стью мышления, но  даже
при этом  мое  время  истекало.  Вспомнилось  изречение,  что  безвыходных
положений не бывает, но толку от него было мало. Почему мы не  поехали  на
такси? Ведь у меня же денег...
     Второй верзила двинулся к Наташе.
     - Мужики! - Голос хрипел, и я откашлялся. - У меня бабки есть, может,
договоримся?
     - Бабки? - Один из гадов подошел ко мне вплотную. -  Зашибись!  Давай
сюда.
     Я переложил мешок в правую руку, хотя и понимал,  что  деньги  -  это
отсрочка. Но тут физиономия, нависшая надо мной, вызвала такое  омерзение,
а тяжесть мешка так хорошо легла на руку, что дальнейшее  последовало  без
участия мысли. Пластиковый пакет мгновенно взлетел вверх,  и  две  бутылки
апельсинового сока ударили верзилу  прямо  по  голове.  Стукнувшись  между
собой, бутылки (или  одна  из  них?)  разбились,  осколки  порвали  пакет,
поцарапали парню лицо. Сок залил ему глаза.
     - Беги! - крикнул я Наташе и замахнулся звенящим пакетом на  второго.
Тот отскочил.
     Наташа побежала, я через несколько секунд за ней.  Стукнутый  остался
разбираться со своим лицом, а второй мерзавец погнался за  нами.  Бегал  я
неплохо, наверное, лучше, чем эти здоровяки:  в  армии  мы  бегали  каждый
день, да еще в сапогах. Наташка (недаром я выбрал самые стройные и длинные
ножки!) тоже мчалась прилично, но не совсем. Скоро я ее  догнал  и  сквозь
собственное пыхтение начал прислушиваться к слоноподобному  топоту  сзади.
Он приближался.
     Мы  выскочили  из  лесопарка,  пробежали  по  лужайке,   перепрыгнули
какую-то канаву и пересекли пустынную улицу. Наш преследователь был где-то
очень близко, страшно было тратить секунды, чтобы оглянуться.
     К моему удивлению, Наташа побежала куда-то вбок. Я схватил ее за руку
и потащил к ближайшей пятиэтажке.
     - Куда? - выдохнула она на бегу. - Ко мне дальше. Люди -  гады...  не
откроют.
     Боковым зрением я увидел верзилу. Он был  уже  метрах  в  пятнадцати.
Толкнув Наташу к зданию, я развернулся и швырнул  пакет.  Судя  по  звуку,
попасть удалось. Еще пара секунд выигрыша.
     Ворвавшись вместе с Наташей в подъезд, я взял ее за руку, хоть это  и
затрудняло бег по лестнице. Шаги погони были слышны на асфальтовой дорожке
у самого дома. Но я уже успокоился. "Мать всех лестниц" несомненно слышала
мою "молитву". А, "Мать"? И "Отец всех домов"?..
     Обнаружив на решетке лестничных перил собачьи головки,  я  постарался
восстановить в памяти пейзаж рядом с  пятиэтажкой:  надо  же  будет  утром
выходить. И, мало ли, Наташке захочется ночью в окно посмотреть...
     Через коридор  родной  квартиры  я  постарался  пройти  в  абсолютной
темноте, в комнату зашли так  же.  Перешагнув  порог,  я  некоторое  время
обдумывал интерьер. Пусть  все  выглядит  (за  дверью  моей  комнаты)  как
стандартная однокомнатная квартира: низкий  потолок,  банальная  мебель  и
тому подобное. Только  после  тщательного  продумывания  я  включил  свет.
Наташа прислонилась к стене и пыталась отдышаться.
     - Где мы? - тихо спросила она.
     - Приятель мой здесь живет. Он в отпуск уехал, а ключи  мне  оставил.
Повезло.
     И, поймав взгляд, в котором читалось абсолютное неверие, за неимением
лучшего, веско сослался на народную мудрость:
     - Места знать надо.



