о зачем?- сказала она.
   - Зачем?
   - Зачем ты это сделал?
   - Хочешь, чтобы я объяснил?  Хорошо,  давай  объяснимся.  Ты  пропадаешь,
неизвестно с кем, как, где, я ничего не знаю. Наконец, ты звонишь и  просишь
денег. После этого ты приезжаешь, садишься перед телевизором, включаешь  его
и кричишь от восторга, увидев дрессированный кусок мяса, Леди!..
   - Ты ревнуешь?
   - Да,- сказал я.- Может быть, это называется именно так. Но можно назвать
это и по-другому.
   - Как?
   - Это важно?
   - Нет,- сказала она.- Но я не твоя собственность.
   - Конечно, Леди. Конечно, ты не собственность и  не  можешь  быть  ничьей
собственностью. Но пойми и меня.
   - Я понимаю,- сказала она.- Ты просто помешался на власти.
   - Ты считаешь меня помешанным?
   - Нет, но ты пугаешь меня.
   - И уже давно,- сказал я.
   - И уже давно,- сказала она.
   - Пора бы уже и привыкнуть.
   - Я не могу к этому привыкнуть.
   - Значит, что-то меняется?
   - Да,- сказала она.- Ты пугаешь меня вс„  больше  и  больше.  Скажи,  это
правда?
   - Разве я когда-нибудь лгал тебе?
   - И ты с таким равнодушием относишься к людям? И ни  во  что  не  ставишь
человеческую жизнь?
   - Я очень высоко ценю жизнь, Леди. Ты даже  не  представляешь,  насколько
высоко.
   - Да, но только свою собственную.
   - А разве есть какая-нибудь другая?
   - По-твоему, нет?
   - Нет.
   - А я?- сказала она.- Моя жизнь, по-твоему, чего-нибудь стоит?
   - Ты и есть моя жизнь, Леди!
   - Не знаю,- сказала она.- Не знаю... Что и делать.
   - Лучше всего нам забыть об этой истории,- сказал я.
   Она покачала головой.
   - Вряд ли я смогу забыть это.
   - А ты попробуй, и вс„ получится. А теперь поехали, съездим куда-нибудь.
   - Я не хочу,- сказала она.
   - Хочешь, поедем куда-нибудь... в Мадрид, в Афины... Хочешь в Афины?
   - Нет, не хочу.
   - Тогда я поеду один.
   - Поезжай,- сказала она.
   - И тебе это безразлично?
   - Нет, мне это не безразлично.
   - Тогда поехали вместе.
   - Не хочу.
   - А чего ты хочешь?
   - Я хочу, чтобы у нас был дом.
   - Я тоже хочу этого, Леди! Но в доме должна быть женщина.
   - Я не об этом, хотя, и об этом тоже.
   - О ч„м же тогда?
   - Я хочу купить дом.
   - Прекрасно,- сказал я.
   - Настоящий рыцарский замок.
   - Очень романтично,- согласился я.- Что ж, давай купим.
   - Я присмотрела один...
   - Так поехали смотреть! Тебе для этого были нужны деньги?
   - Нет, не для этого.
   - А для чего?
   - Неважно.
   - Ладно, - сказал я.- Поехали.
   - Завтра,- сказала она.
   - А почему не сегодня? Завтра мир станет уже другим, и мы станем другими.
   - Ну, не так уж сильно вс„ и изменится,- возразила Леди.
   - Ты думаешь?
   - Да,- сказала она.- Я надеюсь.
   Так мы никуда и не поехали.


   Этот разговор расстроил меня. И Леди была расстроена не меньше.
   Я мог бы объяснить ей вс„, но это означало  бы  попытку  подменить  жизнь
словами. Ведь слова, даже правильные - это всего лишь слова, когда пытаешься
объяснить ими жизнь.
   Я давно отказался от этого - с тех пор как понял, что нет никакой нужды в
том, чтобы со мной соглашались. Не нужно никого и ни в  ч„м  убеждать,-  это
западня,  в  которую  попались  очень   многие,-   ведь   убеждать,   значит
осуществлять насилие, принуждая людей изменить свою волю, это трудно,  а  по
существу и невозможно, так как для человека это означало  бы  гибель,  а  на
перегоревшую нить бесполезно подавать напряжение - она уже не загорится.
   Но есть иной путь.
   Можно как угодно изменить  желание  человека  и  его  мнение  при  помощи
дополнительного сигнала - так ж„лтый  цвет,  добавив  к  нему  синий,  можно
превратить в зел„ный. И не нужно сначала смывать ж„лтую  краску,  чтобы  уже
потом нанести зел„ную - вс„ равно, какая-то доля ж„лтой краски останется  на
листе, несмотря на все усилия, и потому  зел„ный  цвет  всегда  будет  иметь
болотный оттенок.
   Белый же лист означает смерть.
   Путь насилия обещает много героических подвигов, но никогда  не  возвед„т
на трон мира. Это путь дураков и умников, которые, в сущности, те же дураки.



























