вода?! Меркуриологи заволновались, они не верили своим глазам.
   - Вода, - подтвердил голос  Хейделя.  -  Температура  у  поверхности  -
тридцать два и восемь десятых по Цельсию.
   В темной глубине вспыхивали бледно-зеленые огоньки. Прожекторы погасли,
и мы увидели хоровод слабофосфоресцирующих быстрых теней. По  залу  прошло
движение, кто-то  взволнованно  кашлянул,  кто-то  крикнул,  чтобы  срочно
позвали биологов. На крикуна нетерпеливо зашикали.
   - Озеро, кажется, обитаемо, - проговорил Хейдель, - но я не знаю...  не
могу определить, что это такое.
   Озер  было  много.  Соединенные  между  собой  проливами,  речушками  и
водопадами, они тянулись до бесконечности, прозрачные и мутные,  теплые  и
холодные. Шум в зале нарастал, отовсюду  слышался  говор  и  шепот.  Вода!
Много воды! Теперь наша станция не будет испытывать водяной голод.  Вместе
со всеми я тоже находился в состоянии  радостного  возбуждения.  Я  слышал
приглушенный смех и едкие замечания по адресу меркуриологов,  и  мне  было
чуточку жаль их: они буквально на днях сделали окончательный вывод о  том,
что планета совершенно лишена природных вод, и теперь, понятно,  пребывали
в  положении  пророков,  уличенных  во  лжи.  Сидевший   рядом   со   мной
врач-психиатр Хайнц Фидлер тронул меня  за  рукав.  Он  догадался,  что  я
ослабил внимание, и сделал предупреждающий жест:
   - У них свои проблемы, а у нас, медиков, свои. Советую не отвлекаться.
   Да, да, конечно!.. На экране между тем происходило  что-то  интересное.
Хейдель слез с Паука и прошел метров  на  десять  вперед.  Теперь  он  был
отлично виден во весь рост. Тяжелые  башмаки  его  скафандра,  подкованные
острыми шипами, разбрызгивали жидкую грязь.  Иногда  он  останавливался  и
долго глядел перед собой под ноги, словно разыскивая что-то, и, ничего  не
увидев, двигался дальше вдоль грязевого потока. Но вот он быстро нагнулся,
погрузил руки в темную жижу и резко выпрямился.  В  его  руках  извивалось
неведомое  существо,  похожее  на  длинного  червя.  К  сожалению,  хорошо
разглядеть червя не удалось: Хейдель перебрасывал  его  из  руки  в  руку,
словно тот жег ему ладони, и наконец отбросил в сторону.
   - Горячий, - сказал он. - Горячий, как раскаленное железо.
   "Странно, - подумал я. - Перчатки скафандра плохо пропускают тепло".
   - Странно... - услышал я шепот Фидлера.
   А Хейдель тем временем выходил  на  берег  обширного  грязевого  озера,
захламленного  какими-то  полусгнившими  пнями.  Черные  космы  обнаженных
корней  на  фоне  мрачного  пейзажа   выглядели   неприветливо,   зловеще.
Интересно, откуда  на  Меркурии  могли  появиться  эти  трухлявые  останки
деревьев?
   - Здесь дьявольски жарко, - сказал Хейдель. - Я обливаюсь потом.
   Фидлер многозначительно подтолкнул меня локтем.
   - Сэм, выключи свет, -  обратился  Хейдель  к  Пауку,  и  тот  послушно
выполнил приказ.
   В темноте заиграло изумрудное сияние. Сначала я не  мог  разобраться  в
хаосе огней и пятен,  но  постепенно  глаза  стали  различать  подробности
диковинного зрелища.  Гнилушки  сделались  прозрачными,  точно  стеклянные
глыбы: они источали приятный зеленый свет и... двигались.  Внутри  каждого
пня виднелись большие гроздья изумрудных шариков. Шарики время от  времени
вспыхивали изумрудными огоньками, тускнели и вспыхивали вновь. И  все  это
мерцало и ползало среди бесформенных пятен бледно-светящегося ила.  Темный
силуэт скафандра придавал картине еще более  фантастический  вид.  Хейдель
неподвижно разглядывал неведомые существа, копошащиеся у его  ног.  Долго,
очень долго простоял он так, не двигаясь с места.
   - Свет!.. - внезапно рявкнули стереофоны.
