Cергей Снегов.
     Драма на Ниобее

   СКАНИРОВАЛ: Ершов В.Г. 21/06/98

            Научно-фантастическая повесть

     1

   В  Музее Космоса всегда было полно посетителей. Всего больше
их скапливалось в "романтических" залах --  так  у  сотрудников
Музея  именовались  четыре  помещения со стереографиями планет,
моделями  звездолетов,  муляжами  зверей,   растений   и   рыб,
огромными  панно  равнин,  горных хребтов и вулканов, звездными
картами знаменитых космических рейсов, где светила складывались
в сочетания, несхожие со звездными пейзажами Земли и  солнечных
планет. "По необычному облику местных небес вы сразу понимаете,
как далеко в космос проникли уже наши первые звездопроходцы, их
успехи   и  представлены  в  этих  залах",-  увлеченно  говорил
посетителям экскурсовод, элегантный робот,  смахивающий  скорей
на  подвижного  паренька, чем на ученый автомат. И, переходя от
звездных  карт  и  стереографий  к  стоявшим  тут  же   статуям
прославленных  астронавтов,  он  дотрагивался указкой до каждой
статуи   --   она   оживала   и   говорила   голосом   умершего
звездопроходца, как шел его рейс и что этот рейс дал миру.
   Кроме  "романтических"  залов,  в  Музее Космоса были и залы
технологические.  Здесь  среди   посетителей   преобладали   не
экскурсанты,  а специалисты -- знакомились детально с условиями
полетов,  с  природой  далеких  миров,   образцами   минералов,
особенностями  жизни,  если  жизнь  была. Тысячи проблем рождал
каждый  космический  рейс,   о   многих   зрительно   оповещали
экспонаты.  И  посетители этих залов не прохаживались в них, не
бросали  по  сторонам  любопытные  взгляды,  а  садились  перед
каким-либо   облюбованным   экспонатом   и   возились   с  ним,
осматривали, трогали, вдумывались в его назначение...
   Был  еще  один  зал,  "пантеонный",  так  он  именовался  на
музейном  жаргоне,  хотя  и  мало  напоминал  тот торжественный
Пантеон, что высился на Главной площади Столицы. В  официальном
Пантеоне,   усыпальнице   великих  людей  человечества,  стояли
саркофаги с их телами, в зале звучала тихая музыка,  посетители
переходили  от  одного  саркофага  к другому, слушали негромкую
справку о жизненном пути того,  на  чью  статую  и  усыпальницу
сейчас    смотрели.    В   Пантеоне   души   настраивались   на
величественный лад истории. А в "пантеонном" зале Музея Космоса
не было и тени величественности, это был  скорее  склад,  а  не
выставочный  зал,  но  склад,  хранивший  сокровища  -- навечно
сохраненный мозг знаменитых покорителей космоса. И пускали сюда
лишь по особому разрешению директора Музея Космоса.  Ибо  здесь
нечем  было  любоваться,  нечем  восхищаться,  ни о какой беде,
приключившейся с  героями  космоса,  не  приходилось  скорбеть.
Вдоль  стен  стояли  ванны  из  прозрачной  стали,  в каждой, в
специальной жидкости, плавал вынутый из черепной  коробки  мозг
умершего  астронавта,  удостоенного  такого  почетного отличия.
Возле ванны возвышался на урне из малахита, как на  постаменте,
мраморный  бюст  того,  кто  некогда был обладателем мозга, а в
урне покоился его прах. Это был архив, а не выставка, хранилище
ценностей,  а  не  объект  для  зрелищ,  и,  пожалуй,  напрасно
музейные   работники   присвоили  этому  залу  пышное  название
"пантеонный". Впрочем, оно выражало не так  внешнюю  обрядность
зала,  как их собственное отношение к тому богатству, что в нем
хранилось.
   Но  однажды  в  летнее  утро  2183  года  директор  подписал
разрешение   посетить  "пантеонный"  зал  группе  экскурсантов.
Двадцать семь выпускников Высшей школы звездоплавания  пожелали
на прощание с Землей -- их всех переводили на инопланетные базы
--  познакомиться  и  с этим всегда закрытым помещением. Группу
принял консультант Музея, немолодой мужчина, высокий, красивый,
широкоплечий,  с   большими   ярко-голубыми   глазами.   Он   с
любопытством оглядел группу.
   --  Больше  половины  --  женщины,- констатировал он низким,
хрипловатым голосом.- В мое время женщин в космос старались  не
брать.
