ок - я не  опоздаю  -  я
пришел только в два часа - ты не должна знать, как я набрался. Который час
- мам?"
     Чарли... - Прости, прости меня, Лаура...  Я  хотел,  чтобы  все  было
хорошо. Ни у кого не получается хорошо в первый раз. Ну, иди, иди. Мы  это
исправим - просто попробуем еще раз...
     "Чарли? Тебя зовут Чарли? Называй меня просто Ред..."
     ...Когда ему было четырнадцать (он помнил, все помнил), была  девушка
по имени Руфь на той вечеринке с игрой в почту: "Кто пришел? -  Почтальон.
-  Кому  письмо?"  К  почтальону  вызывали  в   коридорчик   между   двумя
занавешенными двойными дверями в старом доме на Сэнсом Стрит.  Весь  вечер
Чарли смотрел на Руфь. У нее была смуглая,  нежная  кожа  и  иссиня-черные
гладкие  волосы,  нежный  воркующий  голос,  маленький  аккуратный  рот  и
застенчивые глаза. Она не  смотрела  ни  на  кого  более  секунды,  и  под
оливковой кожей нельзя было рассмотреть румянца, но вы знали, что  он  там
есть, и что кожа теплая. И когда все захихикали, бормоча  всякую  чушь,  и
стали указывать на Чарли и Руфь, они должны были пойти в темный коридор  и
закрыть за собой дверь, тогда он сказал себе: "Вперед!". Он пропустил Руфь
в дверь, и она, опустив глаза так, что ее длинные темные ресницы лежали на
смуглых щеках, вошла в темноту. Плечи ее были напряженно  округлены,  руки
крепко  сжаты,  маленькие  ноги  переступали  маленькими  шажками.   Сзади
замяукали и зачмокали. Чарли судорожно сглотнул и плотно  закрыл  дверь...
Руфь молча ждала его внутри, а он всегда вел себя как нахальный  маленький
заводила, и крепко взял ее за плечи. Только  теперь  она  широко  раскрыла
свои умные застенчивые глаза, и он на долгие, показавшиеся годами секунды,
утонул в их темной глубине. Чарли сказал себе: "Вот, что я хочу  от  тебя,
Руфь" - и нежно, осторожно поцеловал ее в самую середину гладкого  теплого
лба, а потом откинул голову, чтобы вновь заглянуть в эти глаза.  "Руфь,  -
прошептал он, мне нужно только  это".  -  "Ты  понимаешь  меня,  Чарли,  -
выдохнула она, - да, да, Чарли, ты понимаешь меня".
     - Ты понимаешь меня,  Чарли.  Ты  действительно  меня  понимаешь.  Он
открыл глаза, и туман исчез. Кто-то склонился над  ним,  но  это  была  не
мама, не Лора, не рыженькая из Техаса и не Руфь  -  это  было  существо  в
красном халате, которое вновь повторило:
     - Ты понимаешь меня теперь, Чарли.
     Слова были не английскими, но он все понимал и даже чувствовал, в чем
состоит  отличие  -  в  полноте  смысла  каждого  слова.  Например,   "Ты"
обозначало, однако, не близкие отношения  и  не  формальное  обращение,  а
дружбу и уважение говорящего, как, например, обращение  к  любимому  дяде;
"понимаешь" было употреблено скорее в его простом глагольном  значении,  а
не в  эмоциональном  или  психическом;  "меня"  -  в  смысле  дружелюбного
помощника,  советчика  или  наставника,  а  не   юридического   лица   или
вышестоящей персоны. Он полностью ощущал всю полноту именно  вложенного  в
слова  смысла,  хотя  и  впервые  столкнулся  с  такой  системой  языковой
культуры. Если бы Чарли хотел ответить по-английски,  он  мог  бы  сделать
это. Что-то было добавлено к смыслу, но ничего не было утеряно.
     Он чувствовал себя... хорошо, вот только вроде как не  доспал.  Кроме
того, ему было несколько неудобно за свое прежнее негодование,  казавшееся
ему теперь столь же бессмысленным, сколь  необоснованным  его  страх.  Эти
люди не имели намерения высмеять его и не хотели причинить ему вред.
     - Я Сиес, - сказал человек в красном халате. - Ты понимаешь меня?
     - Разумеется!
     - Пожалуйста, говори по-лидомски.
     Чарли узнал это слово - так называли язык, страну и народ.  Используя
новый язык, он удивленно произнес:
     - Я могу говорить по-лидомски!
