застонало  в  чаще  сушняка
    впереди.  Он  прислушался. И прежде чем он мог понять, в чем дело, ветки
    закачались,  раздвинулись,  и  Борис  увидел  чудовищную морду какого-то
    зверя,  мелькнуло  огромное, черное, мохнатое тело и исчезло. Едва Борис
    перевел  дух,  как  совсем  рядом,  извиваясь  зеленым, блестящим телом,
    проползла гигантская ящерица.

    - Борис! - услышал он напряженный голос Жени.

    Он  бросился  к  ней,  все еще не понимая. в чем дело. По дороге чуть не
    натолкнулся   на   другого  мохнатого  зверя,  проскочившего  в  том  же
    направлении... Раздирая карман, вытащил пистолет.

    -  В  чем  дело?  -  возбужденно  закричал  он девушке, пробираясь через
    заросли сушняка.

    -  Бегут!..  Стада зверей! - срывающимся голосом ответила Женя, хватаясь
    за его плечо. - Все сюда! - крикнул Борис.

    Гул   все  усиливался.  Видно  было,  как  вдали  раздвигаются  верхушки
    камышей.  Борис выпустил всю обойму навстречу несущейся лавине. И в одно
    мгновенье  по  обеим  сторонам  отряда,  разделенные грохотом выстрелов,
    промчались  гигантские  серые существа, запрокинув головы к шеям, прижав
    длинные уши.

    -  Зайцы!  -  закричал  Борис.  Стадо  пронеслось  мимо,  сопровождаемое
    треском  ломающихся  стеблей  камыша.  Но  шум впереди не затихал, а все
    усиливался.  В  нем  возникали  все  новые  и новые звуки, сливающиеся в
    глухой раскатистый гул.

    -  Вода!  -  крикнул  Попов.  Действительно,  сквозь поломанные и смятые
    стволы камыша в розовых лучах заходящего солнца блеснула вода.

    - Назад! - скомандовал Борис.

    - Постойте! - сказала Женя прислушиваясь, - По-моему, зовут на помощь.

    Все  застыли  на  месте.  Молчание  нарушал  только  гул приближающегося
    потока. Снова донесся голос.

    - Это Петренко, - уверенно заявила Женя, бледнея.

    Чуть слышно, сквозь нарастающий шум потока донесся крик:

    - О-о... о-о... о-о...

    И сейчас же прозвучал грохот выстрела из пистолета.

    Они  бросились  вперед, шлепая по воде, текущей навстречу. Сквозь стволы
    сушняка  сиял  свет,  отражаемый  тысячами  струй.  Они прорвались через
    последние  стебли  зарослей.  Перед ними открылось широкое пространство,
    по которому, кипя и бурля, неслись потоки мутной воды.

    - Павел! - отчаянным голосом крикнула Женя.

    Посреди  затопленного  пространства, шатаясь под яростными ударами волн,
    по  колено в воде медленно брел человек, спотыкаясь и прихрамывая. Он не
    оглянулся на голос, не расслышав его из-за рева потока.

    Борис  и  Женя,  оступаясь  и с трудом сохраняя равновесие, побежали ему
    наперерез.  Человек оглянулся - это был Петренко. Он сделал шаг, изменяя
    направление,   пошатнулся,   но  не  упал  и  двинулся  им  навстречу  с
    искаженным  лицом.  Шаг... другой... третий... Они спешили друг к другу,
    с  трудом  преодолевая сопротивление волн. Петренко остановился качаясь.
    Видно  было,  как краска сходила с его лица. Еще шаг - и он повалился. В
    это мгновение Борис и Женя подхватили его под руки.

    Петренко открыл глаза.

    - Где Павел? - крикнула ему Женя на ухо.

    Петренко  посмотрел  на  нее  странным  взглядом,  но ничего не ответил,
    повиснув у них на руках. Он потерял сознание.
                                       8

    ВЗРЫВ,  рано  утром  разбудивший Женю, в самом деле произвели Петренко и
    Павел.

    Мысль  была  так  проста и так легко осуществима, что они не переставали
    упрекать себя в слишком поздней догадке.

    Оглушить  все  живое в воде взрывом динамита - такова была основа плана.
    Затем  пробраться  вброд по воде до берега, уже не опасаясь нападений. И
    продолжать путь, прерванный пятидневным пребыванием на злосчастном острове.

    Они  собирались,  как  в  лихорадке,  гонимые азартом неожиданной удачи.
    Наскоро  поели,  едва  ощущая  вкус  пищи,  запаковали  все снаряжение и
    продовольствие  в заплечные мешки, оставив только один динамитный патрон
    и шнур.

