рыми возгласами.  Румата
дружески  подмигнул  им  и  произвел  обход  гостей.  Он  раскланялся   со
старичками-щеголями, отпустил несколько комплиментов конфиденткам, которые
немедленно уставились на  белое  перо  у  него  за  ухом,  потрепал  особу
королевской крови по жирной спине и направился к дону Рипату и дону Тамэо.
Когда он  проходил  мимо  оконной  ниши,  нянька  снова  сделала  падающее
движение, и от нее пахнуло густым винным перегаром.
     При виде Руматы дон Рипат  выпростал  руки  из-под  ремня  и  щелкнул
каблуками, а дон Тамэо вскричал вполголоса:
     - Вы ли это, мой друг? Как хорошо,  что  вы  пришли,  я  уже  потерял
надежду... "Как лебедь с подбитым крылом взывает тоскливо к  звезде..."  Я
так скучал... Если бы не милейший дон Рипат, я бы умер с тоски!
     Чувствовалось,  что  дон  Тамэо  протрезвился  было   к   обеду,   но
остановиться так и не смог.
     - Вот как? - удивился Румата. - Мы цитируем мятежника Цурэна?
     Дон Рипат сразу подобрался и хищно посмотрел на дона Тамэо.
     - Э-э...  -  произнес  дон  Тамэо,  потерявшись.  -  Цурэна?  Почему,
собственно?.. Ну да, я в ироническом смысле, уверяю вас, благородные доны!
Ведь что есть  Цурэн?  Низкий,  неблагодарный  демагог.  И  я  хотел  лишь
подчеркнуть...
     - Что доны Оканы здесь нет, - подхватил Румата, - и вы заскучали  без
нее.
     - Именно это я и хотел подчеркнуть.
     - Кстати, где она?
     - Ждем с минуты на  минуту,  -  сказал  дон  Рипат  и,  поклонившись,
отошел.
     Конфидентки, одинаково раскрыв рты, не отрываясь  смотрели  на  белое
перо. Старички щеголи жеманно хихикали. Дон Тамэо, наконец,  тоже  заметил
перо и затрепетал.
     - Мой друг! - зашептал он. - Зачем это вам? Не ровен час, войдет  дон
Рэба... Правда, его не ждут сегодня, но все равно...
     - Не будем об  этом,  -  сказал  Румата,  нетерпеливо  озираясь.  Ему
хотелось, чтобы все скорее кончилось.
     Гвардейцы уже приближались с чашами.
     - Вы  так  бледны...  -  шептал  дон  Тамэо.  -  Я  понимаю,  любовь,
страсть... Но святой Мика! Государство превыше... И это опасно, наконец...
Оскорбление чувств...
     В  лице  его  что-то  изменилось,  и  он  стал  пятиться,  отступать,
отходить, непрерывно кланяясь. Румату обступили гвардейцы. Кто-то протянул
ему полную чашу.
     - За честь и короля! - заявил один гвардеец.
     - И за любовь, - добавил другой.
     - Покажите ей,  что  такое  гвардия,  благородный  Румата,  -  сказал
третий.
     Румата взял чашу и вдруг увидел дону  Окану.  Она  стояла  в  дверях,
обмахиваясь веером и томно покачивала плечами. Да,  она  была  хороша!  На
расстоянии она была даже прекрасна. Она была совсем не во вкусе Руматы, но
она была несомненно хороша, эта глупая, похотливая курица. Огромные  синие
глаза без тени мысли и теплоты, нежный многоопытный рот, роскошное,  умело
и старательно обнаженное тело... Гвардеец за  спиной  Руматы,  видимо,  не
удержавшись, довольно громко чмокнул. Румата, не глядя, сунул ему кубок  и
длинными шагами направился к доне Окане. Все  в  гостиной  отвели  от  них
глаза и деятельно заговорили о пустяках.
