аждан  на  улицах.  А  когда
Полифем привез меня домой в своей индивидуальной малолитражке,  дочь  моя,
равнодушная,  как  и  все  остальные,  целовалась  в  саду  с   господином
секретарем. Нет, если бы даже я знал, чем все это кончится,  я  все  равно
должен был бы, обязан был бы попытаться завязать с ними беседу. Я  был  бы
более осторожен, я не приближался бы к ним, но от кого еще я могу получить
сведения? Я не желаю трястись над каждым медяком,  я  не  способен  больше
давать уроки через силу, я не хочу продавать дом, в котором прожил столько
лет. Я боюсь этого, и я хочу покоя.



                                  8 ИЮНЯ

     Температура плюс семнадцать, облачность восемь баллов, ветер южный, 3
метра в секунду. Сижу дома, никуда не  выхожу,  никого  не  вижу.  Опухоль
уменьшилась, и поврежденное место почти не болит, но общий вид  все  равно
безобразен. Весь день рассматривал марки и смотрел телевизор. В городе все
по-прежнему. Вчера ночью наша золотая  молодежь  осадила  заведение  мадам
Персефоны, занятое солдатами. Говорят, было форменное сражение.  Поле  боя
осталось за армией. (Это вам не марсиане.) В газетах ничего особенного. Об
эмбарго ни слова, такое  впечатление,  будто  его  отменили  совсем.  Есть
странное выступление военного министра, набранное петитом, о том, что наше
участие в боевом содружестве является бременем для  страны  и  не  так  уж
обоснованно, как это  может  показаться  на  первый  взгляд.  Слава  богу,
догадался через одиннадцать лет! Но главным образом  пишут  о  фермере  по
имени Перифант, который замечателен тем, что способен  давать  до  четырех
литров желудочного сока в сутки безо всякого вреда для  своего  организма.
Сообщается его  трудная  биография  со  многими  интимными  подробностями,
приводятся интервью с ним, и несколько раз передавали сцены из  его  жизни
по  телевизору.  Плотный  грубоватый  мужчина   сорока   пяти   лет,   без
какого-нибудь интеллекта. Посмотришь на него и  никак  не  подумаешь,  что
перед тобою такой удивительный феномен. Он все время упирал на свой обычай
высасывать по утрам кусочек сахару. Надо будет попробовать.
     Да! В нашей газете есть статья ветеринара Калаида о вреде наркотиков.
Калаид там прямо пишет,  что  регулярное  потребление  наркотиков  крупным
рогатым скотом исключительно вредно в смысле отделения  желудочного  сока.
Приводится даже диаграмма. Интересное  наблюдение:  вот  ведь  написано  у
Калаида все черным по белому, а читать  невыносимо  трудно.  Все  кажется,
будто  он  пишет  и  заикается.  Но  в  общем  получается,  что  господина
Лаомедонта истребили  за  то,  что  он  препятствовал  гражданам  свободно
выделять желудочный  сок.  Создается  впечатление,  будто  желудочный  сок
является неким краеугольным камнем новой государственной политики.  Такого
еще не бывало. Но если подумать, то почему бы и нет?
     Вернулась из гостей Гермиона и  рассказала,  что  в  бывшем  особняке
господина Лаомедонта оборудуется стационарный донорский  пункт  по  приему
желудочного сока. Если это правда, то я одобряю и поддерживаю. Я вообще за
всякую стационарность и устойчивость.
     Марочки мои, марочушечки! Одни вы меня никогда не раздражаете.



                                  9 ИЮНЯ

     Температура  плюс  шестнадцать,  облачность  пять  баллов,  небольшой
дождь. Опухоль исчезла совершенно, однако, как и предсказывал Ахиллес, все
пространство вокруг глаза приняло безобразный зеленый  оттенок.  На  улице
появиться невозможно: ничего,  кроме  глупых  шуток,  не  услышишь.  Утром
позвонил в мэрию, но господин Никострат изволил пребывать в юмористическом
настроении и абсолютно ничего нового по поводу пенсии не сообщил.  Конечно
же, я разволновался, попробовал успокоиться марками, но даже марки меня не
утешили. Тогда послал Гермиону в аптеку за успокаивающим, но она вернулась
с  пустыми  руками.  Оказывается,  Ахиллес  получил  специальный  циркуляр
выдавать успокаивающее  исключительно  по  рецептам  городского  врача.  Я
разозлился и позвонил ему, затеял ссору, а сказать по правде - что с  него
взять? Все лекарства, содержащие наркотики, строжайше учитываются полицией
и специальным уполномоченным от мэрии. Что ж, лес  рубят  -  щепки  летят.