   --  С  тех пор многое изменилось,- вежливо возразил староста
группы экскурсантов.- Космос, впрочем, и в ваше время нигде  не
был заколочен досками для женщин.
   Консультант усмехнулся:
   --  Заколочен досками не был, верно. Но звездные рейсы имеют
свои особенности. Вы все астронавигаторы?
   --   Двое   штурманов   дальнего   звездоплавания,   шестеро
астронавигаторов  второго разряда, остальные -- инженеры разных
специальностей,- отрапортовал староста  и  поинтересовался:  --
Собственно, о каком времени вы говорите, как о своем? Оно давно
было?
   --  Лет сорок назад. Что вы смотрите с таким удивлением? Мне
уже под девяносто.
   Лет шестьдесят консультанту можно было дать, но  не  больше.
Экскурсанты   изобразили  на  лицах  почтительное  удивление  и
промолчали.  Консультант  поручил  экскурсию  человекообразному
автомату   с  румяным  лицом  и  широкими  усами,  он,  видимо,
копировал кого-то из  астронавигаторов,  невысокого,  плотного,
очень  энергичного,- посетители все же не припомнили оригинала.
Голос робота им показался знакомым,  он  восстанавливал  чей-то
давно  слышанный  --  экскурсанты на лекциях часто прокручивали
пленки с рассказами звездопроходцев об их экспедициях.  И  если
бы  автомат  повторил  хоть одну из прославленных чеканных фраз
старых  героев,  напомнил   бы   хоть   об   одном   знаменитом
приключении, слушатели не затруднились бы установить, чей голос
воспроизводил робот. Но он не рассказывал о космических драмах,
победах,  неудачах,  а  читал  как по писаному обычную музейную
лекцию. Профессора Высшей школы  звездоплавания  излагали  свой
учебный материал интересней.
   --  Все  первые  астронавты  были титанами ума и характера,-
вещал  усатый  автомат,-  Но  несовершенная  техника   двадцать
первого  века  была  бессильна  сохранить  их  интеллект  в его
биологической целостности. Только  семьдесят  лет  назад  нашли
способ  консервировать  живые клетки. В нашем Музее сохраняется
тридцать четыре мозга тридцати пяти великих  австронавигаторов,
извлеченных  из  их  черепных  коробок  в  момент смерти. Мозг,
конечно, сейчас не действует, но и не разрушается. Он  хранится
для  будущих  поколений  в  своеобразном  "Банке  интеллектов".
Почему для будущих, а не для настоящих? Сегодня воскресить мозг
можно, лишь вживив его в  тело  нормального  человека,  но  кто
захочет  расставаться  со  своим  мозгом ради чужого, хотя бы и
великого? Но в будущем найдут способ  оживления  любого  мозга,
отделенного  от  своего носителя. И тогда обратятся в наш "Банк
интеллектов" за займом могучих характеров и выдающихся умов.  И
великие  люди  прошлого  оживут  и  будут  реально  -- и с того
момента вечно!  --  участвовать  в  общественной  жизни.  Какое
огромное  богатство  приобретет человечество! Каждый выдающийся
ум уже не погибает в момент смерти его владельца,  или,  скажем
так,  мозгоносителя,  а  рождается как бы заново -- и навечно-в
независимом от тела существовании.  Вот  для  чего  создан  наш
уникальный  "Банк  интеллектов",  где  самые блестящие личности
прошлого зарезервированы для будущего.
   Робот  сделал  остановку,  и  этим  воспользовался  староста
группы.  Этот  худой,  высокий  парень, с необычно большими для
мужчины  глазами  и  энергичным  --  лопатой  --   подбородком,
выделялся живостью и любознательностью.
   --  Вы  сказали,  что  в  этом зале хранится тридцать четыре
мозга тридцати пяти знаменитых астронавтов. Мне кажется...
   Усатый робот не дал ему договорить.
   --  Правильно!  Один  мозг  отсутствует.  Прах  его  хозяина
Василия  Штилике  покоится в своей урне, а мозг был использован
для нормального функционирования в  другом  теле.  Мы  как  раз
подошли  к  этому  прославленному астронавту, можете посмотреть
его урну.
   На урне из малахита -- она ничем не отличалась  от  тридцати
четырех  других  урн  --  возвышался  бюст  усатого мужчины. На
постаменте  красовалась  надпись:   "Василий-Альберт   Штилике,
астросоциолог.  Погиб  49-ти  лет  от  роду на планете Ниобея".
