: Рад, что тебе понравилось.
     ЛОГОВЕНКО: Не могу сказать, что это мне так  уж  понравилось,  но  не
могу не отдать должное старому другу.
     Пауза
     ЛОГОВЕНКО: Я понял все это так, что ты хочешь со мной  встретиться  и
поговорить в открытую.
     КАММЕРЕР: Да. Но не я. И может быть, не с тобой.
     ЛОГОВЕНКО: Говорить придется со мной. Но если не ты, то кто?
     КАММЕРЕР: Комов.
     ЛОГОВЕНКО: Ого! Значит, ты все-таки решился...
     КАММЕРЕР: Комов сейчас мое прямое начальство.
     ЛОГОВЕНКО: Ах, вот как... Хорошо. Где и когда?
     КАММЕРЕР: Комов хочет, чтобы в разговоре участвовал Горбовский.
     ЛОГОВЕНКО: Леонид Андреевич? Но он же при смерти...
     КАММЕРЕР: Вот именно. Пусть он все это услышит. От тебя.
     Пауза
     ЛОГОВЕНКО: Да. Видимо, время поговорить действительно настало.
     КАММЕРЕР: Завтра в 15.00  у  Горбовского.  Ты  знаешь  его  дом?  Под
Краславой, на Даугаве.
     ЛОГОВЕНКО: Да, я знаю. До завтра. У тебя все?
     КАММЕРЕР: Все. До завтра.
     (Разговор продолжался с 9.02 до 9.04.)

     (Конец Документа 17)

                                - - - - -

     Замечательно,  что  группа  "Людены"  при   всей   своей   напористой
скрупулезности  никогда  не  приставала   ко   мне   по   поводу   Даниила
Александровича Логовенко. А ведь мы с Даней знакомы  были  с  незапамятных
времен, с благословенных шестидесятых, когда я, молодой тогда и дьявольски
энергичный  комконовец,  проходил   спецкурс   психологии   при   Киевском
университете,  где   Даня,   молодой   тогда   и   дьявольски   энергичный
метапсихолог, вел мои практические занятия, а по вечерам мы оба с поистине
дьявольской энергией ухаживали за очаровательными и дьявольски  капризными
киевляночками. Он явно выделял меня среди прочих курсантов, мы подружились
и первые годы встречались, можно сказать, регулярно.  Потом  занятия  наши
нас разлучили, мы стали встречаться все реже, а с начала восьмидесятых  не
встречались совсем (до чаепития у  меня  накануне  событий).  Он  оказался
очень несчастлив в семейной жизни, и теперь  понятно,  почему.  Он  вообще
оказался несчастлив, чего я никак не могу сказать о себе.
     Вообще, всякий, кто серьезно занимается эпохой  Большого  Откровения,
склонен полагать, будто прекрасно знает, кто такой Даниил Логовенко. Какое
заблуждение! Что знает о ньютоне человек, прочитавший  даже  самое  полное
собрание его сочинений? Да, Логовенко сыграл  чрезвычайно  важную  роль  в
Большом  Откровении.   "Импульс   Логовенко",   "Т-программа   Логовенко",
"Декларация Логовенко", "Комитет Логовенко"...
     А какова судьба жены Логовенко, вы знаете?
     А каким образом попал он на курсы  высшей  и  аномальной  этологии  в
городе Сплите?
     А почему в шестьдесят шестом году  среди  стада  курсантов  он  особо
выделил М. Каммерера, энергичного, подающего надежды комконовца?
     А что думал по поводу Большого Откровения Д. Логовенко - не вещал  по
поводу, не декларировал, не проповедовал, а думал и  переживал  в  глубине
своей нечеловеческой души?
     Таких вопросов много. На некоторые из них, полагаю, я мог бы ответить
точно.  По  поводу  других  способен  лишь  строить  предположения.  А  на
остальные ответов нет и не будет никогда.

                                - - - - -

     ДОКУМЕНТ 18
                              РАПОРТ-ДОКЛАД
                                N 020/99
                                КОМКОН-2
                               Урал-Север

     Дата: 13 мая 99 года
     Автор: Т. Глумов, инспектор.
     Тема 009: "Визит старой дамы"
     Содержание: сравнение списков лиц с инверсией "синдрома пингвина"  со
списком "Тема".

