холоду  сумеречного  дня,
который казался ещ„ темнее от того, что горели люстры. Неприкаянной статуей,
неподвижно она стояла у окна и смотрела, как вечер хл„стким языком слизывает
с ветвей последние признаки жизни.
   - Тебе не холодно?
   Она обернулась.
   - Я и не слышала, как ты вош„л, -  сказала  Леди.-  Я  хочу  прогуляться.
Поедем?
   - В такую погоду?
   - Сегодня чудесная погода.
   - Хорошо. А куда?
   - Куда-нибудь.


   Она прибавила скорость, и машина полетела, разбивая мелкие лужи в водяную
пыль,  замелькали  перелески,  сутулившиеся  на  пронзительном  ветру,  и  я
подумал: "Она хочет быть свободной как этот ветер".
   Я ни о ч„м не спрашивал е„.
   Мы молчали.
   ........................................................................

   Она остановила машину на берегу заросшего озерца.
   Мы вышли.
   - А здесь живут камышовые коты,- сообщил я.
   - И что же они здесь делают?- поинтересовалась Леди.
   -  Они  состоят  на  службе  у  феи  озера.  Ты  напрасно  сме„шься,  они
чрезвычайно аккуратны, исполнительны и честны...
   Леди молчала.
   - А погода, и правда, чудесная.
   Она молча кивнула.
   - Только скоро стемнеет. Занятное дело мне предстоит.
   - Что ты об этом думаешь?- сказала она.
   Я понял, что она ждала, когда я заговорю об этом.
   - У меня нет моральных предрассудков. Я перестал  уважать  мораль,  когда
понял, что те, кто соблюдают моральные принципы,  всегда  оказываются  более
слабыми в достижении своих целей и беззащитными перед теми, кто пренебрегает
соображениями морали.
   - Значит?..
   - Что же до этой вечно пьяной потаскухи, именуемой общественным  мнением,
то я только рад щ„лкнуть е„ лишний раз по носу.
   Она внимательно посмотрела на меня.
   - Но тебя что-то смущает?
   - Я уже взялся за это дело,- сказал я.
   - Но я же вижу, тебя что-то тяготит.
   - Да. Я жалею, что не захватил шарф. Сегодня сильный ветер.
   - И это вс„?- сказала она.
   - Ещ„, я схвачу тебя сейчас на руки и унесу высоко-высоко над  всей  этой
серостью, и никто больше не скажет о тебе: "Я видел е„ сегодня и имел с  ней
беседу".
   - А ещ„?- улыбнулась она.
   - А ещ„ я знаю только одного человека, который может сделать то,  что  им
нужно, и так, как это нужно сделать. Они ведь хотят не просто убрать его, но
ещ„ и заработать на этом.
   - Но ведь это же замечательно!- сказала она.- Разве не этого мы ждали так
долго?
   - Да, но это их дела. Мне они неинтересны.
   -  Разве  неинтересно  свергнуть  гиганта,  который  ещ„  вчера   казался
неуязвимым?
   - Не знаю, насколько это интересно, но уж  бесполезно-то  точно,-  сказал
я.- И потом, какой же он гигант? Он ведь человек подневольный...
   - К тому же, если я не ошибаюсь, он тебе не понравился с самого начала.
   - Прочие ничуть не лучше,- возразил я.
   - Зв„зд не может стать  меньше,-  сказала  Леди.-  И  если  одна  из  них
падает...
   - А больше? Неужели обязательно выкручивать у кого-нибудь лампочку, чтобы
у тебя в доме стало светлее?
   - Ты говоришь о морали, а речь ид„т всего лишь о мировых  законах.  Может
быть, они и аморальны, но других-то вс„ равно нет.
   - Ну да,- согласился я.- И мне нужен не свет,  а  всего  лишь  абажурчик.
Желательно,  пурпурный,  да?  Или  ты  предпочитаешь  ж„лтый  ш„лк?   Я   не
представляю, как они срабатывают, эти законы.
   - А зачем это знать?- сказала Леди.
   - Я должен знать.
   - Чтобы действовать, не обязательно вс„ знать.
   - Тут что-то не так...
   - Да,- сказала она.- Сначала ты говоришь, что тебе безразлична мораль,  а
потом пытаешься применить е„ к своим действиям.
   - Дело не в морали,- возразил я.
   - А в ч„м?
   - Я играю какую-то странную роль. Я должен выходить на сцену,  но  играют
нелепый спектакль, и на голове короля  шутовской  колпак.  И  если  это  мой
