, спустил ноги с обрыва, повис на руках и крикнул:

    - Держи!

    Он  разжал  пальцы.  Веревка  у пояса натянулась, сильно нажав на ребра.
    Павел  медленно отпускал конец, веревка дрожала, сползая с выступа скалы
    над  головой  Бориса.  Он вытянул руки и ноги, чтобы держаться за камни.
    Но  Павел  ускорил  движение,  веревка пошла быстрее, и прежде чем Борис
    успел  принять  правильное  положение,  он  уже  почувствовал под ногами
    твердую  почву.  Павел отпустил конец и дернул тот, который был укреплен
    у пояса Бориса. Веревка упала к их ногам.

    Отсюда  шел крутой спуск по глубокому высохшему руслу потока. Они уже не
    стали  задерживаться  для отдыха. Ими овладело лихорадочное возбуждение.
    Вниз, вниз, к неведомой цели!

    Павел   все   ускорял   движение,   спускаясь   гигантскими   шагами  по
    отполированным  камням,  повисая при крутых спусках на руках и спрыгивая
    с  высоких  порогов.  Временами  он останавливался, оглядывался на своих
    спутников  нетерпеливо блестящими глазами, поджидая их несколько секунд,
    потом снова пускался в путь.

    Борис   понимал,   что   это   возбуждение   вызвано   резкой  переменой
    атмосферного  давления,  и  знал,  что  оно  скоро  сменится  сильнейшим
    упадком  сил,  но  не  мог,  да и не пытался удержать Павла, так как его
    самого неудержимо манило вниз - к прекрасному горному озеру.

    Становилось  заметно  теплее.  Ветер  уже  не  рвал  одежду, а чуть-чуть
    обвевал  разгоряченные  лица,  поднимаясь  навстречу  дрожащей в воздухе
    теплой струей.

    -  Стоп!  -  закричал  вдруг  Павел.  Борис  от неожиданности налетел на
    зеленый рюкзак Жени, которая остановилась как вкопанная.

    - Смотрите! - прозвучал опять взволнованный голос Павла.

    Справа,  там,  где  русло  потока  огибало  массивный  выступ  скалы, из
    глубокой  трещины над головами поднималось странное, никогда не виданное
    ими  растение.  Бросалась в глаза отчетливо обрисованная на красном фоне
    горы  белая, чуть розовеющая в лучах заходящего солнца розетка огромного
    цветка  в  форме  сложной  шестиконечной  звезды.  От стебля расходились
    длинные,  как  весла,  листья.  Все  растение было покрыто толстыми, как
    щетина, длинными блестящими волосками.

    - Что же это такое? - сказал озадаченно Павел.

    Он  уже  поставил  ногу  на  высокий камень, чтобы начать карабкаться по
    скале за цветком, но был остановлен Борисом.

    -  Поздно,  Павел! - сказал он сурово. - Надо спешить вниз, чтобы успеть
    расположиться на ночлег.

    -  Черт  его  знает!  - закричал Павел возбужденно, с сожалением спуская
    ногу с камня. - По-моему, это...

    - Ну?

    - То есть, сходство признаков поразительное. Вот только размеры...

    - Эдельвейс! - закричала восторженно Женя.

    Павел  кивнул  головой.  Он посмотрел было просительно на Бориса, но тот
    выразительно  толкнул  его  в  спину.  Павел  крякнул  с досадой и снова
    пустился в путь.

    Солнце  склонилось  уже совсем близко над силуэтами гор: лед на вершинах
    загорался  красным  пламенем,  переходящим в глубокую синеву на склонах.
    Было ясно, что не позже чем через час ущелье погрузится в полный мрак.

    Спуск  стал более пологим. Они шли, не оглядываясь по сторонам, чтобы не
    оступиться  на  гладких  камнях.  Сумрак  сгущался. Вверху, на гребне, в
    неверном  свете  отблесков  снега  с горных вершин, неясно мелькали тени
    кустарников, каких-то высоких корявых растений.

    Тишина  нарушалась только резким стуком стальных шипов о камни и тяжелым
    дыханием  путников.  Все трое чувствовали сильную усталость, сковывающую
    движения.

    -  Что  это? - сказала Женя, внезапно останавливаясь. Она задержала шаг.
    - Как будто чей-то крик, - прошептала девушка прислушиваясь.

    Борис и Павел подняли головы.

    - Тебе послышалось, - громко сказал Павел с коротким смешком.