                    4. ДОБРО И ЗЛО В ТЕНИ ВТОРОГО ЭТАЖА

     Папа  появился  внезапно,  и  вид   у   него   был   озабоченный   до
чрезвычайности.  Я  в  этот  момент  валялся  на  диване,  изучая  каталог
американского магазина, торгующего оружием по почте.
     - Что нового? - В вопросе отца не чувствовалось особого  любопытства.
Скорее, ему самому хотелось выговориться.
     - По мелочам. Вот, транспортную функцию попробовал. Получается.
     - Молодец! Главное, что вовремя. Пришла пора поговорить серьезно.
     - Давай, - мне тоже хотелось  поговорить  серьезно.  После  опьянения
властью над Домом наступило своего  рода  моральное  похмелье.  Накопилась
куча вопросов, ответы на которые было очень трудно придумать,  не  потеряв
при этом лицо.
     - Итак...
     - Нет, - перебил я. - Чур первый. Мне надо определить свое  отношение
к происходящему.
     - Давай определим, - отец недоуменно пожал плечами. - Но  не  касайся
технической стороны.
     - Хорошо. Я коснусь стороны продуктовой. И не в том дело, мы питаемся
так, как почти никому в этом городе не снилось.  Я  не  настолько  наивен,
чтобы  убеждать  наших  соседей  есть   колбасу   по   два   девяносто   и
полусинтетические пельмени. Меня самого это можно заставить только с ножом
у горла.
     - В армии ты так не рассуждал.
     - То армия. Еще чудо, что я из нее  без  язвы  желудка  вернулся.  Не
перебивай. Я вот о чем хотел сказать: о блокаде.
     - Я тогда был ребенком и был далеко. Очень.
     - То-то и оно. Тебя и других  детей  из  Дома  утащили  в  безопасное
место. А чужих детей из Ленинграда? А  взрослых?  Это  ж  надо  сидеть  на
бездонном источнике жратвы и не шевельнуть пальцем, когда вокруг люди мрут
от голода!
     -  Та-ак.  А  как  же  с  нынешней  резиновой  колбасой   и   другими
деликатесами? Сам не жрешь, но и  людям  ничего  не  подкидываешь.  Давай,
устраивай во вторник  и  пятницу  дармовую  кормежку:  свинина  пониженной
жирности, форель, овощи, фрукты. Для маскировки можешь даже  кооперативное
кафе открыть по бросовым ценам, если настолько благороден.
     - Ну зачем ты паясничаешь?
     - А я не паясничаю! В блокаду люди умирали сразу, а эти, вокруг  нас,
умрут постепенно, от кучи болезней, лет на десять-пятнадцать  раньше,  чем
им на роду написано. Ну, гуманист хренов, жалко тебе их?
     - Ты - демагог! - Я понимал, что прав, но не знал, как  возразить.  -
Не в одном Ленинграде и блокаде дело. Возьмем концлагеря. Черт с  ним,  не
кормите, хоть там голод и круче блокадного. Но вытащить людей можно было?
     - Сколько вытащить? Миллион? Десять? Куда? И из каких лагерей?
     - Да какая разница?!
     - Ты прав, никакой. Если  вытаскивать  из  немецких  к  нам,  то  это
значило - в наши лагеря. А от нас... Запутал ты меня. Хорошо  тебе  теперь
рассуждать, умнику: журналов начитался, когда только за две недели  успел.
Раньше, небось, думал, что в наших лагерях все прекрасно; порядок, и сидят
те, кто должен. Ну, за редким исключением.
     - Но жильцы Дома, они должны были знать?
     - Что знать? Что они в одной стране помогают  "врагам  народа",  а  в
другой - "врагам рейха"?
     - Плевали вы на ярлыки,  как  на  законы  плюете.  Вряд  ли  ты  визу
оформляешь, когда по заграницам шастаешь.  Не  могу  я  с  тобой  спорить.
