к
присущим ему опасностям становилось значительно более  личным  чувством  -
агрессии, даже ненависти. Осталось  приподнятое  предчувствие  возможности
найти  надрезы  в  узлах  искривленного  пространства.  В  любом  сражении
наступит момент, когда  вы  забываете  о  боли  и  даже  о  причине  ваших
поступков. Вы только упорно работаете над созданием чистого направления. Я
считал, что приложив некоторые усилия, это можно было сделать.
     К счастью, мы были недалеко от объекта, за которым сюда забрались.  В
противном случае мы бы уже развалились на куски, продираясь через этот ад.
Ни мужество, ни героизм нам теперь помочь  не  могли,  только  терпение  и
осторожность.
     Честно говоря, я мало что помню из того, что произошло во время этого
рейса. Знаю только, что для того, чтобы достигнуть места крушения "Гимнии"
нам понадобилось пять часов  и  две  минуты,  об  этом  я  осведомился  по
приборам. Течения времени я не осознавал.
     Плазма, по крайней  мере,  дважды  засорялась,  но  оба  раза  Ротгар
поддерживал ее в состоянии, необходимом для  нашего  жизнеобеспечения.  Не
знаю, как ему это удавалось. Он творил чудеса.
     Мы все поголовно были счастливы.
     "Гимния" свободно дрейфовала на тахионном  ветре,  поэтому  мне  было
очень трудно подойти к ней точно и вызвать ее. Чтобы ее настичь, я  должен
был двигаться, а затем аккуратно выровнять скорости для стыковки.
     Я не  мог  переговариваться,  пока  мы  находились  на  сверхсветовых
скоростях. Я не мог держаться поблизости вечно, надеясь, что она  потеряет
инерцию движущегося тела или что ветер задует в обратном направлении.
     - Я хочу ее слегка подтолкнуть, - заявил я, - и  выдернуть  из  этого
потока.
     Это было достаточно опасно, но сам поток мне  не  опасен,  и  мне  не
угрожает ни пыль, ни искривления на такой скорости. При условии, что я  не
поврежу себя, маневрируя возле "Гимнии". Я думал, что нам это удастся.
     Так это и произошло.
     Я мягко расправил крылья и закружился на пути у потока. Таким образом
я вызвал грубое тахионное возмущение,  продолжая  удерживаться  в  нем,  а
затем прекратил.
     Когда я послал запрос, никто не  ответил.  Если  Алахак  и  был  жив,
значит он был без сознания. То же самое и с  Кувио.  Основное  затруднение
было  в  том,  сумеем  ли  мы  вскрыть   их   снаружи.   Некоторые   ценят
неприкосновенность  больше,  чем  безопасность.  и  этим   обуславливается
конструкция их кораблей.
     Я отстегнулся и кивнул Ив. Затем усадил ее в кресло и дал шлем.
     - Я должен сходить туда, - сказал я. - Не думаю, что на данной стадии
могут произойти неприятные события. Но если что-то случится, корабль твой.
Не ждите меня. Если будешь достаточно сильно молить о  плохой  погоде,  то
снова займешься своей работой.
     Она побледнела и кивнула.
     - Спасибо, - сказал я. - Прекрасно, когда чувствуется такое желание.
     Я схватил Джонни, когда он вошел.
     - Коммуникации в порядке?
     - Конечно.
     - Ладно, я хочу, чтобы ты побыл в шлюзе. Если что-то  будет  неладно,
стартуйте так быстро, как сможете.
     Я надел скафандр, поднялся к шлюзовой камере,  загерметизировал  свою
систему жизнеобеспечения и вышел наружу. Я даже не сказал "до свидания".



                                    18

     Входная дверь шлюза открыта. На мгновение я подумал, что  кто-то  мог
войти, но конечно, это был абсурд. Она была открыта, потому что  ждала.  В
частности, меня.