   Зал  дрогнул;  в   этом   неожиданном   крике   Хейделя   было   что-то
нечеловеческое. Вспыхнули  голубые  лучи,  и  зеленые  призраки  мгновенно
исчезли. Все те  же  корявые  неподвижные  пни...  Но  Хейдель...  Что  он
собирается делать? В его руках появилась коричневая груша...  Он  вывинтил
предохранитель из грушевидного баллона и замахнулся... Фидлер  привстал  с
кресла и подался вперед. Грохот, рваное пламя...
   - Негодяй!.. - воскликнули сзади.
   Я узнал голос биолога Тани Максимовой. Хейдель  в  забрызганном  грязью
скафандре молча стоял и смотрел на изуродованные взрывом  коряги.  Кое-где
расплывались оранжевые пятна. Уцелевшие "пни" быстро меняли  окраску.  Они
словно покрывались металлической чешуей,  в  гуще  переплетенных  "корней"
проскакивали  искры.  Шатаясь,  точно  пьяный,  Хейдель  направился  вдоль
берега. Он шел, пока не споткнулся о камень. Сел, обхватил голову  руками.
О чем он думал?
   - Grose Anzahl die Leichen... - тихо сказал  он.  -  Die  Toten  konnen
sehen! [Множество трупов... Мертвые могут смотреть! (нем.)]
   Я опять почувствовал острый локоть Фидлера...
   Поднявшись на  ноги,  Хейдель  сдернул  с  плеча  портативный  "Килот",
который обычно служил меркуриологам как камнерез, и направил его  короткий
ствол в сторону озера. Там, куда упиралась трасса голубых огоньков, темная
жижа  бурлила  в  облаках  испарений,  несчастные  "коряги"  корчились   в
предсмертной агонии. Расстреляв весь энергетический запас, Хейдель швырнул
"Килот" в грязь...
   Экран погас, и в зале включили освещение. Но никто не  покинул  кресел,
настолько все были потрясены увиденным.
   - Маленькая справка... Разрешите? - обратился к кому-то Фидлер.
   - Да, пожалуйста.
   - Скажите, шлем Хейделя был металлический?
   - Нет, его скафандр типа "Цеброн", а следовательно - из стеклопластика.
   - Благодарю вас, я так и думал...
   - Вы полагаете?.. - я тронул Фидлера за рукав.
   - Совершенно верно. Неизвестные нам существа подействовали  на  психику
Хейделя биоизлучениями колоссальной мощности. Будь  на  нем  металлический
шлем - этого бы наверняка не случилось.
   - Уж не думаете ли вы, что мы столкнулись с  разумными  представителями
неизвестной нам биологической формации?..
   - Нет, не  думаю.  Давайте  сопоставим  факты.  О  разумности  "горячих
червей", как вы понимаете, не может быть и речи. "Горячими" они были  лишь
потому, что раздражали каким-то  облучением  нервные  окончания  в  кожном
покрове руки Хейделя, вызывая тем самым ощущение ожога. У грязевого облака
Хейдель жаловался на жару в теплонепроницаемом скафандре -  отсюда  вывод:
либо - "коряги" и "горячие черви" - существа сходной природы, либо  -  что
более  вероятно  -  "черви"  представляют  собой  развивающееся  потомство
"коряг". Далее: обитатели  озера  не  проявили  ни  малейшего  интереса  к
появлению человека, их единственная реакция на непривычно яркий свет  была
весьма красноречива: полная неподвижность. Свет погас, раздражитель  исчез
- и жизнь вернулась в свою колею. После того, что мы наблюдали, у нас есть
все  основания  полагать,  что  жизнь  эта  не  имеет  ничего   общего   с
деятельностью разумных существ.
   - Я согласен  с  вашими  доводами.  Но  для  меня  остались  совершенно
необъяснимыми дальнейшие поступки Хейделя. Я так  и  не  сумел  определить
границу, откуда поведение его начинает обретать неустойчивый характер.
   - Пожалуй, это не так уж сложно, как  кажется  на  первый  взгляд...  -
задумчиво ответил Фидлер. - В самом деле, уставший, страдающий  от  ожогов
человек легко теряет  контроль  над  собой.  Вспомните,  с  какой  злостью
Хейдель выкрикнул: "Свет!" Свет вспыхнул, и "коряги" замерли. Эта  игра  в
прятки незадачливых, отталкивающего вида существ разъярила его еще больше.
Раздражение - плохой советчик, и в ход пошла взрывчатка...
   - Да, но потом мы с вами видели, как он переживал...
   - Верно, - согласился Фидлер. - Он провел параллель  между  собственным
поступком и преступной воинственностью своих  предков.  Ведь  не  случайно
вырвалась у него эта ужасная фраза на родном языке.
