звольно.
   В зале зашевелились.
   - Десятки сервомоторов? - удивленно переспросил чей-то молодой голос.
   - Пятьдесят четыре мотора  на  девяти  польдерах,  -  спокойно  ответил
Мейден. - Но мы собрали вас не для того, чтобы вы ломали над этим  голову.
Разгадка уже найдена. Дайте Пахаря. Передаю слово Ривере.
   Главный  эксперт  Ривера  вышел   к   экрану,   на   котором   появился
голографический портрет какого-то парня.  Сразу  было  видно,  что  снимок
сделан наспех, где-то на людях, скрытой камерой.
   - Это Пахарь, -  сказал  Ривера.  -  Является  служащим  международного
вычислительного центра на астероиде Герион. Сейчас у  него  отпуск,  и  он
путешествует по астероидам. Взят под наблюдение как  чрезвычайно  искусный
брейкер.
   По залу пронесся  вздох.  Вот  оно  что!  На  нашем  жаргоне  брейкером
называется  человек,   способный   без   каких-либо   внешних   проявлений
воздействовать на технические системы с целью их разрушения.  Мистики  тут
никакой нет, весь эффект  объясняется  сверхсильным  напряжением  биополя,
которым обладает брейкер. Поле это можно зафиксировать  и  нейтрализовать.
Но, по словам Риверы, с  Пахарем  ничего  не  вышло.  Наши  несколько  раз
устраивали ему проверку, тайно замеряли параметры. Оказалось, что никакого
биополя у Пахаря нет! Вернее, есть, но как у всякого нормального человека:
напряженность, конфигурация, спектр - самые заурядные.
   - Вероятно, - заключил Ривера, - Пахарь обладает  каким-то  неизвестным
нам полем и  потому  особенно  опасен.  Его  визиты  на  астероиды  всегда
кончаются неприятностями: техника начинает бунтовать или вовсе выходит  из
строя.
   Затем слово вновь взял Мейден. Он сообщил, что, кроме  Нектара,  Пахарь
успел побывать еще на двух астероидах. Сначала он  появился  на  астероиде
Тетис. Я бывал на Тетисе и знал, что там  рядом  с  биостанцией  находится
база космофлота, работающая в  автоматическом  режиме.  Туда  заходят  для
заправки беспилотные транспортные  ракеты,  совершающие  каботажные  рейсы
внутри Пояса. Взлет, посадку, обслуживание ракет  обеспечивает  компьютер.
Оказывается, пока Пахарь был на Тетисе,  ракеты  то  и  дело  заходили  на
посадку с большим отклонением от базы,  угрожая  врезаться  в  биостанцию.
Биологи начали было думать, что забарахлил компьютер базы Тетис, как вдруг
все исправилось само собой.  Позднее  удалось  выяснить:  база  заработала
нормально, как только Пахарь покинул астероид.
   - Ракетой по станции, - буркнул кто-то сзади. - Самоубийство...
   Мейден услышал реплику.
   - Мы думали об этом,  -  сказал  он.  -  Вызывая  катастрофу,  брейкер,
конечно, подвергает опасности  и  себя.  Но  Пахарь  каждый  раз  успевает
исчезнуть, он всегда начеку. Тогда, на Нектаре, оказавшись в польдере,  он
первым надел скафандр и даже помог другим. На Тетисе у него, видимо, нервы
не выдержали, он покинул его слишком рано.  Зато  потом  был  случайно  на
Мирре, которая ему даром не прошла.
   Мейден рассказал, что когда Пахарь  прибыл  на  Мирру,  в  хемореакторе
биостанции началась неуправляемая реакция, дело закончилось  взрывом.  При
этом кумулятивная струя газов ударила именно в тот  отсек,  где  находился
Пахарь. Его спасло лишь удачное расположение обломков,  которые  послужили
ему защитой. Порожденный этим взрывом поток  осколков  и  выпал  потом  на
соседнем Мидасе в виде метеоритного дождя.
