и
теперь их сознательно игнорируют. Вокруг этих двоих был какой-то ореол, не
позволявший нарушать их молчание. Пока  Кашинг  размышлял,  нужно  ли  ему
окончательно  рассердиться,  старик  шевельнулся,  возвращаясь  к   жизни.
Вначале его руки медленно и грациозно двинулись в стороны.  Голова  заняла
нормальное положение. Одну за другой он извлек ноги  из  ямок,  в  которых
стоял.  Со  странной  осторожностью  обернулся  к  Кашингу.  Лицо  у  него
оказалось не строгое, патриархальное, как можно было ожидать, наблюдая его
в трансе, но лицо доброго человека, слегка печальное лицо человека,  после
долгих  лет  напряженного  труда  обретшего  мир.   Над   седой   бородой,
закрывавшей  большую  часть  лица,  из  гущи  морщин   смотрели   на   мир
светло-голубые глаза.
     - Добро пожаловать, незнакомцы, на  наши  несколько  футов  земли,  -
сказал он. - Не найдется ли у вас чашки воды для моей внучки и меня?
     Женщина продолжала сидеть, поджав ноги, но подняла голову и отбросила
назад закрывавший лицо капюшон. У нее оказалось ужасающе мягкое и невинное
лицо и абсолютно пустые глаза. Красивая кукла, наполненная пустотой.
     - Моя внучка, если вы успели заметить, -  сказал  старик,  -  вдвойне
благословенна. Она живет в другом месте. Наш мир не  может  затронуть  ее.
Разговаривайте с ней мягко, пожалуйста, и не беспокойтесь  о  ней.  Ее  не
нужно бояться. Она счастливее меня и счастливее всех нас. И прежде  всего,
прошу вас, не жалейте ее. Она с полным правом может пожалеть нас.
     Мэг протянула ему чашку воды, но старик отвел ее руку.
     - Сначала Элин. Она всегда первая. Вы, наверное, удивляетесь,  что  я
здесь делал, стоя в ямах, замкнутый в самом себе. Но я не был  замкнут.  Я
разговаривал с цветами. Такие чудесные цветы, чувствительные,  с  хорошими
манерами... Я мог бы сказать и "разумные", но это не совсем так: их разум,
если его можно так назвать, совсем не похож на наш, хотя, может быть, он и
лучше нашего. Другой тип разума.  Впрочем,  если  подумаешь,  разум  -  не
совсем подходящее слово.
     - Ты на самом деле говорил с цветами? - спросил с недоверием Кашинг.
     - И дольше, чем следовало, - ответил ему старик. - У меня такой  дар.
Говорить не только с цветами, но и  со  всеми  растениями:  травой,  мхом,
деревьями. Я не так уж часто разговариваю с ними.  Обычно  просто  слушаю.
Иногда я уверен, что  они  знают  обо  мне.  В  таких  случаях  я  пытаюсь
разговаривать с ними. Я уверен, что они понимают меня,  хотя  и  не  могут
определить,  кто  именно  говорит  с  ними.  Возможно,  их  восприятие  не
позволяет им различать другие формы жизни. Они живут в мире,  который  так
же закрыт для нас, как и мы для них. К  сожалению,  не  настолько  закрыт,
чтобы мы не знали о них. Просто мы не подозреваем, что они тоже чувствуют,
как мы.
     - Прости, но я не вполне понимаю тебя, - сказал Кашинг. -  Это  нечто
такое, о чем я никогда не думал, даже в самых диких фантазиях. Скажи мне -
сейчас ты только слушал или и разговаривал с ними?
     - Они говорили со мной, - сказал старик. Он помолчал и  продолжил.  -
Рассказывали об удивительных вещах. К западу отсюда, сказали они мне, есть
растения - я думаю,  что  это  деревья,  -  совершенно  чуждые  Земле.  Их
принесли много лет назад. Как принесли, они не знают или я не понял, но во
всяком случае это большие растения, которые все понимают...  Спасибо,  моя
дорогая.
     Он взял у Мэг чашку и начал пить, не жадно,  а  медленно,  как  будто
наслаждаясь каждой каплей.
     - К западу? - спросил Кашинг.
     - Да, они сказали - к западу.
     - Но... откуда они знают?
     - Может, летящие по воздуху семена рассказали им. Или передача шла от
корня к корню...
     - Невозможно, - сказал Кашинг. - Все это невозможно.
     - Это металлическое создание в  форме  человека,  что  это  такое?  -
спросил старик.
     - Я робот, - сказал Ролло.
