и лично мне было  совершенно  ясно,  что  вот  именно  сейчас  и
следовало бы влепить как следует - я даже  весь  вперед  подался,  касаясь
носом ткани, отделявшей меня от допросной,  чтобы  ничего  не  пропустить,
когда эта сволочь завизжит и начнет выкладывать, чего от него  добиваются.
Но крысоед вдруг совсем замолчал - в обморок закатился, что ли? - а Корней
сказал обыкновенным голосом, по-русски:
     - Очень неплохо. Вольдемар, вы свободны.  Теперь  попробуем  подвести
итоги. Во-первых...
     Так я, ребята, и не узнал, что  там  было  во-первых.  Засветили  мне
вдруг в лоб с такой силой, что стало мне светло в этом мраке, и очнулся я,
ребята, уже в гостиной. Сижу на полу, глазами хлопаю, а надо  мной  стоит,
потирая плечо, этот самый Вольдемар, здоровенный дядька, башка  под  самый
потолок, лицо у него растерянное и расстроенное, смотрит он на меня из-под
потолка и говорит - то ли укоризненно, то ли виновато:
     - Ну что же ты, голубчик? Что же ты там торчал в темноте? Откуда  мне
было знать? Ты уж извини меня, пожалуйста... Не ушибся?
     Я потрогал осторожно свою переносицу - есть у меня там переносица или
ее уже вовсе нету, - кое-как поднялся и говорю:
     - Нет, - говорю. - Не ушибся. Меня ушибли - это было.



                                    6

     Когда Драмба закончил ход сообщения к корректировочному  пункту,  Гаг
остановил его, спрыгнул в траншею и прошелся по позиции.  Отрыто  было  на
славу. Траншея полного профиля с чуть скошенными наружу  идеально  ровными
стенками, с плотно утрамбованным дном, без всякой  там  рыхлой  землицы  и
другого мусора, все в точности по наставлению, вела к огневой  -  идеально
круглой яме диаметром в два  метра,  от  которой  отходили  в  тыл  крытые
бревнами блиндажи для  боеприпасов  и  расчета.  Гаг  посмотрел  на  часы.
Позиция была полностью отрыта за два часа десять минут. И  какая  позиция!
Такой могла гордиться его высочества Инженерная академия. Гаг оглянулся на
Драмбу. Рядовой Драмба возвышался над ним и над  краем  траншеи.  Огромные
ладони его были прижаты к бедрам, локти  оттопырены,  уши  опущены,  грудь
колесом,  и  от  него,  смешиваясь  с  запахом  разрытой  земли,  исходила
атмосфера свежести и прохлады.
     - Молодец, - сказал Гаг негромко.
     - Слуга его высочества, господин капрал! - гаркнул робот.
     - Чего нам теперь еще не хватает?
     - Банки бодрящего и соленой рыбки, господин капрал!
     Гаг ухмыльнулся.
     - Да, - сказал он. - Я из тебя сделал солдата, из разгильдяя.
     Он взялся за край траншеи и одним движением перебросил тело на траву,
потом поднялся, отряхнул колени и еще раз осмотрел позицию  -  теперь  уже
сверху. Да, позиция была на славу.
     Солнце поднялось высоко, от росы не осталось и  следа,  луна  бледным
куском тающего  сахара  висела  над  западным  горизонтом,  над  туманными
очертаниями города-чудовища. Вокруг мириадами кузнечиков стрекотала степь,
ровная, рыже-зеленая, на всем своем протяжении одинаковая  и  пустая,  как
океан. Однообразие ее  нарушало  лишь  облачко  зелени  вдали,  в  котором
краснела черепичная крыша Корнеева дома.  Стрекочущая,  напоенная  пряными
запахами степь вокруг, чистое серо-голубое небо над нею, а в центре -  он,
Гаг. И ему хорошо.