    Но,  словно  в ответ на его слова, из сумрака долетел и гулко прокатился
    над их головами раскатистый звук:

    Урр-рр...

    Все трое вздрогнули.

    Урр-рр...  -  прозвучало  еще громче. Сейчас же на этот звук откликнулся
    второй,  потом третий. Воздух заколебался от дикого, сверхъестественного
    рева...  Словно  сотни  автомобильных  гудков,  сотрясая  стены  ущелья,
    оглушительно   гудели   в   пространстве   перед   ними  фантастические,
    неслыханные  голоса.  Удесятеренный  резонансом  ущелья звук давил слух,
    как физическое тело, врываясь в сознание нестерпимым, тягостным ощущением.

    Они  стояли  ошеломленные,  подавленные,  испуганные, безмолвные, потому
    что  не  был  слышен  ни  один звук их голоса. Борис чувствовал, что его
    руки  похолодели, кровь отлила от лица, а по спине медленно от затылка к
    пояснице   ползут  холодные  колючие  мурашки.  Он  не  знал,  долго  ли
    продолжался  кошмар - минуту, две, три, полчаса, - из головы исчезли все
    другие  восприятия,  кроме  этого  потрясающего  рева... И внезапно звук
    прекратился. Пронзительно звенело в ушах. Ломило голову.

    Первым опомнился Павел.

    -  Ну,  друзья,  - сказал он вполголоса, потирая уши. - Двигаться вперед
    не  стоит.  Давайте выбираться из этого корыта и устраиваться на ночлег.
    Какая-то  растительность  здесь  есть-  значит,  костер зажечь сумеем. А
    огонь защитит от любого зверя...

    Он  нащупал  в  темноте  над собой край обрыва, подскочил, подтянулся на
    руках  и выпрыгнул. Через минуту на фоне темного неба слабо обрисовалась
    голова, и послышался голос Павла:

    - Давай руку, Женя. Борис, подсади.

    Они  продирались  сквозь  колючие кустарники, которые с треском ломались
    под  крепкими  подошвами горных ботинок. В исколотых, исцарапанных руках
    они  несли  охапки  сухих  растений, собранных на ходу из-под ног. Павел
    по-прежнему   шел   впереди,  вызывая  у  Бориса  чувство  досады  своей
    непоколебимой самоуверенностью.

    - Куда же ты нас ведешь? - вырвалось наконец у Бориса.

    - Еще немного, - пробормотал Павел. - Сейчас, сейчас...

    Борису  показалось  даже,  что  Павел что-то ищет, вглядываясь в темноте
    себе под ноги, и это еще более его возмутило.

    -  Ну,  как  ты хочешь, - сказал он резко, - но идти дальше нет никакого
    смысла.

    Павел бросил свою ношу, которая с треском упала на камни.

    -  Стоп!  - скомандовал он, сбрасывая рюкзак и хлопая себя по карманам в
    поисках спичек.
                                       7.

    -  ЧТО это за растения? - спросил с досадой Борис, тщетно пытаясь зубами
    вытащить тонкую длинную занозу, застрявшую в коже ладони.

    -  А  черт  его  знает!  -  мрачно ответил Павел, бросая в костер охапку
    наломанного сушняка.

    Вспыхнувшее  пламя  осветило его нахмуренный лоб, перерезанный глубокой,
    похожей  на  расгянутую  римскую  пятерку  складкой, и резко очерченные,
    плотно  сжатые  губы...  Усталость  всегда  вызывала  у него подавленное
    состояние духа - это Борис знал за ним с давних пор.

    -  Курай! - сказал Павел, отрывисто засмеявшись. - Что можно еще сказать
    в темноте? Горит - и ладно.

    Борис  знал,  что  курай  -  это местное название деревянистых растений,
    пригодных  на  топливо.  Ему приходилось видеть на рынках снопы курая, и
    он  хорошо  помнил,  что  в  их состав входили сухие травы, напоминающие
    стебли   камыша   или   тросгника.   Но  те  растения,  которыми  сейчас
    поддерживался  огонь,  были  совсем  иные. Их толстые, угловатые стебли,
    покрытые  длинными  колючками,  напоминали  чудовищно увеличенные стволы
    малины  или  ежевики.  Они  тянулись  в высоту на два-три метра, но были
    настолько  сухими,  что  легко  ломались  под  ударами  ног.  Отсутствие
    листьев  еще более затрудняло определение этих растений. Густые заросли,
    окружавшие    площадку,   на   которой   расположился   отряд,   внушали
    уверенность, что в топливе недостатка не будет.