Взял и выпил коньяку, прямо при Гермионе. Помогло. Даже лучше. А  Гермиона
и не пикнула.
     Утром  к  Миртилу,  который  все  еще  живет  в  палатке,   вернулось
семейство. Честно говоря, я обрадовался. Это был верный признак того,  что
положение в стране стабилизируется. И вдруг после обеда я вижу, что Миртил
снова сажает их всех в автобус. В чем дело? "Ладно, ладно, - отвечает  мне
Миртил в своей обычно манере. - Все вы здесь умники, а я дурак..." В общем
он ходил на "пятачок" и узнал там, будто казначея и  архитектора  марсиане
намерены привлечь к ответственности за растрату и махинации; якобы их даже
куда-то уже вызывали. Я попытался объяснить Миртилу, что это  хорошо,  что
это   справедливо,   но  куда  там!   "Ладно,  ладно,   -  отвечал  он.  -
Справедливо... Сегодня казначея с архитектором, завтра мэра, а послезавтра
я не  знаю кого,  может быть,  и меня.  Нечего тут.  Тебе вот  они  в глаз
подвесили, что это - тоже справедливо?"  Не могу я с ним разговаривать. Ну
его.
     Звонил господин Корибант, он, оказывается, замещает Харона в  газете.
Голос жалкий, дрожащий,  какие-то  у  них  там  в  газете  неприятности  с
властями. Умолял сказать, скоро  ли  вернется  Харон.  Я  говорил  с  ним,
конечно, очень сочувственно, но не сказал ни слова о том,  что  Харон  уже
один раз  возвращался.  Интуитивно  я  чувствую,  что  не  стоит  об  этом
распространяться. Бог знает, где сейчас Харон и что он делает. Не  хватает
мне еще неприятностей из-за  политики.  Сам  о  нем  никому  не  говорю  и
Артемиде с Гермионой запретил. Гермиона сразу  меня  поняла,  но  Артемида
разыграла сцену.



                                  10 ИЮНЯ

     Только теперь я кое-как пришел  в  себя,  хотя  по-прежнему  болен  и
измучен.  Экзема  разыгралась  так,  как  еще  не  бывало.  Весь  покрылся
волдырями, все время чешусь, хотя знаю, что нельзя. И неотвязно преследует
меня жуткие фантомы, от которых я хотел  бы  избавиться,  но  не  могу.  Я
понимаю: идти убивать из-под палки, убивать, чтобы не убили тебя. Это тоже
мерзко и скверно, но это по крайней мере естественно. А ведь  их-то  никто
не заставляет. Партизаны! Я-то знаю, что это такое. Но мог ли  я  ожидать,
что на склоне лет мне доведется снова увидеть это своими глазами?
     Началось все с того, что вчера утром вопреки всем ожиданиям я получил
очень дружелюбный ответ от генерала Алкима. Он писал,  что  хорошо  помнит
меня, очень меня любит и желает мне всяческого  благополучия.  Письмо  это
сильно взволновало меня. Я просто места себе не находил. Я посоветовался с
Гермионой, и она была вынуждена согласиться,  что  такой  случай  упускать
нельзя. Нас обоих смущало одно - неспокойные времена. И тут мы видим,  что
Миртил сворачивает свой временный лагерь  и  начинает  перетаскивать  вещи
обратно в дом. Это явилось последней каплей. Гермиона  сделала  мне  очень
элегантную  черную  повязку  через  пораженный  глаз,  я  забрал  папку  с
документами, сел в свой автомобиль и отправился в Марафины.
     Погода мне благоприятствовала, я спокойно ехал  по  пустынному  шоссе
между синеющими полями и обдумывал возможные  варианты  своих  действий  в
зависимости от различных обстоятельств. Однако, как  всегда,  очень  скоро
обнаружилось  непредвиденное.  Примерно  в  сорока  километрах  от  города
двигатель начал чихать, машина задергалась, стала плохо тянуть, а потом  и
совсем остановилась. Случилось это на вершине холма, и когда  я  вылез  на
дорогу, передо мной открылся мирный сельский пейзаж, выглядевший,  правда,
несколько непривычно из-за синевы зреющих злаков. Помню, что, несмотря  на
задержку,  я  был  совершенно  спокоен   и   не   удержался   полюбоваться
разбросанными в отдалении аккуратными белыми фермами. Синие  хлеба  стояли
очень высоко, достигая местами человеческого роста. Никогда доселе в наших
краях не урождались  такие  обильные  хлеба.  Шоссе,  прямое  как  стрела,
просматривалось до самого горизонта.