   Теперь я понял,  что  имел  в  виду  Мейден,  говоря  об  искусственном
происхождении потока  мидасовских  "геркулид"!  В  моей  голове  сразу  же
включился генератор сопоставления. Что если взрыв на Мирре, думал я,  лишь
условие, которое создал Пахарь для реализации программы  "мыльного  клуба"
на Мидасе? Но к чему тогда его вредительские действия на Нектаре и Тетисе,
не имевшие таких широкомасштабных последствий? То, что произошло, например
на Нектаре, можно было вызвать усилиями брейкера,  но  это  никому  нельзя
было  продать.  Во-первых,  в  силу  локальности  и  мгновенности   самого
инцидента, а  во-вторых,  в  виду  отсутствия  покупателя:  поблизости  от
Нектара нет ни  одного  "мыльного  клуба"  -  единственного  приобретателя
катастроф. Двенадцать огнедышащих ракет, которые в течение трех суток одна
за другой угрожали рухнуть  на  биостанцию  Тетис,  были,  конечно,  более
эффективным товаром, но и его в окрестностях  Тетиса  брейкер  не  мог  бы
никому  сбыть.  Словом,  мне  оставалось  гадать:  либо  Пахарь  подвержен
приступам бессмысленного вандализма, либо его  действия  вообще  не  имеют
никакого отношения к деятельности "мыльных клубов".
   Тут вновь подал  голос  стажер,  который  интересовался  сервомоторами.
Этого новичка, видимо, многое у нас удивляло.
   - Мне непонятно, - волнуясь, сказал он,  -  почему  не  рассматривается
альтернативная версия. Почему мы не предполагаем, что этот человек,  -  он
кивнул на снимок Пахаря, - вовсе не брейкер, а все  три  случая  с  ним  -
просто роковые совпадения? Насколько я понимаю, подобные катастрофы  могли
произойти и от других причин - мало ли их в Поясе? И компьютеры ошибаются.
   Вопрос был наивный, но Мейден ответил на него со всей серьезностью:
   - Вы рассуждаете логично, но упускаете некоторые детали.  В  Поясе  нет
отдельных компьютеров. Пояс  -  зона  повышенной  опасности,  поэтому  все
вычислительные комплексы, работающие на астероидах, объединены  средствами
космической связи в Международную интегральную  информационно-компьютерную
сеть - МИНИКС. Для выработки ответственных решений, ошибки в которых ведут
к катастрофам, используется мощь всего  МИНИКСа,  а  не  одного  какого-то
компьютера. Значит, если мы исключим вмешательство брейкера, нам  придется
признать, что с некоторых пор МИНИКС  допускает  непоправимые  ошибки.  Но
почему тогда мы все еще живы?  И  почему  катастрофы  происходят  одна  за
другой  только  на  Нектаре,  Мирре  и  Тетисе,  которые  посещает   некий
путешественник?
   Стажер сконфуженно сел.
   - Другое дело, - продолжал Мейден, - что у нас действительно нет прямых
улик, вообще каких-либо оснований для ареста  Пахаря.  Материальные  следы
его воздействия на технические системы  отсутствуют,  так  что  он  всегда
может изобразить себя жертвой, а не виновником  катастрофы.  Формально  он
сейчас - пострадавшее лицо, отдыхает в оазисе Офир на Марсе.  Непонятна  и
цель его диверсий. Единственно, что можно сказать, - Пахарю  почему-то  не
нравятся биостанции. Все его диверсии  имели  место  там,  где  в  космосе
выращивается что-либо съестное, -  так  сказать,  хна  пажитях  небесных".
Поэтому, кстати, мы и дали ему кодовое имя "Пахарь", под которым он  будет
фигурировать в оперативных донесениях. Скоро Пахарь закончит курс  лечения
и может вернуться в Пояс. Видимо, нам придется немало  повозиться  с  ним,
но, я думаю, мы сумеем познать цели этого человека и выяснить природу  его
таланта.
   В словах Мейдена звучала уверенность, но позже, когда я думал  об  этом
деле, меня все больше одолевали сомнения. Брейкер -  не  такая  уж  частая
фигура в нашей практике, и, говоря по  правде,  никто  из  нас  толком  не
знает, как с ним бороться. За двенадцать лет работы в Поясе  мне  пришлось
лишь раз иметь дело с  брейкером.  То  была  пожилая  женщина-домохозяйка,
которую привезли в  Пояс  откуда-то  из  предместий  Сан-Паулу.  Компания,
добывавшая на Бригелле цирконий, доконала этот астероид и  была  на  грани
банкротства, когда кому-то пришла в  голову  счастливая  мысль  с  помощью
брейкера устроить на руднике катастрофу, дабы получить солидную страховку.
Мне пришлось слетать в Бразилию, чтобы раскрыть  умышленное  вредительство
на Бригелле.