    В  огне  костра  были  разогреты  мясные  консервы.  Есть  уже никому не
    хотелось.  Всех  мучила жажда, но пить много они не решались, потому что
    запас воды был ограничен.

    -  Завтра - день здесь, послезавтра - еще один день на подъем и спуск, -
    сказал  Борис,  наливая  воду  в стаканчик из своей фляжки. - Предлагаю,
    друзья, сегодня употребить не более двухсот граммов.

    -  А,  чепуха! - пробормотал Павел. - Напьемся из озера... Что же, и там
    - джаман-су?

    -  Зачем  рисковать,  когда  ты  не  уверен, что это за вода, - спокойно
    возразил Борис.

    - Что пьет зверь, может пить и человек, - мрачно сказал Павел.

    - Откуда ты знаешь, какие здесь звери?

    Павел ничего не ответил и завинтил пробку своей фляжки.

    -  Чего  же ты злишься? - сказала с легким раздражением в голосе Женя. -
    В такой... кустарной организации этой экскурсии ты же сам виноват.

    - Что это значит "кустарной"? - запальчиво спросил Павел.

    -  Значит,  плохо  снаряженной, вот что! - ответила Женя сердито. - Ведь
    ты же знал, что здешняя вода не годится для питья? Знал?

    Павел молча смотрел на нее, раздувая ноздри.

    -  Ну,  что  скажешь  еще?  - спросил он. - Что ты, вообще теперь против
    "романтических скитаний"? Что ты во всем согласна с Петренко?

    -  Да  ну  тебя!  -  отмахнулась  Женя.  -  Зачем  это раздражение, этот
    зловещий тон? Неужели нельзя спокойно признать свою ошибку?

    Она отвернулась.

    -  Ну,  друзья,  давайте  устраиваться  на  ночь, - успокоительным тоном
    сказал Борис. - Утомление всегда вызывает повышенную нервозность.

    Из  рюкзаков  были  вытащены  легкие спальные мешки. Предстояла холодная
    ночь,  и огонь решили поддерживать до рассвета. Первым вызвался дежурить
    у  костра  Борис,  но  Павел  тоже  не  лег  и  молча сидел перед огнем,
    докуривая папиросу.

    -   На   меня  капнуло!  -  сказала  неожиданно  Женя,  открывая  глаза,
    блеснувшие пламенем костра.

    Борис  поднял  руку  и,  подержав с минуту в вытянутом положении, ощутил
    холодное  прикосновение  упавшей  капли.  Он запрокинул голову. Звезд не
    было видно. Но он сказал успокоительно.

    - Ничего, это конденсируется туман.

    Однако,  словно  в  ответ  на  его  слова,  в  зарослях  послышался чуть
    слышный, монотонный шорох: очевидно, начинался дождь.

    Женя пошевелилась в своем мешке, закрываясь с головой.

    - Покойной ночи! - глухо прозвучал ее грудной голос.

    Борис  и  Павел продолжали молча сидеть перед костром, устремив глаза на
    огонь.   Впечатление   от   загадочных  оглушительных  звуков,  которыми
    встретило  их  горное озеро, крепко засело в сознании, обостряя чувство,
    настораживая  зрение  и  слух. Несмотря на утомление, спать не хотелось.
    Томила  неясность,  загадочность  всей  обстановки,  раздражала темнота,
    точно сгущаемая мерцанием пламени.

    Борис  сидел,  ни  о  чем определенном не думая, механически воспринимая
    сигналы  обострившихся  чувств.  В  ушах  продолжало тонко звенеть. Звон
    переходил  в неясный ноющий звук, напоминающий высокую ноту флейты. Звук
    то  прекращался,  сменяясь  звоном, то вновь возникал, начиная понемногу
    нагонять дремоту.

    - Ты слышишь?

    Борис вздрогнул от неожиданного тревожного вопроса Павла. Он поднял голову.

    - Что?

    - Как будто свист...

    - Это в ушах звенит, - недовольно ответил Борис.

    - Нет, я сам сначала так думал. А заткнешь уши - звук исчезает.

    Борис  тряхнул  головой,  прислушался.  Да, в темноте ясно звучал тонкий
    свист,  то  усиливаясь,  то  ослабевая.  Вот  он  превратился  в  резкое
    шуршанье...  Борис  вскочил.  Над  его  головой  заметалась черная тень.
    Свист, сопровождаемый резкими шуршащими звуками, исходит от нее.