     Хорошо, потому что все далеко.  Далеко  отсюда  непостижимый  Корней,
бесконечно добрый, бесконечно терпеливый,  снисходительный,  внимательный,
неуклонно, миллиметр за миллиметром вдавливающий в душу любовь к себе, и в
то же время бесконечно  опасный,  словно  бомба  огромной  силы,  грозящая
взорваться в самый неожиданный момент и разнести в клочья Вселенную  Гага.
Далеко отсюда лукавый дом, набитый невиданными и невозможными механизмами,
невиданными и невозможными существами вперемешку с такими же, как  Корней,
людьми-ловушками, шумно кипящий  беспорядочной  деятельностью  без  всякой
видимой разумной цели, а потому такой же непостижимый и  отчаянно  опасный
для Вселенной Гага. Далеко отсюда весь этот лукавый обманчивый мир, где  у
людей есть все, чего они  только  могут  пожелать,  а  потому  желания  их
извращены,  цели  потусторонни,  и  средства  уже  ничем   не   напоминают
человеческие. И еще хорошо, потому что здесь удается хоть ненадолго забыть
о гложущей непосильной ответственности, обо  всех  этих  задачах,  которые
ноют, как язва, в воспаленной душе - неотложные, необходимые и  совершенно
неразрешимые. А здесь - все так просто и легко...
     - Ого! - произнес Корней. - Вот это да!
     Гаг подскочил на месте  и  обернулся.  Корней  стоял  по  ту  сторону
траншеи, с веселым изумлением оглядывая позицию.
     - Да ты фортификатор, - сказал он. - Что это у тебя такое?
     Гаг помолчал, но деваться было некуда.
     - Позиция, - неохотно буркнул он. - Для тяжелой мортиры.
     Корней был поражен.
     - Для чего, для чего?
     - Для тяжелой мортиры.
     - Гм... А где ты возьмешь мортиру?
     Гаг молчал, глядя на него исподлобья.
     - Ну ладно, это меня, в конце концов, не касается, -  сказал  Корней,
подождав. - Извини, если помешал... Я тут  получил  кое-какие  известия  и
поспешил, чтобы поделиться с тобой. Дело в том, что ваша война кончилась.
     - Какая война? - тупо спросил Гаг.
     - Ваша. Война герцогства Алайского с империей.
     - Уже? - тихо проговорил Гаг. - Вы же говорили - четыре месяца.
     Корней развел руки.
     - Ну, извини, - сказал он. - Ошибся. Все мы ошиблись. Но это,  знаешь
ли,  добрая  ошибка.  Согласись,  что  мы  ошиблись  в  нужную  сторону...
Управились за месяц.
     Гаг облизнул губы, поднял голову, снова опустил.
     - Кто... - он замолчал.
     Корней ждал, спокойно глядя на него. Тогда Гаг снова поднял голову и,
глядя прямо ему в глаза, сказал:
     - Я хочу знать, кто победил.
     Корней очень долго молчал, по лицу его ничего нельзя было  разобрать.
Гаг сел - не держали ноги. Рядом из траншеи  торчала  голова  Драмбы.  Гаг
бессмысленно уставился на нее.
     - Я ведь уже объяснял тебе, -  сказал  наконец  Корней.  -  Никто  не
победил. Вернее, все победили.
     Гаг процедил сквозь зубы:
     - Объясняли... Мало ли что вы мне объясняли. Я этого  не  понимаю.  У
кого осталось устье Тары? Это  может  быть  вам  все  равно,  у  кого  оно
осталось, а нам не все равно!
     Корней медленно покачал головой.
     - Вам тоже все равно, - устало сказал он. - Армий там  больше  нет  -
только гражданское население...
     - Ага! - сказал Гаг. - Значит, крысоедов оттуда выбили?
     - Да нет же... -  Корней  страдальчески  сморщился.  -  Армий  вообще
больше не существует, понимаешь? Из устья Тары никто  никого  не  выбивал.
Просто и алайцы, и имперцы побросали оружие и разошлись по домам.