    - Хватит? - спросил Павел, с сомнением рассматривая патрон.

    - Безусловно, - ответил Петренко уверенно. - Ты готов?

    - Готов. Как твоя нога?

    - Черт ее знает! - поморщился Петренко. - Все еще дает себя знать.

    Он  сделал  несколько  шагов,  с  трудом  опираясь  на больную ногу, и с
    досадой махнул рукой.

    -  Болит,  -  сказал  он,  покрутив  головой.  -  Ну да ничего, в дороге
    разойдусь. Давай начинать.

    Павел  отмерил  пятнадцать метров шнура, вставил конец в расщеп патрона,
    размахнулся и бросил в воду, подняв фонтан сверкнувших на солнце брызг.

    -  Надеюсь,  что  рыбы  его не проглотят, - усмехнулся он, вытаскивая из
    кармана спички.

    Пламя желтым языком лизнуло конец шнура, который с шипением загорелся.

    -  Ну,  будем  ждать  пятнадцать  минут,  -  сказал Павел, усаживаясь на
    землю. - Закуривай, Григорий.

    Молча  сидели  они, устремив глаза в темную воду, под которой запрыгала,
    брызгая во все стороны искрами, яркая звезда горящего шнура.

    Темное   тело,   прочертив   стремительной  бороздой  поверхность  воды,
    мелькнуло  над  пламенем и метнулось в сторону, ударив черным хвостом по
    воде.

    -  Не понравилось? - злорадно спросил Павел. - Подожди, сейчас еще не то
    будет.

    Пылающая  звезда  погружалась  все глубже и глубже, постепенно утрачивая
    блеск и яркость.

    - Сколько осталось? - спросил Павел.

    - Еще пять минут, - ответил Петренко, вытаскивая из кармана пистолет.

    - Это зачем? - недоумевающе спросил Павел.

    - На всякий случай. И тебе советую...

    Павел вынул оружие.

    - Внимание! - сказал Петренко. - Осталась одна минута...

    Они  легли  ничком,  прижимаясь  к  земле.  Под  ухом Павла с торопливым
    звоном улетали секунды, отсчитываемые его ручными часами.

    Взрыв  был  оглушительно  громким.  Волна  плеснула  на  берег, обдав их
    холодными    брызгами.    Павел   вскочил,   отряхиваясь,   возбужденный
    предстоящим переходом.

    - Вперед! - скомандовал он. - Опирайся на меня, Григорий.

    Он  энергично  двинулся  в  воду, увлекая за собой Петренко. Берег круто
    уходил  в  глубину, но шипы горных ботинок крепко удерживались в грунте,
    не  позволяя  ботинкам скользить. Павел осторожно спускался, поддерживая
    ковыляющего   товарища.   Из   воды   всплывали  странные,  никогда  ими
    невиданные  мертвые  существа  -  чудовищные  обитатели  мира исполинов.
    Поднимались  огромные, похожие на черепах жуки плавунцы, и их вытянутые,
    членистые,  со  страшными серповидными челюстями личинки, красные шарики
    водных клещей, гигантские, как удавы, пиявки.

    Павел  и Петренко медленно шли по пояс в воде, раздвигая тела оглушенных
    животных.  Неподалеку, качаясь на тяжелых волнах, выплыло, подняв кверху
    ярко-оранжевое брюхо, тело исполинского тритона.

    - Смотри-ка, - сказал Петренко, мотнув головой, чтобы показать направление.

    Павел  оглянулся.  Метрах  в  сорока от них из воды показалось огромное,
    похожее  на подводную лодку тело рыбы. Отчетливо были видны неподвижные,
    бессмысленные  глаза  и  острые, как пилы, зубы, от вида которых у Павла
    мороз пошел по спине.

    - Оглушенная. - сказал он не совсем уверенным голосом.

    -  Ну  конечно,  -  спокойно  подтвердил  Петренко, зорко всматриваясь в
    морду чудовища.

    Шаг  за  шагом  продвигались  они по воде, приближаясь к могучим стволам
    тростника  Павел  чувствовал,  с  каким  трудом  вытаскивает Петренко из
    вязкого  ила свою больную ногу, только крякая сквозь зубы от боли. Вдруг
    он сжал плечо Павла.

    - Вот так штука! - сказал он вполголоса.

    Павел  посмотрел  через  плечо - и холодная дрожь пробежала по его телу:
    исполинская  рыба,  слабо шевеля хвостом, медленно двигалась на них. Они
    замерли на месте, не дыша.