     Я открыл капот и некоторое время осматривал двигатель, надеясь  найти
неисправность.  Но  я  слишком  неважный  механик,   и   довольно   скоро,
отчаявшись, я выпрямил усталую спину и огляделся,  пытаясь  сообразить,  у
кого можно получить помощь. Однако ближайшая ферма была  все-таки  слишком
далеко, а на дороге виднелась только одна машина, которая приближалась  со
стороны  Марафин,  двигаясь  с  довольно  высокой  скоростью.  Сначала   я
обрадовался, но вскоре, к своему большому  сожалению,  убедился,  что  это
одна из черных марсианских машин. Впрочем, я не потерял надежды полностью,
потому  что  помнил,  что  в  марсианских  машинах  могут   находиться   и
обыкновенные люди. Перспектива голосовать этот мрачный, черный механизм не
слишком меня прельщала, боязно было,  что  там  могут  оказаться  все-таки
марсиане, к которым я испытывал инстинктивный страх. Но что мне оставалось
делать? Я вытянул руку поперек шоссе и сделал  несколько  шагов  навстречу
машине, достигшей уже подножия холма. И тут началось ужасное.
     Машина была в пятидесяти метрах от меня, когда сверкнула вдруг желтая
вспышка, машина подпрыгнула и встала дыбом. Раздался громовой удар,  шоссе
заволоклось облаком дыма. Затем я увидел, что машина  словно  бы  пытается
взлететь, она уже поднялась было над облаком, сильно кренясь набок, но тут
рядом с нею одна  за  другой  сверкнули  еще  две  вспышки,  двойной  удар
перевернул ее, и она всей тяжестью грохнулась об асфальт, так что я ощутил
содрогание почвы своими  ослабевшими  от  неожиданности  ногами.  Страшная
авария, подумалось мне в первый момент. Машина загоралась, и из нее  стали
выбираться какие-то  охваченные  огнем  черные  фигуры.  В  ту  же  минуту
поднялась стрельба. Я не мог понять, кто стреляет, откуда стреляют,  но  я
отчетливо видел, в кого стреляют. Черные фигурки метались в дыму и пламени
и падали одна за другой. Сквозь треск выстрелов я услышал  душераздирающие
нечеловеческие крики, и  вот  уже  все  они  лежали,  распростертые  возле
опрокинутой машины, продолжая гореть, а стрельба все еще не  прекращалась.
Потом машина взорвалась с ужасающим треском, белый  неземной  свет  ударил
меня по глазу, и горячий плотный воздух хлестнул мне в  лицо.  Я  невольно
зажмурился, а когда я вновь открыл глаз, то с ужасом увидел, как прямо  ко
мне вверх по шоссе бежит, раскорячившись, словно огромная обезьяна, черное
существо, объятое пламенем, и хвост черной копоти тянется следом за ним. В
ту же секунду из синих хлебов слева от меня  выскочил  человек  в  военной
форме, с автоматом наперевес, остановился посередине дороги спиной ко мне,
быстро присел на корточки и принялся расстреливать черную пылающую  фигуру
почти в упор. Ужас мой стал так  велик,  что  первое  оцепенение  покинуло
меня, я нашел в себе силы повернуться и со  всех  ног  бросился  к  своему
автомобилю. Как безумный я нажимал на стартер, ничего не видя перед собой,
забыв, что двигатель не работает, а потом силы вновь покинули  меня,  и  я
остался сидеть в машине,  бессмысленно  глядя  перед  собой,  пассивный  и
оглушенный свидетель страшной трагедии. Безразличие овладело мною.  Словно
во сне я видел, как на шоссе выходят один за другим вооруженные люди,  как
они  окружают  место   катастрофы,   нагибаются   над   горящими   телами,
переворачивают их и обмениваются короткими возгласами,  едва  слышными  за
шумом крови, бьющейся у меня в  висках.  У  подножия  холма  их  собралось
четверо, а человек в военной форме, судя по погонам  -  офицер,  стоял  на
прежнем месте, в нескольких шагах от  последнего  убитого,  и  перезаряжал
свой автомат. Потом я увидел, как он неторопливо приблизился  к  лежащему,
наклонил дуло автомата  и  дал  короткую  очередь.  Лежащий  отвратительно
дернулся, и меня тут же вырвало на прямо на  руль  и  на  брюки.  А  потом
началось самое страшное.