Скользкий ты какой-то, как угорь.
     - Я-то? Да, намылился за столько  лет.  Я  ведь  сам  с  собой  такие
дискуссии веду... С тобой легко. И просто. Ты хочешь, чтобы те, кто в Доме
живет, были на Земле самыми мудрыми. Чтобы знали, кто прав,  кто  виноват,
наказывали и помогали.  Это  как  самая  современная  сказка  о  мудрых  и
всемогущих пришельцах. Вот прилетят они... Войны прекратят, рак со  СПИДом
вылечат, голодных накормят, засуху оросят. Хотя давно доказано, что  кроме
вреда эта мудрая помощь ничего не принесет.
     - Кому повредит спасение больных от смерти?
     - Никому. Кроме конкретного случая, когда спасут негодяя. Но баловать
все человечество бесплатной опекой нельзя. Слишком дорого  обойдется.  Как
ребенок  переболел  корью,  так  человечество  перенесло  фашизм.  Тот  же
иммунитет. А  потомки  тех,  кто  страдал  от  блокады,  рано  или  поздно
додумаются, что и с их вождями не все было в порядке.
     - Это слишком жестоко. Для иммунитета есть прививки.
     - А пятьдесят миллионов на три миллиарда - это не прививка? Произойди
вторая мировая лет на десять-пятнадцать позднее, вас - мутантов несчастных
- было бы куда меньше, чем сейчас людей. Ты Достоевского не читал и фразой
о мировой гармонии и слезах младенца тыкать не будешь. Хоть  это  -  слава
богу. Учти, есть вещь гораздо хуже нашего, жильцов Дома, невмешательства.
     - Что там еще?
     -  Когда  мы  вмешиваемся.  Именно  про  это  я  собирался  с   тобой
поговорить. И даже очень кстати, что ты затеял философские дебаты.
     Отец  поведал  о  "несчастной"  судьбе  обитателей  третьего   этажа,
обреченных  на  жизнь  плейбоев,  мотающихся  по  всему  свету  в  поисках
развлечений. Жильцам второго этажа было сложней. Дом не одаривал их вещами
и яствами. Деньги еще надо было заработать. Как это  можно  сделать  в  их
положении, не  особенно  перетруждаясь?  Мне  в  голову  приходила  только
контрабанда, но отец прибавил к ней и другие, законные  виды  коммерческой
деятельности.  Во  всяком  случае,  в  отличие  от  нас,  третьеэтажников,
бескорыстных одиноких скитальцев, второэтажники были страшными пройдохами,
обладавшими отличными связями  по  всему  миру.  Наибольшие  опасения  мог
вызывать тот случай, когда какой-нибудь  второэтажник  скапливал  огромное
состояние, ударялся в какую-нибудь идею и брался  претворять  эту  идею  в
жизнь. Второэтажники не чувствовали себя  высшими  судиями,  решающими  за
человечество, и  не  терзались  сомнениями.  А  для  простых  смертных  их
возможности были слишком велики.
     Отец невнятно намекнул, что кой-кто из второэтажников должен отвечать
за введение "сухого закона" в США, за финансирование  Муссолини  в  начале
его деятельности  и  прочие  подобные  дела.  Потом  он  жестом  фокусника
выдвинул ящик моего стола и вытащил из него несколько цветных  фотографий.
Я мог поклясться, что их там раньше не было. На снимках в разных  ракурсах
красовался благообразный пожилой человек, только начинающий лысеть.  Глаза
его  еще  недавно  были  голубыми,  а  правильность  черт  лица  полностью
сохранилась.
     - Кто это? - спросил папа. - Попробуй угадать.
     - Актер какой-то. Или... политик. А может  -  отставной  военный.  Из
самых-самых головорезов. Уж очень безжалостный у него  вид.  Хотя...  черт
его знает. Говори.