бенефис, то почему так стара пьеса? Прости, может быть, я  не  слишком  ясно
выражаюсь...
   -  Я  понимаю,-  кивнув,  сказала  она.-  Ты  хочешь  выступать  в  своей
собственной роли.
   - Вот именно. Пока я был всего лишь статистом, я готов был играть в чужую
игру, для того чтобы меня не освистали те, кто приш„л в театр всего лишь  за
тем чтобы скоротать свою жизнь. Они не поверят в то, что Земля круглая, пока
им не дашь в руки глобус. Но теперь вс„ должно измениться.
   - Да. Тебе доверили роль.
   - Но пьеса вс„ та же. Это чужая пьеса. И что же я выигрываю?
   - Ты хочешь выиграть сразу вс„?
   - Да. А для этого я должен знать вс„ об этой игре.
   - Никто не знает всего,- возразила она.- Знания накапливаются постепенно.
   -  Полно.  В  этом  мире  накопление  невозможно.  Накапливается   только
усталость. Мне это не нужно.
   - Потому  что  тебе  лень  заниматься  кропотливым  каждодневным  трудом,
последовательно заво„вывая шаг за шагом?
   - А нельзя найти лучший способ преуспеть?
   - Нет,- тв„рдо сказала Леди.- Ты всегда будешь слабее потока.
   - Да, я понимаю это,- сказал я.-  Но  нет  ли  лучшего  способа  оседлать
поток?
   - Ты хочешь получить вс„ на халяву?
   - Я бы не стал называть это так. Один миг озарения может открыть  больше,
чем  сорок  лет  рутинной  работы,  которая,  в  сущности,   и   есть   удел
бездарностей.
   - Ты же сам сказал, что есть только один человек, который  может  сделать
то, что ты должен сделать.
   - Да, но уникальных людей много. Каждый по-своему уникален.
   - Так чего же ты хочешь?- сказала она.
   - Если я приму роль, которую мне предлагают, я стану  чем-то  конкретным,
предсказуемым, ограниченным... Как говорил Лао-цзы, если  ты  будешь  чем-то
одним, ты не сможешь быть всем остальным.
   - А ты хочешь быть всем,- сказала она.
   - Да. Хотя вс„ - значит, ничто.
   - Тогда сама жизнь - ничто, потому что для человека она - вс„.
   - Я живу ожиданием чуда, Леди!
   - Можно ждать и бездействовать, а можно подготавливать пути...
   - В пустыне.
   - Да.
   - Но ведь я не отказался от этого дела. Я не собираюсь делать  глупостей,
я  не  сумасшедший.  Знаешь,  чем  отличается  гений  от  сумасшедшего,   по
Сальвадору Дали?
   - Чем?
   - Тем, что он не сумасшедший.
   - Я знаю, что ты не наделаешь глупостей. Но подумай,  разве  то,  что  ты
обретаешь, не стоит трудов? Ведь ты выходишь в совершенно  иные  сферы,  где
жизнь происходит по иным правилам,  где  не  действуют  те  законы,  которые
делают людей рабами. В том числе, и мораль. Разве это не свобода?
   - Нет. Этими людьми тоже можно манипулировать.
   - Но совершенной свободы не бывает!
   - Я знаю это.
   - Так чего же ты хочешь? Манипулировать этими людьми?
   - Настоящая манипуляция никогда  не  бывает  тем,  что  принято  называть
манипуляцией.
   - Пойми,- сказала она, взяв меня за руку.-  Один  неверный  шаг,  и  тебя
раскусят. И тогда нас с тобой просто не станет.
   - Тебе страшно?- сказал я.- Не  бойся.  Я  не  враг  им  и  не  собираюсь
вторгаться в сферы их интересов, напротив.
   - Если бы ты был враг, они просто не подпустили бы тебя к себе близко. Но
если вдруг они почувствуют опасность, угрозу, исходящую от тебя, а опасность
они чувствуют печ„нкой, тебя не станет. И меня не станет, а я хочу жить.
   - И я хочу жить.
   - Поэтому будь осторожен,- сказала она.- Я не говорю  тебе  оставить  эти
мысли, потому что ты их  вс„  равно  не  оставишь.  Но,  умоляю  тебя,  будь
осторожен.
   - Ладно,- сказал я.- Можно совершать и бездействуя.  Главное,  ничему  не
мешать.
   Она помолчала.
   Потом сказала: "Поедем. Пора возвращаться".
   - Давай я поведу машину,- предложил я.
   - Как хочешь,- сказала она.- Заедем по дороге куда-нибудь поужинать?
   Я сказал: "Да".