     Он  отметил  свой  странный   акцент,   возможно,   это   объяснялось
отсутствием привычки. Лидомский язык отличался специфическим  звучанием  и
напоминал галльский - своими взрывными  звуками,  французский  -  носовыми
согласными и немецкий - гортанным говором. При этом язык был  приятен  для
слуха - Чарли вспомнилось его детское удивление и восторг при знакомстве с
пишущей машинкой. Как чудесно выглядели завитушки, как красиво соединялись
буковки! Точно такое же впечатление было от соединения  звуков  лидомского
языка в единое фонетическое целое.  Оно  было  более  благозвучно,  чем  в
современном  английском,  скорее  вспоминался   английский   язык   времен
Елизаветы  с   его   сонорностью,   напоминавшей   звучание   музыкального
инструмента. По-лидомски невозможно было говорить со сжатыми  челюстями  и
раздвинутыми губами, как это делали современники Чарли.
     -  Я  могу  говорить  на  нем!  -  вскричал  Чарли   Джонс,   и   все
присутствующие закивали и высказали свою радость по этому поводу.
     Чарли впервые с семи лет чувствовал в себе такую внутреннюю радость -
тогда его поздравляли в летнем лагере все ребята, потому что он выиграл  в
соревновании по плаванию.
     Сиес взял его за руку и помог сесть. Его одели почти так же, как и  в
любой больнице, - в халат. Чарли посмотрел на Сиеса (сейчас  он  вспомнил,
что фразу "Я Сиес" он уже слышал несколько раз с тех пор, как прибыл сюда,
но ранее его ухо не могло отличить одну фонему от другой), и он улыбнулся,
действительно искренне улыбнулся впервые с тех пор, как оказался здесь,  в
этом странном мире. Это вызвало еще одно проявление одобрения.
     Сиес указал на человека в оранжевой одежде и представил его:
     - Милвис.
     Милвис вышел вперед и произнес:
     - Очень рад, что ты с нами.
     - А это Филос.
     Одетый в ужасные голубые штаны  человек  приветливо  кивнул  Чарли  и
улыбнулся. У него были смешные черты лица и быстрый  взгляд  умных  черных
глаз.
     - Вот Назив и Гросид, - Сиес завершил процедуру знакомства.
     Одетый в зеленое Назив приветливо улыбнулся, а Гросид сказал:
     - Ты среди друзей. Мы хотим, чтобы ты это знал всегда.
     Самый высокий из всех - Милвис - был окружен,  как  показалось  Чарли
всеобщим уважением. Он добавил:
     - Да, пожалуйста, верь нам. И, если ты хочешь чего-нибудь, скажи.
     Все одновременно поклонились в подтверждение сказанному.
     Чарли провел языком по сухим губам и неуверенно усмехнулся.
     - Думаю, что мне больше всего нужна... информация. - Все, что хочешь,
- согласился Сиес. - Все, что ты хочешь знать.
     - Ну, тогда прежде всего - где я нахожусь?
     Милвис выждал, пока все не обратят взгляд на него, и объяснил:
     - В Первом Медицинском блоке.
     - Это здание называется Первым Медицинским блоком, - пояснил Сиес.  -
Другое здание, откуда мы пришли - Первый Научный блок.
     Гросид с уважением добавил:
     -   Милвис   возглавляет   (это   слово    означало    "организатор",
"руководитель" и даже нечто вроде "вдохновитель") Первый Медицинский блок.
     Милвис улыбнулся этому замечанию, прозвучавшему как комплимент,  и  в
свою очередь объяснил:
     - Сиес возглавляет Первый Научный блок.
     Сиес поджал губы, что тоже выглядело  как  реакция  на  комплимент  и
заявил, что Гросид и Назив руководят Первым Детским блоком, который Чарли,
наверное, захочет посмотреть.
     Оба руководителя с поклоном приняли эту заявление, а  Гросид  вежливо
пригласил:
     - Надеюсь, что ты скоро посетишь нас.
     Чарли ошеломленно переводил взгляд с одного на другого.
     - Теперь ты  видишь,  -  сказал  Сиес,  (и  "видишь"  прозвучало  как
"понимаешь, осознаешь", "теперь ты знаешь все"), - что мы все здесь вместе
с тобой.
     Точное значение этих  слов  ускользнуло  от  Чарли,  хотя  у  него  и
создалось впечатление, что они были сказаны, как будто  Чарли  познакомили
одновременно с королевой,  президентом  и  папой  римским.  Поэтому  он  и
произнес единственное, что ему пришло в голову:
     - Что же, спасибо...