     - Это наш с тобой сосед. Этажом ниже живет.  Кликуха  -  Кардинал,  -
отец пытался выглядеть "своим парнем", но это ему не удавалось. - А сейчас
его по-другому должны звать. Аятолла? Или Имам. Хотя, я бы  его  Ренегатом
окрестил.
     - Какая разница, как его звать?
     - Огромная! Нет, ты прав, никакой разницы.  Сейчас  поймешь.  Начинал
Кардинал в конце XIX века. И как-то был связан с иезуитами и  католической
церковью вообще. А натура у него увлекающаяся. Что-то его  в  католичестве
затронуло. Долгая история, красивые обряды, иерархия  церковная...  Короче
говоря,  загорелся  он  идеей  сделать  весь  мир   одним   теократическим
католическим государством. Постепенно,  конечно.  Денег  вбухал  уйму.  Но
время выбрал крайне неподходящее: двадцатые  -  сороковые  годы.  Люди  от
церкви, как назло, отворачивались. Даже  после  войны  не  стали  утешения
искать. Но на  религиозных  идеях  Кардинал  уже  помешался  окончательно.
Марксизм, кстати,  он  четвертой  мировой  религией  считает.  Динамичная,
говорит, перспективная, но не проверена временем. А сам Кардинал  ударился
в ислам. Думает, что только аллах может навести на Земле порядок.
     - Он поверил в аллаха?
     - Очень-очень сомневаюсь. Но вот в то, что только вера в  аллаха,  да
еще в его, Кардинала, интерпретации,  способна  объединить  весь  мир,  он
верит. Интересно было бы узнать его вариант вселенской  гармонии.  У  меня
подозрение, что такое даже никакому аятолле не снилось.
     - Кардинал в чалме? Да-а, смешная  картинка.  Но  я  не  вижу  ничего
страшного. Если ты не напутал с датами, то у деда просто маразм. Хотя он и
неплохо сохранился.
     - Я ничего не  напутал.  И  маразмом  здесь  не  пахнет.  Никогда  не
задумывался, почему ты не видел своих бабушек и дедушек?
     - Нет. А ведь действительно... Как предохранитель  у  меня  в  башке!
Никогда ничему не удивляюсь. Умерли и умерли.
     - Черта с два они умерли. Эгоисты у нас в Доме бабули с  дедулями.  И
пра- и пра-пра... На потомков им наплевать. Они ведь живут дискретно.
     - Как это?
     - Да так. Еще одна из  особенностей  Дома.  Гвоздь  программы,  можно
сказать. Для любого этажа.  Ложишься  спать  как  все,  а  просыпаешься  и
выходишь на улицу - в нужный тебе день через неделю, месяц, год.
     - Машина времени?
     - Какая там машина! Блоха времени, да и  та  только  в  одну  сторону
прыгает. Но годы жизни экономит. Вот, возьми Кардинала. Уже сколько лет он
появляется только по четвергам. Выходит из дома недалеко  от  Таврического
сада и гуляет в нем около часа. Ритуал у него такой. Значит, прожил он  за
последние годы в семь раз меньше, чем все простые смертные.
     - Чепуху ты несешь с этими прогулками по  Таврическому.  В  остальные
дни Кардинал так же гуляет где-то в Тегеране, Каире, Рабате и каком-нибудь
Исламабаде.
     Отец покосился на меня с подозрением.
     - Ты уже что-то узнал?
     - О чем?
     - Про Исламабад. Вроде бы Кардинал с пакистанцами сотрудничает насчет
атомной бомбы.
     - Чепуха. То-то их по всему  миру  ловят  то  с  электроникой,  то  с
плутонием. Кардинал бы им обеспечил такую доставку, что  о-го-го.  Никакой
Интерпол или там МАГАТЕ...
     - Не все так просто. И Кардинал не всемогущ, и доверия у них  полного
нет. А то, что он не только по четвергам объявляется, ты прав.  Но  редко,
очень редко. Неужели непонятно? Лет ему за сто, а выглядит - как  огурчик.