   Мы подкатили к ресторану.
   Мне показалось, что я уже видел эти двери когда-то, и ничего  в  этом  не
было особенного, но когда мы уже сидели за столиком,- нам принесли меню,-  я
почувствовал, что  не  успокоюсь,  пока  не  пойму,  почему  эти  двери  так
отпечатались у меня  в  памяти,  и,  предприняв  пятую  попытку  вникнуть  в
содержание того, что было у меня руках, столь же безуспешную, как  и  четыре
предыдущие, я передал меню Леди: "Выбери ты",- и в тот момент, когда она уже
взяла его, а я ещ„ не отпустил, и мы держались за  него  с  двух  концов,  я
вспомнил.
   ...................................................................
   Крис придерживалась мнения, что деньги, которые прин„с день, должны ему и
достаться. В доказательство этого она цитировала  Евангелие:  "Заботьтесь  о
дне сегодняшнем, завтрашний день сам позаботится о себе".
   В тот день на нас неожиданно свалились деньги, а  был  уже  вечер,  и  мы
никак не могли придумать, на что бы их истратить. И мы пришли сюда, в место,
разрекламированное мне как разориловка.
   И нас не впустили, потому что мы были неприлично одеты, хотя, по понятиям
Крис, она даже приоделась.


   Леди отпила из бокала и поставила его на столик.
   - Ты нервничаешь?- спросил я.
   - Да,- сказала она.- Ты заставляешь меня нервничать.
   - Перестань,- сказал я.- Ты хочешь, чтобы я оставался слабым?
   - Конечно, нет,- сказала она.- Но я не хочу  рисковать  больше,  чем  это
нужно.
   - Я тоже,- сказал я.- Я  вообще  не  люблю  рисковать.  Рискуют  те,  кто
действуют наугад.
   - Но можно совершить  ошибку  и  не  заметить  этого.  А  когда  пойм„шь,
окажется, что уже слишком поздно, чтобы что-то исправить.
   - Ощущения не лгут,- заявил я.
   - Но их можно превратно истолковать,- сказала она.
   - Попробуй идти, вс„  время  думая  о  том,  как  бы  не  споткнуться,  и
обязательно споткн„шься.
   - Дело не в этом,- возразила Леди.- Не в том, как ты ид„шь, а в том,  что
ты можешь зайти слишком далеко.
   - Останавливаться поздно,- сказал я.- Я уже перешагнул роковую черту.
   - Какую черту?- с тревогой спросила Леди.
   - Рубикон.
   - Я поняла,- сказала она.- Ты решил поиграть на моих нервах.
   - Я ведь предупреждал тебя, что обратной  дороги  уже  нет.  Я  мог  быть
гениальным поэтом, но я  выбрал  другой  путь,  потому  что  встретил  тебя.
Неужели ты думаешь, что я удовольствуюсь ролью посредственности? Неужели  ты
этого хочешь?
   - Я вовсе не хочу этого.
   - Ты хотела, чтобы я изменился, но при этом остался таким  же,  как  был?
Это невозможно. Есть грань, переступив которую, нельзя  вернуться  назад.  Я
уже изменился и не могу стать прежним. Но только  переступив  эту  грань,  я
остаюсь один на один со своим гением и своей судьбой.
   - Вс„ это звучит очень таинственно.
   - И это тебя нервирует?- улыбнулся я.- Как твоя рыба?
   - Так себе.
   - Надо было взять свинину.
   - Да, надо было,- сказала она.
   - Свинину невозможно испортить. А рыбу ещ„ легче испортить, чем говядину.
   - Говядину тоже легко испортить.
   - И вообще, самая вкусная рыба - это та, которая не испорчена термической
обработкой.
   - Значит, пожарить рыбу - это уже испортить?