     - Это невозможно, - сказал Гаг спокойно. - Я не понимаю, зачем вы мне
это рассказываете, Корней. Я вам не верю. Я вообще не понимаю, чего вам от
меня надо. Зачем вы меня здесь держите? Если я вам не нужен - отпустите. А
если нужен - говорите прямо...
     Корней закряхтел и с силой ударил себя по бедру.
     - Значит, так, - сказал он. - Ничего нового  по  этой  части  я  тебе
сообщить не  могу.  Вижу,  что  тебе  здесь  не  нравится.  Знаю,  что  ты
стремишься домой. Но тебе придется еще потерпеть. Сейчас у тебя на  родине
слишком тяжело. Разруха. Голод. Эпидемии.  А  сейчас  еще  и  политическая
неразбериха... Герцог, как и следовало ожидать, плюнул на все и бежал, как
последний трус. Бросил на произвол судьбы не только страну...
     - Не говорите плохо о герцоге, - хрипло прорычал Гаг.
     - Герцога больше нет, - холодно  сказал  Корней.  -  Герцог  Алайский
низложен. Впрочем, можешь утешиться: императору тоже не повезло.
     Гаг криво ухмыльнулся и снова окаменел лицом.
     - Пустите меня домой, - сказал он. - Вы не имеете  права  меня  здесь
держать. Я не военнопленный и не раб.
     - Давай-ка так, - сказал Корней. - Давай не будем ссориться. Ты плохо
себе представляешь, что там у вас делается. А там такие, как ты, сколотили
банды, им все хочется поставить скелет на ноги, а этого, кроме них,  никто
уже не хочет. За ними охотятся, как за бешеными  псами,  и  они  обречены.
Если тебя сейчас отправить домой, ты, конечно же, примкнешь к такой банде,
и тогда тебе конец. И дело, между прочим, не только в тебе, дело еще  и  в
тех людях, которых ты успеешь убить и замучить. Ты опасен. И для  себя,  и
для других. Вот так, если откровенно.
     Оказывается, Корней мог быть и  таким.  Перед  Гагом  стоял  боец,  и
хватка у этого бойца была железная, и бил он в самую точку. Ну, что ж,  за
откровенность спасибо. Значит, теперь так и будем: ты  мне  сказал,  но  я
тебе тоже сейчас скажу. Хватит  строить  из  себя  мальчика  в  штанишках.
Надоело.
     - Значит, боитесь, что я там буду опасен, - сказал Гаг. Он уже больше
не мог и не хотел сдерживаться. - Что ж, воля ваша. Только  смотрите,  как
бы я ЗДЕСЬ не стал опасен!
     Они  стояли  по  сторонам  траншеи,  лицом  к  лицу,  и  сначала  Гаг
торжествовал, что ему удалось  вызвать  это  холодное  свечение  в  обычно
добрых до отвращения глазах великого лукавца, а потом вдруг с изумлением и
негодованием обнаружил, что свечение это исчезло, и снова у него,  сатаны,
улыбочка, и глаза снова прищурились по-отечески, змеиное молоко!  И  вдруг
Корней фыркнул, захохотал и закричал, разведя руки:
     - Кот! Ну кот и кот! Дикий... Ду-умай! - сказал он  Гагу  и  постучал
себя по темени. - Думай! Мозгами шевелить надо! Неужели ты зря здесь пятую
неделю торчишь?
     Тогда Гаг резко повернулся и пошел в степь.
     - Думай! - в последний раз донеслось до него.
     Он шел не глядя под ноги, проваливаясь в сурчиные  норы,  спотыкаясь,
царапая лодыжки колючками. Он ничего не видел и не  слышал  вокруг,  перед
глазами его стояло иссеченное морщинами землистое лицо с безмерно усталыми
покрасневшими глазами, и в ушах звучал хрипловатый  голос:  "Сопляки!  Мои
верные, непобедимые сопляки!" И этот человек,  последний  родной  человек,
оставшийся в живых, сейчас  где-то  спасался,  прятался,  томился,  а  его
гнали, охотились за ним, как за бешеным волком,  вонючие  орды  обманутых,
купленных, осатаневших от страха дикобразов. Чернь, сброд, отбросы  -  без
чести, без славы, без совести... Вранье,  вранье,  не  может  этого  быть!