     - Робот? Роботы? А, да, знаю. Я видел кожухи  мозгов,  но  не  живого
робота. Значит, ты робот?
     - Меня зовут Ролло. Я последний из роботов.  Хотя  если  я  не  найду
медведя...
     - А меня зовут Эзра, - сказал старик. - Я старый бродяга. Брожу  взад
и вперед, разговариваю с соседями, когда нахожу их. Это прекрасная полоска
подсолнечников, группа кустов роз, даже трава, хотя трава мало  что  может
сообщить...
     - Дедушка, надень мокасины, - сказала Элин.
     - Сейчас. Я совсем забыл о них. И мы должны идти. - Он сунул  ноги  в
бесформенные, изношенные мокасины. - Не в первый уж раз я  слышу  об  этих
странных растениях на западе. Когда услышал впервые, много лет тому назад,
то просто удивился. А вот сейчас, на  старости  лет,  хочу  проверить  эти
слухи.  Если  я  этого  не  сделаю,  может,  никто  не  сумеет.  Я   всюду
расспрашивал и знаю, что никто не умеет разговаривать с растениями.
     - И теперь ты ищешь эти легендарные растения, - сказала Мэг.
     - Не знаю, найду ли, - кивнул  он,  -  но  мы  идем  на  запад,  и  я
расспрашиваю по дороге.  Мое  племя  было  против  того,  чтобы  мы  ушли.
Кричали, что это глупость. Все, что мы найдем, только смерть. Некогда  они
увидели, что мы твердо решили уйти, они посоветовали  нам  взять  с  собой
охрану, отряд всадников, которые  не  станут  вмешиваться,  а  будут  лишь
сопровождать нас на расстоянии, чтобы защитить в случае необходимости.  Мы
отказались. Люди с добрым сердцем могут  идти  куда  угодно,  их  не  ждет
опасность.
     - Ваши люди? - спросила Мэг.
     - Племя, живущее в прериях к востоку, в более доброй земле, чем  эта.
Нам предлагали лошадей я припасы, но мы ничего не взяли. Легче  найти  то,
что мы ищем, налегке.
     - Чем же вы питаетесь? - спросил Кашинг.
     - С извинениями перед нашими друзьями и соседями мы выкапываем  корни
и срываем плоды. Я уверен, друзья растения понимают нашу нужду и  не  таят
на нас зла. Я пытался объяснить им это, и хотя они и не совсем поняли,  не
было ни осуждения, ни ужаса.
     - Ты говоришь, вы идете на запад?
     - Да, мы ищем эти странные растения на западе.
     - Мы тоже идем на запад, - сказал Кашинг, добавив: - Может,  мы  ищем
разные вещи, но твои слова наводят меня на  мысль,  что  они  находятся  в
одном месте. Может, вы пойдете с нами? Или хотите идти одни?
     - Мне кажется, нам лучше идти вместе. Вы ясные и простые люди, в  вас
нет зла... Но при одном условии...
     - Каком же?
     - В пути я иногда буду останавливаться,  чтобы  поговорить  с  нашими
друзьями и соседями.



                                    15

     К западу от реки местность начала повышаться.
     С того места, где он стоял, Кашинг видел внизу  узкую  полоску  реки,
гладкую шелковую ленту, похожую и на змею, и на горного  льва.  Река  была
отсюда совершенно другой, не такой, к которой они привыкли за те дни,  что
отдыхали на ее берегу, готовясь к  последней  части  пути.  Будет  ли  это
действительно последней частью? Вблизи река выглядела драчливым,  хриплым,
задиристым буяном,  пробивающим  себе  путь  по  земле.  Странно,  подумал
Кашинг,  как  различаются  реки  -  мощное  торжественное  течение  нижней
Миссисипи; бормочущий поток Миннесоты; и вот ярость Миссури.
     Ролло разжег вечерний костер в овраге, уходящем вниз,  выбрав  место,
где у них будет защита от ветра, рвущегося с просторов  прерий.  Глядя  на
запад, в сторону от реки, можно было увидеть продолжающийся подъем,  земля
поднималась складками, переходя в темную разорванную линию на  фоне  неба.
Еще один день, подумал Кашинг, и они  достигнут  высокогорья.  Путешествие
заняло гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Если бы он шел один, он
уже давно был бы там. Впрочем, один он мог бы и не узнать, куда  идти.  Он
некоторое время размышлял над странным  стечением  обстоятельств,  которые
привели его к встрече  с  Ролло,  в  чьей  памяти  застряло  упоминание  о
Громовом холме;  потом  находка  карты,  показавшей,  где  находится  этот
Громовой холм. Путешествуя в одиночку, он мог бы не  найти  ни  Ролло,  ни
карты.