    - Летучая мышь! - вскрикнул Павел.

    Тень  взвилась над пламенем, мелькнули огромные полуметровые крылья, - и
    сноп  искр  взметнулся  над  костром.  Борис  раскидал  горящие  ветки и
    выбросил,  обжигая  руки,  тлеющий, трепещущий остов какого-то странного
    существа.

    - Потрясающе! - сказал он взволнованным шопотом.

    Павел   с  любопытством  перегнулся  через  плечо  Бориса,  рассматривая
    неожиданную находку.

    - Что это такое? - спросил он с недоумением.

    Сердце  Бориса  билось  так, как когда-то, в ранней юности, на охоте над
    первой  подстреленной  птицей.  Это  было  больше,  чем удивление новым,
    невиданным  раньше.  Это  было  волнующее  чувство открытия, регистрации
    факта,  до  сих  пор  неизвестного  науке.  Перед  ним лежало вытянутое,
    заостряющееся  на  концах  тело  толщиной  в  руку.  По сторонам от тела
    отходили  крылья.  Но на них не было перьев, не было шерсти. Это была не
    птица  и  не  летучая мышь. Широкие плоские пластинки крыльев, опушенные
    обуглившимися волосками, принадлежали гигантскому насекомому.

    - Бабочка, - сказал Борис торжественно, поднимая свою жертву с земли.

    - Таких размеров? - недоверчиво отозвался Павел.

    -Да.

    - Разве бывают такие бабочки?

    - Ты же ее видишь? Значит, бывают...

    Борис бережно положил мертвое насекомое на землю. Лицо его горело.

    - Погоди, может быть, я сплю? - сказал он, моргая глазами.

    - Кой черт, спишь! - ответил Павел вскакивая - Смотри, что делается.

    Воздух  вдруг наполнился шуршанием крыльев и странным, свистящим звуком,
    сопровождающим  полет  этих  насекомых.  Над  костром  заметались черные
    тени,  то  спускаясь  совсем  низко  над  пламенем, то опять скрываясь в
    непроглядном  мраке  в  вышине. Борис смотрел на летящих на свет бабочек
    завистливыми  глазами.  Движения  насекомых были поразительно быстры. Он
    несколько  раз  порывался  схватить  то  одно,  то  другое, но неизменно
    оставался с пустыми руками.

    Женя высунула на шум голову из мешка.

    - Что случилось? - спросила она с беспокойством в голосе.

    - Налет бабочек! - ответил возбужденно Павел.

    Он  также  увлекся  попытками  поймать  насекомое.  Бабочка  со  свистом
    пролетала  над самой его головой, он сделал огромный прыжок, рука задела
    крыло  -  и  осталась  пустой.  Борис  махнул  длинным  стеблем, пытаясь
    сбросить бабочку на землю, но удар тоже прошел мимо.

    -  В Южной Америке таких бабочек добывают стрельбой из ружей, заряженных
    мелкой дробью или песком, - заметил он с досадой.

    Женя зашевелилась в мешке.

    - Сейчас я вам помогу, - весело сказала она, поднимаясь с земли.

    Но  бабочки  пропали  так же внезапно, как и появились. Минуту в воздухе
    стоял  еле уловимый тонкий свист, метнулась последняя тень над костром -
    и  все  исчезло.  Только  шуршал по-прежнему мелкий дождь в сушняке. Все
    трое присели на корточки вокруг единственной жертвы налета.

    -  Полагаю,  что она из сфинксов, - сказал Борис, разглядывая бабочку. -
    Среди  них есть крупные виды. Но ни один из них не может идти ни в какое
    сравнение  с  этим.  К  сожалению,  экземпляр  сильно пострадал от огня.
    Боюсь, что даже рисунка нельзя будет разобрать.

    -  Не  жалеешь теперь, что пошел с нами? - хлопнул его по плечу Павел. -
    Вот тебе и результат экспедиции!

    -  Ну,  к  сожалению,  я  не  энтомолог,  - ответил Борис - Но во всяком
    случае, эта находка интересная.

    Он бережно расправил крылья бабочки, стряхнув с них пепел и сажу.

    -  А  какие  шансы  у  тебя,  Павел?  -  спросила  Женя.  -  Неужели  ты
    рассчитываешь,  что  в  один  день  можно  что-нибудь найти, хотя бы и в
    таком месте, где никто еще не искал каучуконосов?

    Пламя костра осветило самодовольную улыбку на лице Павла.

    -  Думаю,  что шансы есть, - ответил он уверенным тоном - Больше того, я
    убежден в этом.

