вая оборудование, проверяя надежность креплений. Теперь я  понимаю,
зачем ему понадобилась эта экскурсия.
   - Как ты думаешь, Алеша, где находится наша ахиллесова пята?
   "Тур" и "Мустанг" были оснащены не хуже "Бизона", но они не  вернулись,
и Шаров мучительно ищет причину их гибели. Я не отвечаю ему.  Зачем?  Ведь
он и не ждет ответа.
   С круглых площадок свисают черные щупальца. Мы обходим их стороной. Эти
машины, похожие на огромных спрутов, создают искусственное поле тяготения,
к ним приближаться опасно. Впереди поблескивают глянцевые бока орбитальных
моторов. Моторы деловито гудят.
   Винтовая  лестница  приводит  нас  на  небольшую  площадку,  обнесенную
крепкими   поручнями.   Отсюда    хорошо    видны    громадные    цилиндры
пространственных двигателей. Шаров делает мне знак остановиться.
   - Мы остаемся здесь... на всякий случай.
   Взглянув на радиометрические датчики, я заметил, что радиация  возросла
втрое. Обращаю на это внимание Шарова.
   - Вижу, - ответил он. - Близость луны  оказывает  влияние  на  защитное
поле "Бизона". Ну что ж, приготовимся к встрече. Закрепить поясные леера!
   Я  хватаю  кольцо  карабина  и  пытаюсь  правильно  соразмерить   длину
стального троса. В этот момент загрохотали  моторы,  настил  рывками  стал
уходить из-под ног. Я вцепился в  поручни.  Шаров  проехал  мимо  меня  на
спине.  Грохот  внезапно  прекратился,  но  настил  под  ногами  продолжал
раскачиваться.  Отпустив  поручни,  я  бросился  к  Шарову.  Моторы  снова
взревели, меня швырнуло лицом  вниз  и  потащило  по  ступенькам  винтовой
лестницы. "Интересно, чем кончится эта акробатика?" -  успел  подумать  я.
Ответом был страшный удар в спину, в  глазах  замелькали  радужные  пятна.
Наконец мне повезло: я застрял между какими-то трубами.  Скоро  на  помощь
пришел командир - он помог мне подняться на  ноги  и  спросил,  все  ли  в
порядке.
   - Не знаю... - буркнул я,  стискивая  зубы  от  боли.  -  Мои  кости  в
порядке, но за целость кронштейнов трубоподвески не ручаюсь.
   Поддерживая друг друга,  мы  с  трудом  взобрались  на  свою  площадку.
Сначала мне показалось, что все вокруг  запорошено  хлопьями  зеленоватого
света.  Однако  хлопья  перемещались  с  места  на  место,  меняли  форму,
слипались  в  какие-то  странные,  блуждающие  комки,   которые   тут   же
расползались по поверхности предметов бледными струйками.
   - Как ты находишь, Алеша, красиво, а?
   В голосе Шарова звучала тревога.
   - Похоже на блуждающие заряды.
   - Похоже... - мрачно согласился он.
   Он стоял, широко расставив ноги, неподвижен, как статуя. Я  рванул  его
за плечо и указал на датчики:
   - Радиация достигает критических величин! Надо немедленно уходить!
   - Вы быстро теряете чувство юмора, Морозов.
   Какой там еще к черту юмор?!
   Ослепительно  сверкнул  зигзаг  зеленой  молнии.  От  ужасного   треска
заложило уши. Еще зигзаг, еще... Молнии били в блестящую оболочку  салона,
плясали  на   массивных   радиаторах   теплоприемников,   змеились   среди
переплетенных труб и распорок.  Сплошное  сверкание  и  треск,  треск,  от
которого можно оглохнуть... Внезапно рядом с  Шаровым  вырастает  огненный
жгут. Шаров клонится набок  и  медленно  сползает  в  сторону.  Руки  его,
закованные в панцирь, торчат вверх...
