ничего
такого, что угрожает жизни. Весь смысл моей работы в том, чтобы  укреплять
жизнь, ее могущество. Но кто  сказал,  что  повторение  земных  условий  в
космосе - единственный для этого путь? Обязательно ли  цивилизация  должна
затрачивать  огромную  энергию   на   то,   чтобы,   в   конечном   счете,
репродуцировать свою, так сказать, планетарную плаценту? Я хочу упразднить
биосферу, но взамен подарить изобилие.
   Пахарь с сожалением посмотрел на Минского.
   - Вы полагаете, что изобилие можно дарить?
   Дин и его люди решили, что сейчас Пахарь  раскроет  хотя  бы  некоторые
свои карты, но не тут-то было. Брейкер, по  словам  Дина,  полез  в  такие
высокие материи, напустил такого философского туману, что выудить из  всей
этой демагогии нечто дельное было  чрезвычайно  трудно.  Как  ни  странно,
Минского такой поворот разговора  заинтересовал,  и  он  даже  заспорил  о
чем-то с Пахарем. Некоторое время оба  упражнялись  в  схоластике,  словно
были участниками философского диспута, а не уголовного дела. Как рассказал
Дин, Пахарь при этом рисовал все в трагических тонах, напирал на  какую-то
опасность, говорил о вырождении человечества,  а  Минский  опровергал  его
пессимизм.
   - В общем, когда разговор закончился, мы поняли одно, - заключил Дин, -
Минский не принял требований Пахаря. Теперь, я думаю, следует ожидать, что
брейкер  попытается  прервать  работу  Минского  насильственным  путем   и
обнаружит свои уникальные способности.
   Я согласился с Дином, и, обсудив план  действий  на  случай  внезапных,
атак Пахаря, мы прервали телевизионный диалог.


   Было около полуночи, когда я наконец ступил на Амброзию. По дороге туда
мне пришлось дважды перестраиваться на иное время, я  не  спал  уже  более
суток. Выслушав короткий доклад Дина о том, что брейкер находится в  своем
номере и, видимо, будет оставаться  там  до  утра,  я  решил,  что  вполне
заработал небольшую передышку. Диван  давно  манил  меня,  я  улегся,  но,
провалявшись полчаса, скоро понял, что не усну. Нервы были перевозбуждены,
голова забита гулом голосов и обрывками разговоров этого длинного-длинного
дня; мелькали  мысли,  выстраивались  какие-то  сопоставления...  В  конце
концов я прекратил попытки себя усыпить и встал.
   Много позже, по окончании всей операции, мне стало ясно, в чем состояла
трудность этого дела. Вопрос о поимке незаурядного по силе, но в  общем-то
обыкновенного брейкера  с  каждым  часом  работы  приобретал  все  большую
смысловую глубину; словно некая расширяющаяся воронка, дело  затягивало  в
себя все более отдаленные области времени  и  пространства,  и,  чтобы  не
потеряться в этом круговороте, я должен был  срочно,  что  называется,  "в
рабочем порядке" решить чуть ли не все те проклятые вопросы,  которые  еще
принято  называть  "вечными":  что  такое  человек?  в   чем   смысл   его
существования? что есть добро? что - зло? и так далее...
   Мой служебный долг, размышлял я, - обезвредить Пахаря. Но как мне  себя
вести, если за Пахарем стоит не "заговор транснациональных корпораций",  а
просто идея, взгляд, согласно которому человеку опасно давать  сразу  все,
что он хочет? Настолько ли человек разумен, чтобы не потонуть в  изобилии,
которое обещает "подарить" Минский? Скажу честно: мне было трудно ответить
положительно за весь род людской,  найти  безусловные  доказательства  его
здравомыслия; зато я мог привести массу примеров  того,  как  любую,  даже
самую маленькую возможность  получить  удовольствие  люди  незамедлительно
превращали в путь к безднам сладострастия. Так,  казалось  бы,  что  может
быть  благопристойнее,  положительное,  трезвее  компьютера?   Напичканный
электронными схемами  ящик  -  как  может  он  выступать  в  роли  низкого
соблазнителя? Оказывается, может.  Это  ярко  показала  практика  "мыльных
клубов".