   - Почему вы считаете,  что  в  этом  виновато  прошлое?  -  спросил  я,
заинтересованный неожиданным поворотом в рассуждениях Фидлера.
   - Да потому, что под влиянием возросшей мощи биоизлучений потревоженных
взрывом животных его расстроенная психика получила  импульс  к  тому,  что
накопленные  из  источников  истории  трагические  картины  стали  как  бы
реальностью. Это явилось  толчком  к  перестройке  самосознания  по  схеме
наследственной памяти. Несчастный! Случаю угодно было  оживить  в  нем  ту
слепую жестокость, которая, казалось  бы,  полностью  истлела  в  прошлом.
Проклятие предка!.. В каких тайниках, в каких клетках  мозгового  вещества
сохранилось оно, скрытое от сознания? Не знаю. Да и никто пока  толком  не
знает. А надо бы знать, пора... О, мы любим говорить о  своем  могуществе!
Но вот в нашу дверь постучалась беда, и мы не смогли вернуть Курту  самого
себя. Он ушел от нас, ненавидя людей ненавистью своего предка, ненавистью,
которая совершенно не свойственна его настоящей сущности.
   Фидлер умолк. Я смотрел на него, что  называется,  "во  все  глаза".  И
этого человека я раньше считал сухарем, невыносимым  педантом!..  И  чтобы
скрыть замешательство, я спросил:
   - Скажите, Фидлер, сами-то вы полностью доверяете этому своему... ну...
диагнозу, что ли?
   Фидлер пожал худыми плечами.
   - Видите ли, мой молодой друг... Я просто поделился с вами догадкой, не
более. А догадка, не подкрепленная вескими аргументами, не может...
   - Может! - перебил я его с неожиданной для  себя  злой  решимостью.  Он
открыл мне глаза.  Теперь  я  презирал  свои  "всезнающие",  "супермудрые"
диагностические  машины  -  всю  эту  безнадежно   грубую   подделку   под
человеческую мысль.
   Фидлер неодобрительно покачал головой:
   - Как вы еще молоды, Морозов. Впрочем, я вам ужасно завидую.


   Да, все это так и было. Мне завидовали, а я  терял  под  ногами  опору,
потому что увидел границы возможностей машинной медикологии и испытывал от
этого горечь разочарования. Потускнело то главное, чему я хотел  посвятить
свою жизнь. Возможно, Фидлер и прав, пытаясь убедить, что ничего страшного
со мной не происходит, просто "возрастной период", но мне по-прежнему было
тяжело. Зачисление в группу Шарова вывело  меня  из  тягостного  состояния
отрешенности, которое испытывал по собственной  вине.  Мне  казалось,  что
там, возле Солнца, среди неведомых опасностей, мне суждено  понять  что-то
очень важное для себя...
   Устав от размышлений, я  разыскал  свое  любимое  место  для  отдыха  -
обломок скалы с удобными ступеньками в тени. Отсюда хорошо видна  глубокая
чаша каменистой долины.  Долина  поражает  своей  пятнистой  расцветкой  -
черное с белым. Впечатление такое, будто среди нагроможденных черных  скал
отдыхает лебединая, стая, и трудно поверить, что эта белоснежная  масса  -
химическое  соединение  цинка.  Кое-где   ослепительно   блестят   кусочки
разбитого зеркала. Это - лужицы ртути и расплавленного зноем свинца. В них
смотрятся Солнце и камни. Пятнистую поверхность долины пересекают огромные
трещины с обрывистыми краями. Однажды я заглядывал в одну из таких  трещин
и был ошеломлен бездонной  глубиной.  В  общем  эти  колоссальные  разломы
напоминают аналогичные образования мертвого рельефа Луны, но  на  Меркурии
они живут, дышат: во время сильных трясении  они  умеют  захлопывать  свои
чудовищные пасти. Недавно так едва  не  погибла  исследовательская  группа
меркуриологов.
   Пейзаж разнообразят десятки действующих  вулканов.  Их  крупные  склоны
испещрены множеством кратеров-паразитов, изливающих потоки дымящейся лавы,
вершины постоянно окутаны облаками сернистых  газов.  "Кочегарка"  планеты
действует непрерывно... Внезапно  рядом  с  мачтой  радиомаяка  я  заметил
голубую вспышку. Как раз над тем местом, где должен был находиться девятый
наблюдательный, появились четыре  серебристо-белые  черточки.  Это  глаеры
Волкова. Я взбежал по ступенькам на самую вершину скалы,  надеясь  получше
разглядеть  маневр  "охотников"  за  торами.  Поздно.  Глаеры  исчезли  за
склонами холма и больше не показывались. Наверное, ушли по  направлению  к
базе. Любопытно, чем кончилась сегодняшняя "охота"? Как всегда,  вероятно,
ничем. Я нащупал затылком кнопку  на  тыльной  стороне  шлема  и  легонько
нажал. Тесный  мирок  скафандра  наполнился  треском  и  воем  радиопомех,
человеческие голоса различались с трудом.