   Теперь брейкер угрожал биостанциям, и я опять  имел  немалые  основания
для беспокойства. В моем секторе Пояса, на астероиде Амброзия, действовала
биостанция,  причем  двигалась  она  в  стороне  от  оживленных  трасс  и,
насколько я  понимал,  представляла  собой  довольно  удобный  объект  для
брейкерских упражнений. Мне, конечно, следовало быть на Амброзии и ожидать
там визита Пахаря, но я не мог  находиться  одновременно  в  двух  местах.
Мидас тоже требовал моего присутствия.  Поэтому,  направляясь  туда,  я  в
сущности проводил политику испуганного страуса и старался просто не думать
о Пахаре. Вернувшись на  Мидас,  я  целиком  ушел  в  дела  по  ликвидации
"мыльного клуба",  и  мысли  о  возможном  появлении  брейкера  постепенно
отодвинулись на второй план. Однако Пахарь очень скоро напомнил о себе. Он
дал мне лишь несколько дней спокойной работы, а потом вылетел с  Марса  и,
конечно же, не куда-нибудь, а прямиком в  мой  сектор,  на  Амброзию.  Мне
спешно дали об этом знать,  и  с  этого  момента  Пояс  словно  бы  скорее
завертелся вокруг Солнца, а я метался внутри него как белка в колесе.
   Я немедленно  покинул  Мидас,  надеясь  упредить  появление  Пахаря  на
Амброзии, но Мейден, с которым я непрерывно  поддерживал  связь,  сообщил,
что брейкер, очевидно, будет там раньше меня. Я чувствовал себя человеком,
у которого вот-вот должны ограбить дом, однако  ничего  не  мог  поделать.
Расположение небесных тел, увы, имеет значение не только в астрологии,  но
и в практической навигации. Пахарь и я двигались  в  плоскости  эклиптики,
однако брейкер вместе с Амброзией находился в ее западной квадратуре, а  я
- в восточной. Благодаря этому Пахарь опередил меня  на  несколько  часов.
Когда он ступил на Амброзию, я еще находился в пути и был  готов  к  любым
неожиданностям. И они произошли.
   Трое наших, незаметно сопровождавших Пахаря с самого  Марса,  сообщили,
что, едва появившись на Амброзии, брейкер  вызвал  по  видеофону  научного
руководителя биостанции доктора Стефана Минского и передал ему  привет  от
Регины. Минский при этом несколько растерялся, но быстро овладел  собой  и
назначил Пахарю встречу в баре.  Это  предварительный  мимолетный  контакт
показал, что все мы, может быть, безмятежно спим  на  краю  пропасти.  Имя
Регины, произнесенное Пахарем, прозвучало  для  меня  как  гром,  я  вдруг
понял, какого рода цель мог преследовать Пахарь.
   - Известно, кто такая Регина? - спросил я у  Мейдена,  чтобы  проверить
себя.
   - Это подруга Пахаря на Герионе, - ответил тот с экрана. - Полное имя -
Регина Савицкая, специальность - психолог. Мы сейчас выясняем,  откуда  ей
известен Минский.
   - Тут нечего выяснять, - сказал я. - Два  года  назад  она  работала  с
Минским на Амброзии  и...  в  общем,  почти  была  его  женой.  Потом  они
разошлись. Но главное в другом - Пахарь мог узнать  от  Регины  о  научной
работе Минского. О работе, которая засекречена.
   Доктор Минский вел на Амброзии  эксперименты  по  аутотрофному  синтезу
белков, то есть, проще говоря, пытался  создать  питательную  биомассу  из
неорганических  веществ.  Эти  исследования  входили  составной  частью  в
какую-то  международную  научную  программу.  Я  не  знал  ни   участников
программы, ни ее конкретной  тематики,  но  смысл  ее  был  мне  известен:
разработка способов производства искусственной пищи.
   Услышав  об  этом,  Мейден  немедленно  сделал  запрос  в  компетентные
организации, и через несколько минут мы узнали,  что  на  ряде  биостанций
Пояса,  на  этих  ангельских  тихих  "пажитях  небесных",  часть   которых
пострадала от Пахаря, уже несколько лет совершенно  буднично  и  незаметно
осуществляется  грандиозный  научный  проект.  В  числе  прочих  работ  на
биостанциях Нектар, Мирра, Тетис, Кифара и Амброзия велись исследования по
синтезу искусственных белковых продуктов, способных заменить обычную пищу.
Эта международная научная программа,  принятая  по  инициативе  голодающих
стран африканского Сахеля, носила почти библейское название  "Скайфилд"  -
"небесное  поле",  а  финансировала  ее   ФАО   -   организация   ООН   по
продовольствию и сельскому хозяйству.