   Я уже говорил, что по степени насыщения  вычислительной  техникой  Пояс
превосходит   все   остальные   места   Солнечной   системы.   С   помощью
всеохватывающей компьютерной сети МИНИКС здесь можно решать самые  сложные
задачи. Одной из таких  задач  является  прогнозирование  катастроф  и  их
последствий. Машине при этом сообщается перечень  угрожающих  факторов,  и
она, общаясь с МИНИКСом, разрабатывает  сценарии  событий,  которые  могут
последовать при  той  или  иной  стратегии  поведения.  Так,  если  орбиты
астероидов известны, можно рассчитать, где и  когда  произойдет  очередное
катастрофическое столкновение этих многокилометровых каменных  глыб,  куда
полетят осколки и какой вред они причинят, пронизывая  населенные  участки
Пояса. Разумеется, в один прекрасный день нашлись умники, которые  решили:
а почему, собственно, следует начисто предотвращать катастрофу? Почему  бы
не дать  ей  осуществиться  по  относительно  безопасному,  но  достаточно
эффектному варианту? Человечество всегда было  одержимо  манией  наблюдать
что-нибудь щекотливо-остренькое - от банальной автомобильной катастрофы до
крушения миров; следовательно, Пояс Астероидов, где все  время  что-нибудь
случается, просто рай для тех, кто обожает глазеть на пожар, оставаясь при
этом на улице. Многие серьезно верят, что можно запросто войти в  историю,
став свидетелем гибели "Титаника" или покушения  на  жизнь  папы  римского
Иоанна Павла II; этим людям не дают покоя лавры далласского обывателя Эйба
Запрудера, которому посчастливилось заснять своей любительской кинокамерой
момент убийства президента Кеннеди.
   Спрос,  как  известно,  рождает  предложение.   Оказалось,   что   Пояс
Астероидов, этот огромный естественный полигон разнообразнейших катастроф,
- можно показывать за деньги. Вся проблема состояла лишь в  том,  чтобы  в
нужное время собрать зрителей в нужном  месте.  Получая  информацию  через
МИНИКС, сделать это было не так уж  трудно:  в  оперативной  памяти  сотен
компьютеров, составляющих МИНИКС, в  этом  коллективном  мозге  Пояса,  на
каждый момент времени отражается все его состояние -  достаточно  полно  и
подробно  для  того,  чтобы  выбрать  даже  не  одну,  а  несколько  точек
пространства, где  можно  наблюдать  разгул  стихий,  не  боясь  испачкать
жилетку.  Первые  "мыльные  клубы"  возникли  на  пассажирских   кораблях,
совершающих  круизные  рейсы  внутри  Пояса.   Наряду   с   "омолаживающим
воздействием невесомости", "космическим загаром" и "психотропным  влиянием
космоса"  реклама  обещала  "присутствие  при  настоящем  приключении",  о
котором-де  не  стыдно   будет   рассказать   потомкам.   Конечно,   одним
присутствием  дело  не  ограничилось;  обывателю  хотелось  участвовать  в
приключениях. Была разработана шкала, по которой измерялась степень  риска
для участвующих в том или ином сценарии, а соответственно ей  -  и  такса.
Чем выше была  угроза,  тем  дороже  стоила  гарантия  безопасности.  Надо
сказать, сценаристы "мыльных клубов" не особенно утруждали свою  фантазию,
в  ход  шли  надежные   старые   рецепты,   отработанные   романистами   и
кинорежиссерами еще в прошлом веке. Балуанг, например, начал с буквального
повторения фильма "Ад в  поднебесье",  заменив  лишь  пожар  в  небоскребе
пожаром на космической станции. Когда ему пришла в голову  эта  мысль,  он
через свой компьютер на Мидасе сделал МИНИКСу запрос: на какой из  станций
наиболее вероятен пожар? Оказалось,  что  буквально  на  волоске  держится
старая, до предела изношенная межпланетная станция "Уникорн  VI".  Балуанг
собрал и доставил туда, зафрахтовав корабль, около ста пятидесяти человек.
Персонал станции, конечно, знал, какая опасность  угрожает,  полным  ходом
шел ремонт, но никто, кроме МИНИКСа и Балуанга не знал,  что  пожар  может
начаться в любую минуту при малейшем  нарушении  гравитационного  баланса.
Это и произошло, когда к  "Уникорну  VI"  причалил  многотонный  лайнер  с
туристами на борту.