Лесные егеря,  гвардия,  десантники.  Голубые  Драконы...  что,  они  тоже
продались? Тоже бросили? Да ведь у них же ничего не было, кроме него!  Они
ведь жили только для него! Они умирали за него! Нет,  нет,  ложь,  чушь...
Они  взяли  его  в  стальное  кольцо,   ощетинились   штыками,   стволами,
огнеметами... это  же  лучшие  бойцы  в  мире,  они  разгонят  и  раздавят
взбесившуюся солдатню... О, как они будут их  гнать,  жечь,  втаптывать  в
грязь... А я - я сижу здесь. Кот.  Поганый  щенок,  а  не  Кот!  Подобрали
бедненького, залечили лапку, ленточкой украсили,  а  он  знай  себе  машет
хвостиком, молочко тепленькое лакает и все приговаривает  "так  точно"  да
"слушаюсь"...
     Он споткнулся и упал всем телом в  колючую  сухую  траву,  и  остался
лежать, закрыв голову от нестерпимого стыда. Но ведь один же! Один  против
всей этой махины! И ребята, друзья мои  в  этом  лукавом  аду,  замолчали,
который день не откликаются, ни строчки, ни буквы - может, их  и  в  живых
уже нет... а может, сдались? Неужели же я ничего не могу?
     Он трясся, как в лихорадке, под палящим солнцем, в  мозгу  возникали,
кружились, проносились совершенно невозможные, немыслимые способы  борьбы,
побега, освобождения... Весь ужас был  в  том,  что  Корней,  конечно  же,
сказал правду. Недаром работала его машина, недаром съехались,  сползлись,
слетелись сюда все эти чудища с  неведомых  миров  -  сделали  свое  дело,
разорили  страну,  загубили  все  лучшее,  что  в  ней  было,  разоружили,
обезглавили...
     Он не услышал, как подошел Драмба, но потной  спине  под  раскаленной
рубашкой стало прохладно, когда тень робота упала на  него,  и  ему  стало
легче. Все-таки он был не совсем один. Он еще долго лежал ничком, а солнце
двигалось по небу, и Драмба бесшумно двигался возле, оберегая его от зноя.
Потом он сел. Голые ноги были исполосованы колючками. На колено  вспрыгнул
кузнечик, бессмысленно уставился зелеными капельками глаз.  Гаг  брезгливо
смахнул его и замер, разглядывая руку. Костяшки пальцев были ободраны.
     - Когда это я? - произнес он вслух.
     - Не могу знать, господин капрал, - сейчас же откликнулся Драмба.
     Гаг осмотрел  другую  руку.  Тоже  в  крови.  Землю-матушку,  значит,
молотил. Родительницу всех этих... ловкачей. Хорош  Кот.  Только  истерики
мне и не хватало. Он  оглянулся  в  сторону  дома.  Зеленое  облачко  едва
виднелось на горизонте.
     - Много лишнего я сегодня наболтал, вот что... - сказал он  медленно.
- Дикобраз ты, а не Кот. Выдрать тебя некому. Угрожать вздумал,  сопляк...
То-то Корней закатился...
     Он посмотрел на робота.
     - Рядовой Драмба! Что делал Корней, когда я ушел?
     - Приказал мне следовать за вами, господин капрал.
     Гаг усмехнулся с горечью.
     - А ты, конечно,  подчинился...  -  Он  поднялся,  подошел  к  роботу
вплотную. - Сколько тебя учить, дубина, - прошипел он яростно. -  Кому  ты
подчиняешься? Кто твой непосредственный начальник?
     - Капрал Гаг, Бойцовый Кот его высочества, - отчеканил Драмба.