     По  Вашему  распоряжению  мною  был  по  всем  доступным   источникам
составлен список случаев инверсии "синдрома пингвина". Всего  я  обнаружил
12   случаев,    идентифицировать    удалось    10.    Сравнение    списка
идентифицированных инверсантов со списков "Т"  обнаружило  пересечение  по
следующим лицам:
     1. Кривоклыков Иван Георгиевич, 65 лет, психиатр, база  "Лембой"  (ЕН
2105)
     2. Паккала Альф-Христиан, 31 год, оператор-строитель, Аляскинская СО,
Анкоридж.
     3. Йо Ника, 48 лет, пряха-дизайнер, комбинат "Иравади", Пхьяпоун.
     4.  Тууль  Альберт  Оскарович,  59  лет,  гастроном,  местонахождение
неизвестно (см. N 047/99 С. Мтбевари).
     Процент пересечений списков представляется мне поразительно  высоким.
Факт, что Тууль А. О. проходит  фактически  по  трем  спискам,  еще  более
поразителен.
     Считаю необходимым привлечь Ваше внимание  к  полному  списку  лиц  с
инверсией "синдрома пингвина". Список прилагается.

                                                                Т. Глумов
     (Конец Документа 18)

                                - - - - -

     "ДОМ ЛЕОНИДА" (КРАСЛАВА, ЛАТВИЯ). 14 МАЯ 99 ГОДА. 15.00.
     Даугава у Краславы была неширокая,  быстрая,  чистая.  Желтела  сухим
песком полоска пляжа, от которой круто уходил к соснам песчаный склон.  На
сером в  белую  шашку  овале  посадочной  площадки,  нависшей  над  водой,
калились под солнцем поставленные кое-как разноцветные флаеры.  Всего  три
штуки - старомодные тяжелые аппараты, какими пользуются сейчас  разве  что
старики, родившиеся в прошлом веке.
     Тойво потянулся откинуть дверцу глайдера, но я сказал ему:
     - Не надо. Подожди.
     Я смотрел вверх, туда, где среди  сосен  кремово  просвечивали  стены
домика, откуда шла по обрыву зигзагом ветхого вида сработанное  под  серое
от времени дерево лестница. По лестнице медленно спускался кто-то в  белом
- грузный, почти кубический, видимо, очень старый человек, цепляясь правой
рукой за перила, ступенька за ступенькой, каждый раз  приставляя  ногу,  и
солнечный блик трясся на его большом гладком черепе. Я узнал его. Это  был
Август-Иоганн Мария Бадер, десантник и Следопыт. Руина героической эпохи.
     - Подождем, пока он спустится, - сказал я. - Мне  не  хочется  с  ним
встречаться.
     Я отвернулся и стал смотреть в другую сторону,  через  реку,  на  тот
берег, и Тойво тоже отвернулся из деликатности, и так мы сидели,  пока  не
стал слышен тяжелый  скрип  ступенек  и  не  донеслось  до  нас  свистящее
натужное дыхание и еще какие-то неуместные звуки, похожие  на  прерывистое
всхлипывание, и вот старик прошел мимо глайдера,  прошаркал  подошвами  по
пластику, возник в поле моего зрения, и я невольно взглянул в его лицо.
     Вблизи лицо  это  показалось  мне  совершенно  незнакомым.  Оно  было
искажено  горем.  Мягкие  щеки  обвисли  и  тряслись,  рот  был  безвольно
распущен, из запухших глаз текли слезы.
     Сгорбившись, Бадер  приблизился  к  древнему  желто-зеленому  флаеру,
самому древнему из  трех,  с  какими-то  дурацкими  шишками  на  корме,  с
уродливыми щелями визиров старинного автопилота,  с  помятыми  бортами,  с
потускневшими никелированными ручками, приблизился, откинул дверцу  и,  то
ли кряхтя, то ли всхлипывая, полез в кабину.
     Долгое  время  ничего  не  происходило.  Флаер  стоял  с  распахнутой
дверцей, а старик внутри то ли собирался с  духом  перед  взлетом,  то  ли
плакал там, уронивши лысую голову на облупленный овальный  штурвал.  Потом
наконец  коричневая  рука,  вылезшая  из  белой  манжеты,  протянулась   и
захлопнула дверцу. Древняя машина с  неожиданной  легкостью  и  совершенно
беззвучно снялась с площадки и ушла над рекой между обрывистыми берегами.
     - Это Бадер, - сказал я. - Прощался... Пошли.
     Мы вылезли из глайдера и начали подниматься по лестнице.
     Я сказал, не оборачиваясь к Тойво:
     - Не надо эмоций. Ты идешь на  доклад.  Будет  очень  важный  деловой
разговор. Не расслабляйся.
     - Деловой разговор - это прекрасно, - отозвался Тойво мне в спину.  -