     Ему  хотелось  сказать  что-либо  приятное,   и   он   посмотрел   на
единственного из присутствовавших, о ком пока ничего не сказали.  Это  был
Филос, одетый в широкие штаны. К удивлению Чарли, Филос подмигнул  ему,  а
Милвис вскользь произнес:
     - Филос здесь, чтобы обучать тебя.
     Фактически, эта фраза была неточна. Человек говорит, к примеру:  "Лук
меня не любит", а имеет в виду при этом "Я  не  люблю  лук"...  Во  всяком
случае, Филос, очевидно,  не  выслужил  высоких  должностей  и  наград,  в
отличие от руководителей  Первого  Медицинского  блока,  Первого  Научного
блока и Первого Детского блока. Может быть, он просто работал там.
     Чарли отложил размышления на  эту  тему  до  лучших  времен  и  вновь
посмотрел на лица всех  присутствующих,  которые  ответили  ему  столь  же
внимательными взглядами.
     Тогда Чарли вновь спросил:
     - Да, но все же, где я нахожусь?
     Его новые друзья переглянулись, и затем их взгляды снова  устремились
на Чарли. Сиес сказал:
     - Что ты имеешь в виду, когда спрашиваешь, где ты?
     Обращаясь к остальным, Сиес пояснил:
     - Он хочет знать, где он находится.
     - На Лидоме, - ответил Назив.
     - Ну, а где находится Лидом?
     Опять все переглянулись, а затем лицо Сиеса озарилось догадкой:
     - Он хочет знать, где находится Лидом!
     - Послушай, - Чарли заговорил терпеливо,  как  человек,  желающий  во
всем разобраться, - давай начнем с самого начала. Какая это планета?
     - Земля!
     - Хорошо. Значит мы на Земле?
     - Да, на Земле.
     Чарли покачал головой.
     - О такой Земле я никогда не слыхал.
     Все посмотрели на Филоса, который пожал плечами и ответил:
     - Может быть и так.
     - Это какая-то языковая путаница, - рассудил Чарли. - Если это Земля,
то я... - Он не мог представить себя оказавшимся на Земле в таком месте  и
с такими спутниками. - Знаю, я знаю! - вдруг снизошло на Чарли. -  На  той
планете, где я живу, есть слова "земля" обозначает и планету и  землю  под
ногами. Такое слово есть и в любом языке! На Марсе слово  "Марс"  означает
"Земля". Для венерианцев "Венера" означает "Земля".
     - Замечательно! - воскликнул Филос.
     - Тем не менее, - заявил Милвис, - это Земля.
     - Третья планета от Солнца?
     Все утвердительно закивали.
     - Мы с вами говорим об одном и том же солнце?
     - Все дело во  времени,  -  пробормотал  Филос,  -  ничто  не  бывает
одинаковым.
     - Не сбивай его, - с нажимом произнес Милвис. - Да, это то же солнце.
     -  Почему  вы  мне  не  объясните  всего?  -  закричал  Чарли.   Сила
переживания прозвучавшая в голосе, удивила его самого.
     - Мы объяснили. Мы и сейчас объясняем, - дружески ответил Сиес. - Как
еще можно объяснить? Это Земля. Твоя планета и -  наша.  Мы  все  родились
здесь. Хотя и в различное время, - добавил он.
     - Различное время? Ты имеешь в виду...  путешествие  во  времени?  Ты
именно это хочешь объяснить мне?
     - Во времени? - повторил Милвис.
     - Мы все путешествуем во времени, - снова проговорил как бы для  себя
Филос.
     - Когда я был ребенком, -  пояснил  Чарли,  -  я  читал  много  книг,
которые мы называем научной фантастикой. У вас здесь есть что-то подобное?
     Они покачали головами.
     - Ну, рассказы,  главным  образом,  о  будущем,  но  не  обязательно.
Многие написаны о машинах  времени  -  таких  устройствах,  которые  могут
перенести вас в прошлое или будущее.
     Все пристально смотрели на Чарли, и никто ничего не ответил.  У  него
появилось чувство, что никто так ничего и не скажет.
     - Ну, хотя бы,  -  неуверенно  попросил  Чарли,  -  скажите:  это  не
прошлое? - Он вдруг очень испугался. - Не так ли? Я... я в будущем?
     - Поразительно! - пробормотал Филос.
     Милвис мягко ответил:
     - Мы не надеялись, что ты так быстро придешь к такому выводу.
     - Я же говорил вам, - ответил Чарли. - Я много читал и...  -  тут,  к
своему ужасу, Чарли всхлипнул.