     Я вошел, открыл внешнюю дверь и перешел в камеру с  воздухом.  Однако
не стал снимать шлем. У корабля могли быть повреждения  и  течи.  В  шлюзе
было давление, но  градуировка  приборов  была  хормонской,  и  я  не  мог
определить показания. Я открыл внутреннюю дверь.
     Коридор тянулся вдоль периметра корабля,  и  лестница  вела  вниз  от
металлической платформы, на которой  я  стоял.  В  отличие  от  "Хохлатого
Лебедя" этот корабль был ориентирован не горизонтально, а  вертикально.  Я
ступил на  лестницу.  Гравитационное  поле  все  еще  работало,  что  было
обнадеживающим признаком. Это означало,  что  силовая  установка  не  была
полностью выведена из строя, даже если двигатель  нельзя  использовать  на
полную мощность. Одним из преимуществ раздельной двигательной системы было
то, что авария не обесточивала  систему  жизнеобеспечения.  Тепло  и  свет
оставались до конца. Тогда почему сигнал маяка умолк?  Я  заинтересовался.
Отключил ли ее Алахак (в таком случае он  должен  был  остаться  жив)?  Но
возможно, это было предусмотрено автоматикой, что маяк отключится вместе с
последним призывным воплем. Это означало конец его возможностей  -  трасса
"Гимнии" была переписана, ее знания переданы. Постаревший или нет,  Алахак
все еще сохранил свой пунктуальный аналитический ум.
     Алахак сидел в рубке управления, откинувшись в своем большом  кресле,
пристегнутый и выглядевший для всех так, словно он летел... Но корабль был
мертв, и он тоже.
     Он был  разрушен  естественным  взрывом  энергии,  который  уничтожил
привод и истощил силовую батарею. После бедствия он прожил  в  капоре  еще
несколько часов. Я пришел слишком поздно, но  он  знал,  что  я  приду.  К
приборной панели было приколото письмо. Оно было без адреса,  но  я  знал,
кому оно предназначено.
     Я спустился по лестнице в двигательный отсек, чтобы помочь Кувио.
     Двигатель был взорван, и Кувио сгорел в этой адской топке.  Я  быстро
закрыл люк, отрезав пышущий из него жар. Радиация  находилась  в  пределах
нормы. Сырая масса горючего разлетелась в  разные  стороны.  То  же  самое
произошло на борту "Джевелин", когда она разбилась. Все было очень похоже.
     Я вернулся в рубку управления и вгляделся  в  труп  Алахака.  Он  был
напряжен и жесток в своей суровой гибели. Я подумал,  что  смерть  Алахака
была не более приятной, чем  у  его  инженера.  Точно  так  же,  как  боль
"Хохлатого Лебедя" была моей болью, так и боль "Гимнии" - была его болью.
     Я вскрыл письмо и прочитал.

     Друг мой,
     Как ты догадываешься, это письмо написано несколько  дней  назад,  на
Холстхэммере. Я писал его, пока Кувио носил устройство для вашего корабля,
сразу же после нашей беседы. Теперь, когда ты  его  читаешь,  я,  конечно,
мертв. Я произношу эти слова, как мертвый.
     Год назад я нашел мир за пределами того, что  люди  называют  Венцом.
Это мир, о существовании которого кое-кто из  хормонцев  знает,  а  другие
подозревают о его существовании.  Он  увековечен  на  нашем  языке  только
словом Мэйстрид, которое ты,  предположительно,  мог  бы  назвать  "земля,
совершенно невозможная".
     Это слово, их которого вышла раса, известная как хормонцы. Существует
доказательство - на Хоре, -  но  оно  запрещено  и  уничтожено.  Хормонцы,
большая наша часть, уверяют себя, чтобы быть точным,  что  мы  -  уроженцы
Хор-монсы. Мы лгали всем другим расам, перемещающимся в космосе. Это  дело
гордости.
     Прошу тебя, не разглашай эту информацию кому-либо еще - чьей-то расе.