   Не помню, как мне  удалось  дотащить  командира  до  переходной  камеры
салона. Перевалившись вместе с ним через высокий порог, я на  четвереньках
подполз к щиту и привел в действие запирающий механизм... Щит тронулся,  и
в этот момент среди треска разрядов я услышал тонкий,  вибрирующий  свист;
такой свист могли издавать только пространственные двигатели. Тело  быстро
наливалось свинцом - не менее четырех "же" ускорения... Значит, уходим  от
этой проклятой электрической луны. Кажется, я теряю сознание...




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


СТРАШНАЯ ВАХТА

   Счастливо отделавшись от коварной луны, мы вернулись на  прежний  курс.
"Бизон" исправно накручивал виток  за  витком,  приближаясь  к  внутренней
короне, которая простиралась едва ли не на половину солнечного радиуса  от
поверхности океана огненных бурь.
   У Веншина участились стычки с командиром по поводу рабочего  времени  -
ему было мало  восемнадцати  часов  в  сутки.  Акопян,  сам  перегруженный
работой, старался урвать минутку, чтобы немного развлечь  нас,  и  если  в
салоне вдруг раздавался дружный смех, то этим мы были обязаны только  ему.
Кстати сказать, под  его  редакцией  довольно  регулярно  выходили  номера
светогазеты "Солнечный удар". В последнем номере он  поместил  карикатуру,
где  были  изображены  Шаров  и  стиснутые  между  его   колен   участники
нейтринного эксперимента. Недвусмысленные позы наказуемых и  поднятая  для
удара кассета с надписью "Нейтринный успех" весьма своеобразно,  но  точно
передавали полный драматизма эпизод.  Однажды  Акопяну  удалось  уговорить
всех послушать маленький концерт легкой музыки. К сожалению, по моей  вине
концерт не состоялся. Как-то, совершенно случайно, я  использовал  кассету
фильма-концерта для записи радиоизлучений Солнца, и сейчас  вместо  музыки
стереотремы изрыгнули чудовищную порцию рева, похожего на злобное  рычание
рассерженных  львов.  Озадаченный  Акопян  перечитал  этикетку:  "Если  мы
вдвоем. Брикли. Твой поцелуй... Серия "К", фильтр 08/6-РГД, 450 мегагерц"!
Никогда не забуду испепеляющего взгляда, которым он меня одарил.
   Наши с Шаровым прогулки во внешнюю  полость  корабля  стали  отличаться
регулярностью. Командир выглядел все таким  же  спокойным,  он  лишь  чаще
обычного сосредоточенно поглаживал  подбородок.  Короче  говоря,  все  шло
своим чередом вплоть до той  удивительной  "ночи",  которой  суждено  было
нарушить наше в общем-то безмятежное бытие...
   За ужином, кроме отлично прожаренных  бифштексов,  Акопян  угостил  нас
рассказами о  печально  знаменитой  экспедиции  Снайра.  Я  слушал  его  с
интересом, хотя с самого начала так и не мог  понять,  шутит  ли  он,  или
живописует действительные события пятнадцатилетней давности. О том, что он
и Шаров - участники этих событий, я знал. Знал, что их  первое  знакомство
состоялось  в  красной  марсианской  пустыне   при   очень   драматических
обстоятельствах.  Однако  в  передаче  Акопяна  трагизм  положения  первых
марсопроходцев как-то терялся среди забавных мелочей.
   - ...Что  тут  было!  Мы  еле  держались  на  ногах,  а  десантникам  -
наплевать. Они дурачились,  как  щенята,  валили  нас  на  песок,  топтали
ногами, демонстрируя на наших ослабевших организмах приемы  дзюдо.  И  все
это  к  вящему  удовольствию  джед-джедаков,  которые  спешили   к   месту
происшествия целыми семьями.
   Акопян отправил в рот кусочек бифштекса и аппетитно причмокнул.