     - Вы ослепительны, - пробормотал Румата, глубоко  кланяясь  и  лязгая
мечами. - Позвольте мне быть у ваших ног... Подобно псу борзому лечь у ног
красавицы нагой и равнодушной...
     Дона Окана прикрылась веером и лукаво прищурилась.
     - Вы очень смелы, благородный дон, - проговорила она.  -  Мы,  бедные
провинциалки, неспособны устоять против такого  натиска...  -  У  нее  был
низкий, с хрипотцой голос. -  Увы,  мне  остается  только  открыть  ворота
крепости и впустить победителя...
     Румата, скрипнув зубами от стыда и  злости,  поклонился  еще  глубже.
Дона Окана опустила веер и крикнула:
     -  Благородные  доны,  развлекайтесь!  Мы  с  доном  Руматой   сейчас
вернемся! Я обещала ему показать мои новые ируканские ковры...
     - Не покидайте нас  надолго,  очаровательница!  -  проблеял  один  из
старичков.
     - Прелестница! - сладко произнес другой старичок. - Фея!
     Гвардейцы дружно громыхнули мечами. "Право, у него губа не дура..." -
внятно сказала королевская особа. Дона  Окана  взяла  Румату  за  рукав  и
потянула за собой. Уже в коридоре Румата услыхал, как дон Сэра с обидой  в
голосе провозгласил: "Не вижу, почему бы благородному дону  не  посмотреть
на ируканские ковры..."
     В конце коридора дона Окана внезапно остановилась,  обхватила  Румату
за шею и с хриплым стоном, долженствующим означать  прорвавшуюся  страсть,
впилась ему в губы. Румата перестал дышать. От феи остро  несло  смешанным
ароматом немытого тела и эсторских духов. Губы у нее были горячие,  мокрые
и липкие от сладостей. Сделав над собой усилие, он попытался  ответить  на
поцелуй, и это,  по-видимому,  ему  удалось,  так  как  дона  Окана  снова
застонала и повисла у него на руках с закрытыми глазами. Это длилось целую
вечность. Ну, я тебя, потаскуха, подумал Румата  и  сжал  ее  в  объятиях.
Что-то хрустнуло, не то корсаж, не то ребра, красавица  жалобно  пискнула,
изумленно  раскрыла  глаза  и  забилась,  стараясь  освободиться.   Румата
поспешно разжал руки.
     - Противный... - тяжело дыша, сказала она с восхищением. - Ты чуть не
сломал меня...
     - Я сгораю от любви, - виновато пробормотал он.
     - Я тоже. Я так ждала тебя! Пойдем скорей...
     Она потащила его за собой через  какие-то  холодные  темные  комнаты.
Румата достал платок и украдкой вытер рот. Теперь эта затея  казалась  ему
совершенно  безнадежной.  Надо,  думал  он.  Мало  ли  что   надо!..   Тут
разговорами не отделаешься.  Святой  Мика,  почему  они  здесь  во  дворце
никогда не моются? Ну и темперамент. Хоть бы дон Рэба пришел... Она тащила
его молча, напористо, как муравей дохлую гусеницу. Чувствуя себя последним
идиотом, Румата понес какую-то куртуазную чепуху о быстрых ножках  и  алых
губках - дона  Окана  только  похохатывала.  Она  втолкнула  его  в  жарко
натопленный будуар, действительно весь завешанный  коврами,  бросилась  на
огромную кровать и,  разметавшись  на  подушках,  стала  глядеть  на  него
влажными гиперстеничными  глазами.  Румата  стоял  как  столб.  В  будуаре
отчетливо пахло клопами.
     - Ты прекрасен, - прошептала  она. - Иди  же  ко  мне.  Я  так  долго
ждала!..
     Румата  завел  глаза,  его  подташнивало.  По  лицу,  гадко   щекоча,
покатились капли пота. Не могу, подумал он.  К  чертовой  матери  всю  эту
информацию... Лисица... Мартышка... Это же  противоестественно,  грязно...