Но у меня такое впечатление, что сейчас не время для деловых разговоров.
     - Ты ошибаешься. Именно сейчас и время. А что касается  Бадера...  Не
думай сейчас об этом. Думай о деле.
     - Хорошо, - сказал Тойво покорно.
     Домик  Горбовского,  домик  "Леонида",  был  совершенно  стандартным,
архитектуры    начала    века:    излюбленное    жилье     космопроходцев,
глубоководников, трансмантийщиков, без скотного  двора,  без  кухни...  Но
зато с энергопристройкой  для  обслуживания  персональной  нуль-установки,
полагающейся Горбовскому как члену Всемирного Совета. А вокруг были сосны,
заросли вереска, пахло нагретой хвоей, и пчелы сонно гудели в  неподвижном
воздухе.
     Мы поднялись на веранду и через распахнутые двери вступили в  дом.  В
гостиной, где окна были плотно зашторены  и  светил  только  торшер  возле
дивана, сидел какой-то человек, задравши ногу на ногу, и  рассматривал  на
свет торшера не то карту, не то ментосхему. Это был Комов.
     - Здравствуйте, - сказал я, а Тойво поклонился молча.
     - Здравствуйте, здравствуйте, - сказал Комов как  бы  нетерпеливо.  -
Проходите, садитесь. Он спит. Заснул. Этот треклятый Бадер его  совершенно
ухайдокал... Вы - Глумов?
     - Да, - сказал Тойво.
     Комов пристально, с любопытством глядел на него. Я кашлянул, и  Комов
тут же спохватился.
     - Ваша матушка случайно не Майя Тойвовна Глумова? - спросил он.
     - Да, - сказал Тойво.
     - Я имел честь работать с нею, - сказал Комов.
     - Да? - сказал Тойво.
     - Да. Она вам не рассказывала? Операция "Ковчег"...
     - Да, я знаю эту историю, - сказал Тойво.
     - Чем сейчас Майя Тойвовна занимается?
     - Ксенотехнологией.
     - Где? У кого?
     - В Сорбонне. Кажется, у Салиньи.
     Комов покивал. Он все смотрел на Тойво. Глаза у него  блестели.  Надо
понимать,  вид  взрослого  сына  Майи  Глумовой  пробудил  в   нем   некие
животрепещущие  воспоминания.  Я  снова  кашлянул,  и  Комов   сейчас   же
повернулся ко мне.
     - Нам придется подождать. Мне не хочется его будить. Он улыбается  во
сне. Видит что-то хорошее... Черт бы побрал Бадера с его соплями!
     - Что говорят врачи? - спросил я.
     - Все то же. Нежелание жить. От этого нет лекарств... Вернее есть, но
он не хочет их принимать. Ему стало неинтересно жить, вот в чем дело.  Нам
этого не понять... Все-таки ему за полтораста...  А  скажите,  пожалуйста,
Глумов, чем занимается ваш отец?
     - Я его почти не вижу, - сказал Тойво.  -  Кажется,  он  гибридизатор
сейчас. Кажется, на Яйле.
     - А вы сами... - начал было Комов, но замолчал, потому что из глубины
дома донесся слабый хрипловатый голос:
     - Геннадий! Кто там у вас? Пусть заходят...
     - Пошли, - сказал Комов вскакивая.
     Окна в спальне были распахнуты настежь. Горбовский лежал  на  диване,
укрытый до подмышек клетчатым пледом, и казался он  невообразимо  длинным,
тощим и до слез жалким. Щеки у него  ввалились,  знаменитый  туфлеобразный
нос закостенел, запавшие глаза были  печальны  и  тусклы.  Они  словно  не
хотели больше смотреть, но смотреть было надо, вот они и смотрели.
     - А-а, Максик... - проговорил Горбовский, увидев меня. - Ты все такой
же... Красавец... Рад тебя видеть, рад...
     Это была неправда. Не был он рад видеть Максика. И ничему он  не  был
рад. Наверное, ему казалось, что он приветливо улыбается, на самом же деле
лицо его изображало гримасу  тоскливой  любезности.  Чувствовалось  в  нем
бесконечное и снисходительное терпение.  Словно  бы  думал  сейчас  Леонид
Андреевич: вот и еще кто-то пришел... Ну что ж, это не  может  быть  очень
надолго... И они уйдут, как уходили все до них, а мне оставят мой покой...
     - А это кто? - с явным усилием превозмогая  апатию,  полюбопытствовал
Горбовский.
     - Это Тойво Глумов,  -  сказал  Комов.  -  Комконовец,  инспектор.  Я
говорил вам...
     - Да-да-да... - Вяло сказал Горбовский.  -  Помню.  Говорили.  "Визит
старой дамы"... Садитесь, Тойво, садитесь, мой мальчик... Я слушаю вас...