   - Но Снайра им положить не удалось - слабо! Он с восторгом  выколачивал
пыль из скафандров спасателей - особенно доставалось Шарову - и от радости
мычал что-то нечленораздельное.  Н-да...  Алеша,  налей  мне,  пожалуйста,
виноградного сока... Спасибо.  Когда  мы  вернемся  домой,  я  угощу  тебя
настоящим кавказским вином. Веншин,  предложите  командиру  салат,  вы  по
рассеянности  съели  его  яичницу...  Так  вот.  Любопытные   джед-джедаки
расселись  на  ближайших  барханах,  как  в  театре.  Они,  подобно  нашим
пингвинам,  редко  упускали  возможность  понаблюдать   за   деятельностью
двуногих гостей из другого мира, там и сям возникали  ссоры  из-за  лучших
мест в  партере.  Они  одобрительно  стрекотали,  если  находили  ситуацию
забавной,  и  лениво  водили  всеми  своими  шестнадцатью   щупальцами   с
набалдашниками на конце, если им делалось  скучно.  Н-да...  Но  тогдашний
спектакль проходил под аншлагом. Наиболее восторженные  зрители  лезли  на
сцену. Один из таких смельчаков приковылял к Шарову и  с  немым  обожанием
застыл у его ног. "Ну что ж, будем знакомы!" - сказал Шаров и протянул ему
руку.  Джед-джедак  протянул  щупальце  с  наиболее   крупным   из   своих
набалдашников. Возможно, он хотел потрогать незнакомый предмет,  но  Шаров
почему-то решил, что это сделано в знак особого к нему расположения,  и  с
чувством пожал "ладонь" марсианина. Вы бы видели, как позеленел от  злости
представитель марсианской фауны! Он  подпрыгнул,  вырвался  и  припустился
бежать, оставив Шарова в недоумении. Я  стоял  ближе  всех  и  наслаждался
растерянностью десантника. Но надо же объяснить человеку, в чем дело. "Ты,
дорогой, совершил поступок, который считается величайшей бестактностью  не
только в нашей галактике, но, вероятно,  и  далеко  за  ее  пределами",  -
сказал я. "Не понимаю, - признался Шаров. -  До  сих  пор  я  считал,  что
крепкое дружеское рукопожатие... Может быть, я сильно сжал ему  лапку?"  -
"Вовсе нет! Ты дружески крепко пожал ему голову".
   Смеялись только я и сам рассказчик.
   - Болтовня, - отмахнулся Шаров.
   - А вы что скажете? - спросил Акопян у Веншина.
   - Оставьте меня... э-э-э... в покое. Ваша словоохотливость  мешает  мне
сосредоточиться.
   Акопян ткнул меня в бок и повертел пальцем у лба:
   - Старик, кажется, того... Ты присматривай за ним, это по твоей части.
   Двадцать один ноль-ноль условных суток относительного времени. Шаров  и
Веншин о чем-то шепчутся, затем Акопян и Шаров сдают вахту и расходятся по
своим спальным нишам. Веншин подходит ко мне, трет  ладонью  бледный  лоб,
словно припоминая что-то. Он явно в затруднении, желая  выбрать  тему  для
моей работы полегче.
   - Энергообмен обращающего слоя и хромосферы, - подсказываю я.
   - Вот-вот, именно! - кивает он  и  спешит  к  своему  столу.  Но  вдруг
останавливается. - Ты справишься с этим, Алеша?
   - Думаю, да. Зачем вы скрываете, что плохо чувствуете себя?  Завтра  же
устрою вам внеочередной медосмотр.
   Веншин пожал плечами:
   -  Как  знаешь.   Да...   расчеты   требуется   произвести   с   особой
тщательностью. Я воспользуюсь  конечным  результатом  для  новой  методики
наблюдений.  Целиком  полагаюсь  на  твою...  добросовестность,  проверять
некогда. Тема чрезвычайно сложная, желаю удачи.