Грязь лучше крови, но э т о гораздо хуже грязи!
     - Что же  вы  медлите,  благородный  дон?  -  визгливым,  срывающимся
голосом закричала дона Окана. - Идите же сюда, я жду!
     - К ч-черту... - хрипло сказал Румата.
     Она вскочила и подбежала к нему.
     - Что с тобой? Ты пьян?
     - Не знаю, - выдавил он из себя. - Душно.
     - Может быть, приказать тазик?
     - Какой тазик?
     -  Ну  ничего,  ничего...  Пройдет...  -  Трясущимися  от  нетерпения
пальцами она принялась  расстегивать  его  камзол.  -  Ты  прекрасен...  -
задыхаясь, бормотала она. - Но  ты  робок,  как  новичок.  Никогда  бы  не
подумала... Это же прелестно: клянусь святой Барой!..
     Ему пришлось схватить ее за руки. Он смотрел на  нее  сверху  вниз  и
видел блестящие от лака неопрятные волосы, круглые голые плечи  в  шариках
свалявшейся пудры, маленькие малиновые уши. Скверно, подумал он. Ничего не
выйдет. А жаль, она должна кое-что знать... Дон Рэба болтает во сне...  Он
водит ее на допросы, она очень любит допросы... Не могу.
     - Ну? - сказала она раздраженно.
     - Ваши ковры прекрасны, - громко сказал он. - Но мне пора.
     Сначала она не поняла, затем лицо ее исказилось.
     - Как ты смеешь? - прошептала она, но он уже нащупал лопатками дверь,
выскочил в коридор и  быстро  пошел  прочь.  С  завтрашнего  дня  перестаю
мыться, подумал он. Здесь нужно быть боровом, а не богом!
     - Мерин! - крикнула она ему вслед. - Кастрат сопливый! Баба!  На  кол
тебя!..
     Румата распахнул какое-то окно и спрыгнул в сад. Некоторое  время  он
стоял под деревом, жадно глотая холодный воздух. Потом вспомнил о дурацком
белом пере, выдернул его, яростно смял и отбросил. У Пашки бы тоже  ничего
не вышло, подумал он. Ни у кого бы не вышло. "Ты уверен?" - "Да,  уверен".
- "Тогда грош вам всем цена!" - "Но меня тошнит от этого!" - "Эксперименту
нет дела до твоих переживаний. Не можешь - не берись". - "Я не  животное!"
- "Если эксперимент требует, надо стать животным". - "Эксперимент не может
этого требовать". - "Как видишь, может". - "А тогда!.." -  "Что  "тогда"?"
Он не знал, что тогда. "Тогда... Тогда... Хорошо,  будем  считать,  что  я
плохой историк. - Он пожал плечами. - Постараемся  стать  лучше.  Научимся
превращаться в свиней..."
     Было около полуночи, когда он вернулся домой. Не  раздеваясь,  только
распустив пряжки перевязи, повалился в гостиной  на  диван  и  заснул  как
убитый.
     Его разбудили негодующие крики Уно и благодушный басистый рев:
     - Пошел, пошел, волчонок, отдавлю ухо!..
     - Да спят они, говорят вам!..
     - Брысь, не путайся под ногами!..
     - Не велено, говорят вам!
     Дверь распахнулась, и в гостиную ввалился огромный,  как  зверь  Пэх,
барон Пампа дон Бау, краснощекий, белозубый, с торчащими вперед  усами,  в
бархатном берете набекрень и в  роскошном  малиновом  плаще,  под  которым
тускло блестел медный панцирь. Следом волочился Уно, вцепившийся барону  в
правую штанину.
     - Барон! - воскликнул  Румата,  спуская  с  дивана  ноги.  -  Как  вы
очутились в городе, дружище? Уно, оставь барона в покое!