     Офицер быстро оглядел небо, затем повернулся ко мне,  посмотрел  -  я
никогда не забуду этого холодного беспощадного взгляда - и, держа  автомат
за рукоятку, направился к моей машине. Я слышал, как стоящие внизу  что-то
ему кричат, но он не обернулся. Он шел  ко  мне.  Вероятно,  на  несколько
секунд я впал в беспамятство, потому что дальше ничего не  помню  до  того
момента, когда очутился стоящим рядом  со  своим  автомобилем  перед  этим
офицером и еще двумя инсургентами. Боже, что это были за  люди!  Все  трое
были давно не бриты и грязны, одежда  их  была  измазана  и  обтрепана,  и
мундир офицера тоже был в безобразном состоянии. Офицер был в каске,  один
из штатских - в черном берете,  другой,  носивший  очки,  был  вообще  без
головного убора. "Вы что, оглохли?" - резко говорил офицер, тряся меня  за
плечо, а человек в берете морщился и цедил сквозь зубы:  "Да  оставьте  вы
его, зачем вам это нужно?" Я собрал остатки своих слабых  сил  и  заставил
себя говорить спокойно, потому что понимал, что речь идет  о  моей  жизни.
"Что вам угодно?" - спросил я. "Натуральный обыватель, - сказал человек  в
берете. - Ничего он не знает и  ничего  знать  не  хочет!"  -  "Подождите,
инженер, - раздраженно сказал офицер. - Кто вы такой? - спросил он меня. -
Что вы здесь делаете?" Я, ничего не скрывая, объяснил ему все, и,  пока  я
говорил, он все время озирался и то и дело оглядывал небо,  словно  боялся
дождя. Человек в берете один  раз  прервал  меня,  крикнув:  "Я  не  желаю
рисковать! Я ухожу, а вы как хотите!" - После чего  повернулся  и  побежал
вниз. Но двое остались и выслушали меня до конца, а я все пытался  угадать
по их лицам свою судьбу, но ничего хорошего для себя не видел, и тогда мне
в голову пришла спасительная мысль, и я, забыв про  все,  что  только  что
говорил, сразу  выпалил:  "Имейте  в  виду,  господа,  я  тесть  господина
Харона". -  "Какого  Харона?"  -  спросил  инсургент  в  очках.  "Главного
редактора окружной газеты". - "Ну и что?" - спросил инсургент в  очках,  а
офицер все оглядывал небо. Я растерялся: они явно не знали  Харона.  Но  я
все-таки сказал: "Мой зять в первый же день взял автомат и ушел из  дому".
"Вот как? - спросил инсургент в очках. - Это делает ему честь". - "Все это
вздор, - сказал офицер. - Что у вас в городе? Что с войсками?" - "Не знаю,
- сказал я. - У нас в городе все тихо". -  "Вход  в  город  свободный?"  -
спросил офицер. "По-моему, да, - сказал я и счел своим долгом добавить:  -
Но вас могут задержать патрули городской антимарсианской дружины". - "Что?
- сказал офицер, и на ожесточенном лице его  впервые  изобразилось  что-то
похожее на удивление. Он даже перестал смотреть на небо и стал смотреть на
меня. -  Какая  дружина?""Антимарсианская,  -  сказал  я.  -  Во  главе  с
унтер-офицером Полифемом. Может быть, вы знаете? Он инвалид".  "Чертовщина
какая-то, - сказал офицер. - Можете вы нас отвезти в город?" У меня  упало
сердце. "Разумеется, - сказал я. - Но мой автомобиль..." - "Да,  -  сказал
офицер. - Что у вас там с ним?" Я набрался решимости и  соврал:  "Кажется,
заклинило двигатель". Офицер присвистнул и,  не  говоря  больше  ни  слова
повернулся и скрылся в хлебах. Инсургент в очках продолжал пристально меня
разглядывать, а потом вдруг спросил: "У вас есть внуки?" - "Да! - соврал я
в полном отчаянии. -  Двое!  Одни  грудной..."  Он  сочувственно  покивал.
"Ужасно, - сказал он. - Вот это мучит меня больше  всего.  Они  ничего  не
знают и теперь никогда не узнают..."