   И он  забывает  о  моем  существовании.  Я  торопливо  осматриваю  свое
хозяйство. Все в порядке, аппаратура работает  нормально.  Отбираю  нужные
мне материалы и погружаюсь в расчеты.
   Проходит час. Несмотря на занятость, я совершенно независимо  от  своей
воли ухитряюсь следить за окружающей обстановкой. Уши сами слушают,  глаза
сами  отмечают  малейшие  изменения  в  комбинациях  световых  сигналов  -
привычка,  выработанная  необходимостью.  Внезапно  ощущаю   запах   гари.
Поднимаю  голову,  принюхиваюсь.  Нет,  показалось.  Но  чувство   чего-то
тревожного не покидает меня. Мерно  тикают  отметчики  времени  на  стенде
регистраторов, тонко поют приборы, лениво перемигиваются  цветные  огоньки
на пультах. Как будто ничего особенного.
   Стоп! Опять этот противный запах... Что за ерунда?!
   - Вы не чувствуете запаха гари? - спрашиваю Веншина.
   Веншин не отвечает. Поворачиваюсь к нему. Он...  спит.  Спит  прямо  за
столом, положив голову на руки, и блаженно посапывает во сне. Ну  и  пусть
отдыхает. В наших условиях сон - это, пожалуй, самое необходимое лекарство
для него. Нервное истощение...
   Бросаюсь к приборным стендам:  датчики  перемалывают  привычные  цифры,
зеленые лучики выписывают на  экранах  знакомые  графики,  шкальные  блики
дрожат на обычных местах. Правда, чуть-чуть изменилась характеристика поля
гравитации, но в пределах допустимого. И вдруг...  вдруг  я  замечаю,  что
регистраторы все, как один, точно сговорившись, указывают  нуль  радиации!
Не сон ли это? Приборы вышли из строя? Все сразу?.. Не может  этого  быть!
Надо будить командира.
   Случайно мой взгляд  останавливается  на  странице  бортового  журнала.
Почерк  Шарова.  Читаю:  "Радиация  падает...  (колонка  цифр).  Параметры
протонного  потока...  (следуют  символы,  цифры).  Чужеродное   магнитное
поле... Вспышка... Водородный флоккул..." Гм, значит, он знал  об  этом...
Сажусь в кресло центрального  пульта  и  вопросительно  смотрю  в  большие
желтые глазищи-блюдца электронного лоцмана. "Глаза" успокоительно мигают -
желтоватое сияние то разгорается, то  угасает.  Внезапно  в  глубине  этих
громадных зрачков  улавливаю  какой-то  красноватый,  дьявольский  отсвет.
Вглядываюсь  пристальней:  на   выпуклой   поверхности   "глаз"   медленно
передвигаются отблески двух красных колец. Что-то знакомое чудится  мне  в
их замедленном, плавном движении... Торы!!!
   Сердце сжалось от боли в предчувствии непоправимой беды. Я  понял,  что
вижу отражения торов... Но я не могу заставить себя обернуться.
   Наконец оцепенение прошло. Я  вскакиваю  с  кресла...  Там,  под  самым
потолком салона, где секунду назад плавали кольца, медленно тает оранжевая
дымка. Чушь, просто мне показалось!..
   Поворачиваю голову, чтобы взглянуть на спящего Веншина,  и  содрогаюсь:
он лежит на столе все в той же позе, но  его  хитро  прищуренные  глаза  с
любопытством следят за мной... Мне становится жутко.
   - Вы спали? - спросил я, чтобы услышать звук собственного голоса.
   - Нет, я не спал, - Веншин направляется ко мне.
   - А я был почему-то уверен...
   Он жестом прерывает меня и долго молчит, разглядывая свои руки,  словно
впервые их видит.
   - Меня считают здесь сумасшедшим, - говорит он и вертит пальцем у  лба.
- Ну что ж, я ухожу...
   - Куда?.. - спрашиваю одними губами.
   - Я ухожу к солнцу, - отвечает Веншин и смущенно смеется.