     Тойво сел и вопросительно посмотрел на меня.
     - Изложи свою точку зрения, - сказал я. - И обоснуй.
     Тойво начал:
     - Я сейчас сформулирую некую теорему. Формулировка эта принадлежит не
мне. Доктор Бромберг сформулировал ее пять лет назад.
     Так   вот,   теорема.   В   начале    восьмидесятых    годов    некая
сверхцивилизация, которую мы для  краткости  назовем  Странниками,  начала
активную прогрессорскую деятельность на нашей планете. Одной из целей этой
деятельности  является  отбор.  Путем  разнообразных   приемов   Странники
отбирают  из  массы  человечества  тех  индивидов,  которые  по  известным
Странникам признакам пригодны для... Например, пригодны для контакта.  Или
для дальнейшего видового совершенствования. Или  даже  для  превращения  в
Странников. Наверняка у Странников есть и другие цели,  о  которых  мы  не
догадываемся, но то, что что они занимаются у нас отбором,  отсортировкой,
- это мне теперь совершенно очевидно, и я это попытаюсь сейчас доказать.
     Тойво замолчал. Комов пристально глядел на него. Горбовский словно бы
спал, но пальцы его, скрещенные на груди, то и дело приходили в  движение,
вычерчивая в воздухе замысловатые узоры.
     - Продолжайте, мой мальчик, - проговорил Горбовский.
     Тойво стал продолжать. Он рассказал о "синдроме пингвина": с  помощью
некоего  "решета",  воздвигнутого  ими   в   секторе   41/02,   Странники,
по-видимому,  отбраковывали  людей,  страдающих  скрытой  космофобией,   и
выделяли скрытых космофилов. Он рассказал о событиях в Малой Пеше:  там  с
помощью явно  внеземной  биотехники  Странники  поставили  эксперимент  по
отбраковыванию ксенофобов и выделению ксенофилов. Он рассказал о борьбе за
"поправку". Видимо, фукамизация либо мешала работе Странников  по  отбору,
либо грозила погасить в грядущих поколениях людей  необходимые  Странникам
качества, и они каким-то образом организовали и успешно  провели  компанию
по  отмене  обязательности  этой  процедуры.  За   годы   и   годы   число
"отсортированных" (будем называть их так) все  возрастало,  это  не  могло
остаться незамеченным, мы не могли не заметить этих "отсортированных" и мы
их заметили. Исчезновения  восьмидесятых  годов...  Внезапные  превращения
обычных людей в гениев... Только что обнаруженные Сандро Мтбевари  люди  с
фантастическими  способностями...  И,  наконец,  так  называемый  Институт
Чудаков в Харькове, несомненный центр активности Странников  по  выявлению
кандидатов в "отсортированные"...
     - Они даже не очень скрываются, - говорил Тойво. -  По-видимому,  они
чувствуют  себя  сейчас  настолько  сильными,  что  уже  не  боятся   быть
обнаруженными. Возможно, они считают, будто мы уже не в состоянии что-либо
изменить. Не знаю... Собственно, я кончил. Я хочу только добавить,  что  в
поле нашего зрения, конечно же, попала только ничтожная доля всего спектра
их активности. Это надо  иметь  в  виду.  И  я  считаю  себя  обязанным  в
заключение помянуть добрым словом доктора Бромберга, который еще пять  лет
назад, не имея, по сути, никакой позитивной информации, вычислил буквально
все явления, которые мы сейчас  обнаружили,  -  и  возникновение  массовых
фобий, и внезапное появление й людей талантов,  и  даже  иррегулярности  в
поведении животных, например китов.
     Тойво повернулся ко мне.
     - Я кончил, - сказал он.
     Я кивнул. Все молчали.
     - Странники, Странники, - почти пропел Горбовский. Он  лежал  теперь,
натянув на себя плед до самого носа. - Надо же, сколько я  себя  помню,  с
самого детства, столько идут разговоры об этих Странниках... Вы  их  очень
за что-то не любите, Тойво, мой мальчик. За что?
     - Я не люблю Прогрессоров, - отозвался Тойво сдержанно  и  сейчас  же
добавил: - Леонид Андреевич, я ведь сам был Прогрессором...
     - Никто не любит Прогрессоров, - пробормотал Горбовский. - Даже  сами
Прогрессоры... - Он глубоко  вздохнул  и  снова  закрыл  глаза.  -  Честно
говоря,  не  вижу  я  здесь   никакой   проблемы.   Это   все   остроумные