Я прошу не ради себя, но ради хормонцев, которые не знают, и тех,  кто  не
желает, чтобы другие знали об этом. Я не скажу тебе, где  нашли  Мэйстрид.
Надеюсь, что его не откроют вновь. Там  сейчас  находятся  несколько  моих
друзей, которые пытаются сделать все, чтобы этот мир не  нашли.  Мы  хотим
постепенно стереть Мэйстрид, сохранить его лишь  как  слово,  используемое
детьми.
     - Мы - реликтовая раса, которая называет себя теперь  Хор-монса.  Наш
дом забыт, но колония на Хоре выжила. Мы не нашли следов  других  колоний,
но сейчас наши корабли исследуют пространство за пределами Венца.
     "Потерянная Звезда" то же нашла  Мэйстрид.  Ее  следы  я  безошибочно
определил в нескольких мертвых городах - вы, люди,  хвастливый  народ,  и,
похоже, оставляете свои отметки на каждом мире, который  посещаете.  Я  не
уверен, что корабль взял свой  груз  на  Мэйстриде,  но  уверен,  что  для
изучения  планеты  ее  экипаж  был  достаточно  квалифицирован,  чтобы  не
ошибиться  в  идентификации  родной  расы  Мэйстрида.   Это   питало   мое
безрассудство  и  -  если  ты  получил  это  послание  -  тщетную  попытку
достигнуть ядра Алькионы. Я не собирался брать груз, а только уничтожил бы
его. В то время, когда я пишу это, не знаю, насколько близко  мне  удастся
приблизиться к цели.
     Теперь "Потерянная Звезда" твоя. Ее груз принадлежит  тебе  и  другим
людям на  борту  твоего  корабля.  Тайна  Мэйстрида  тоже  твоя.  Было  бы
невежливо просить тебя, чтобы ты поступил с грузом так же, как поступил бы
я. Может быть, он понадобится тебе. Ты  можешь  получить  большую  выгоду,
передав его своим нанимателям.
     Как бы ты не поступил, можешь быть уверен, что  Алахак  согласится  с
тобой.
     Координаты, которые  ты  уже  имеешь,  приведут  тебя  к  "Потерянной
Звезде". Надеюсь, твой поход будет успешным. Прощай, Алахак-Мэйстридианин.


     Ну, какой теперь из этого толк? - сказал я себе. Я  всунул  письмо  в
карман Алахака.
     Я стоял перед креслом, стараясь не беспокоить человека  внутри  него.
Осмотрел приборы, которые достаточно легко считывались. Я направился к его
детекторам и изучил  курс,  который  вел  корабль  в  ближайшую  солнечную
систему, на котором он не мог не попасть в солнце.  Я  тщательно  выставил
приборы управления. Конечно, у "Гимнии" не было мощности для движения,  но
момент инерции движущего тела нес ее в  соответствии  с  заданным  курсом.
Все, что ему нужно было, так это  слегка  ускорить  ее  на  этом  пути.  Я
выпустил  внутреннюю  энергию,  чтобы  дать  ей  этот  толчок.  Тогда  она
совершенно умрет. Ни света, ни жизни. На это могло уйти несколько лет,  но
она непременно достигла бы заданной  цели  и  своего  конца,  если  только
временные штормы не собьют ее с курса или пылевые облака не сожрут ее в то
время, как она движется на тахионных ветрах.
     Я покинул корабль,  уверенный,  что  Алахак  не  одобрил  бы  попытку
похоронить его.
     Затем я вернулся на "Хохлатый Лебедь".
     Джонни ожидал меня у шлюза, он же помог мне снять костюм.
     - Они мертвы? - спросил он.
     - Весьма.
     - Ты выполнишь то, что должны были выполнить они?
     - Все, что мог, я уже сделал.
     Мы медленно шли назад в рубку управления, где  с  нетерпением  ожидал
дель Арко.