    -  Беги, Павел, - прошептал Петренко, не сводя глаз с рыбы. - Беги, а то
    пропадем оба! Слышишь?

    Павел  не  двигался  с  места. Петренко отталкивал его от себя, поднимая
    свободной рукой пистолет.

    -  Беги,  я тебе говорю! Ты понимаешь? Не рискуй нашим делом. Ты знаешь,
    чего  оно  стоит  и от чего зависит его завершение. Поручаю тебе, Павел,
    наше дело. Слышишь?

    Но Павел не слышал. Чудовище продолжало плыть, все ускоряя движение.

    -  Иди  сам,  -  сказал  он наконец хрипло. - Иди, Григорий. А я задержу
    гадину...  Иди.  Пропадем оба ни за что, если будем стоять. Иди! Если из
    нас  одному  суждено  погибнуть,  пусть  это буду я... Иди, Григорий! Ты
    должен   жить.   Ты   талантливый,   одаренный   ученый,  -  он  говорил
    отрывистыми,  короткими  фразами, выдыхая каждую захлебывающимся топотом
    -  И  потом  я  знаю...  Я  никогда тебе не говорил об этом... Ты любишь
    Женю.  Она никогда не простит мне, если ты не вернешься. Иди! - закричал
    он яростно.

    Но  было  уже  поздно.  Черное  тело  неслось  на них, как торпеда, чуть
    шевеля  огромным  хвостом  Два  выстрела грянули одновременно, сливаясь.
    Потом  загремели,  перебивая  друг  друга.  Чудовище  рванулось  вперед,
    раскрывая страшную пасть, и перевернулось вверх брюхом.

    -  Вот  и  все!  -  сказал Петренко, медленно всовывая пистолет в карман
    гимнастерки.

    Павел  промолчал.  Ему было стыдно сказанного. Но возбуждение мешало ему
    разобраться в своих чувствах. Он двинулся вперед не отвечая.

    Молча   брели   они   между  стволами  тростников,  по  колено  в  воде,
    останавливаясь  через каждые пять шагов, чтобы дать отдых ноге Петренко.
    Вот  уже  зачавкала  вязкая  грязь у берега, и твердый грунт стукнул под
    шипами ботинок.

    Часа  два  ушло  на  обсушивание  у  костра. Петренко был сосредоточенно
    молчалив.  По  его сдвинутым бровям можно было понять, что он погружен в
    глубокое  раздумье.  Безмолвно  курил  он  папиросу за папиросой, бросая
    окурки  в  костер.  И  только когда Павел, надев просохшие ботинки, стал
    подниматься, Петренко задержал его, положив ему руку на колено.

    -  Вот  что,  Павел, - сказал он с необычайной теплотой в голосе, - мы с
    тобой  наконец выбрались из этой ловушки. Надо двигаться дальше. Сегодня
    шесть  дней,  как  мы из лагеря, и восемь со дня выхода со станции, и ты
    представляешь  себе,  сколько  времени  отнимет дальнейшее передвижение,
    если мы будем идти вместе?

    - Я тебя одного не оставлю, - сказал Павел упрямо.

    -  Нет,  оставишь,  милый,  ты  сам понимаешь, чего будет нам стоить эта
    задержка. Ты знаешь, какое сегодня число?

    - Одиннадцатое, - неуверенно сказал Павел.

    -  Нет,  уже тринадцатое. Вспомни, на наших делянках зацветают последние
    растения.   Еще  два-три  дня  -  и  наша  экспедиция  будет  совершенно
    бесполезна. Цветение кок-сагыза кончится, и мы не получим семян. Понимаешь?

    Павел молчал, ошеломленный услышанным. Возражать было нечего.

    -  Искать  твоих  гигантов  нам обоим вместе будет трудно. Я буду только
    помехой. Действовать нужно решительно и быстро. Я остаюсь здесь!

    - Нет, - сказал Павел.

    -  Да, остаюсь, - мягко, но решительно возразил Петренко. - Иного выхода
    нет.  Я  уверен,  что  нам  идут  на помощь, и не беспокоюсь за себя. Но
    судьба  наших  посадок меня тревожит. Сейчас промедление смерти подобно.
    Собирайся   немедленно  и  иди.  Если  ты  сегодня  ничего  не  найдешь,
    возвращайся  сюда.  А  если  тебе  улыбнется счастье, забирай материал и
    спеши на станцию.

    - Тем же путем?

    -  Нет,  ты  же  знаешь, что одному тебе там не подняться. Иди на запад,
    реализуй свой план. Я буду ждать взрыва. Смотри, будь осторожен.

