ется  на  высшем
уровне, и о результатах нам не сообщают. По-моему, даже Мейден не знает, о
чем там  говорят.  Однако  среди  наших  ходят  слухи,  будто  в  судебных
кабинетах события на Амброзии  квалифицируются  как  "суицидальный"  акт".
Если это действительно  так,  я  аплодирую  мудрости  прокуроров.  Ибо  за
попытку самоубийства, как известно, не судят. По-моему, нам сейчас гораздо
важнее судить себя, чтобы понять, почему эта попытка имела  место.  Почему
умный человек,  талантливый  ученый,  которому  удалось  смоделировать  на
компьютере коренные моменты человеческой судьбы  -  стремление  к  истине,
любовь, смерть, - совсем не обрадовался этому?  Испугался,  что  благодаря
ему, благодаря грядущему  "шефству"  компьютеров  счастливое  человечество
очень скоро превратится в толпу праздных потребителей, в стадо свиней?
   Да, есть немало тех, кто убежден, что природа  человека  низменна,  что
рано или  поздно  весь  род  людской,  соблазненный  могуществом  техники,
свернет к корыту, зароется в грязь. Иным "философам", вроде Балуанга,  это
позволяет оправдывать духовный разврат,  которым  они  торгуют  направо  и
налево. Увы, во время того нашего разговора с Балуангом  я  не  сумел  ему
достойно возразить. Однако теперь, после  событий,  участником  которых  я
был, я знаю, чем могу ответить. Я просто расскажу о Пахаре -  о  человеке,
который предпочел лучше умереть, чем согласиться на компьютерное  счастье.
Мне очень понятна и близка его отчаянная тяга доказать и машине, и  самому
себе, что  человек  все-таки  выше,  сложнее,  глубже  любой  компьютерной
программы и даже того, что он сам о себе думает.
   Я бы очень хотел узнать Пахаря поближе, и мне теперь жаль,  что  я  так
долго и глупо видел в нем заурядного брейкера. К сожалению, когда я  вывел
Пахаря из кессона и снял с него наручники, у нас уже не было ни минуты  на
философские разговоры. На другой же день примчался Мейден, забрал Пахаря с
собой, и больше я его не видел. Дело, конечно, сразу же засекретили,  и  я
даже не узнал подлинного имени этого человека. Для меня он так  и  остался
Пахарем. Единственное, что мне известно о нем, - что он кибернетик  и  что
его родной язык - русский.
   А ведь было бы очень важно узнать и  понять,  откуда  появляются  такие
люди, в каких условиях они росли, что на них влияло, на каких идеалах  они
воспитывались. Поэтому я призываю: пусть  над  делом  Пахаря  работает  не
только наш брат - служащие ООН,  полицейские  и  юристы,  но  и  ученые  -
обществоведы, философы. Может быть, это поможет  нам  сделать  так,  чтобы
людей, которые стремятся ныне в "мыльные клубы",  появлялось  все  меньше.
Пока же их много, очень много. И порой мне кажется, что число их растет...
   Нет, я  все-таки  не  знаю,  куда  идет  человечество.  Меня  одолевают
сомнения то с одной, то с другой  стороны.  Когда  я  занимаюсь  на  своих
астероидах подпольными кабаками, "мыльными клубами" и прочим  выплывшим  в
космос скотством, я думаю, что негодяй Балуанг в чем-то  прав.  Но  иногда
мне вспоминается кессонная камера, голос Пахаря, драма человеческой жизни,
которая прошла передо мной, и тогда я  начинаю  сомневаться:  а  точно  ли
дьявол способен в изобилии одарить людей "хлебом духовным"? И  так  ли  уж
неуемно стремление человека без труда и пота вкушать его?