   В  подобных  акциях  заключается  основной  вред,  наносимый  "мыльными
клубами": они провоцируют  катастрофы.  Там,  где  при  шатком  равновесии
стабилизирующих  и   деструктивных   факторов   происходит   вмешательство
"мыльного клуба", дело неизменно заканчивается  бедствием.  При  всем  том
привлечь провокаторов к ответственности практически невозможно, ибо в роли
главного режиссера каждого катастрофического сценария выступает  МИНИКС  -
единый в сотнях лиц, вездесущий и  неуловимый,  как  господь  бог.  Каждый
компьютер, входящий в МИНИКС,  "знает"  лишь  ничтожную  часть  того,  чем
располагает интегральный интеллект системы; единственное место, где  можно
обнаружить кое-какие явственные следы,  -  это  память  компьютера,  через
который производился ввод данных в международную сеть ЭВМ, то есть,  грубо
говоря,  "делался  заказ".  Но  машинную  память  нетрудно  освободить  от
компрометирующих сведений, а кроме того, память компьютера  -  это  святая
святых любой фирмы, и чтобы получить доступ  к  ней,  нужны  очень  веские
основания. Словом, в рамках существующих международных  законов  борьба  с
"мыльными клубами" очень затруднительна; необходимы законы специальные.
   Об этом в последнее время говорят все чаще, ибо "мыльные клубы" наносят
не только материальный вред. Не менее велик вред моральный. В  сегодняшних
"мыльных клубах" эксплуатируется не только стремление  обывателя  испытать
"настоящее", причем лично для него не  опасное  "приключение",  но  и  его
неуемная  тяга  к  "красивой  жизни",  к   умилительным   сценам,   полным
чувствительности и "неизъяснимого благородства". Мой помощник Леон Соболев
как-то привел мне слова поэта Александра  Пушкина,  который  говорил,  что
смех, жалость и ужас есть три главные струны  всякой  площадной  эстетики.
Что касается ужаса, то Пояс  всегда  был  чрезвычайно  богат  им;  смех  и
жалость устроителям "мыльных клубов" пришлось специально организовать. Тут
пригодился опыт телевидения, которое с незапамятных времен эксплуатировало
желание зрителей умиляться.
   Неожиданные встречи, роковые  совпадения,  трогательные  сцены,  полные
прямо-таки    противоестественного    самопожертвования    и     неземного
благородства,  -  за  весь  этот  идиотизм  новые  клубы  и  были  названы
"мыльными" по аналогии с "мыльными операми", которые  еще  в  середине  XX
века телекомпании изобрели для развлечения домохозяек.
   Однако "мыльную оперу"  можно  было  смотреть  или  не  смотреть,  а  в
"мыльном клубе" люди  живут  внутри  самой  постановки,  внутри  тщательно
организованной и рассчитанной компьютерами пошлятины, которую никак нельзя
отличить  от  подлинной,  естественной  жизни.  Единственное,  что   можно
сделать, - это эстетический анализ. Разрабатывая сценарии,  которые  потом
становятся жизнью, компьютеры, как правило, пользуются  ходовыми  сюжетами
поп-культуры.
   Так, несколько лет назад, во время круизного рейса  лайнера  "Орион"  к
Марсу, в  одну  пассажирку  -  очаровательную  девочку  двенадцати  лет  -
вселился дьявол. Она вдруг начала бегать по кораблю  голой,  дико  выть  и
хохотать, с нечеловеческой силой вырываться из рук пытавшихся ее  удержать
и сыпать отборной руганью, как пьяный матрос. Врачи были  бессильны,  лишь
время от времени, когда им удавалось ввести  ей  транквилизаторы,  девочка
засыпала, а потом  буйствовала  снова.  Интеллигентные  туристы,  конечно,
избегали этих сцен, зато обывательская публика была шокирована, возбуждена
и страшно довольна. Как потом выяснилось, группа  туристов  на  две  трети
состояла из людей, пожелавших от  "мыльного  клуба"  встречи  с  дьяволом.
Теперь все они видели,  что  не  зря  платили  клубу.  В  спальне  девочки
непрерывно  работали  телекамеры,  и  жизнь  на  "Орионе"  день  ото   дня
становилась все интереснее. Уже нашелся (разумеется, совершенно  случайно)
среди пассажиров  священник,  согласившийся  провести  древний  магический
обряд "изгнания дьявола"; уже был назначен день и час операции;  уже  были
распроданы билеты для желающих присутствовать при  таинстве  лично...  Как
вдруг  один  тихий  старичок-искусствовед,   проводивший   все   время   в
библиотеке, явился к капитану и сказал, что  происходящее  напоминает  ему
фильм "Экзорцист" Уильяма Фридкина. По запросу "Ориона" в фондах Голливуда
отыскали этот фильм, снятый в 1973 году, и сразу же стало ясно, что дьявол
на "Орионе" - типичная компьютерная подтасовка.