Экскурсанты переводили взгляды со статуи на робота, теперь  они
поняли, кого он напоминал: робот копировал человека, изваянного
в мраморе. Все в нем было повторением знаменитого астронавта --
и лицо, и голос, и рост. Староста группы сказал:
   -- Я понял все. Мне кажется теперь...
   И опять робот прервал его:
   -- Вы не поняли. Было не так.
   -- Но вы ведь не знаете, что я хотел сказать.
   -- Все знаю!
   Робота,  очевидно,  наделили  не  только внешним сходством с
прославленным  Василием  Штилике,  ему  придали  и  черты   его
характера.    Из   биографии   астросоциолога,   погибшего   на
страшноватой Ниобее, явствовало, что он был упрям,  бесстрашен,
быстр в соображении и вообще ему любое море было по колено, что
он   неоднократно   и  доказывал,  подвергая  себя  необычайным
опасностям.
   Робот  улыбнулся,  как   человек,-   вероятно,   и   улыбка,
насмешливая,  но  не  оскорбительная,  была  скопирована  с его
живого прототипа.
   -- Говорю вам, все не так, как вам показалось. Нет, меня  не
удостоили  чести  стать  носителем  мозга  великого  Штилике. Я
копирую  только  внешность  этого  выдающегося  человека.   Его
интеллект  восстановлен в живом человеческом теле, а я не тело,
я лишь конструкция.
   Энергичный староста, похоже, взял себе право выражать  общее
мнение и задавать интересующие всех вопросы.
   --  Вы  сказали,  интеллект  Штилике  восстановлен  в  живом
человеке, а не в конструкции? На этот раз  я  правильно  понял?
(Робот  кивнул.)  Но  перед этим вы же объяснили, что внедрение
мозга, сохраняемого в вашем "Банке интеллектов", в другой живой
организм пока не практикуется. Я верно воспроизвожу ваши слова?
   -- Все верно. Было сделано одно исключение.  Впрочем,  такие
вопросы вне моей программы.
   --  А этот удивительный человек, столь легко распростившийся
с собой ради...
   -- Тоже нет. Подразумеваю, что вы  просите  назвать  фамилию
нового обладателя интеллекта Штилике.
   --  И это вне вашей программы? Жаль! Было бы очень интересно
познакомиться с живым носителем интеллекта Штилике.
   Консультант, молчаливо стоявший в стороне от группы во время
разговора робота со старостой, вдруг вмешался в их беседу:
   -- Почему вас, юноша, так заинтересовал астронавт Штилике?
   Староста живо повернулся к нему.
   -- Меня интересует Ниобея, а не сам Штилике. Впрочем,  и  он
тоже,-  тут  же  поправился  староста.-  Ибо этот замечательный
астронавт сыграл такую роль в истории этой  планеты  и  показал
нам,  молодым,  такой пример мужества и проницательности, такое
сочетание...
   Консультант, нахмурившись, прервал старосту  группы  --  ему
явно не по душе был восторженный тон молодого астронавта:
   -- Вы сказали, что вас интересует Ниобея. Почему?
   Староста  разъяснил,  что  на  Ниобею  направляется  большая
комплексная экспедиция -- биологи,  астросоциологи,  строители,
инженеры. Естественно, что все, связанное с личностью человека,
так много сделавшего для благополучия Ниобеи...
   -- Благополучия Ниобеи? -- снова прервал молодого астронавта
консультант.-  Какое  уж  благополучие!  Пылающая во внутреннем
жару планетка, вырождающиеся нибы... Подберите,  юноша,  другую
характеристику, эта не годится.
   --  Благополучия! -- решительно повторил молодой астронавт.-
Это самая точная характеристика. Боюсь, вы плохо осведомлены  о
положении  на  этой  планете. Оно иное, чем представляется вам.
Знакомы ли вы с программой для Ниобеи, разработанной сорок  лет
назад Штилике?
   --  Программу  Штилике я знаю. Но, по-моему, к ее реализации
еще не приступали...
   -- Вы безнадежно  отстали,-  радостно  объявил  большеглазый
староста экскурсантов.- Я и мои товарищи летим на Ниобею именно
для реализации той программы. Наконец пришло время и для нее. И
уверяю  вас,  успех гарантирован! -- Он живо добавил: -- Вы мне
не верите?
   -- Нет, почему же? Но  верить  или  не  верить  --  понятия,
отличные  от понимания. Мне хочется понять, а не только верить.
Разве на Ниобее значительные перемены?