   - ...неожиданный эффект. Плакали твои излучатели, Афанасьев.
   - Как это произошло?
   -  Ума  не  приложу.  Мы  выходим  на  них  строем  "конверт",   кольца
разделились на пары и стали всплывать  вверх  по  вертикали.  Две  из  них
успели удрать, третью пару нам  удалось  задержать  в  центре  "конверта".
Тороиды предприняли попытку проскочить электромагнитный барьер... Мы  дали
залп...  завихрение  поля...  кольца  растворились  в   каком-то   красном
тумане... всплеск радиации - излучатели вышли из строя.
   Дальше -  сплошной  треск,  бормотание.  Движением  головы  я  отключил
дальнюю связь. Все ясно: группа Волкова потерпела очередную неудачу.  Торы
оказались крепким орешком.
   Впервые странные кольца были замечены на Меркурии сравнительно недавно,
недели две тому назад, в тот день, когда ушел Хейдель. Громадные, до шести
метров в диаметре, но очень подвижные, они появлялись неизвестно откуда  и
исчезали неизвестно куда. Последние три дня то один  наблюдательный  пост,
то другой сообщали на базу о новом нашествии  "красных  призраков".  Вчера
мне даже посчастливилось увидеть их феерический полет. Они  шли  сомкнутым
строем над самой поверхностью плато. Два кольца отделились от общей группы
и повернули в мою сторону. Хотя я знал, что они не причиняют людям  вреда,
мне стало как-то не по себе, когда оба тороида повисли у меня над головой.
Но любопытство оказалось сильнее страха - я долго разглядывал их  красные,
полупрозрачные тела, внутри которых медленно вращались  туманные  сгустки.
Мне казалось, что кольца  с  таким  же  интересом  разглядывают  меня.  Их
пресловутая "любознательность" дала Кломену  повод  высказать  гипотезу  о
"живых существах в форме тороидов". Ему очень  хотелось  к  слову  "живые"
добавить еще и "разумные", но он так и не решился на это после  вчерашнего
бурного  заседания  ученого  совета,  на  котором  Волков  устроил  шумный
скандал. Пользуясь поддержкой своих единомышленников, он не оставил  камня
на камне от гипотезы Кломена.
   - Если рассуждать так, как рассуждает наш уважаемый коллега, -  ядовито
заметил он  в  конце  заседания,  -  то  по  аналогии  неминуемо  придется
признать, что известную нам шаровую молнию также можно отнести к категории
живых существ.
   - Вы считаете, что шаровая  молния  и  меркурианский  феномен  -  одной
природы? - выкрикнул с места кто-то из сторонников Кломена.
   - Не совсем так, -  возразил  Волков.  -  Картина  станет  яснее,  если
тороиды  рассматривать  с  точки  зрения  физики  пульсирующих  форм.  Для
непосвященных даю пояснения. Как  известно,  материя  существует  в  форме
поля, в форме плазмы и в форме вещества. В определенных  условиях  материя
может переходить из одной формы  своего  существования  в  другую.  Теперь
представьте себе, что переход из одной формы в другую и обратно происходит
за исчезающе малые промежутки времени, и  вы  получите  физическую  модель
наших таинственных тороидов. Да, я считаю, что в данном  случае  мы  имеем
дело с явлением пульсации материальных форм.
   Председатель совета задал вопрос:
   - Как по-вашему, чем обусловлено это явление?
   Волков развел руками:
   - Пока не знаю. Думаю,  что  в  ближайшее  время  нам  все  же  удастся
выяснить наконец, где и как зарождаются торы.
   И, надо сказать, группа Волкова прилагает  для  этого  все  усилия,  но
"красные призраки" по-прежнему хранят свою тайну...