Будто вот-вот полтинник разменял.
     Никогда до сих пор я не слышал от отца подобных выражений. Словно  он
к разговору со мной специально готовился. Где этого словесного добра можно
нахвататься? Обычно - интеллектуал, эрудит...
     - Ты даже не представляешь, как перенаселен наш Дом! - Отец,  похоже,
зацепился за любимую тему. - В одном и том  же  объеме,  в  тех  же  самых
комнатах, но отделанных в разных стилях - от нас до Вавилона и даже глубже
- время от времени появляются наши старички. Глянут в  окно,  ужаснутся  и
прикидывают,  когда  бы  попоздней  проснуться,  чтобы  мир   вернулся   в
нормальное состояние. Чтобы все, как порядочные люди, ходили  в  хламидах.
Или в тогах. А может, во фраках. А как силен инстинкт  любопытства!  Никто
не хочет спокойно помирать. Всем хочется узнать, что будет там, впереди.
     - Но это же твои домыслы? Сам  ведь  сказал,  что  предков  наших  не
увидеть. А что, если они и в самом деле умерли? Добровольно.  Заскучали  и
умерли,
     - Хрен их знает. Я-то не заскучал. Я вот состарюсь чуть-чуть  -  тоже
начну раз в год объявляться. Вместе с твоей  матерью,  конечно.  Не  люблю
одиночества.
     - Прекрасно! И это тот самый серьезный разговор, что ты мне обещал?
     - Вот черт! Не умею серьезно говорить. Итак,  коротко.  С  Кардиналом
все ясно: нехороший человек с абсолютно неприемлемыми  планами.  Что  хуже
всего - очень хитрый, несмотря на  кажущееся  прожектерство.  Пока  он  по
всему миру фанатиков воспитывал, я молчал. Мало  ли  какой  дурью  человек
мается, хоть это и грязные дела? Да и не так уж много  информации  у  меня
было. Но в последнее время мне что-то не по себе стало. Уж больно Кардинал
обнаглел.
     - Только ты забеспокоился или все в Доме?
     - Все?! Ну, ты даешь! Тех, кто над нами, ты в  расчет  не  бери.  Они
такими мелочами не занимаются. Второэтажники тоже побоку.  Они  -  деляги.
Такие, как Кардинал, - редкое исключение. И антиисламиста среди  них  нет,
как назло. Остаются соседи по этажу. Но и тут глухо. Массовый эгоизм.  Это
лишь тебе с отцом  судьба  удружила.  Совестливый  я.  Даже  семью  завел.
Заметил ведь, что соседи у нас почти все - мужики? Зачем  им  семья?  Одна
подруга в Ленинграде, вторая в Москве, третья в Риге, четвертая в Лондоне,
пятая в Буэнос-Айресе, шестая в  Гонконге...  Вся  жизнь  -  одно  большое
развлечение. Наплодишь по всему  миру  полк  детишек  -  выбираешь  самого
шустрого и пестуешь. Или не выбираешь. Не то что  я  с  тобой,  оболтусом,
мучаюсь...
     - Опять тебя, папа,  на  лирику  потянуло.  Значит,  ты,  совестливый
самый, решил Кардинала приструнить. А я, оболтус, тебе, вроде как,  нужен.
Так?
     - Так. Зачем бы я начинал этот разговор?
     -  А  если  я  не  совестливый?  Если  мне   годков   тридцать   тоже
поразвлекаться хочется? У меня до сих пор  ни  одной  подружки  нет  ни  в
Рио-де-Жанейро, ни в Гонолулу. И даже в Париже нет.
     - У тебя вряд ли кто и в Ленинграде есть,  -  усмехнулся  отец.  -  А
насчет совести не ври. Наследственность - штука верная. Кто меня  блокадой
и концлагерями стыдил? Не прикидывайся.
     - Хорошо-хорошо. Что ты хочешь?