   Оказалось, что компьютер "мыльного клуба",  разрабатывая  сценарий  для
клиентов, жаждавших встречи с нечистой  силой  (так  было  записано  в  их
карточках), пошел на прямой  плагиат.  Взяв  за  основу  сюжет  скандально
известного в свое время "Экзорциста",  он  выделил  среди  сотен  больных,
состоявших на учете по поводу  психических  расстройств,  женщин,  имеющих
детей в пубертатном возрасте. По указанию компьютера, агенты клуба  наняли
врачей и отыскали в этой группе девочку, у которой наследственная  болезнь
- маниакально-депрессивный психоз - должна была вот-вот проявиться. Матери
и дочери предложили совершить бесплатное путешествие к Марсу, а  остальное
уже и в самом деле получилось "естественно", как бы само собой.
   Этот случай памятен еще и  тем,  что  тогда  впервые  против  "мыльного
клуба" было возбуждено судебное  дело.  Консилиум  врачей  установил,  что
наследственная  предрасположенность  девочки  к   психозу   могла   и   не
реализоваться, если бы на гормональную перестройку организма,  характерную
для переходного возраста, не повлияли условия космического  полета  -  все
эти колебания силы тяжести, атмосферного давления, повышенный радиационный
фон  и  прочее.  Было  установлено,   что   компьютер   "мыльного   клуба"
проконсультировался   через   МИНИКС   с   Международным   психиатрическим
институтом в Базеле и был хорошо осведомлен  о  провоцирующем  воздействии
космоса на психику ребенка, но выбрал вариант с "вселением дьявола" вполне
"сознательно".
   Основываясь на этом, мать девочки возбудила иск против клуба, однако  в
суде представитель его заявил, что клуб не может нести ответственности  за
искалеченного ребенка. "Если на футбольном матче, - сказал он, - кто-то от
зрителей сходит с ума или даже умирает от инфаркта, никто  не  обвиняет  в
этом организаторов спортивного чемпионата, хотя он и вызывает массу бурных
и, может быть, вредных эмоций. Всем известно, какое сильное  физическое  и
психическое воздействие оказывает на человека космос. Порой оно может быть
трагическим. Но при чем здесь организаторы  космического  туризма?  Каждый
участвует в путешествии добровольно". Суд отклонил иск.
   Я хорошо помнил об  этом,  отправляясь  на  Мидас  перед  совещанием  у
Мейдена, во время метеоритного дождя, но все-таки надеялся,  что  на  этот
раз мне удастся получить веские основания для ликвидации "мыльного клуба".
Мне представлялось, что вся проблема  заключается  лишь  в  несовершенстве
системы правосудия, да еще, пожалуй, в  неумении  следователей  дать  суду
необходимый  материал.  Пусть,  говорил  я  себе,  "мыльный  клуб"  трудно
прикрыть, исходя лишь из моральных соображений, но разве  нельзя  найти  в
уголовном законодательстве обоснования для борьбы с ним? Я воображал,  что
попаду в точку. Мне и по сей день помнится тот праведный гнев, с которым я
приближался к Мидасу; моя рука,  сжимавшая  овальный  штурвал  скоростного
скутера, представлялась прямо-таки карающей десницей.
   ...Окутанный   тяжелыми,   стеклянно-прозрачными   облаками    ксенона,
освещаемый яркими болидами сгорающих в газе  частиц,  сотрясаемый  ударами
более  крупных  метеоритов,  Мидас,  окруженный   тучей   извергнутого   в
пространство мусора, в котором, кроме  всевозможной  дряни,  плавали  тела
двух мертвецов, представлял собой фантастическое и жуткое зрелище, похожее
на грандиозный цветной кошмар.
   - Гиньоль, - сказал Леон Соболев.
   - Что? - не понял я.
   Скутер уже заходил на посадку.
   - Это похоже на гиньоль, - повторил Леон. -  Фильм  или  пьеса  ужасов.
Ходовой жанр поп-культуры.