   - В сущности, да,- сказал я.
   - Не знала, что ты так разбираешься в рыбе.
   - А я и не разбираюсь в ней. Но я разбираюсь в том,  что  вкусно,  а  что
невкусно.
   - Я это заметила,- сказала Леди.
   - Твоя кухня, вообще, вне конкуренции.
   - Спасибо. Даже если это комплимент.
   - Это не комплимент, Леди,- сказал  я.-  Ты  понимаешь,  что  у  нас  нет
другого выбора, кроме как идти до конца?
   - Да,- сказала Леди.- Кажется, понимаю.
   - Ты богиня.
   - Я это знаю,- сказала она и стала выбирать десерт.



   - Вы, конечно, понимаете, что это дело весьма деликатное...
   - Я понимаю,- сказал я.- И это вполне естественно. Закон  запрещает  идти
напролом.
   - Мне жаль, что до сих пор мы не были с вами знакомы,- сказал он,  сделав
улыбку.- Мы полагаемся на вас.
   Он сказал "мы", но сказал это тоном монарха.
   "Он вед„т тонкую игру",- подумал я, и вдруг меня осенило: "Он думает, что
вед„т тонкую игру. Он не догадывается даже о половине того, что происходит".
   "Но кто же тогда?"- продолжал думать я.- "Кто же так тонко вс„ рассчитал?
Или это чь„-то наитие?.."
   - Вы ведь, кажется, знакомы с ним?- спросил он.
   - Я ни к кому не питаю вражды,- сказал я.


   Я подогнал машину к бордюру. Напротив, через площадь, был кинотеатр.
   Я огляделся.
   Он уже ждал меня. Я открыл ему дверцу.
   Он забрался на сиденье рядом со мной.
   - Я так и знал, что это будете вы,- сказал он.
   Он казался спокойным.
   - Сожалею,- сказал я.
   - Не думаю, чтобы вы сожалели,- сказал он.- Зачем вы хотели меня видеть?
   - Хочу сделать вам подарок.
   Я достал пистолет и положил ему на колени. Он чуть заметно вздрогнул.
   - Глушителя у меня нет, но тут такое движение,  что  выстрела  вс„  равно
никто не услышит.
   Я закрыл форточку.
   - Пистолет оставите здесь. Только не забудьте стереть отпечатки.
   Он не двигался.
   - Ну же?
   - Нет,- сказал он.
   - Стреляйте же!
   - Нет,- повторил  он.-  Это  только  оттянет  время.  Тут  уж  ничего  не
поделаешь.
   - Конечно, если вы так решили.
   - Вы многого ещ„ не понимаете. От меня тут ничего не зависит. Да и от вас
тоже.
   - Ошибаетесь,- возразил я.- От меня зависит многое.
   - Да, но только сегодня. А завтра они найдут другого.
   - Но до завтра у вас будет время.
   - Думаете, мне удастся исчезнуть?
   - Думаю, что уже нет. Но мало ли что может произойти до завтра...
   - Вы зря тратите время,  играя  со  мной  в  благородство,-  сказал  он.-
Заберите свой пистолет.
   - Оставьте себе,- сказал я.
   - Возьмите,- он продолжал держать его. Я взял.
   - Я хотел сказать вам, что...
   - Что не питаете ко мне личной неприязни?
   - Да.
   - Что ж,- сказал он.- Я мог бы перевербовать вас...
   - Едва ли.
   - Но и это уже ничего не изменит. Прощайте. Не буду желать вам удачи.
   - Прощайте,- сказал я.
   Он вышел, закрыв дверцу.
   Я открыл е„ и захлопнул сильнее. Спрятал пистолет и открыл форточку.
   Сделав круг по площади, я остановился у светофора на красный свет.
   Я увидел его. Он  переходил  дорогу  по  переходу.  На  какой-то  миг  он
остановился и посмотрел на меня, и наши взгляды встретились.
   И он исчез. Больше я не видел его.