интерпретации, не более того. Передайте ваши материалы, скажем, педагогам,
и у них будут свои, не менее остроумные интерпретации. У глубоководников -
свои... У них свои мифы, свои Странники... Вы не обижайтесь, Тойво, но уже
само упоминание Бромберга меня насторожило...
     - А между прочим, все работы  Бромберга  по  монокосму  исчезли...  -
Негромко произнес Комов.
     - Да не было у  него  никаких  работ,  конечно!  -  Горбовский  слабо
хихикнул.  -  Вы  не  знали  Бромберга.  Это   был   ядовитый   старик   с
фантастической фантазией. Максик прислал ему  свой  встревоженный  запрос.
Бромберг, который до того сроду на эти темы не  думал,  уселся  в  удобное
кресло, уставился на свой указательный  палец  и  мигом  высосал  из  него
гипотезу монокосма. Это заняло у него один вечер. А назавтра  он  об  этом
забыл... У него же не только великая фантазия, он  же  знаток  запрещенной
науки, у него же  в  башке  хранилось  невообразимое  число  невообразимых
аналогий...
     Едва Горбовский замолк, Комов сказал:
     - Правильно ли я вас понял, Глумов,  что  вы  утверждаете,  будто  на
Земле сейчас присутствуют Странники? Как существа,  я  имею  в  виду.  Как
особи...
     - Нет, - проговорил Тойво. - Этого я не утверждаю.
     - Правильно ли я вас понял, Глумов,  что  вы  утверждаете,  будто  на
Земле   живут   и    действуют    сознательный    пособники    Странников?
"Отсортированные", как вы их называете...
     - Да.
     - Вы можете назвать имена?
     - Да. С известной степенью вероятности.
     - Назовите.
     Альберт Оскарович Тууль. Это почти наверняка. Сиприан Окигбо.  Мартин
Чжан. Эмиль Фар-Але. Тоже почти наверняка. Могу назвать еще десяток  имен,
но это уже менее достоверно.
     - Вы общались с кем-нибудь из них?
     - Думаю, что да. В Институте Чудаков. Думаю, их  там  много.  Но  кто
именно - назвать точно пока не могу.
     - То есть вы хотите сказать, что отличительные  их  признаки  вам  не
известны?
     - Конечно. На вид они ничем не отличаются от нас с вами. Но вычислить
их можно. По крайней мере, с достаточной степенью  вероятности.  А  вот  в
Институте Чудаков, я уверен, должна быть какая-то  аппаратура,  с  помощью
которой они определяют своего человека без промаха, наверняка.
     Комов быстро взглянул на меня. Тойво заметил это и сказал с вызовом:
     - Да! Я  считаю,  что  нам  сейчас  не  до  церемоний!  Придется  нам
поступиться кое-какими достижениями высшего гуманизма!  Мы  имеем  дело  с
Прогрессорами, и придется нам вести себя по-прогрессорски!
     - А именно! - осведомился Комов, подавшись вперед.
     - Весь арсенал нашей оперативной методики!  От  засылки  агентуры  до
принудительного ментоскопирования, от...
     И тут Горбовский издал протяжный стон, и все  мы  с  испугом  к  нему
повернулись. Комов  даже  вскочил  на  ноги.  Однако  ничего  страшного  с
Леонидом Андреевичем не случилось. Он лежал в прежней позе, только гримаса
притворной любезности на тощем его  лице  сменилась  гримасой  брезгливого
раздражения.
     - Ну что вы тут затеяли около меня? - ноющим голосом произнес  он.  -
Ну взрослые же люди, не школьники, не студенты.. Ну как вам не совестно, в
самом деле? Вот за что я не люблю все  эти  разговоры  о  Странниках...  И
всегда не любил! Ведь обязательно же они кончаются такой вот  перепуганной
детективной белибердой! И когда же  вы  все  поймете,  что  все  эти  вещи
исключают друг друга... Либо Странники - сверхцивилизация, и тогда нет  им
дела до нас,  это  существа  с  иной  историей,  с  иными  интересами,  не
занимаются они Прогрессорством, и вообще во  всей  Вселенной  одно  только
наше человечество занимается Прогрессорством, потому  что  у  нас  история
такая, потому что мы плачем о своем прошлом... Мы не можем его изменить  и
стремимся хотя бы помочь другим, раз уж не  сумели  в  свое  время  помочь
себе... Вот откуда все наше Прогрессорство!  А  Странники,  даже  если  их
прошлое было похоже на наше, так далеко от него ушли, что и не помнят его,
как мы не помним мучения первого гоминида, тщивш