    Павел  встал,  все еще полный сомнений. Беспокойство за своего товарища,
    которого  приходилось  оставлять,  боролось  в  нем  с  сознанием полной
    правоты Петренко. Надо было идти на поиски - и как можно скорей.

    -   Не   увлекайся   количеством,   Павел,  -  говорил  Петренко  тоном,
    исключающим   дальнейшую   дискуссию.  -  Выбирай  мощные  экземпляры  с
    крепкими  стеблями и недавно раскрывшимися корзинками. Собери пыльцы как
    можно больше. Опыляй погуще - по два раза в день.

    Он  поднялся  с  земли,  помог  Павлу надеть заплечный мешок. Минуту они
    постояли друг против друга молча.

    -  Ну,  -  сказал  Павел  дрогнувшим голосом, - прощай. Григорий! Береги
    себя. Я скоро вернусь... если ничего не найду.

    -  Нет,  нет,  -  усмехнулся  Петренко. - Мне будет приятнее, если ты не
    вернешься. Но взрыва я буду ждать, как счастья моей жизни.

    Он обнял Павла, крепко сжав его плечи. Отстранил от себя.

    -  Иди!  -  сказал  он  твердо. - Смотри, Павел, от успеха твоего похода
    зависит  судьба  большого  дела.  -  И добавил совсем тихо, но не отводя
    глаз  от  взгляда  Павла:  - А насчет Жени... - Он усмехнулся и потрепал
    Павла по плечу: - Чудак, она же любит тебя...

    Павел  смотрел  на  Петренко  не отвечая. Крепко стиснул его руку, круто
    повернулся и зашагал прямо на запад.

    Ожидание, мучительное ожидание...

    Как нестерпимо медленно тянулись минуты этого бесконечного дня.

    Шаги   удаляющегося   товарища  отозвались  в  душе  Петренко  тягостным
    ощущением  одиночества. Он долго прислушивался к хрусту сушняка, который
    постепенно  стихал  в  неподвижном  влажном воздухе. Потом все замолкло.
    Чуть-чуть  доносилось  трещанье  стрекоз.  Царило тягучее, непроницаемое
    безмолвие.

    Оставшись  один,  Петренко  осмотрел  свою ногу. Осмотр не принес ничего
    утешительного.  Кожа  была  воспалена,  опухоль  не  спадала. Продолжала
    беспокоить   боль.  На  скорую  поправку,  очевидно,  рассчитывать  было
    нечего.  Яд  из острых, как иглы, челюстей плавунца, еще бродил по телу,
    воспаляя сосуды, возбуждая нервы, наливая жаром ткани.

    Оставалось  одно - ждать... Ждать, пока не придет помощь или не вернутся
    здоровье и сила.

    Петренко  лег  на  сухую  землю в тени сушняка, закинув руки за голову и
    устремив  глаза  в  прозрачную синеву неба. Теперь оставалось достаточно
    времени,  чтобы  прийти  в себя, оценить все сделанное и подумать о том,
    что  делать  дальше. Беспрерывно волновала мысль о судьбе выведенного им
    сорта  кок-сагыза.  Петренко  думал  о  том,  что  неудача их экспедиции
    означала  бы  новую,  чрезвычайно  длительную  отсрочку завершения дела,
    ради  которого  он  жил  и  работал.  Новый  сорт  - это дешевый каучук,
    автоколеса,  бесконечно  разнообразный ассортимент промышленных товаров.
    Это было то, что Петренко считал своим вкладом в общее дело народа.

    Петренко  не  беспокоился  о  себе.  Зрелый  оптимизм взрослого человека
    говорил  ему,  что  из трудного положения, в котором он очутился, в свое
    время  найдется  выход. Но вместе с тем он не мог совершенно исключить и
    возможности  неблагоприятного  исхода.  И  Петренко спокойно обдумывал и
    эту  возможность.  Он  жалел  только, что успел мало сделать за прожитые
    сорок  лет.  То,  что  он сделал, казалось ему правильным, и если бы ему
    открылось  вновь  начало  его  жизни  он  пошел бы той же дорогой. Наука
    вооружала  практику  строительства,  которое  вел  его  народ. И, считая
    основным  содержанием  своей  жизни  науку,  Петренко  знал,  что  своей
    работой он служит народу.

    Все  было  ясно  и  просто.  Оставалось  лежать  и  набираться сил, пока
    организм вел таинственную борьбу с блуждающим в нем ядом.