     - Так как же ты, дикобраз безмозглый, можешь починяться кому-то еще?
     Драмба помедлил, потом сказал:
     - Виноват, господин капрал.
     - Э-эх... - произнес Гаг безнадежно. - Ладно,  бери  меня  на  плечи.
Домой.
     Дом  встретил  его  непривычной  тишиной.  Дом  был   пуст.   Улетели
стервятники. На падаль. Гаг прежде всего искупался в бассейне, смыл  кровь
и пыль, тщательно причесался перед  зеркалом  и,  переодевшись  в  свежее,
решительно зашагал в столовую. К обеду он опоздал, Корней уже допивал свой
сок. Он с нарочитым безразличием глянул на Гага и снова опустил  взгляд  в
папку, лежащую перед ним. Гаг  подошел  к  столу,  кашлянул  и  проговорил
стиснутым голосом:
     - Я вел себя неправильно, Корней. (Корней кивнул, не поднимая  глаз.)
Я прошу у вас прощения.
     Говорить  было  невыносимо  трудно,  язык  едва  ворочался.  Пришлось
остановиться на секунду и крепко стиснуть челюсти, чтобы привести  себя  в
порядок.
     - Конечно же, я... я буду все делать так, как вы приказываете. Я  был
неправ.
     Корней вздохнул и отодвинул от себя папку.
     - Я принимаю твои извинения... - Он побарабанил пальцами по столу.  -
Да. Принимаю. Правда, к сожалению, я виноват больше тебя.  Да  ты  садись,
ешь...
     Гаг сел, не сводя с него настороженного взгляда.
     - Видишь ли, ты еще молод, тебе многое можно простить. Но я! - Корней
потряс в воздухе растопыренными пальцами. - Старый дурень! Все-таки в моем
возрасте и с моим опытом пора бы уже знать, что есть люди,  которые  могут
выдержать удар судьбы, а есть люди, которые ломаются. Первым  рассказывают
правду, вторым рассказывают сказки. Так что  ты  тоже  прости  меня,  Гаг.
Давай-ка постараемся забыть эту историю. -  И  он  снова  взялся  за  свои
бумаги.
     Гаг ел какое-то месиво из мяса и овощей, не  чувствуя  ни  вкуса,  ни
запаха, словно вату жевал. Уши его пылали. Чушь какая-то опять получалась.
Больше всего хотелось заорать и ударить кулаком по столу.  Хватит  строить
из меня щенка! Хватит! Меня ударами судьбы не сломишь, понятно? Мы  не  из
ржавого железа!.. Надо же, как  повернул,  опять  я  кругом  дурак...  Гаг
плеснул себе в стакан из оплетенной бутыли с кокосовым молоком.  Вообще-то
говоря, я и на самом деле дурак. Он со мной как с мужчиной, а я как  баба.
Вот и получается - щенок и дурак. Не хочу об  этом  думать.  Не  надо  мне
твоей правды, не надо мне твоих сказок. То есть за правду  тебе,  конечно,
спасибо - я теперь хоть понял, что ждать  больше  нечего,  что  пора  дело
делать.
     Корней поднялся, взял папку под  мышку  и  ушел.  Лицо  у  него  было
удрученное. Гаг, жуя и прихлебывая, поглядел в сад. На песчаную дорожку из
густой травы выбрался большой кот рыжей масти, в зубах у него  трепыхалось
что-то  пернатое.  Кот  угрюмо  повел  дикими  глазами  вправо,  влево   и
заструился к дому - должно  быть,  под  крыльцо.  Давай,  давай,  работай,
брат-храбрец, подумал Гаг. Мне бы как-нибудь до  вечера  дотянуть,  а  там
можно будет и делом заняться. Он вскочил, сбросил посуду в лючок и, пройдя
по  дому  на  цыпочках,  направился  в  тот  самый  коридор.  Надписей  не
прибавилось. Друзья в аду молчали.  Ладно.  Значит,  придется  все-таки  в
одиночку. Драмба... Нет. На рядового Драмбу надежды плохи. Жалко, конечно.