     Я ничего не понимал из его слов, и я  ничего  не  хотел  понимать,  я
молился только, чтобы он скорее ушел и ничего мне не сделал. Почему-то мне
вдруг представилось, что этот тихий человек в очках -  самый  страшный  из
них. Несколько секунд он ждал моего ответа, а потом закинул  свой  автомат
за плечо и сказал: "Советую вам поскорее уходить отсюда. До  свидания".  Я
не стал даже дожидаться, пока он скроется. Я повернулся и как  мог  быстро
пошел с холма в сторону города. Словно какая-то буря несла меня  на  своих
крыльях. Я не чувствовал ног,  я  не  ощущал  одышки,  кажется,  я  слышал
какой-то механический рокот и гул за своей спиной, но я даже не обернулся,
а только попробовал бежать. Но отошел я недалеко, когда  навстречу  мне  с
проселочной дороги вывернул небольшой грузовик, битком набитый  фермерами.
Я был в полубеспамятстве, но нашел в себе силы  преградить  им  дорогу.  Я
замахал руками и закричал: "Стойте! Туда нельзя! Там партизаны!"  Грузовик
остановился, меня окружили  грубые  простые  люди,  почему-то  вооруженные
винтовками. Меня хватали за  грудь,  трясли,  ругали  черными  словами,  я
ничего не понимал, я был в ужасе и только через некоторое время сообразил,
что меня принимают за пособника инсургентов. Ноги мои подкосились, но  тут
из кабины вылез шофер, оказавшийся, к счастью, моим бывшим  учеником.  "Да
что вы, ребята! - заорал он, хватая  за  руки  замахивающихся.  -  Это  же
господин Аполлон, городской учитель! Я его знаю". Не  сразу,  но  в  конце
концов все успокоились, и я рассказал о том, что  видел.  "Ага,  -  сказал
шофер. - Так мы и поняли. Сейчас мы их выловим.  Пошли  ребята".  Я  хотел
продолжать свой путь в город, но он убедил меня, что мне безопаснее быть с
ними, а машину мою он  спокойненько  починит,  пока  ребята  будут  ловить
бандитов. Меня подсадили в кабину, и грузовик покатился к месту  трагедии.
Вот и вершина холма, вот мой автомобиль, но дальше дорога была  совершенно
пуста. Не было ни трупов, ни обломков, только остались  горелые  пятна  на
асфальте, да  неглубокая  выбоина  на  том  месте,  где  произошел  взрыв.
"Понятное дело, - сказал шофер, останавливая грузовик.  -  Подобрали  уже.
Во-он они летят..." Все загомонили и стали тоже указывать  на  горизонт  в
сторону Марафин, но, как  я  ни  всматривался  в  безмятежное  небо  своим
единственным глазом, так ничего и не увидел.
     Потом фермеры со сноровкой, свидетельствующей об определенном  опыте,
без лишней суеты и споров разбились  на  две  группы  по  десять  человек.
Группы эти рассыпались в цепи и пошли прочесывать хлеба  -  одна  направо,
другая налево. "У них  автоматы,  -  предупредил  я.  -  И  гранаты  тоже,
кажется, есть". - "Это нам хорошо  известно",  -  отвечали  мне,  и  через
некоторое время донеслись крики, говорящие о том,  что  облава  напала  на
след. Шофер тем временем занялся починкой моей машины, а  я,  присевши  на
заднее сиденье, откинулся  в  блаженном  полузабытьи,  наконец-то  получив
время для нервного отдохновения. Шофер не  только  устранил  неисправность
(оказалось, что в бензопроводе воздушная пробка), но и  почистил  переднее
сиденье, испачканный мною руль  и  приборный  щиток.  Слезы  благодарности
выступили у меня на глазах, я пожал ему руку и  уплатил  сколько  мог.  Он
остался доволен. Этот простой добрый человек (я так и  не  смог  вспомнить
его имени) оказался, кроме того,  и  весьма  разговорчивым  в  отличие  от
большинства фермеров, людей тоже простых и добрых, но угрюмых и замкнутых.
Он многое объяснил мне из происходящего. Оказывается, инсургенты,  которых
народ называл попросту бандитами, появились в округе уже  на  другой  день
после пришествия марсиан. Первое время они дружески общались с  фермерами,
и тогда выяснилось, что большинство из них было жителями Марафин,  людьми,
как правило, образованными и на первый взгляд безобидными, если не считать
военных. Намерения их  остались  для  фермеров  непонятными.  Вначале  они
призывали сельских жителей подняться против новой власти, но необходимость
в этом объясняли крайне  смутно  -  все  твердили  о  гибели  культуры,  о
вырождении и  прочих  книжных  вещах,  не  задевающих  интересы  сельского
человека. Однако фермеры  их  кормили  и  давали  им  ночлег,  потому  что
обстановка оставалась неясной