     - Все кончено? - спросил капитан.
     Я кивнул.
     - Можем ли мы прокрутить теперь запись?
     - Несомненно. - Я держал запись в одной руке, помогая Ив пересесть  в
другое кресло. Ввел координаты, пока мне надевали капор и крепили концевые
детекторы на шее.
     - Это более точно подскажет нам, где находится "Потерянная Звезда"?
     - Это выведет нас на мир, в котором она  находится,  и  примерное  ее
местоположение.  За  двадцать  световых  лет  от  нее   невозможно   точно
определить отметку. Я буду рад, если  мы  узнаем  хотя  бы  континент,  на
котором она находится.
     - Ты нашел что-нибудь еще? На корабле хормонцев, я имею в виду.
     - Да. Мертвого Алахака.
     - Больше ничего?
     - Да. Я знаю, почему он умер.
     - Почему?
     - Это его дело. Личное.
     - А что о Мэйстриде? - это от Ив.
     - Я ходил туда не за баснями, - сказал я ей. -  Он  умер  от  голода.
Никому не желаю оказаться на его месте.
     - О'кей, - сказал капитан. - Трогаемся.
     - Есть сэр, - ответил я. И начал рассматривать приборы. Распечатка от
компьютера показывала, что мы неподалеку от цели. Бедный Алахак привел нас
практически к дверным ступенькам Лорелей. Я скользнул  в  желоб  кресла  и
приготовился к перемещению.
     Алахак чертовски умен, - думал  я  про  себя.  Он  достаточно  хорошо
понимал, что может до нее и не добраться. Поэтому он захотел, чтобы я  все
сделал за него. Уверен, было бы  невежливо  спрашивать  о  моей  согласии,
поэтому он мог ронять только намеки. Он вполне хорошо сознавал, что у меня
не было оснований для этого путешествия - ни моих собственных,  ни  добрых
побуждений. Это путешествие ничего не стоит. Если я не использую  его  для
того, чтобы сделать другу одолжение. Но если я это сделаю,  Шарло  засадит
меня в тюрягу в тот момент, когда я этим займусь. Навсегда.
     Я  бросил  "Хохлатого  Лебедя"  через  барьер  световых  скоростей  и
ускорился по направлению к логову дракона.
     Мы пришли, "Потерянная Звезда", готова ты к этому или нет.



                                    19

     Теперь, когда приз был практически у нас в кармане,  я  был  особенно
аккуратен. Я старался, насколько это было возможно,  уберечь  "Лебедя"  от
каких-либо неприятностей.
     Мы прошли поблизости от глубокого разлома и несколько раз должны были
выпасть в тиски искажающих течений, но там не было ничего нового, чего  бы
я не мог избежать с минимальными издержками. Мы достигли звездной  системы
менее, чем через три часа. Но даже когда мы были совсем рядом,  хлопот  не
убавилось. Это было не просто.
     - Вокруг солнца аморфоз - искажение изображения предмета, - заявил я.
     - Что? - голос Ротгара эхом отозвался в динамике.
     - Оно в фокусе. Проход энергии, которая выносится  из  ядра  Течения.
Горячее пятно. Уста ада. Там существует искривляющая область,  похожая  на
клетку, охватывающую половину системы. Туго  закрученная  материя.  Лететь
туда - все равно, что ползти по битому стеклу.
     Я тихо сбавил ход и перешел в дрейф, не направляясь прямо  к  звезде,
но я нашел этот мир без особого труда.
     - Это она рвет, - сказал я.  -  Дефектная  область  приблизительно  в
несколько миллионов миль. Чертовски неприятное место. Я могу  приблизиться
на малых сверхсветовых, если это удастся, в противном случае потащимся  на
досветовых. Гарантий нет.
     Ситуацию осложнило то,  что  наши  хлопоты  не  закончились  даже  по
достижении этого мира. На нем не было ни одного