   Иногда человек пытается закрыть ладонью навед„нное на него  дуло  ствола.
Конечно, он был слишком ум„н для этого, и вс„ же... Но я  знал,  что  он  не
выстрелит, и это не была беспечность, я не был беспечен,  я  просто  знал  и
поэтому не чувствовал никакого страха, как тогда, когда мы с Леди мчались на
машинах, обгоняя друг друга, и на нас можно  было  показывать  детям:  "Вот,
дети, посмотрите, это сумасшедшие. Они разобьются вон на том повороте".
   Я знал, что этого не случится. И когда мне навстречу вылетела машина, мне
достаточно было лишь дрогнуть. Это как тот человек, который  держит  в  руке
навед„нный на тебя пистолет, а ты смотришь ему в глаза и ид„шь на  него.  Ты
подходишь и забираешь у него пистолет, и он отда„т. Но стоит тебе только  на
миг испугаться, на миг поверить в то, что ты можешь  сейчас  умереть,  и  он
выстрелит,  даже  не  успев  понять,  что  он  делает   -   это   произойд„т
автоматически: сигнал от глаз к глазам, и команда пальцу - "Нажать".
   Однажды такой трюк проделал Адольф Гитлер. Я  подумал:  "Значит,  он  был
отважным человеком",- но я заблуждался. Не нужно  никакой  храбрости,  чтобы
сделать это. Нужно просто верить в сво„ бессмертие.
   Нужно выяснить свои отношения со смертью.
   Я помню, как Мэгги ворвался в комнату и крикнул мне: "Крис! Она умирает!"
   Она была в больнице. Нас не хотели пропускать, но мы вс„ равно прошли.
   Е„ едва откачали. Она наглоталась таблеток.
   - Я не знала, умру я, или нет,- объяснила она мне.
   - Провела эксперимент?- сказал я.- Хотела проверить, страшно ли  умирать?
Или начиталась Моуди?
   - Я хотела знать, умру я, или нет,- сказала она.
   "Должен ли я жить",- сказал Леонид Андреев и, закрыв глаза, стал слушать,
как рельсы поют песню смерти, которой нет...


   Мне заплатили деньги.
   Я сказал, что это, пожалуй, чересчур щедрое вознаграждение. Просто, чтобы
сказать что-то.
   В ответ я услышал: "Нам не хотелось  бы,  чтобы  вы  сочли,  что  мы  вас
эксплуатируем".
   Я мысленно отметил, что фраза получилась слишком длинной.
   - Любопытно,- сказал я.- Захватил ли он с собой на тот свет адвоката?
   - Для чего?- последовал вопрос.
   - Чтобы тот защищал его на Высшем Суде,- сказал я.
   - Азартно шутите,- заметили мне.
   - Если играть, так с азартом,- сказал я.