     Продвижение вперед замедлилось после того, как к  ним  присоединились
старик с внучкой. Эзра  часто  останавливался,  выкапывал  ямы  и  начинал
разговор с зарослью кактусов или фиалок. Кашинг,  стоя  рядом,  много  раз
подавлял желание пнуть  старого  глупца  или  просто  уйти  от  него.  Но,
несмотря на все это, старик ему нравился. Он  был  умен,  и  мудрость  его
распространялась на все, за исключением его странной навязчивой  идеи.  По
вечерам у костра он рассказывал о старых временах, когда  он  был  великим
охотником и воином, заседал в совете с другими, старшими членами племени и
лишь постепенно осознал, что он обладает необычной способностью общения  с
растительной жизнью. Когда это стало известно  в  племени,  его  положение
постепенно изменилось, и в конце концов в  глазах  соплеменников  он  стал
мудрецом, одаренным больше обычных людей. Очевидно, хотя он и  не  говорил
об этом, мысль уйти для разговоров с цветами и растениями тоже созревала в
нем медленно, пока ему не стало ясно, что он обязан выполнить свою миссию,
и идти он должен не  с  пышностью  и  великолепием,  которыми  с  радостью
окружило бы его племя, а в  одиночестве,  если  не  считать  его  странной
внучки.
     - Она часть меня, - говорил старик. - Не могу объяснить вам, но между
нами существует бесславное взаимопонимание, его невозможно описать.
     И когда он говорил о ней или о другом, она сидела у лагерного  костра
вместе с остальными, расслабившись, в покое, сложив руки на колени,  низко
склонив голову, как бы в молитве; иногда она  поднимала  голову,  и  тогда
создавалось впечатление, что она смотрит не во тьму, а  в  другой  мир,  в
другое время и место. В пути она двигалась легко; временами казалось,  она
не  идет,  а  плывет,  серьезная  и  грациозная  -   странное   воплощение
человечности, не похожее ни на что. Она редко говорила. А когда  говорила,
то обращалась обычно к деду.  Не  то  чтобы  она  игнорировала  остальных,
просто она не испытывала необходимости говорить  с  ними.  Слова  ее  были
ясными и четкими, она произносила их правильно, не прибегала к жаргону, не
бормотала, как умственно отсталые, и они часто думали, кто же она на самом
деле.
     Мэг часто бывала с ней или она с Мэг. Глядя, как они идут  или  сидят
рядом, Кашинг часто пытался понять  кто  же  из  них  первым  потянулся  к
другому.  И  не  мог  этого  решить;  как  будто  естественный   магнетизм
притягивал их друг к другу, как  будто  они  обладали  чем-то  общим,  что
заставляло их держаться вместе. Впрочем, их всегда  разделяло  расстояние.
Мэг изредка обращалась к Элин. Элин, со своей стороны, говорила с  Мэг  не
чаще, чем с другими.
     - Она живет в себе, - сказал однажды Кашинг.
     - Нет, - возразила Мэг, - она живет вне себя. Далеко вне себя...
     Добравшись до реки, они разбили лагерь  в  роще  на  берегу,  который
вздымался на сто футов над водой, - прекрасное место после долгого пути по
выжженной прерии. Здесь они отдыхали неделю. В  зарослях,  что  шли  вдоль
реки, попадались олени, низины кишели куропатками и утками, резвившимися в
маленьких прудах.  В  реке  было  много  рыбы.  Путники  отъедались  после
голодного пути.
     Эзра установил контакт с большим дубом, пережившим много  сезонов,  и
стоял по целым часам, глядя на дерево, а шелест  листьев  как  бы  отвечал
ему. Элин обычно сидела поблизости от  него,  скрестив  ноги,  натянув  на
голову капюшон и сложив руки на коленях.  Иногда  Дрожащая  Змея  покидала
Ролло и танцевала вокруг Элин. Она не обращала на Змею никакого  внимания.
Иногда Попутчики, эти радужные тени, собирались кружком  вокруг  нее,  как
волки, подстерегающие добычу, но и на них она обращала не больше внимания,
чем на Дрожащую Змею. Наблюдая за ней, Кашинг неожиданно подумал, что  она
не обращает на них внимания, потому что поняла  их  суть  и  выбросила  из
своих мыслей. Ролло охотился на гризли, и несколько раз Кашинг отправлялся
с ним. Но гризли не было, вообще не было никаких медведей.