   Чувствую, как по спине ползут холодные капли пота.
   - Нельзя так шутить!
   - Шутить?.. - взгляд его становится укоризненно-скорбным. - Я знаю:  вы
все боитесь идти со мной. И ты, и Шаров, и Акопян. Ведь правда? Ну что  ж,
прощайте, мне пора!..
   Хочу крикнуть: "Вы действительно потеряли рассудок!", но  вместо  этого
глотаю застрявший в горле комок. Веншин страшно бледнеет, закрывает глаза,
голова его безжизненно свешивается на  грудь.  Он  куда-то  уходит,  точно
плывет.  Я  смотрю  ему  вслед,  но  мне  мешают  видеть  слезы  и  легкое
головокружение...
   "Глаза" электронного мозга перестали мигать, в желтых зрачках застывает
тупая  покорность,  на  сигнальных  панелях  пробегает  судорога   зеленых
огоньков. Мне почудилось,  будто  лязгнула  крышка  люка  выходной  шахты.
Оглядываюсь - Веншина в салоне нет.
   Я бросаюсь к люку переходной шахты и всем телом налегаю на рычаг.
   Рычаг не поддается. Значит, Веншин  успел  накинуть  внутренние  замки!
Что, если он надумает открыть выход из переходной камеры?!
   Меня пробирает дрожь.
   - Вернись! - ору изо всех сил и колочу кулаками о металл.
   Ну почему я  не  сумел  заранее  распознать  его  недуг?!  Даже  Акопян
заметил!.. Но что же я медлю! Тревога! Тревога!!!
   Вот спальная ниша Шарова. Рывком отодвигаю перегородку:
   - Командир, просни...
   Крик застывает в горле, холодеет кровь. Ниша командира пуста... Внутри,
возле сердца, обрывается что-то и рассыпается тысячью звенящих осколков.
   Ниша Акопяна пуста...
   Это выше моих сил!..
   Не знаю, сколько времени я  просидел  в  кресле  с  закрытыми  глазами,
обхватив ладонями виски. Не открывая глаз, думал: "Какой, однако,  нелепый
сон. Смешно".
   Открываю глаза. По-прежнему тихо в безлюдном салоне.
   Я вяло удивился, что навязчивый сон продолжается. Протянул руку и  взял
со стола циркуль-измеритель. Холодный, гладкий, имеет вес... Стальные иглы
вонзились в тело, и я почувствовал боль. Нет, во сне так не бывает.
   Оставалось  признать  себя  сумасшедшим.  Эта  мысль   показалась   мне
забавной.  Попробовал  скорчить  идиотскую  гримасу.   Получилось.   Горло
перехватила судорога отвращения.
   - Мида, иди ко мне, - позвал я.
   К моему креслу подкатил  небольшой  белый  ящик  на  мягких  колесиках.
Холодные щупальца электродов обвили руки, шею, забрались под одежду.
   - Нервный шок, - констатировала Мида размеренным голосом.  -  Необходим
полный покой, глубокий сон... Рекомендую принять снотворное.
   Вот глупая! Разве я не сплю?
   - Марш на место!
   Ящик послушно укатился прочь.
   Я брожу по салону и думаю, думаю... А может быть, и не думаю ни о  чем,
только бесцельно брожу и трогаю руками все, что  ни  попадается  на  пути.
Скопище безмозглых автоматов... Неужели  "Бизон"  все  еще  послушен  им?!
Впрочем, какая мне разница, мчится ли он по точно рассчитанной кривой  или
беспорядочно падает куда-то?.. Одному он мне не нужен. Да и я ему не нужен
один...
   Липкая мгла безудержного страха застилает сознание. В  приступе  ярости
бью кулаками о стены, катаюсь  по  полу,  кусая  руки.  Быть  может,  даже
кричу... По моим щекам струятся слезы.
   Мне жаль себя, и я плачу навзрыд, как ребенок. Ох, как мне жаль себя!..