   Для того чтобы выстрелить, нужно произвести как минимум  два  действия  -
зарядить ружь„ и нажать на курок.
   Одно из этих двух действий результата не да„т
   Нужно начинать с начала  и  идти  до  конца  -  вот  единственный  способ
получить результат.



   Это был год, когда я заканчивал школу. В нашем дворе жила собака. Обычная
бездомная  дворняга,  так  что  правильнее  было  бы  сказать,  не  жила,  а
ошивалась. Жила она, то есть, ночевала, где прид„тся. Я же склонен  считать,
что она, вообще, никогда не ночевала, то есть, не спала. Потому что всю ночь
она самозабвенно отдавалась единому и  непрерывному  припадку  лая.  К  нему
невозможно было  привыкнуть,  его  невозможно  было  не  замечать,  это  был
въедливый, назойливый, нескончаемый, истошный собачий лай.
   Мне приходилось закрывать на  ночь  окно  и  вставать  утром  с  разбитой
головой. Я вечно не высыпался. Думаю, я  был  не  единственной  жертвой.  Не
состоял же наш двор из одних только толстокожих и тугоухих. И  все  скрипели
зубами  и  вполголоса  ругались,  когда  это  живое  напоминание  об   ужасе
вырождения  выводило  особенно  прочувствованную  руладу,  и  кто-нибудь  не
выдерживал и выбирался из постели, проклиная того шизоида, которому  первому
пришло в голову приручить волка, или от чего там произошли эти твари.  И  он
швырял в окно бутылку или картофелину, то что нащупывал в темноте. Но вскоре
убеждался, что это не слишком эффективный метод, и  со  вздохом  обреч„нного
отщипывал вату и затыкал уши. "Машины тоже шумят, а это  вс„-таки  природа".
Может быть, его и могла утешить подобная сентенция,  по  крайней  мере,  при
свете дня никто не проявлял явной  вражды  к  мирно  бегающему,  чешущемуся,
развалившемуся в пыли псу, и ничто не выдавало в  н„м  ночного  безумца.  Но
когда однажды ночью я попытался утешиться этой душеспасительной мыслью,  мне
пришло в голову только одно: что машины - это просто ангелы, в  сравнении  с
теми инструментами изощр„нного садизма, которые сплошь и  рядом  подкидывает
нам природа.
   И тогда я подумал: "Дам ему ещ„ полчаса".
   И я включил свет и положил перед собой часы,  и  томительно  ждал,  когда
истекут эти бесконечные тридцать минут, мужественно стараясь не сойти с ума.
И когда отвед„нное время истекло, я, испытывая подъ„м сил от мысли о  скором
избавлении, прош„л в гостиную и снял со  стены  ружь„.  В  кладовке  я  взял
коробку с патронами, там же я взял лопатку с коротким черенком.
   Потом я спустился во двор, зарядил ружь„, и когда этот комок лая, пятясь,
выбрался на свет фонаря, я прицелился и спустил курок.
   Потом я вырыл в палисаднике у въезда во  двор  яму  и  похоронил  останки
угомонившегося навеки ночного безумца.
   Вернувшись домой, я тщательно вымыл руки  и  ул„гся  спать,  без  всякого
страха открыв окно.
   Таинственное исчезновение дворняги стало  на  некоторое  время  предметом
детального  обсуждения  всех  тех,  кто  обладал   склонностью   к   анализу
объективной  реальности  и  е„  перемен.  И  одни   развивали   соображения,
сводившиеся к формуле: "Мерзкая была  тварь,  а  вс„  равно  жалко".  Другие
говорили: "В общем-то, не так уж она и мешала". Третьи уверяли, что это  был
вовсе не выстрел, а просто у кого-то лопнула покрышка.
   "Я точно слышал, что хлопок был с улицы".
   Четв„ртые категорично заявляли: "Так ей,  стерве,  и  надо.  Наш„лся-таки
человек, что прикончил е„".
   А пятые и вовсе утверждали, что вся  эта  история  раздута  из  ничего  и
является продуктом хиреющих от хронической недозагруженности мозгов тех, кто
обладает склонностью к анализу объективной реальности и  закономерностей  е„
перемен.
   "Да не было никакого выстрела. Просто убежала куда-нибудь в другой двор".
   "Да я даже видел е„. Бегает, чего ей станется".
   "Угодила где-нибудь под машину, вот и вся история".






















