     - Жир почти кончился, - плакался Ролло. - Я начинаю скрипеть. Пытаясь
сберечь жир, я употребляю его меньше, чем нужно.
     - Я убил жирного оленя, - сказал Кашинг.
     - Сало! - воскликнул робот. - Сало мне не нужно.
     - Когда кончится жир, тебе придется использовать  то,  что  есть  под
рукой. Надо было убить медведя в Миннесоте. Там их было множество.
     - Я ждал гризли. А их нет.
     - Все это глупости, - сказал Кашинг. - И жир гризли не отличается  от
жира других медведей. Ты смазан?
     - Да. Но в запасе нет ничего.
     - Мы найдем гризли к западу от реки.
     Во время пути Энди неохотно щипал скудную траву для того лишь,  чтобы
сохранить жизнь в теле. Теперь он пасся  в  высокой  по  колено  роскошной
траве долины. Со звуками удовлетворения, с раздувшимся брюхом, он  катался
по песчаному берегу, а птицы, рассерженные вторжением  в  их  владения,  с
криком летали над песком.
     Позже с помощью Энди Кашинг и Ролло притащили много плавника, который
весенние паводки выбросили на берег реки. Из этих бревен  Кашинг  и  Ролло
соорудили плот, связав бревна полосками из шкуры оленя. Во время переправы
Ролло и Мэг сидели на плоту - Мэг, потому что не умела  плавать,  а  Ролло
опасался поржаветь - у него кончился запас жира.  Остальные  держались  за
плот. Он помогал им плыть, а они подталкивали и направляли его,  удерживая
от того, чтобы он устремился по течению вниз. Энди, вначале не  решавшийся
войти в воду, наконец прыгнул в нее и поплыл так резво, что перегнал их  и
ждал на том берегу. Он дружелюбно заржал, когда они выбрались из воды.
     С этого времени  местность  постоянно  поднималась.  Теперь  Эзра  не
настаивал на том, чтобы остановиться  для  разговора  с  растениями.  Река
медленно уходила назад; подъем впереди, казалось, никогда не кончится.
     Кашинг спустился к вечернему костру. Завтра,  подумал  он,  мы  можем
достичь вершины.
     Пять дней спустя они увидели Громовой холм. Всего  лишь  пятнышко  на
горизонте. Но они знали, что это холм: что  еще  могло  разорвать  гладкую
линию горизонта пустыни.
     Кашинг сказал Мэг:
     - Мы сделали это. Через несколько дней будем там. Интересно,  что  мы
найдем.
     - Неважно, сынок, - ответила она. - Наше путешествие было прекрасно.



                                    16

     Три дня спустя, когда  Громовой  Холм  возвышался  на  фоне  северной
стороны неба, они увидели, что их ждут стражники. Пять всадников стояли на
вершине  небольшого  возвышения.  Когда  путники  приблизились,  один   из
всадников выехал вперед, подняв левую руку в знак мира.
     - Мы стражники, - сказал он. - Мы храним веру Наш долг  останавливать
бродяг и сеятелей беспокойства.
     Он совсем не  походил  на  всадника-стражника.  Впрочем,  Кашинг  сам
толком не знал, как должен выглядеть стражник. Всадники очень походили  на
кочевников, переживающих тяжелое время. У разговаривающего с ним стражника
не было копья, но из-за его спины  торчал  колчан;  среди  стрел  виднелся
небольшой лук. На нем  были  кожаные  брюки,  рваные  и  потрепанные.  Его
кожаный жилет знавал лучшие дни. Лошадь его, мустанг с бельмом  на  глазу,
когда-то, видимо,  была  резвой,  но  теперь  вряд  ли  была  способна  на
что-либо.
     Остальные четверо, державшиеся в стороне, выглядели не лучше.
     - Мы не бродяги и не сеятели беспокойства, - сказал Кашинг, - поэтому
вы не должны беспокоиться. Мы знаем, куда идем, и не хотим никому мешать.
     - Тогда лучше сверните, - сказал стражник. - Если вы  приблизитесь  к
холму, то вызовете неприятности.
     - Это Громовой холм? - спросил Кашинг.
     - Да. Если вы смотрели на него утром, то должны это  знать.  Над  ним
прошла большая черная туча, с молниями и громами.
     - Мы видели ее. И  решили,  что  из-за  этого  холм  и  получил  свое
название.
     - День за днем над ним стоит черная туча, - сказал всадник.