   Юный староста показал, что не только наделен энтузиазмом, но
способен вести и аргументированные дискуссии.
   -- Раньше говорили, что вера без дел мертва. Только реальный
успех доказывает, что вера в успех  была  правомочна.  Нет,  на
Ниобее   не   произошло   пока   значительных  перемен.  Но  мы
отправляемся туда,  чтобы  создать  такие  перемены.  Вы  скоро
услышите о нашей работе!
   Консультант проницательно глядел на разгорячившегося юношу.
   -- Как вас зовут, друг мой? -- спросил он.
   --  Курт  Сидоров,  так  меня  зовут.  Имя это вам ничего не
говорит. Пока...
   -- Буду ждать сообщений  о  ваших  успехах,  Курт  Сидоров.-
Консультант поклонился.- Простите, мне надо уйти.
   Он пошел к выходу. Староста группы крикнул вслед:
    --  А  вас  как  зовут?  Вы  не назвали себя, а надо же нам
знать, кому адресовать сообщения о делах на Ниобее.
   Консультант обернулся. Лицо его осветила улыбка.
   -- Штилике,- сказал он.- Василий Штилике, так меня зовут.

     2

   Он слышал за собой  гул  голосов.  Уже  не  один  энергичный
староста,  но  и  все  его  товарищи переговаривались, засыпали
вопросами  усатого   робота,   так   близко   воспроизводившего
внешность  знаменитого  астросоциолога.  Робот  что-то твердил,
несомненно, отбивался от всех вопросов запрограммированными для
этой темы краткими фразами: "Не знаю", "Не  имею  права",  "Вне
моей  программы".  Кто-то  побежал  за  консультантом.  Штилике
ускорил шаг. Не надо было объявлять себя этим юным  энтузиастам
подвига,  он  поступил  неблагоразумно.  Им,  конечно, мало его
фамилии, им надо знать обстоятельства  его  перевоплощения,  он
сам  на  их  месте  требовал  бы  того  же, теперь они долго не
угомонятся. Ладно, пусть волнуются, это не повредит  их  работе
на Ниобее, раз уж стала возможна там какая-то полезная работа.
   Шаги  за спиной смолкли. У двери Штилике обернулся. Конечно,
это был он, большеглазый,  худой  романтик  космоса,  он  почти
догнал,  но понял, что преследование бессмысленно, остановился,
заколебавшись, вот теперь повернулся, возвращается к товарищам.
Все в порядке, можно не торопиться.
   Штилике все тем же торопливым шагом вошел  в  свою  комнату,
захлопнул  дверь, перевел дух. Взволноваться оттого, что назвал
себя! Как будто в названии не обозначение, кто ты, как будто  в
нем признание в каком-то важном поступке... нет, в проступке, а
не  в  поступке. Нет, и не это -- в чрезвычайном событии, вот в
чем он сегодня признался этим прекрасным  молодым  людям,  этим
своим последователям, может быть, даже своим ученикам. Зачем он
это  сделал?  Что  принудило  открыто объявить то, что известно
лишь немногим, что за давностью  лет  стало  почти  тайной?  И,
признавшись,  убежал! Василий Штилике трусливо бежит! И от чего
бежит? От  кого?  От  себя,  так  получилось!  Он,  никогда  не
отступавший перед опасностями, а сколько их было за его долгую,
за  его  трудную  жизнь!  Таким его всюду знали -- бесстрашным,
упрямым, непоколебимым, таким все называли -- кто с неприязнью,
кто с уважением,- он и сам уверовал,  что  такой.  А  от  кучки
юнцов  вдруг  побежал,  устрашившись  их  вопросов.  Почему? Он
должен точно ответить себе -- почему? Он стал  себе  непонятен.
Он должен себя понять!
   Штилике  сел  на  диван,  рассеянно  осмотрелся. Все было на
месте в маленькой комнате.  Большое  окно  открывалось  в  сад,
несильный   ветер   раскачивал   вершины  сосен,  они  напевали
протяжным, глухим шепотком, а подальше, на холмике, плясали две
елочки -- отсюда, из  комнаты,  чудилось,  что  они  не  только
покачиваются,  но и грациозно перемещаются по холмику, стараясь
не то догнать друг дружку, не то приветно обхватиться лохматыми
ветвями. А на стене против окна  сияли  красочными  переплетами
старинные  книги;  любимое  занятие -- ворошить и перелистывать
печатные шедевры двадцать первого века. На другой стене -- фото
и  стереографии,  пейзажи,  схемы,  портреты.   Штилике   вдруг
удивился.  Все в этой комнате было так навечно узнано, что и не
ощущалось, просто было, как у каждого есть руки, глаза, ноги --
ничего необычного, не от чего  поразиться.  Штилике  осматривал
тысячу  раз  виденную,  почти  уже не воспринимаемую комнату --
нет, до чего же все словно бы впервые увидено!