    - Откуда же это убеждение?

    Павел засмеялся своим коротким, отрывистым смешком:

    - Значит, я знал, куда идти.

    -  Погоди,  я  что-то  не понимаю, - черные дуги бровей Жени дрогнули. -
    Что значит "знал"?

    -  Ну,  словом,  у меня были сведения, что в этих местах есть интересные
    для нас растения.

    Он  замолчал,  ожидая  новой  реплики  Жени.  Ее безмолвие, по-видимому,
    встревожило его, но через минуту он добавил:

    - Я сам имел экземпляр, выросший где-то здесь.

    Он сделал рукой широкий полукруг. Борис искоса посмотрел на Женю.

    - Что же это было? - спросила она негромко, не глядя на Павла.

    - Новый вид кок-сагыза, - ответил тот небрежно.

    - Какой-нибудь особенный?

    -  Да,  с  корнем  около килограмма весом, - Павел опять не мог сдержать
    самодовольной усмешки.

    - Ты говорил об этом Григорию Степановичу? - Голос Жени дрогнул.

    -  А  зачем? Чтобы он поднял меня на смех в случае неудачи? Или разделил
    со  мной  славу  открытия,  если  мне повезет? - Павел говорил жестко, с
    трудом сдерживая раздражение.

    - И он ничего не знает? - спросила Женя.

    Павел пожал плечами:

    -  Думаю,  что  ничего.  По  обыкновению,  он  уверен,  что  мои, как он
    называет,  романтические  скитания  опять  будут бесплодными. Но на этот
    раз, я надеюсь, он ошибется.

    Борис  увидал,  как  на  смуглых щеках девушки медленно выступили темные
    пятна румянца. Она встала во весь рост. Павел смотрел на нее исподлобья.

    -  Неужели  ты  не  понимаешь,  как это мерзко? - заговорила она наконец
    задыхающимся  шопотом.  -  Это  же  наше  общее  родное  дело, одинаково
    дорогое  как  тебе,  так и мне, и Мировичу, и Петренко. И ты... ты нашел
    возможным,  зная,  что  в организации такой экспедиции тебе не только бы
    не   отказали,   а   помогли  всеми  средствами...  ты  нашел  возможным
    действовать  опять  единоличным, кустарным способом, никому не сказать о
    том,   что   уже  нашел  новый  каучуконос?  Как  ты  мог  просить  меня
    участвовать в таком деле?

    -  Нельзя  ли  без  нравоучений?..  -  начал  Павел,  но  замолчал:  его
    озадачило выражение лица девушки.

    -  Ты  поступил  отвратительно,  -  сказала  Женя упавшим голосом. - И я
    жалею, что согласилась идти с тобой.

    Она отвернулась от него и стала быстро укладываться в свой мешок.

    - Женя... - обратился к ней Павел примирительным тоном.

    Женя не отвечала.

    - Ты хочешь меня выслушать?

    Клапан мешка закрылся над головой девушки.

    Павел с остервенением потер ладонями щеки.

    - История... - сказал он сквозь зубы.

    Борис  подбросил  топлива  в  огонь.  Пламя осветило желваки на скулах и
    упрямо сжатые губы Павла.

    - Ну, надо укладываться, - пробормотал он, не глядя на Бориса.

    Дождь  прекратился. Царило глубокое безмолвие, нарушаемое только треском
    костра.  Борис  сидел  перед огнем, упершись подбородком в колени. Спать
    не  хотелось,  но блуждавшие в голове мысли были бесформенно-дремотными.
    Ему   было   досадно,  что  в  этом  деле  он  в  глазах  Жени  оказался
    соучастником  Павла.  Еще более досадно было то, что он имел возможность
    помешать  Павлу  стать  на  путь  анархической  погони  за славой, но не
    сделал   этого.   Тогда  он  не  понял  этого,  не  оценил  как  следует
    мальчишеской  выходки  Павла. Досада вызывала ощущение какой-то тревоги,
    чувства  чего-то  несовершенного  или  совершенного не так, как надо. Он
    смотрел в огонь, бессмысленно повторяя про себя:

    - Напрасно, напрасно... Напрасно, напрасно...

    В ушах тонко звенело, в унисон атому слову: "Напрасно, напрасно..."

    Он  подумал,  как медленно будет течь время этой бессонной ночью. Закрыл
    глаза,   томимый   беспокойными,   тягостными   ощущениями...   И  вдруг
    проснулся, т