     Ребенок спит, и из электронной няньки, датчик которой  установлен  на
кронштейне в простенке между комнатами Карин  и  Дейви  в  соседнем  доме,
доносится лишь слабое приятное гудение с частотой 60  герц.  Жены  еще  не
вернулись  из  кегельбана.  Здесь  царит  покой  и   мир.   Мужчины   пьют
по-маленькой. Смитти развалился на  диване,  Герб  смотрит  на  телевизор,
который, правда, выключен, но  покойное  кресло,  где  Герб  расположился,
стоит так, что отсюда физически невозможно смотреть  на  что-либо  другое.
Вот он уставился на темный экран наедине со  своими  мыслями.  Наконец  он
начинает разговор:
     - Смитти?
     - Угу.
     - Ты замечал: если начинаешь  говорить  с  женщиной  на  определенную
тему, она отключается?
     - Например?
     - О дифференциале, - поясняет Герб.
     Смитти поворачивается так, чтобы спустить обе ноги  на  пол  и  почти
садится.
     - Трансмиссия, - бормочет Герб, - потенциал.
     - В смысле "коробка передач", Герб?
     - Еще один пример - "частота". Что я имею в  виду:  берешь  в  полном
смысле слова нормальную женщину - здравомыслящую  и  все  такое.  В  бридж
играет - глазом не моргнет. Все делает точно по формуле, выдерживает паузы
до секунды. Вроде у нее таймер в голове - варит яйцо ровно  четыре  минуты
без  часов.  Что  я  имею  в  виду:  обладает  интуицией,  развита,   куча
интеллекта.
     - Ну, дальше.
     - О'кей. Теперь ты начинаешь что-то объяснять ей,  упоминая  одно  из
таких  отключающих  слов.  Например,  ты  можешь  купить  машину  с  таким
устройством, которое блокирует оба задних колеса так,  что  они  вращаются
вместе. Ты можешь развернуться на месте, даже если одно колесо  попало  на
лед. Может быть, она читала об этом в рекламе или еще где-то и  спрашивает
тебя, как это получается.  Ты  говоришь:  "при  этом  используется  эффект
дифференциала". Все! Как только произнесено это слово -  она  отключается.
Ты объясняешь ей, что это совсем несложно  -  просто  шестерни  на  задней
части приводного вала обеспечивают вращение  заднего  колеса  по  наружной
кривой быстрее, чем вращается колесо по внутренней кривой. Но  все  время,
пока ты говоришь, ты видишь, что она тебя не слышит, и так  будет  до  тех
пор, пока ты не заговоришь о другом. То же самое и с "частотой".
     - "Частота"?
     - Да, вчера я упомянул "частоту", а Жанетт прямо выпала в  осадок.  Я
остановился и говорю: эй, с тобой все в порядке? Что  такое  "частота?  Ты
знаешь, что она ответила?
     - Нет, а что?
     - Она сказала, что это относится к радиоприемнику.
     - Ну, черт возьми, и женщины.
     - Ты не уловил, к чему я веду, Смитти. Послать к черту -  это  ничего
не объясняет!
     - Мне понятно. Но так легче.
     - Меня  это  беспокоит,  вот  и  все.  Ведь  "частота"  -  нормальное
английское слово. Оно это и значит. "Часто" значит  -  нередко,  "частота"
показывает, как часто происходит действие. Еще одно  отключающее  слово  -
"цикл" - означает "уйти из верхней точки и снова придти в нее". А,  может,
"уйти отсюда, придти туда, и снова вернуться сюда". Это одно и то же.  Но,
когда ты говоришь женщине о частоте восемь тысяч  циклов  в  секунду,  она
моментально отключается.
     - Просто у них нет технического мышления.
     - Нет мышления? Слышал ли ты когда-нибудь, как они обсуждают  одежду,
клинья и складки, двойные французские швы и косые вырезы?  Видел  ли,  как
они  управляются  с  этими...  швейными  машинами?  Или  с  бухгалтерскими
счетными машинами двойного учета в офисах?
     - Все равно, я не вижу ничего плохого в том, что они не  задумываются
о сути дифференциала.
     - Вот сейчас ты уже начинаешь понимать! Они просто не дают себе труда
задумываться! Они не хотят думать об  этом.  Ведь  они  могут,  да,  могут
работать с гораздо более сложными вещами - но просто не  хотят.  Возникает
вопрос - почему?
     - Наверное, думают, что это не женское дело.
     - Почему же не женское? Они имеют право голоса, водят машины и вообще
могут делать тот же миллион вещей, что и мужчины.