    Часы  показывали  двенадцать.  Павел был в пути уже четыре часа. "Найдет
    или  не  найдет?" думал Петренко. За полгода совместной работы он сильно
    привязался  к  Павлу,  но  сейчас  мысль  о  товарище  не  так волновала
    Петренко,  как  судьба  его  поисков.  Найти  драгоценную  пыльцу, чтобы
    преодолеть  бесплодие выведенных растений, найти во что бы то ни стало -
    такова  была  задача.  И  Петренко  мысленно  шел  рядом с Павлом, зорко
    всматриваясь   в   окружающую  сказочную  растительность  чтобы  увидеть
    гигантские  желтые  корзинки кок-сагыза. В голове стали мелькать могучие
    стебли  широкие,  изрезанные по краям листья, пушистые головки отцветших
    растений, и незаметно для себя Петренко погрузился в глубокий сон.
                                       9.

    ОН  проснулся  словно  от толчка в сердце. Это было острое беспокойство,
    которое,  как  показалось  Петренко, и разбудило его. Он сел и посмотрел
    на  часы.  Было  без  четверти  четыре.  Солнце  уже давно перевалило на
    запад, спускаясь к снежным шапкам гор.

    "Неужели проспал?" подумал тревожно Петренко.

    Прислушался.  В  воздухе  чуть  гудело  от  далекого трещанья стрекоз. И
    ничего  больше  не было слышно. Стояла могучая первозданная тишина мира,
    недосягаемого для людей.

    Павел  вышел в свой опасный поход уже почти восемь часов назад. Петренко
    из  рассказа  о  прошлой  экскурсии Павла помнил, что дорога до подножия
    гор  и  подъем  до  входа  в ущелье - это минимум пять часов. Значит, на
    поиски  растения  и на осуществление взрыва у него было три часа. За это
    время, при удаче, план мог быть полностью осуществлен.

    Сомнение  грызло  Петренко:  был  взрыв  или нет? Этот вопрос томил его,
    терзая  жгучим сознанием неизвестности. То, что взрыв по времени мог уже
    быть  осуществлен,  казалось  самым  мучительным,  так как если Петренко
    проспал  его,  то он так и не мог быть уверен, что Павел сумел выполнить
    свой план.

    "Неужели,  Черт  возьми,  я  мог  уснуть  так  крепко, что взрыв меня не
    разбудил?"  напряженно  размышлял  Петренко.  Да, это не исключалось. Он
    мысленно  шел  по следам Павла - этот путь был им издали изучен во время
    пребывания  на  острове; здесь же густые заросли сушняка сплошной стеной
    загораживали  все  поле  зрения,  и о том, изменил ли поток свою дорогу,
    можно было только гадать.

    Петренко   решил  пробраться  до  края  зарослей,  чтобы  перед  глазами
    открылись склоны гор. Это была ближайшая и неотложная задача.

    "Успею  ли?"  кольнула беспокойная мысль. Он поднялся на ноги, посмотрел
    на  солнце.  До заката оставалось еще часа три. И вдруг яд новой тревоги
    залил сердце:

    "А  успеет  ли Павел добраться до лагеря, если взрыв еще не произведен?"
    Он  метнул  взгляд  на  часы.  Ровно четыре. Да, если взрыв запоздал, то
    почти весь путь Павлу придется совершать в глубоком мраке.

    Морщась  от  боли,  Петренко  попробовал опереться на больную ногу. Идти
    было  дьявольски  тяжело.  Он  выломал сухой стебель покрепче. Оперся на
    него.  Так  шагать было легче. Подобрал мешок, взвалил на плечи и побрел
    на восток, продираясь сквозь колючие стебли сушняка.

    Косые   лучи   солнца   жгли  ему  шею.  Он  шел  осторожно,  напряженно
    прислушиваясь  и  стараясь  не слишком шуметь, чтобы не пропустить звука
    взрыва.   Вечерняя   тишина,   нарушаемая   только  хрустом  его  шагов,
    сгустилась  до  физической  ощутимости.  Он  останавливался  временами и
    замирал в неподвижности. Стрекозы уже умолкли. Царило гнетущее безмолвие.

    Он  шел  около часа, беспрерывно останавливаясь и прислушиваясь. Наконец
    сушняк стал редеть, показались далекие скалы, накаленные багрянцем заката.

    Он  остановился,  тяжело  дыша,  не видя открывшихся перед ним сказочных
    альпийских  лугов.  Поискал лихорадочно бегающими глазами знакомую белую
    нитку потока - и сердце его замерло.

    Все  оставалось  на  своем  месте.  Так  же извивалась на багровой стене
    трепещущая  серебряная  полоска  воды.  Застыли  н