     - Да пока ничего. Во-первых, будь в курсе, что Кардинал зарвался, а я
пытаюсь что-то предпринять. Во-вторых, развивайся в деле овладения  Домом,
но не рискуй. В-третьих, я исчезну. На недельку. Хочу кое-что  выяснить  и
один вопрос для себя прояснить до конца. Ты матери по  хозяйству  помогай,
сам понимаешь. А если через неделю меня не будет -  ее  где-нибудь  устрой
побезопасней, а сам начинай искать меня.
     - Пойти к Кардиналу и спросить?
     - Аллах тебя спаси! Этого только не хватало. Никаких прямых действий.
Только косвенно. Ты - новичок,  а  новичкам  везет.  Никакой  Кардинал  не
додумается до тех глупостей, что ты сделаешь.
     - Безжалостный ты человек, папа. Сына выставляешь против целой мафии.
     - Неужели трусить начал? Ты - третьеэтажник. Тебя поймать практически
невозможно, если дураком не  будешь.  Ну,  а  дураки  и  должны  погибать.
Естественный отбор. Но мой сын... Не боись! Этим гадам нас не взять. Мы не
придурки с четвертого этажа, которых Кардинал  к  рукам  прибирает.  Он  у
кого-то там сына взял в заложники, теперь вот хочет развернуться. Я бы  на
их месте... как клопа!  А  они  поддались.  Вот  я  на  четвертый  этаж  и
отправляюсь.
     Я подивился новой неожиданной информации и  спросил,  какова  функция
четвертого этажа. Отец долго ходил по комнате,  мычал,  мурлыкал.  Наконец
вздохнул.
     - Я сам в это дело не верю, - веско сказал  он.  -  И  тебе  пока  не
расскажу, чтобы ты меня потом сочинительством не  попрекал.  А  функция  у
четвертого этажа называется  вероятностной.  Или,  как  некоторые  считают
правильней, - вариативной. Такие вот дела.



                            5. В ЗДОРОВОМ ТЕЛЕ

     После беседы с отцом я крепко задумался.  Конечно,  не  давала  покоя
загадка верхних этажей. Но  вопрос  о  происхождении  Дома  стал  казаться
важнее. Кому это все надо? Что греха таить, думал я до разговора о себе  и
о других жильцах как о неких "высших" существах, чуть ли не инопланетянах.
Мы всемогущие, значит, и самые мудрые. А что получается? Банда  прохиндеев
на втором этаже, компания патологических эгоистов -  на  третьем.  А  выше
кто-то очень важный, кому на всех  нижних  наплевать.  Да  еще  дискретные
старцы со времен фараонов. Вот уж дал бог соседей!
     И папаша совестливый тоже хорош. То ему пятьдесят миллионов  погибших
и замученных  -  прививка  для  человечества,  даже  слушать  страшно.  То
старичок-мусульманин полуумный - величайшая угроза.  А  главное  -  ничего
никогда толком не объяснит. Все ему некогда. Час говорил на общие темы,  а
дошли до конкретного - про заложников с четвертого этажа лишь одной фразой
обмолвился. Да про какую-то вариативную функцию упомянул. Под  каким  хоть
соусом ее едят?
     Чем  больше  я   думал,   тем   сильнее   "растекался   мыслью".   И,
соответственно, тем сильнее мысль мелела и оскудевала. В  конце  концов  я
плюнул на сомнения и решил во всем слушаться отца.  Ну  кому  еще  я  могу
верить в этом непонятном мире? Только отцу родному. Есть еще мать, но  она
-  человек  со  стороны.  Ничего  не  понимает,  судя  по  взгляду,  всего
побаивается. Что она мне скажет?
     После стычки с громилами, чудом закончившейся счастливо, я до сих пор
не мог преодолеть жуткий комплекс неполноценности.  Мало  ли,  что  Наташа
называла меня героем! Уж я-то знал цену своему героизму! Еще чуть-чуть,  и
все могло закончитьс