   Он  смотрел  на  книги  и  удивлялся,  как  много  не  успел
прочитать  в  этом хорошо подобранном собрании. А ведь собирал,
чтобы прочесть, но  так  и  не  выбрал  свободного  времени  на
неторопливое   чтение,   а   что  прочитал,  то,  наверно,  так
позабылось, что осталось лишь представление о сюжете  --  читал
бы  снова  и  воспринимал  бы,  как  почти  неизвестное.  Вдруг
вспомнилось горькое признание Теодора Раздорина,  наставника  и
друга,   он  тогда  медленно  умирал,  великий  звездопроходец,
суровый командир, глубокий мыслитель. И он сказал: "Василий,  я
не  жалею,  что прожил так, а не по-другому, жизнь была хороша,
но одно мне  грустно,  Василий,-  столько  прекрасных,  столько
великих  книг  в моей библиотеке, а я ухожу в небытие, так и не
прочитав их все!"
   "Я тоже скоро уйду в небытие,- подумал Штилике,- и  тоже  не
прочитав  всего, что собрано в этой комнате, а ведь в ней много
меньше книг, чем было у моего учителя, и читал я много  меньше,
чем  он.  Сколько  же  сильней  его мне горевать, а я не горюю,
только с сокрушением говорю себе: много, много высоких радостей
мог доставить себе, а не доставил!"
   Штилике  подошел  к  развешанным  на  стене  портретам:  три
женщины  в центре, двое мужчин по краям. Он всматривался в них,
как если бы впервые увидел. Все пятеро давно умерли, все пятеро
вечны в его мыслях -- к чему рассматривать как  бы  со  стороны
то,  что душевно нетленно? Он шевелил губами, беззвучно твердил
себе слова, какие уже тысячу раз повторял и  какие  при  каждом
повторении звучали все так же больно и сильно.
   "Я так любил тебя, Анна,- говорил он той, что была в центре,
темноволосой,  веселоглазой,  высоколобой,-  я  жил  тобой, моя
единственная, и когда ты  угасла  от  неведомой  болезни,  бича
проклятой   самой   природой  планетки  со  страшным  названием
Эринния, я твердил себе: не переживу, пусть и меня сразит та же
тяжкая хворь, что сражает сейчас мою жену. Но ты  умерла,  а  я
жив,  и  долгих  десять лет, проклятых лет, благословенных лет,
сражался со зловещей планеткой и победил ее -- уже  никому  она
не грозит страданием и смертью!"
   "И  тебя  я  любил,-  говорил  он  женщине,  что  улыбалась,
красивая и радостная, справа от жены.- Любил, но не спас, когда
погибала, сам обрек тебя  на  гибель,  так  кинул  мне  в  лицо
человек,  который  был  тебе  гораздо ближе, чем я,- вот он еще
правей на стене, рядом с тобой".
   "А тебя не любил,- говорил он третьей женщине, той, что была
слева от Анны.- И ты меня ненавидела, и я порой гордился  твоей
ненавистью.  Но  видишь ли -- хотя ты этого при жизни не хотела
видеть, а сейчас уже не увидишь,- я жалел тебя и  сочувствовал,
твоя  ненависть  ко  мне  была  лишь  особым  выражением  твоей
преданной, твоей жертвенной привязанности к  другому  человеку,
моему  противнику,  тому,  чей  портрет  касается  слева  твоей
рамки,- как было не понять тебя!"
   "Вот все вы здесь, все пятеро, друзья и недруги, вас  никого
уже  нет  в живых, все вы во мне и со мной, ибо вы, быть может,
самое яркое в том, что я называю "моя жизнь".
   Штилике вернулся к дивану, откинул голову на мягкую  спинку.
Итак,  эти  чудесные  парни  и  девушки  страшно взволновались,
узнав,  что  перед  ними  знаменитый  Штилике,   столько   ведь
приходилось  читать  и  слышать об освоении Эриннии, о делах на
Ниобее,  наверно,  и  курсовые  экзамены  сдавали,   непрерывно
поминая  эту фамилию -- Штилике, Штилике, Штилике... И портреты
твои развешаны в учебны