Солдат бесценный. Но веры ему настоящей нет.  Лучше  уж  без  него.  Пусть
только сделает то, что надо, а потом я его... Откомандирую.
     Он вернулся в свою комнату, лег на койку, заложил руки за голову.
     - Рядовой Драмба! - позвал он.
     Драмба вошел и остановился у двери.
     - Продолжай, - приказал Гаг.
     Драмба привычно загудел прямо с середины фразы:
     -  ...никакого  другого  выхода.  Врач,  однако,   был   против.   Он
аргументировал  свой   протест,   во-первых,   тем,   что   существо,   не
принадлежащее к бранчу  гуманоидных  сапиенсов,  не  может  быть  объектом
контакта без посредника...
     - Пропусти, - сонно сказал Гаг.
     -  Слушаюсь,  господин  капрал,  -  отозвался  Драмба  и,   помолчав,
продолжал, на этот раз - с начала  фразы:  -  На  контакт  вышли:  Эварист
Козак,  командир  корабля,  Фаина  Каминска,  старший   ксенолог   группы,
ксенологи...
     - Пропусти! - раздраженно сказал Гаг. - Что там было дальше?
     Внутри Драмбы заурчало,  и  он  принялся  рассказывать,  как  в  зоне
контакта вспыхнул неожиданно пожар, контакт был прерван, из-за стены  огня
раздались вдруг выстрелы, штурман группы семи-гуманоид Кварр погиб, и тело
его не было обнаружено, Эварист Козак, командир корабля,  получил  тяжелое
проникающее ранение в область живота...
     Гаг заснул.
     Он проснулся словно от удара мокрым полотенцем по лицу: где-то  рядом
разговаривали по-алайски. Сердце колотилось как бешеное,  трещала  голова.
Но это был не сон и не бред.
     - ...Я обратил внимание на то, что большинство его работ  написано  в
Гигне, - говорил незнакомый  ломающийся  голос.  -  Может  быть,  это  вам
поможет?
     - Гигна... - отозвался голос Корнея. - Позволь. Где это?
     - Это курортное местечко... западный  берег  Заггуты.  Знаете,  озеро
такое...
     - Знаю. Ты думаешь...
     - По-видимому, он часто там работал... Жил, наверное, у какого-нибудь
мецената...
     Гаг бесшумно скатился с койки и подкрался к окну. На  крыльце  Корней
разговаривал с каким-то  парнем  лет  шестнадцати,  худым,  белобрысым,  с
большими бледными глазами, как у куклы - явным и очевидным алайцем с  юга.
Гаг вцепился пальцами в подоконник.
     - Это любопытно, - задумчиво сказал  Корней.  Он  похлопал  парня  по
плечу. - Это идея, ты молодчина, Данг. А наши разини прозевали...
     - Его надо обязательно найти, Корней! - Парень прижал кулаки к  узкой
груди. - Вы же сами говорили, что даже  ваши  ученые  заинтересовались,  и
теперь я понимаю - почему... Он на вашем уровне! Он даже выше кое в чем...
Вы просто обязаны его найти!
     Корней тяжело вздохнул.
     - Мы сделаем все, что сможем, голубчик... Но  знал  бы  ты,  как  это
трудно! Ты ведь представления не имеешь, что там у вас сейчас делается...
     - Имею, - коротко сказал парень.
     Они помолчали.
     - Лучше бы вы меня там оставили, а его вытащили,  -  тихо  проговорил
парень, глядя в сторону.
     - На тебя нам повезло наткнуться, а на него -  нет,  -  так  же  тихо
отозвался Корней. Он снова взял парня за плечо. - Мы сделаем  все,  что  в
наших силах.
     Парень кивнул.
     - Хорошо.
     Корней снова вздохнул.
     - Ну, ладно... Значит, ты прямо в Обнинск?
     - Да.
     - Тебе там больше понравится. По  крайней  ме