   Так среди головоломных  загадок  и  сложностей  этого  необычного  дела
неожиданно всплыл простой и ясный мотив - борьба за жизнь, за все  тот  же
кусок хлеба. С проблем космических мы вдруг опустились  до  проблем  чисто
земных, до извечного стремления человека не умереть от  голода,  а  пожить
подольше. Характерный, если вдуматься, факт для нашего времени. Мы освоили
ближний космос, добрались  до  орбиты  Юпитера,  кушаем  пряники  в  Поясе
Астероидов, а на Земле  в  это  же  самое  время  голодают  и  умирают  от
недоедания миллионы людей. Я не знаю, почему так происходит, я  лишь  могу
предположить, что такое положение, видимо, сохранится  до  тех  пор,  пока
голод будет иметь не только биологическое, но и геополитическое значение.
   Разделяя эту точку зрения, Мейден высказал предположение, что некоторые
транснациональные корпорации, производящие натуральные  продукты  питания,
могли  быть  заинтересованы  в  провале  программы  "Скайфилд",  и   этим,
возможно,  обусловлено  появление  в  Поясе  такого  уникального  по  силе
брейкера,  как  Пахарь.  Версия  Мейдена  была  вполне  реальна,   но   ей
противоречил тот факт, что, по сообщениям наших людей на  Герионе,  Пахарь
не имел никаких  связей  с  международным  терроризмом.  Он  вел  довольно
уединенный образ жизни, встречался с ограниченным кругом людей  и,  будучи
специалистом  по  человеко-машинному  диалогу,  все  свое  время  посвящал
разработке систем  общения  с  компьютером.  Когда  на  Герионе  появилась
Регина, быстро сблизился с ней, но связь эта была странной, очень неровной
и мучительной для обоих.
   По свидетельству очевидцев, Пахарь временами словно  испытывал  Регину,
обращаясь с ней как последний негодяй. Вообще наши  эксперты-характерологи
в данном пункте описывали Пахаря весьма красноречиво. По их словам. Пахарь
был способен, обожая женщину, дойти  до  самозабвения,  мог,  изощренно  и
верно служа ей, вознести ее до высот счастья, а потом вдруг,  по  странной
прихоти раздраженного чувства, с каким-то злобным вдохновением  тут  же  и
унизить ее, может быть, только для того, чтобы опять начать  все  сначала,
опять бросить все к  ее  ногам  и  в  конце  концов  заставить-таки  ее  в
очередной раз смириться, перешагнуть  и  через  эту  обиду,  и  через  эту
горечь,  и  через  уязвленную  гордость,  словом,  опять  утратить  всякое
самолюбие. Впрочем, по тем же свидетельствам, Регина порой тоже беспощадно
терзала самолюбие Пахаря, провоцируя его на разного  рода  крайности...  В
общем, они любили и потому мучили друг друга. Такое бывает  между  людьми.
Но мне все равно было горько  слышать  про  эти  роковые  страсти.  Регина
всегда вызывала во мне симпатию. Как эта красивая и гордая  женщина  могла
снизойти до связи с брейкером,  более  того,  выносить  все  те  унижения,
которым он ее подвергал?
   Сейчас остается только жалеть, что этот вопрос так и остался  для  меня
риторическим. Попытайся  я  на  него  ответить,  изучить  отношения  между
Пахарем и Региной, может быть, мне уже  тогда  удалось  бы  догадаться  об
истинных намерениях Пахаря. Ведь помнил же я тот знаменательный разговор с
Региной, разговор, во время которого у меня впервые появилась мысль о том,
что на  "пажитях  небесных"  могут,  пожалуй,  и  впрямь  решаться  судьбы
человечества.
   Это было незадолго до разрыва Регины с Минским. Я прибыл на Амброзию по
анонимному вызову, специально для встречи с человеком,  который  обещал  в
письме  "обратить  мое  внимание  на  исследования,  грозящие   поколебать
стабильность  цивилизации".  В  тот   день   молодой,   тридцатидвухлетний
руководитель биостанции доктор Стефан Минский растолковал мне,  что  такое
аутотрофный синтез, я осмотрел лаборатории, реакторы, побывал в польдерах,
но так и не "понял, откуда может грозить опасность. Наоборот, все, с чем я
встречался  на  Амброзии,  представлялось   мне   высочайшим   воплощением
гуманизма. Шутка ли сказать, искусственная пища!