   Это случилось в октябре прошлого года, я помню этот день с  точностью  до
числа. Помню даже погоду - было ветрено, небо было затянуто  стылой  пеленой
туч, сквозь которую проглядывало мутным пятном солнце.
   Разговор произош„л где-то около часа дня. Леди хотела познакомить меня  с
одним молодым человеком, кем-то из е„ новых знакомых, она назвала его имя, и
я припомнил, что уже слышал его от не„. Конечно, я не собирался  знакомиться
с  ним,  прекрасно  зная,  что  он  может  представлять  из  себя,   но   е„
настойчивость,  столь  неожиданная,  заставила  меня  насторожиться.  Я  мог
отговориться какой-нибудь стандартной фразой, и тема была бы  исчерпана,  но
вместо этого я решил выяснить, что скрывается за е„  просьбой.  Насколько  я
мог понять, она просила оказать этому юноше протекцию.
   - Ты не совсем верно понял меня,- возразила Леди.- Я просто  хочу,  чтобы
вы познакомились.
   - Это может быть для меня полезным?- спросил я.
   - Да,- сказала она.
   - Или это будет полезным для него?
   - Для вас обоих.
   - Позволь мне усомниться в этом,- сказал я.
   И вдруг я понял е„ намерение. Видимо, она имела влияние на этого мальчика
и с его помощью надеялась манипулировать мною. Эта  мысль  поразила  меня  -
неужели, по прошествии этих пяти лет, что мы прожили вместе, она могла  быть
такой наивной!
   Что же могло затмить е„ разум, или, если это не импульс, что  подтачивало
е„ умственные способности, приведя е„ к столь плачевному результату?
   Страх. Желание властвовать. Ну конечно, желание властвовать!
   Но, в таком случае, я знаю, что делать.
   А пока, ничем не выдавая своей догадки, я продолжал разговор. Этот юноша,
кажется, поэт?
   - Да, он пишет стихи.
   - Ты помнишь, у меня был друг, Мэгги...
   - Именно о н„м я и хотела тебе напомнить,- сказала Леди.
   - Не хочешь ли ты заново познакомить меня с ним?
   - В каком-то  смысле,  да,-  сказала  она.-  Я  хочу,  чтобы  ты  кое-что
вспомнил.
   - Я ничего не забыл.
   - Но ты изменился.
   - Мы все меняемся, Леди! - сказал я.- Ты хотела поделиться со  мной  этим
наблюдением?
   - Мне просто кажется,- сказала  она,-  что,  расставаясь  с  прошлым,  ты
упустил что-то очень важное.
   - Что же?
   - По-моему, ты сам должен ответить на это.
   - Леди,- сказал я.- Я так  радовался,  что  ты  снова  со  мной,  что  мы
неразлучны, и мне не нужно  больше  искать  тебя  по  всему  свету.  И  вот,
оказывается, что ты просто  решила  повлиять  на  меня.  Ты  говоришь,  что,
расставаясь с прошлым, я упустил что-то важное. Да. Но я расстался с ним,  а
ты никак не можешь этого сделать. Но замечаешь ты  это,  или  нет,  нравится
тебе это, или не нравится, а мы жив„м в настоящем, и иной реальности нет. Ты
хочешь, чтобы вс„ повторилось? Ведь мы  уже  прошли  этот  путь,  и  пройд„м
снова, ведь ничто не случайно.
   - Да,- сказала Леди.- Вс„ не случайно, и я не думаю,  что  можно  вернуть
прошлое. Но я не могу так жить больше.
   - Но что, что тебе не нравится?- сказал я.- Ведь ты  можешь  делать  вс„,
чего только захочешь. Я никогда не забуду, как ты говорила  мне  о  сахарном
домике. Помнишь?
   - Нет.
   - Ты говорила, что свобода не в том чтобы построить себе сахарный домик и
молиться, чтобы не пош„л дождь. Свобода предполагает силу, а  сила  означает
власть. Неужели я должен повторять тебе твои же собственные слова! Да что же
с тобой произошло, Леди!
   - Не знаю,- сказала она.- Но что-то, наверное, произошло.
   - Понимаю. Тебе просто  стало  скучно,  и  от  скуки  ты  решила  немного
помудрствовать. Тебе не хватает моего внимания?
   - Нет,- сказала она.- Дело не в этом.
   - Тогда я, кажется, знаю, в ч„м тут дело.
   - Не думаю,- сказала она.- Не думаю, что ты это знаешь.
   - Хорошо,- сказал я.- Я встречусь с ним  завтра,  но  с  одним  условием.
Обещай, что больше мы не верн„мся к этому разговору.
   - Договорились,- сказала она.
   - И больше не будем возвращаться к прошлому.
   - Значит, завтра?
   - Завтра,- сказал я.
   ...........................................................
   Вечером  того  же  дня  я  уже  знал,  где  жив„т  этот  тип,  и   сделал
соответствующие распоряжения. Я должен был ясно и ч„тко дать ей понять,  что
впредь не потерплю ничего подобного с е„ стороны.
   Я был дома и ожидал телефонного звонка с сообщением,  что  вс„  сделано,-
этот парень даже не мог снять квартиры и обитал в вагончике,  вроде  тех,  в
которых живут строители. Леди куда-то уехала ещ„ дн„м, потом,  уже  вечером,
позвонила и сказала, что, может быть  задержится,  просила  не  волноваться.
Меня почти умилила такая забота.
   Было три часа ночи. Я сидел и думал об этом е„ звонке - что-то не  давало
мне забыть о н„м. Что-то странное было в том,  что  она  позвонила  мне,  не
похожее на не„. Словно бы она извинялась за что-то... И  тут  меня  поразила
догадка. Я бросился к аппарату, и в этот миг раздался телефонный звонок.
   Я не сразу снял трубку.
   Вс„ оборвалось во мне, и я недвижно стоял посреди комнаты  и  смотрел  на
телефон.
   Наконец, я протянул к нему руку.
   В трубке прозвучал условный сигнал.
   Они сделали это. Как я приказал.  Один  выстрел  из  гранатом„та,  и  для
над„жности...
   Я положил трубку.