   Собираясь уходить, я  еще  раз  окинул  взглядом  долину:  безмолвие  и
яростный палящий зной. Огромное Солнце кажется неподвижным.  Силой  своего
тяготения  оно  почти  остановило  осевое  вращение  планеты  и  теперь  с
неразумной жестокостью методично поливает убийственными лучами поверхность
беззащитного карлика. Так  будет  и  впредь,  если  людям  не  понадобится
придать планете более быстрое  осевое  вращение...  А  на  другой  стороне
Меркурия сейчас бесконечная  холодная  ночь.  Там  в  заиндевелых  ущельях
растут исполинские друзы белых кристаллов, в ложе скованных  стужей  долин
падают хлопья замерзшего газа. И лишь кое-где, среди невообразимого  хаоса
обледенелых скал, багровым светом отсвечивают  лавовые  озера  и  реки  да
изредка взмывает в звездное небо фейерверк вулканических бомб. Таков  этот
мир... И кажется удивительным, что хозяин  этого  необыкновенного  мира  -
человек. Люди  воздвигли  здесь  мачты  радиомаяков  для  своих  кораблей,
построили стальные жилища, назвали горные вершины именами своих  героев  и
по-хозяйски, рачительно подсчитывают запасы полезных ископаемых.
   - Уран и железо, медь и вольфрам,  ртуть  и  рубидий,  свинец,  золото,
платина, титан, олово, кобальт!.. - восторженно перечислял мой  друг  Абид
Садыков, разведчик рудных месторождений. - Плюгавенькая планетка, и  вдруг
- скажи пожалуйста! - такое изобилие. Не-ет, когда Меркурий станет главным
центром цветной металлургии, все здесь изменится к лучшему.
   - Ты видишь будущее дальше меня, Абид, и я  завидую  тебе.  Но  неужели
тебя нисколько не волнует первозданное величие этого мира? - спросил я.
   Садыков удивленно вскинул черные брови:
   - С тех пор, как люди стали богами, они переделывают миры в  масштабах,
достойных богов. И человек имеет на это право  именно  потому,  что  он  -
человек.
   - А Хейдель? Хейдель имел право швырять взрывчатку?
   Абид поморщился:
   - Завоевание космоса не обходится без некоторых осложнений... Но  стоит
ли много говорить об этом?
   Стоит. Я убежден, что стоит. Человек не просто завоеватель, он не может
только сознавать свои права. Он должен чувствовать свое великое единение с
природой, единение творческое. Природа -  зеркало,  в  котором  отражаются
деяния людей, и в  этом  зеркале  человек  должен  видеть  себя  мудрым  и
добрым...
   Так думаю не только я. Еще так думает наш астрофизик Веншин. Он прост и
скромен, этот Веншин, но знает удивительно много. Гораздо больше,  чем  я.
Может быть, поэтому я заранее проникся к нему уважением. Вчера он  спросил
меня:
   - Расскажи, что у тебя в мечтах?
   Застигнутый врасплох, я не нашелся, что  ответить.  Я  чувствовал  себя
перед ним мальчишкой. Тогда Веншин пришел мне на помощь.
   - Бурные реки пробиваются к  морю  по  каменистым  руслам...  Рано  или
поздно у тебя будет свое русло в жизни, ты найдешь себя, найдешь то,  ради
чего стоило бы жить.
   Я мучительно искал ответ: почему для Веншина, Фидлера, Горина  все  так
просто и ясно, как на ладони? Я  видел,  эти  труженики  космоса  не  были
обременены поисками "себя", они давно нашли свое "русло" и  влили  в  него
свои силы. А я? Неужели мне так и придется сжиться с  чувством  неловкости
перед ними и перед самим собой? Нет... Конечно, нет...  Где-то  в  глубине
моего сознания бродило что-то еще не  понятое,  но  влекущее.  Я  не  могу
передать словами, что это было. Было - и все. Это  удивительное  ощущение.
Ощущение потребности совершить необычное - нечто вроде  высшего  инстинкта
человеческой природы, унаследованного мною от многих  и  многих  поколений
моих разумных  предков  точно  так  же,  как  перелетные  птицы  наследуют
инстинкт  направления.  Значит,  рано  или  поздно   "инстинкту"   суждено
проявиться в полную силу, и уже от  меня  самого  будет  зависеть,  как  я
отнесусь к его властному зову, сумею ли пробить свое "русло"...
   Больно кольнула мысль: а вдруг не сумею? Нет, сумею. Должен суметь...
   Чья-то рука легла на мое плечо. Я не  видел  лица  подошедшего,  но  по
размерам молочно-белого скафандра догадался: Шаров.
   - Наблюдал охоту Волкова? - слышу его  спокойный  голос.  -  Правильно,
сведения о торах могут нам пригодиться.
   Я спросил:
   - Нам? Экипажу "Бизона".
   - Да. Видимо, торы - это резул