     - На редкость въедливый мальчишка, -  рокотал  барон,  приближаясь  с
распростертыми объятиями. - Из  него  выйдет  толк.  Сколько  вы  за  него
хотите? Впрочем, об этом потом... Дайте мне обнять вас!
     Они обнялись. От барона вкусно пахло пыльной дорогой, конским потом и
смешанным букетом разных вин.
     - Я вижу, вы тоже совершенно трезвы, мой друг, - с огорчением  сказал
он. - Впрочем, вы всегда трезвы. Счастливец!
     - Садитесь, мой друг, - сказал Румата. - Уно! Подай  нам  эсторского,
да побольше!
     Барон поднял огромную ладонь.
     - Ни капли!
     - Ни капли эсторского? Уно, не надо эсторского, принеси ируканского!
     - Не надо вообще вин! - с горечью сказал барон. - Я не пью.
     Румата сел.
     - Что случилось? - встревоженно спросил он. - Вы нездоровы?
     - Я здоров как бык. Но эти проклятые семейные сцены... Короче говоря,
я поссорился с баронессой - и вот я здесь.
     - Поссорились с баронессой?!  Вы?!  Полно,  барон,  что  за  странные
шутки!
     - Представьте себе. Я сам как в тумане. Сто двадцать  миль  проскакал
как в тумане!
     - Мой друг, - сказал Румата. - Мы сейчас же садимся на коней и скачем
в Бау.
     - Но моя лошадь еще не отдохнула! - возразил барон. - И потом, я хочу
наказать ее!
     - Кого?
     - Баронессу, черт подери! Мужчина я или нет  в  конце  концов?!  Она,
видите ли,  недовольна  Пампой  пьяным,  так  пусть  посмотрит,  каков  он
трезвый! Я лучше сгнию здесь от воды, чем вернусь в замок...


     Уно угрюмо сказал:
     - Скажите ему, чтобы ухи не крутил...
     - Па-шел, волчонок! - добродушно пророкотал барон. - Да принеси пива!
Я вспотел, и мне нужно возместить потерю жидкости.
     Барон возмещал потерю жидкости в течение получаса и слегка  осоловел.
В промежутках между глотками  он  поведал  Румате  свои  неприятности.  Он
несколько раз проклял "этих пропойц соседей, которые повадились  в  замок.
Приезжают с утра якобы на охоту, а потом охнуть не успеешь - уже все пьяны
и рубят мебель. Они разбредаются по всему замку,  везде  пачкают,  обижают
прислугу, калечат собак и подают  отвратительный  пример  юному  баронету.
Потом они разъезжаются по домам, а ты, пьяный до неподвижности,  остаешься
один на один с баронессой..."
     В конце своего повествования  барон  совершенно  расстроился  и  даже
потребовал было эсторского, но спохватился и сказал:
     - Румата, друг мой, пойдемте отсюда. У вас слишком богатые погреба!..
Уедемте!
     - Но куда?
     - Не все ли равно - куда! Ну, хотя бы в "Серую Радость"...
     - Гм... - сказал Румата. - А что мы будем делать в "Серой Радости"?
     Некоторое время барон молчал, ожесточенно дергая себя за ус.
     - Ну как что? - сказал он наконец. - Странно даже... Просто  посидим,
поговорим...
     - В "Серой Радости"? - спросил Румата с сомнением.
     - Да. Я понимаю вас, - сказал барон.  -  Это  ужасно...  Но  все-таки
уйдем. Здесь мне все время хочется потребовать эсторского!..
     - Коня мне, - сказал Румата и пошел в кабинет взять передатчик.
     Через несколько минут они бок о бок  ехали  верхом  по  узкой  улице,
погруженной в кромешную тьму. Барон, несколько оживившийся, в полный голос
рассказывал о том,  какого  позавчера  затравили  вепря,  об  удивительных
качествах юного баронета, о чуде  в  монастыре  святого  Тукки,  где  отец
настоятель родил из бедра шестипалого мальчика... При этом он  не  забывал
развлекаться: время от времени испускал волчий  вой,  улюлюкал  и  колотил
плеткой в запертые ставни.