     - Умом ты до этого не дойдешь, - ворчит Смитти, слезая  с  дивана.  С
пустым стаканом он идет к Гербу. - Я знаю лишь одно: если им так нравится,
пусть так и будет. Знаешь, что Тилли купила вчера? Пару высоких сапог. Да,
точно, как у меня. Вот я и говорю: пусть себе имеют свои слова, от которых
мы впадаем в отключку. Может быть,  когда  мой  сын  вырастет,  он  сможет
поэтому различить, где  отец,  а  где  мать,  так  что  -  да  здравствуют
различия!


     Они отвели его из операционной в выделенную ему,  как  они  говорили,
комнату, и пожелали спокойного отдыха таким старомодным образом,  что  это
напоминало "Пусть Бог будет с  тобой",  откуда,  собственно,  и  произошло
английское "Гуд бай". Чарли впервые встретилось их слово "бог", и то,  как
они применили это слово, произвело на него впечатление.
     Он лежал один в довольно  маленькой  комнате,  красиво  украшенной  в
синих тонах. Всю переднюю стену занимало окно, выходившее на какой-то парк
и опасно наклонившееся здание Первого  Научного  блока.  Пол  комнаты  был
несколько неровным,  как  и  везде  здесь,  слегка  упругим  и,  очевидно,
водонепроницаемым, так что его можно было смывать. В углу  и  еще  в  трех
местах комнаты пол вспучивался в виде гриба или  валуна,  контуры  которых
напоминали сиденья. Нажимая на маленький пульт  в  углу  каждого  сиденья,
можно было изменить его размеры и форму,  сделать  ниже,  выше,  увеличить
число выступов или сделать себе скамеечку под  ноги,  валик  под  плечи  и
подпорку  под  колени.  Три  вертикальных  золотистых  рейки  у  "кровати"
регулировали освещение: проведя  рукой  между  первыми  двумя  можно  было
усилить или уменьшить свет, а  между  вторыми  двумя  -  получить  цветное
освещение. Такое же устройство располагалось около дверей - или точнее,  у
того места в стене, где находился выход. Достаточно было опять же провести
рукой у выделенного орнаментом  сегмента,  чтобы  стена  со  специфическим
звуком разошлась. Стена, у которой стояла кровать, была наклонена  внутрь,
а противоположная стена - наружу. Прямых углов вообще в комнате не было.
     Чарли   оценил   предупредительность   хозяев,   предоставивших   ему
возможность остаться наедине с собой и упорядочить свои мысли  и  чувства.
Он  испытывал  благодарность  и  страх,  ощущал  комфорт  и   страдал   от
одиночества, был заинтригован и негодовал одновременно  -  ему  необходимо
было привыкнуть к своему новому положению.
     Можно было отнестись ко всему легко: он расстался со  своим  миром  и
хорошим положением в нем; что  касается  и  того,  и  другого,  Чарли  они
достаточно надоели.
     Что же осталось от этого мира? Случилась ли война? Кто теперь живет в
Тадж Махале - термиты или там летают альфа-частицы?  Выиграл  ли  в  конце
концов этот клоун выборы?
     - Мама, ты умерла?
     Отец Чарли так гордился,  когда  родился  сын,  -  он  посадил  тогда
семечко красного дерева. Вообразить только - красное дерево в Вестфилде  в
Нью-Джерси!  Посреди  суеты  и   тесноты   строящихся   домов,   умышленно
планируемых к сносу за десять лет до окончания срока выплаты  ссуды.  Отец
представлял, как это дерево будет  возвышаться  на  три  сотни  футов  над
развалинами. Но, совершенно неожиданно,  он  умер,  оставив  свои  дела  в
неупорядоченном  состоянии,  к  тому  же  страховка,  не  была   полностью
оплачена. Мать Чарли вынуждена была продать все  то  небольшое  количество
акций, которое отец успел приобрести, и они  уехали  из  этого  города.  В
семнадцать лет Чарли вернулся, влекомый неизвестно каким  чувством  -  ему
захотелось как бы  совершить  паломничество  к  прежнему  очагу.  Хотя  он
никогда не знал своего отца по-настоящему, а на месте  дома  он  обнаружил
развалины, как и предсказывал отец, у него екнуло сердце, при виде  живого
растущего дерева. Чарли прикоснулся к дереву  и  сказал:  "Все  правильно,
папа". Потому что пока он был жив, мама не знала нужды и забот, а если  бы
он был жив она, скорее всего, так бы и не узнала их