   "Люди расселились уже до  орбиты  Юпитера,  -  говорил  Минский,  -  но
продолжают упорно, с неимоверным  трудом  создавать  вокруг  себя  зеленую
биосферу. И  в  космосе,  и  на  Земле  мы,  борясь  с  голодом,  пытаемся
действовать все тем же архаичным способом: взрыхлить почву, посеять  зерно
и собрать урожай. Мы никак не можем освободиться от  пашни,  от  навоза  и
потому похожи на мореплавателей эпохи Магеллана,  которые,  отправляясь  в
путь по воде, с собой брали  тоже  воду.  Но  подумайте:  ведь  достаточно
разъединить молекулы воды  и  молекулы  соли,  чтобы  морская  вода  стала
пресной. Точно так же достаточно определенной рекомбинации молекул,  чтобы
превратить  любое  неорганическое  вещество  в  белки,  жиры  и  углеводы.
Некоторые простейшие организмы,  грибки  -  дрожжи  кандиды,  например,  -
способны превращать нефтепродукты в высокомолекулярные соединения. То есть
аутотрофный синтез в природе есть и  процветает.  Так  почему  бы  нам  не
смоделировать его?
   В заключение Минский показал мне пробирку с мутным желтоватым  киселем.
Это была белковая плазма, синтезированная из углистых хондритов,  которыми
так богата Амброзия. "Когда-нибудь  мы  сможем  перерабатывать  астероиды,
камни, космическую пыль в пищу, в этакую манну  небесную",  -  сказал  при
этом Минский. Я воспринял его слова как шутку и ответил, что  до  сих  пор
превращать камни в хлебы удавалось только Иисусу Христу. "Люди  становятся
богами", - усмехнулся Минский.
   Помню легкое чувство ошеломления, с которым я поздно вечером  обдумывал
у себя в гостинице идеи Минского.  Я  -  человек,  далекий  от  абстракций
науки, вижу все практически, и тут как бы  несколько  сбился.  Я  старался
настроиться на глубокомысленный  лад,  но  вместо  этого  в  голову  лезла
какая-то дилетантская чушь,  какие-то  космические  облака  манной  крупы,
планетарные  туманности  из  капель   сиропа   и   сатурновы   кольца   из
сублимированных бифштексов. Мир как-то незаметно превращался в грандиозную
объедаловку, где каждый мог нырнуть в изобилие, не сходя с места. Конечно,
размышлял я,  если  нам  по  силам  искусственно  создавать  белок  и  все
остальное, то зачем мучиться, зачем налаживать этот неимоверно  сложный  и
капризный механизм живой природы? Зачем  пахать  землю,  зачем  строить  в
космосе эти громадные польдеры, сеять в них зерно, растить пшеницу и  печь
хлеб, если можно легко получать тот же продукт,  работая  на  молекулярном
уровне? Знание о том, как из всего сделать хлеб,  -  есть  уже  сам  хлеб;
остальное несущественно.
   Разумеется,  это  были  размышления  и  представления  профана,   и   я
неоднократно себе об этом напоминал. Но в тот  далекий  уже  вечер  я  был
захвачен идеями Минского, безгранично верил в них и в конце концов  решил,
что письмо, из-за которого я прилетел на Амброзию, просто глупая штука.
   Я уже собирался лечь спать, как вдруг  дверь  отворилась  и  ко  мне  в
комнату быстро вошла тоненькая хорошенькая девушка в красном  комбинезоне.
Она остановилась у двери, сложив руки за спиной, и сумрачно посмотрела  на
меня темными глазами - так смотрят дети, когда хотят  отчитать  загулявших
родителей.  Это  и  была  Регина  Савицкая,  двадцатидвухлетний   психолог
биостанции, отчаянно влюбленная в  ее  руководителя.  Раньше  Регина  была
известна как самая красивая девушка  -  "мисс  Амброзия";  теперь  же  все
говорили об ее отношениях с Минским. Регина давно добивалась его внимания,
но Минский ее не замечал; девушка предпринимала героические усилия,  чтобы
пробудить к себе интерес, и  наконец  добилась  своего  -  Минский  в  нее
влюбился. Так что чувство Регины к Минскому  вовсе  не  было  безответным.
Драма состояла не в отсутствии любви,  а,  так  сказать,  в  ее  качестве.
Будучи на десять лет старше Регины, Минский полюбил  ее  как-то  уж  очень
красиво, по-книжному - мило, изящно, легко, отчасти трогательно и не теряя
достоинства. Думаю, за одно это Регине много  раз  хотелось  надавать  ему
пощечин. Не знаю, в чем тут  дело,  но  я  убежден,  что  довольно  многие
женщины не могут быть счастливы