   Эксплуатация... Сколько огненных кругов вертелось вокруг этого  словечка.
Мы спорили до сипоты, у меня уже саднило горло, и я хотел сдаться,  но  Крис
не желала отпускать меня так д„шево, требуя отречения по всей форме,  и  тут
во мне вновь просыпалось упрямство, и перепалка  возобновлялась,  и  так  до
бесконечности. Я помню, как у меня пропал голос,- я мог только  шептать,-  а
Крис, напротив, перешла на крик. Мы шли по улице и грызлись  из-за  какой-то
ерунды, Крис вопила так, что на нас оглядывались, и я пытался урезонить  е„,
но она лишь презрительно фыркнула: "Подумаешь, пай-мальчик!"
   Зачем-то нам было нужно, чтобы один из нас был непременно прав, а  другой
- нет. И если я говорил: "Бердяев",- Крис с пренебрежением отмахивалась: "Да
ну его!" Я, зная, что она его даже не читала, лез на стенку,  Крис  отвечала
тем же, и поехало. Она обзывала меня конформистом, я е„ - истеричкой.
   Заканчивалось обычно тем, что мы мирились. До следующей ссоры.

   "Не мир я приш„л нести, но войну".
   Может показаться странным, что при всей своей агрессивной  непримиримости
Крис часто цитировала Евангелие. В е„ глазах Христос был  первым  в  истории
анархистом.
   "Настанет время, когда никакая власть не будет  нужна",-  воистину  выпад
против государственной машины.
   "Именно за это его и распяли",- уверяла Крис.

   Я боялся, что однажды она отравит меня, прич„м не по злости,-  она  очень
быстро отходит,- а просто из любопытства. Когда  она  подавала  мне  стакан,
меня каждый раз подмывало заставить е„ поменять его и  посмотреть,  как  она
отреагирует.
   "Какая глупость",- говорил я себе.- "Ребячество".
   И улыбался ей.

   Лицемерие общественной морали, мировая тирания зла... Всеобщее рабство...
те, кого оно сделало глухими и слепыми, не в праве вершить суд над  зрячими.
М„ртвые не могут судить живых. Но мораль делает  нас  слабыми,  отдавая  под
власть тех, кто ею пренебрегает.
   Вс„  это  верно.  Но  чего  мы  добились  с  тобой,  Крис,  всеми  нашими
разговорами, дурацкими выходками, лозунгами и призывами, спорами, криком? Мы
никогда ни на йоту не приблизились бы к тому, что я  делаю  теперь  с  такой
л„гкостью. Есть люди, для которых наше с  тобой  открытие  не  секрет,  и  я
теперь среди них. На мне дорогой костюм, и я каждый раз выбираю,  какой  мне
надеть галстук, я взвешиваю свои слова и контролирую свои поступки, и каждый
мой шаг делает меня сильнее. По твоим понятиям, у меня куча денег, а ведь  я
ещ„ даже не начал  по-настоящему  зарабатывать.  Если  бы  ты  увидела  меня
теперь, ты сказала бы, что я обуржуазился, верно? Но ты ничего не  знаешь  о
том, что я делаю, а я делаю то, о ч„м мы с тобой не могли даже мечтать.
   Поверь, это так. И прощай.
   Мы были трудными детьми.


  Я один мог сделать это наилучшим образом. Завтра на мо„м месте мог оказаться кто-то другой, но это потребовалось сделать сегодня, и мне дали карт-бланш. И вовсе не потому что меня держали за гения, как об этом думала Леди, а просто потому, что так сложились обстоятельства - судьба.
   Как это можно объяснить? Объяснить можно вс„.
   Вот только с чего начинать? С битвы при Ватерлоо?
   С падения Рима? С постройки первого зиккурата в Шумере, с чего?
   Это произошло - я родился.
   И я сделал свой выбор.
   Судьба. Мир. История. Какие ветхие тоги...


   Я помню лицо и очки, запотевшие от тепла и забрызганные  мелкими,  косыми
штрихами дождя,- на улице моросило,- и горела бумага, я передал  конверт,  в
н„м были листы текста и документы, зыбь  дрожащих  ветвей,  слуховая  трубка
телефона, женско