   Вс„ очень просто. Она была с ним. Она звонила мне от него.
   И е„ не стало.


   Я умер в ночь на восемнадцатое октября прошлого года.
















   В кинотеатре ид„т вестерн, классический американский вестерн, и я  смотрю
его, не пропуская ни одного сеанса, снова и  снова,  и  давно  уже  перестал
вздрагивать, видя, как Негодяй наводит на Героя  свой  револьвер  и  вот-вот
выстрелит. Ведь я знаю, что будет дальше.
   Я могу вызвать какое угодно желание в ком угодно. Единственное, чего я не
могу - это пробудить хоть какое-нибудь желание в себе самом.
   Их желания - это мои  желания,  но  я  не  хочу  их  желаний  -  вс„  так
запуталось с тех пор, как не стало Леди...
   Где заканчивается мой мир, как далеко  простираются  его  пределы,  какая
теперь разница.















































   Все дела человека подвешены на тонкой нити - это известно уже  давно,-  и
не нужен ни нож, ни пистолет,  ни  газовая  камера  -  достаточно  невзначай
перерезать  эту  нить,-  она  так  тонка,-  или  нащупать  е„  и  перерезать
намеренно, хоть это всегда так неразумно, и наступит смерть.
   Древние, относившиеся к приметам и предсказаниям  со  всей  серь„зностью,
лучше понимали это.
   Мелеагр жил, пока оставалась недогоревшей головня. Достаточно было  сжечь
е„, и он умер. И не нужно было размахивать мечом, пускать в  него  стрелы  -
достаточно было просто дожечь головню...










































   Я вовсе не озабочен поиском какого-то смысла в том,  что  произошло,  или
поиском оправдания.
   Никто не ступит в круг моих покоев, если я не захочу этого.
   А я не хочу этого.
   Слившись с миром, я отстранился от него как никто и никогда,  потому  что
есть только одно настоящее отчуждение - отчуждение человека от себя самого.
   Я - Король, или меня уже нет вовсе? Зачем я пытаюсь понять это?
   Должно  быть,  я  всего-навсего  ищу  Бога,  а  несчастный  разум   может
представить  себе  Его  только  в  виде  единого  ответа  на  все   вопросы,
изможд„нный  бесконечно-издевательски-бесконечными  их  кругами,   к   слову
сказать, им же порожд„нными, не в силах ни уйти  от  них,  ни  справиться  с
ними, как тот охотник, что поймал медведя, а на деле, не он поймал  медведя,
а медведь поймал его, итак,  этот  измотанный,  осатаневший  мозг  прекрасно
понимает,  что  справиться  с  наваждением  может  лишь  тот,  кто  поистине
всесилен, а кто же всесилен, как не Бог?
   Вот так. Получается, не человека я убил, Бога убил. А это совсем другое.
   Я могу позволить себе пренебречь рационализмом, и  это  уже  приятно,  и,
наверное, это что-то доказывает,  ведь  это  свобода,  а  впрочем,  вс„  это
совершенно не имеет значения. Я могу утверждать что  угодно,  и  это  станет
истиной в пределах меня самого, а разве есть какая-нибудь другая истина?
   Мне это безразлично.
   Когда что-то становится  понятным,  оно  становится  чем-то  другим,  это
верно, конечно, верно.
   Я распадаюсь на части.