ГЕЛИАНА

   Сколько прошло времени, не знаю. Может быть, целая  вечность.  Странная
тишина. Тишина непроницаемая, мертвая. Поднимаю голову и оглядываю  салон.
Приборы замерли, и все  вокруг  выглядит  так,  словно  корабль  устал  от
бесцельной работы и погрузился в дремоту. Он выполнил свой долг  и  теперь
отдыхает,  прикрыв  веки  многочисленных  экранов.  Люк  переходной  шахты
открыт.
   Я тоже устал. Устал удивляться, устал  чувствовать  себя  живым.  Да  и
какой мне смысл страдать от одиночества и  горя,  кружить  в  непроходимых
дебрях собственных галлюцинаций? Вверху, над  головой,  тихонько  мурлычет
кот.  Ну  и  пусть.  Почему  бы  ему  и  не  мурлыкать?  Теперь  мне   все
безразлично... На всякий случай оглядываю потолок.
   Огромные кольца лениво обмениваются сгустками оранжевой дымки. Их  два.
Это они издают странные звуки, похожие на сытное урчание котов. Я погрозил
им кулаком. Пожалуй, это все, что я могу сделать. Их двое,  я  -  один.  К
тому же я сошел с ума, потерял рассудок...  А  если  нет?  Что,  если  все
происходящее не бред и не игра воображения? Быть может, мы в плену у  этих
тварей?
   Делаю прыжок в  открытый  люк  переходной  шахты  и  устремляюсь  вдоль
тюбинговых стен туннеля. Этим путем ушел Веншин. Разыскать его, во что  бы
то ни стало разыскать!..
   Выходной люк тоже открыт. Но там, где должна быть  испепеляющая  ярость
раскаленной бездны, переливается голубое сияние таких чистых  и  радостных
тонов, какими дарит людей только земное небо.
   У выхода - широкая синяя полоса. Не  могу  понять,  что  это  такое,  и
осторожно пробую плоскость ногой. Твердо, можно  ступать...  Прямо  передо
мной - остроконечные вершины заснеженных гор. Подошвы их скрыты в тумане.
   Синяя полоса, словно  дорога,  проложенная  по  облакам,  уходит  вдаль
грациозным  изгибом.  Иду  по  ней,  как  во  сне,   оглушенный   тишиной,
ослепленный великолепием.  Грудь  дышит  легко,  свободно.  Далеко  позади
остался громадный конус "Бизона", а я иду все вперед  и  вперед,  не  зная
куда и зачем.
   И вдруг в гулком пространстве возникает удивительный  звук.  Похоже  на
растянутый удар гонга. Звук тронул сердце и увлек в другой  мир  ощущений,
до  боли  знакомый  и  светлый.  Где-то  в  глубине  пробудившейся  памяти
тоненьким звоном рассмеялось мое далекое детство. "Мама,  а  звезды  могут
смеяться?" Мама склоняется надо мной. Темно, я почти не вижу ее. В большие
окна заглядывают звезды. "Могут, мой мальчик. Спи, поздно уже.  Хочешь,  я
тебя поцелую?" - "Да... и еще я хочу, чтобы меня поцеловали  звезды..."  -
"Звезды заняты, они освещают ночное небо".  -  "И  эта?"  -  показываю  на
голубую лучистую каплю. Мне кажется, она ближе всех. "И эта. Спи,  родной.
Когда ты вырастешь, все твои желания исполнятся". Мама гладит мой лоб...
   Издалека на крыльях неведомой мелодии прилетел  голос.  Женский  голос.
Кристально чистый, как поцелуй звезды, он окликнул меня и поманил за собою
к сверкающим вершинам гор.  Я  останавливаюсь  и  слушаю,  один  на  синей
дороге. Вокруг ветер и горы. И голос. Мне не догнать его, ведь у меня  нет
таких крыльев...
   А голос поет.  Прозрачный  и  радостный,  он  с  легкостью  взлетает  в
недосягаемую высь, парит над ме