     - Но ведь утром мы видели, как туча прошла.
     - Вы ошибаетесь, друзья, - сказал стражник. - Давайте поговорим. - Он
сделал знак остальным четверым и соскользнул с лошади. Присел на корточки.
- Садитесь.
     Подошли остальные четверо и сели  за  ним.  Лошадь  первого  всадника
отошла к другим лошадям.
     - Хорошо, - сказал Кашинг, - мы  посидим  с  вами,  если  хотите.  Но
недолго. Перед нами еще много миль.
     - Этот? - стражник указал на Ролло. - Никогда таких не видел.
     - Все в порядке, - сказал Кашинг. - Не беспокойтесь.
     Внимательней вглядевшись в всадников, он заметил, что за  исключением
одного полного низкорослого, все они  были  тощими,  как  будто  перенесли
долгий голод. Лица их походили на черепа, обтянутые коричневой, похожей на
пергамент, кожей, туго натянутой на скулах. Руки и ноги у них были худые.
     С  небольшого  возвышения  отчетливо   был   виден   Громовой   холм,
господствовавший над плоской, унылой равниной.
     Подножие  холма  опоясывало  тонкое  темное  кольцо  -  должно  быть,
деревья, о которых Ролло говорил, как о защитной стене; вероятно,  это  те
самые  деревья,  о  которых  рассказывали  Заре  подсолнечники  и   другие
растения.
     - Сегодня  утром,  -  сказал  Кашинг,  обращаясь  к  пятерке  сидящих
всадников, - через бинокль я уловил блеск чего-то белого на самой  вершине
Громового холма. Похоже на здания, но я не уверен. Вы знаете, что  там  за
здания?
     - Это волшебное место, -  сказал  предводитель  группы,  -  там  спят
создания, которые последуют за людьми.
     - Что это значит?
     - Когда люди исчезнут, эти существа займут их место.  Или,  если  они
проснутся раньше, чем исчезнут люди, они уничтожат людей. Сметут их с лица
Земли и займут их место.
     - Вы говорите, что вы стражники, - сказала ему Мэг. - Значит ли  это,
что вы охраняете эти создания, или охраняете Землю от них?
     - Если кто-нибудь подойдет слишком близко, - сказал стражник,  -  они
могут проснуться. А мы не хотим, чтобы они просыпались. Пусть спят.  Когда
они проснутся, дни людей на Земле будут сочтены.
     - Значит, вы не даете к ним подходить?
     - Много столетий мы стоим на страже. И это лишь  один  отряд,  но  их
много. Очень многие из нас заняты на страже. Поэтому мы и остановили  вас.
Вы направлялись к холму?
     - Верно, - сказал Кашинг. - Мы идем к холму.
     - Бесполезно. Вы не дойдете. Деревья не пропустят вас. И даже если не
деревья, там  есть  и  другие  существа.  Скалы,  которые  переломают  вам
кости...
     - Скалы! - воскликнула Мэг.
     - Да, камни. Живые камни, которые несут охрану вместе с деревьями.
     - Видишь, - сказала Мэг  Кашингу.  -  Теперь  мы  знаем,  откуда  тот
камень.
     - Но это было в пятистах милях отсюда, - сказала Кашинг.  -  Что  там
делать камню?
     - Пятьсот миль - большое расстояние, - сказал стражник,  -  но  камни
могут передвигаться. Вы говорите,  что  видели  живой  камень?  Откуда  вы
знаете, что он живой? Эти камни ничем не отличаются от обычных.
     - Я знаю, - сказала Мэг.
     - Деревья пропустят нас, - сказал Эзра. - Я поговорю с ними.
     - Дедушка, у стражников есть причина не  пропускать  нас,  -  сказала
Элин. - Послушаем же, что они скажут.
     - Я уже говорил вам, - сказал  стражник,  -  мы  боимся,  что  Спящие
проснутся. Столетия мы несем стражу - мы и те поколения, что были до  нас.
Истина передается от отца к сыну. Столетия назад уже рассказывали о Спящих
и о том, что случится, когда кончится их сон. Мы храним древнюю веру...
     Катились слова, торжественные слова глубоко верящего человека.  Почти
не обращая на  них  внимания,  Кашинг  думал:  какая-то  секта  превратила
древнюю сказку в религию, и теперь жизнь множества людей определяется этой
ошибкой.
     Солнце склонялось к западу, и  его  косые  лучи  превратили  землю  в
путаницу теней. За возвышением, на  котором  они  стояли,  глубокий  овраг
разрезал землю, по  его  краям  тянулись