   Это, право, несколько забавно - кровь мира густеет в моих венах, мо„ тело
остывает, а я забавляюсь тем, что вcпоминаю... или придумываю? Кто  разбер„т
теперь.
   Историки ворошат ветошь веков, исследуя окаменелые отпечатки прошлого,  в
то время как события дня сегодняшнего вот-вот разнесут их талмуды по атомам.
Вероятно, вс„ это от того, что нам открыто лишь прошлое.
   Да, я знаю, что я сделал.
   Трудно поверить в то, что ты  умр„шь  когда-нибудь  или  скоро,  пока  не
умр„шь на самом деле. И тогда  в  это  трудно  поверить.  Но  когда  человек
преодолевает мир, он оказывается лицом к лицу с самим собой.  Тут-то  вс„  и
происходит.
   Если человек потеряет два литра крови, он умр„т. Я не  знаю,  как  велико
мо„ тело, и смертельна ли эта рана, которую я нан„с миру.
   Может быть, он уже обреч„н.


   .................................................................


   Прощаясь, она улыбнулась мне, я и теперь вижу перед собой эту улыбку. Мне
никуда не уйти больше, потому что, я знаю, я остался там, навсегда, и больше
я ничего уже не смогу сказать.
   Я хотел бы почувствовать теперь хоть что-нибудь, если бы я умел хотеть.
   Хотя бы усталость.
   А теперь пусть будет занавес.





















Послесловие





































....................



   Мы познакомились, можно сказать, случайно,  на  одном  из  рождественских
вечеров.   Нас   представили   друг   другу.   Мы   обменялись   несколькими
малозначительными фразами, после чего он неожиданно наклонился к моему уху и
тихо сказал: "Сейчас я незаметно улизну. Приходите ко мне.  Завтра.  Я  буду
ждать вас".
   И он скрылся, а я даже не успел спросить его, где  он  жив„т.  Однако,  я
узнал его адрес и на другой день  явился  к  нему  с  визитом,  не  позвонив
заранее и не будучи уверен в том, что застану его.
   Он был дома.
   Про Ганнибала говорили, что в его красоте есть нечто, приводящее в  ужас.
То же самое я мог бы сказать и  о  н„м  -  его  красота  произвела  на  меня
впечатление неизгладимое, вызвав одновременно чувство невольного преклонения
и ощущение страха (мысленно я назвал его  Ганнибалом  и  Сципионом  в  одном
лице).
   Мы стали беседовать.
   Я, между прочим, сказал, что в последнее время меня  занимает  психология
убийства, и я вс„ более убеждаюсь в том,  что  тяга  к  нему,  косвенно  или
напрямую, связана с желанием  высвободиться  из-под  власти  чужой  воли.  В
качестве самого простого  примера  я  прив„л  пресловутый  эдипов  комплекс,
который, по моему мнению, нельзя сводить к одной лишь ревности. После  этого
я долго говорил о теологии  м„ртвого  Бога,  цитировал  Шопенгауэра,  уж  не
помню, по какому поводу. Наконец, я замолчал.
   И тогда  он  сказал:  "Воля  означает  жизнь.  Живые  диктуют  свою  волю
м„ртвым".
   Я возразил, что, как мне кажется, происходит как раз обратное  -  м„ртвые
диктуют свою волю живым.
   - Да,- согласился он.- Я понимаю, о ч„м вы говорите.  Люди  верят  только
м„ртвым. Но это от того только, что они сами, в сущности, мертвы и,  тяготея
к авторитетам, стремятся воплотить это  тяготение  в  логически  заверш„нной
форме.  Кстати  сказать,  заметьте,  как  переменчивы  они  бывают  в  своих
суждениях, вопреки,  казалось  бы,  стремлению  обрести  прочный  авторитет.
Абсолютный, непререкаемый, совершенный.
   - Это всегда несколько смущало меня,- признался я.- Он