   Соболев недавно побывал на  переподготовке,  где  специализировался  по
криминальным субкультурам, и теперь с  полным  знанием  дела  рассуждал  о
видах китча - всех этих триллерах, вестернах, комиксах и  прочей  духовной
жвачке, которой люди забивают  головы  даже  здесь,  в  Поясе  Астероидов.
Временами мой  молодой  помощник  мог,  пожалуй,  сойти  за  какого-нибудь
культур-философа, если бы не официальная голубая форма служащего ООН.
   Я продолжал рассматривать  Мидас.  Судя  по  всему,  клиенты  "мыльного
клуба" могли быть довольны. В жизни, которую смоделировал здесь компьютер,
было все: и настоящая опасность - метеоритный дождь, и феерическое зрелище
- нечто вроде северного сияния, и драматическая интрига  -  судьба  группы
Шебеля,  заживо  замурованной  в  подвалах  базы,   и   события,   "полные
мистического смысла", -  смерть  молодой  итальянки  и  старика-бельгийца.
Придраться было не к чему.
   Все очень естественно  вытекало  из  соотношения  обстоятельств:  пошел
метеоритный  дождь,  возникли  неполадки,  кто-то  попал  в  беду,  кто-то
погрузился в депрессию, а у кого-то не выдержало сердце...
   На Мидасе текла самая натуральная, подлинная жизнь, однако  все  в  ней
было так чрезмерно, многозначительно и пошло, что мне хотелось плюнуть  на
красиво мерцающий экран.


   Еще на пути к Мидасу я приказал начальнику местной  полиции  арестовать
Балуанга сроком на сорок восемь часов - я имел  право  использовать  такой
арест в качестве превентивной меры. К моменту моего прибытия  на  астероид
срок ареста почти истек, через несколько часов  Балуанга  необходимо  было
выпустить или предъявить ему какое-то обоснованное обвинение. Я знал,  что
в пансионате водится спиртное, завозимое с  Марса  и  Земли  контрабандой,
есть и девушки, которые за отдельную плату помогут скоротать  вечерок,  но
точных улик у меня не было.  В  полицейском  участке  мы  тоже  ничего  не
обнаружили. Видимо, Балуанг хорошо платил здешним  блюстителям  порядка  и
нравственности: имелось всего два-три дела о пустяковых  кражах  и  мелком
хулиганстве.
   Не знаю, что меня вдохновляло, но в этой тупиковой ситуации  я  еще  на
что-то надеялся. Я не выпустил Балуанга, когда  миновал  срок  ареста,  и,
сознавая, что нарушаю закон, предавался в баре меланхолическим раздумьям о
том, не окажусь ли я скоро сам за решеткой. Меня  спас  метеорит,  который
врезался в Мидас, хорошенько встряхнул его, и из каких-то тайных  хранилищ
мне прямо на руки пролилось неплохое шотландское виски, а в объятия  упала
разговорчивая Лола Рейн. Получив  такие  козыри,  я  с  огромной  неохотой
отправился на совещание, которое собирал Мейден в связи  с  делом  Пахаря.
Ну, а после совещания мне тем  более  хотелось  скорее  прикрыть  "мыльный
клуб", чтобы развязать себе руки: я суеверно подозревал, что  все  напасти
никогда не обходят меня, а значит, и брейкер меня никак не минует.
   На первом же допросе я выложил Балуангу все, что я о нем знаю и  думаю,
и заверил его, что на сей раз он не отвертится. В ответ на это  Балуанг  и
сказал слова, которые  я  особенно  хорошо  понял  потом,  несколько  дней
спустя, беспокойной ночью в отеле "Амброзия".
   - У вас ничего не выйдет, комиссар, - заявил он. - То есть вы, конечно,
можете на некоторое время расстроить мое дело, но ведь  вы  идеалист,  вам
хочется покончить со злом в корне, уничтожить его, так сказать, на  вечные
времена. А вот тут у вас победы никогда не будет. И знаете почему? Потому,
что вы лезете поперек течения жизни и ничего не понимаете  в  человеческой
природе. То, что вы называете "злом", придумал не я; я лишь  продаю  людям
товар, который они желают иметь. Не будет  меня  -  им  продаст  все,  что
нужно, другой. Конечно, вы можете называть желания этих  людей  "убогими",
"пошлыми", "безнравственными", но это дела не меняет,  потому  что  вы  не
Иисус Христос, чтобы судить всех, а они хотя бы имеют право быть собой. Вы
скажете, что боретесь со мной  ради  светлого  будущего  человечест