     Когда они подъехали к "Серой Радости", барон остановил коня и глубоко
задумался. Румата  ждал.  Ярко  светились  грязноватые  окна  распивочной,
топтались лошади у коновязи,  лениво  переругивались  накрашенные  девицы,
сидевшие рядком на скамейке под окнами, двое  слуг  с  натугой  вкатили  в
распахнутые двери огромную бочку, покрытую пятнами селитры.
     Барон грустно сказал:
     - Один... Страшно подумать, целая ночь впереди и - один!.. И она  там
одна...
     - Не огорчайтесь так, мой  друг,  -  сказал  Румата.  -  Ведь  с  нею
баронет, а с вами я.
     - Это совсем другое, - сказал барон. - Вы ничего  не  понимаете,  мой
друг. Вы слишком молоды и легкомысленны... Вам, наверное, даже  доставляет
удовольствие смотреть на этих шлюх...
     - А почему бы и нет? -  возразил  Румата,  с  любопытством  глядя  на
барона. - По-моему, очень приятные девочки.
     Барон покачал головой и саркастически усмехнулся.
     - Вон у той, что стоит, - сказал он громко, - отвислый зад. А у  той,
что сейчас причесывается, и вовсе нет зада...  Это  коровы,  мой  друг,  в
лучшем случае это коровы. Вспомните баронессу! Какие руки, какая грация!..
Какая осанка, мой друг!..
     - Да, - согласился Румата. - Баронесса прекрасна. Поедемте отсюда.
     - Куда? - с тоской сказал барон. - И  зачем?  -  на  лице  его  вдруг
обозначилась решимость. - Нет, мой друг, я никуда не поеду  отсюда.  А  вы
как хотите. - Он стал слезать с лошади. - Хотя мне было бы  очень  обидно,
если бы вы оставили меня здесь одного.
     - Разумеется, я останусь с вами, - сказал Румата. - Но...
     - Никаких "но", - сказал барон.
     Они бросили поводья подбежавшему слуге, гордо  прошли  мимо  девиц  и
вступили в зал. Здесь было  не  продохнуть.  Огни  светильников  с  трудом
пробивались сквозь туман испарений, как в большой и очень  грязной  парной
бане. На скамьях  за  длинными  столами  пили,  ели,  божились,  смеялись,
плакали, целовались, орали похабные песни потные  солдаты  в  расстегнутых
мундирах, морские бродяги в цветных кафтанах на голое тело, женщины с едва
прикрытой грудью, серые штурмовики с топорами между колен, ремесленники  в
прожженных лохмотьях. Слева в тумане угадывалась стойка, где хозяин,  сидя
на особом возвышении  среди  гигантских  бочек,  управлял  роем  проворных
жуликоватых слуг, а справа ярким прямоугольником светился  вход  в  чистую
половину - для благородных донов, почтенных купцов и серого офицерства.
     - В конце концов почему бы нам не выпить? - раздраженно спросил барон
Пампа, схватил Румату за рукав и устремился к стойке в узкий проход  между
столами, царапая спины сидящих шипами поясной оторочки панциря.  У  стойки
он выхватил из рук хозяина объемистый черпак, которым тот разливал вино по
кружкам, молча осушил его до дна и  объявил,  что  теперь  все  пропало  и
остается одно - как следует повеселиться. Затем он повернулся к хозяину  и
громогласно осведомился, есть ли в этом заведении место,  где  благородные
люди могут прилично и скромно  провести  время,  не  стесняясь  соседством
всякой швали, рвани и  ворья.  Хозяин  заверил  его,  что  именно  в  этом
заведении такое место существует.
     - Отлично! - величественно сказал барон и  бросил  хозяину  несколько
золотых. - Подайте для меня и вот этого дона все самое лучшее, и пусть нам
служит  не  какая-нибудь  смазливая  вертихвостка,  а  почтенная   пожилая
женщина!
     Хозяин сам проводил благородных донов в чистую половину. Народу здесь
было немного. В углу мрачно веселилась компания серых офицеров  -  четверо
лейтенантов в тесных мундирчиках и двое  капитанов  в  коротких  плащах  с
нашивками  министерства  охраны  короны.  У  окна  за  большим  узкогорлым
кувшином  скучала  пара  молодых   аристократов   с   кислыми   от   общей
разочарованности  физиономиями.  Неподалеку  от  них  расположилась  кучка
безденежных донов в потертых колетах и  штопаных  плащах.  Они  маленькими
глотками пили пиво и ежеминутно обводили помещение жаждущими взорами.
     Барон рухнул  за  свободный  стол,  покосился  на  серых  офицеров  и
проворчал: "Однако и здесь не  без  швали..."  Но  тут  дородная  тетка  в
переднике подала первую  перемену.  Барон  крякнул,  вытащил  из-за  пояса
кинжал и принялся веселиться. Он молча  пожирал  увесистые  ломти  жареной
оленины, груды маринованных моллюсков, горы морских раков, кадки салатов и
майонезов, заливая все это водопадами вина, пива, браги и вина, смешанного
с пивом и брагой. Безденежные доны по одному и по двое начали перебираться
за его стол, и барон  встречал  их  молодецким  взмахом  руки  и  утробным
ворчанием.
     Вдруг он перестал есть, уставился на  Румату  выпученными  глазами  и
проревел лесным голосом:
     - Я давно не был в Арканаре, мой благородный друг!  И  скажу  вам  по
чести, мне что-то здесь не нравится.
     - Что именно, барон? - с интересом спросил Румата, обсасывая крылышко
цыпленка.
     На лицах безденежных донов изобразилось почтительное внимание.
     - Скажите мне, мой друг! - произнес барон, вытирая замасленные руки о
край плаща. - Скажите,  благородные  доны!  С  каких  пор  в  столице  его
величества короля  нашего  повелось  так,  что  потомки  древнейших  родов
Империи шагу не  могут  ступить,  чтобы  не  натолкнуться  на  всяких  там
лавочников и мясников?!
     Безденежные доны переглянулись и стали отодвигаться. Румата покосился
в угол, где сидели серые. Там перестали пить и глядели на барона.
     - Я вам скажу, в чем дело, благородные доны, - продолжал барон Пампа.
- Это все потому, что вы здесь перетрусили.  Вы  их  терпите  потому,  что
боитесь. Вот ты боишься! - заорал он, уставясь на ближайшего  безденежного
дона. Тот сделал постное лицо и отошел  с  бледной  улыбкой.  -  Трусы!  -
рявкнул барон. Усы его встали дыбом.
     Но от безденежных донов толку было мало. Им явно не хотелось драться,
им хотелось выпить и закусить.
     Тогда барон перекинул ногу через лавку, забрал в кулак правый  ус  и,
вперив взгляд в угол, где сидели серые офицеры, заявил:
     - А вот я ни черта не боюсь! Я бью серую сволочь, как только она  мне
попадется!
     - Что там сипит эта пивная бочка? - громко осведомился серый  капитан
с длинным лицом.
     Барон удовлетворенно улыбнулся. Он с грохотом выбрался из-за стола  и
взгромоздился  на  скамью.  Румата,  подняв  брови,  принялся  за   второе
крылышко.
     - Эй вы, серые подонки! - заорал барон, надсаживаясь, словно  офицеры
были за версту от него. - Знайте, что третьего дня я, барон Пампа дон Бау,
задал вашим ха-ар-рошую трепку! Вы понимаете, мой друг, - обратился  он  к
Румате из-под потолка, - пили это мы с  отцом  Кабани  вечером  у  меня  в
замке. Вдруг прибегает мой конюх и сообщает, что  шайка