у нас о современном искусстве: о литературе, музыке,
живописи и скульптуре. Но редко можно услышать о поэзии в технике, о
вдохновенной романтике творческих исканий при конструировании новых
машин...
   Среди нас есть люди, которые думают, что наука и техника не нуждаются в
высоком поэтическом запале! - громовым голосом произнес Крымов, делая шаг
вперед. - А это неверно! Я докажу!
   Из-за стола президиума поднялся бледный Катушкин.
   - Честно трудятся наборщики и другие типографские работники... - уже
более спокойно продолжал Крымов. - Они делают большое дело. Только
благодаря им выходят в свет книги. Но типографским работникам пришлось бы
беспрерывно печатать одно и то же, если бы исчезли писатели... Честно
трудится многотысячная армия инженеров, строящая всевозможные машины... Но
им пришлось бы беспрерывно строить похожие одна на другую машины, если бы
исчезли изобретатели. Разве не видно сходства между творцами литературы,
искусства и творцами новых идей в области технической мысли? Разве работа
изобретателей не есть творческий процесс? Разве будет развиваться техника,
если не станет людей, страстно стремящихся идти неизведанными, часто очень
тернистыми путями? Разве смогут эти люди работать, не имея в душе высокого
романтического отношения к технике?.. Страстного поэтического горения...
   По залу пронесся гул одобрения. Катушкин уселся, разводя руками.
   - Писатели и изобретатели - люди одного склада. - Крымов приблизился к
рампе. - Это люди, стремящиеся создавать новое, быть полезными родине...
   Сколько духовных сил приходилось тратить дореволюционным русским
изобретателям на борьбу с косностью, неверием, безразличием! Ничего, кроме
насмешек и издевательств со стороны царских чиновников, не встретил наш
великий соотечественник механик Ползунов, построивший первую в мире
паровую машину. Словно милостыню, выпрашивал средства на постройку своего
аппарата Можайский - изобретатель первого в мире летающего самолета. В
условиях полного недоверия, окруженный темными махинациями
капиталистов-предпринимателей, работал Лодыгин, создатель электрической
лампочки. Вспомним о трагической судьбе гениального сына русского народа
Яблочкова, изобретателя электрического освещения, самопишущего телеграфа и
сотни механизмов, ставших неотъемлемой частью большинства современных
электрических машин! Он вынужден был покинуть родину и работать вдали, на
чужбине. Все знают, как относились к Попову, изобретателю радио, некоторые
узколобые, бездушные чиновники, преклонявшиеся перед всем заграничным...
   - А как относились к замечательнейшему русскому астроному Струве? -
послышался из зала возбужденный голос механика Горшкова.
   - Так было в прошлом... - повысил голос Крымов. - Советскому ученому,
изобретателю предоставлены прекрасные институты, созданы все условия для
творческого труда. Сотни тысяч стахановцев - новаторов производства -
окружены вниманием партии и правительства!.. Советский изобретатель знает,
что его изобретение не будет спрятано в сейф и законсервировано в угоду
биржевым соображениям предпринимателей, как это происходит в Америке или в
Англии. Советский изобретатель знает, что каждая новая машина в нашей
стране помогает осуществлению светлой мечты человечества - построению
коммунистического общества! Ради этих высоких целей все свои силы, все
свои способности советский изобретатель должен отдавать делу прогресса
советской техники! Он должен быть готов к упорной борьбе - природа не
отдает без боя своих тайн, и нельзя надеяться на ее милости... Мы
одерживаем победы над нею потому, что в душе советского человека горит
неугасимый огонь романтически-страстного отношения к своему делу. Так, за
высокое романтическое отношение к технике!.. За упорство советских
изобретателей - поэтов технического творчества! - закончил свою речь
Крымов, высоко подняв руку.
   Ему ответили громкие аплодисменты.
   Из-за стола поднялся Катушкин.
   - Товарищи! - начал он. - Тут произошло недоразумение... Я виноват...
   Товарищ Крымов - это не Крымов... То есть он, конечно, Крымов, но не
тот...
   И тут ни при чем...
   Новый взрыв аплодисментов и смех заглушили слова оратора. Когда
аплодисменты утихли, из зала послышался высокий женский голос:
   - Расскажите о своей машине!..
   Это сказала Зоя Владимировна. Крымов стоял в нерешительности, не зная,
что ему делать.
   Тем временем на сцену по маленькой деревянной лестничке взобрался
пожилой человек с черной бородкой и горящими, как уголь, глазами.
   - Я не согласен с товарищем Крымовым, - громко сказал он. - Инженеры не
наборщики. Ни изобретательство, ни технику нельзя сравнивать с искусством.
   Это две совершенно разные вещи!
   - И к технике и к искусству нужно относиться со страстью... - перебил
его чей-то голос.
   - Это конечно, но!..
   На сцену быстро поднимается инженер Цесарский.
   - Товарищи! - начинает он. - Все, что сегодня произошло здесь, - это
замечательно! Это чудесно! Ну в самом деле! Когда бы мы с вами собрались
поговорить по вопросам, затронутым товарищем Крымовым? Товарищ Крымов прав.
   Страстное и романтическое горение необходимо для новаторов в технике!
   Творчество изобретателя в какой-то мере напоминает творчество писателя.
То же самое можно сказать о работе конструктора. Вот я вспоминаю такой
случай... Как-то раз...
   Послышался приглушенный смех.
   - Вы думаете, я хочу рассказать о машине "ЦС-37"? - улыбаясь, говорит
Цесарский. - Ничего подобного! Впрочем, будет лучше, если я использую в
качестве примера смелую техническую идею, с которой недавно познакомился.
   Обратимся к этой папке с чертежами...
   Инженер приближается к Крымову.
   - Дайте-ка, дорогой Олег Николаевич, ваши чертежи...
   Крымов с явной неохотой протягивает Модесту Никандровичу папку, с
которой не расставался ни на минуту во время выступления.
   - Вы только взгляните на этот проект! - продолжает Цесарский,
разворачивая большой лист синьки. - Разве это не поэзия? Что мы тут видим,
товарищи?..
   Вот веретенообразное тело машины... Сзади плавники, как у рыбы...
Впереди система резцов, с помощью которых машина будет вгрызаться в землю,
превращать ее в пыль. А лопасти, с достаточной силой упираясь в землю,
будут двигать снаряд в глубь земли... Вот тут, внутри машины, расположатся
люди - смелые подземные путешественники, открыватели несметных
геологических сокровищ... Ведь это же подземная лодка, которая сможет
довольно быстро проникать в толщу земли, преодолевать любые преграды!..
Разве это не романтика, товарищи? Какая смелая мысль! Какой взлет научной
фантазии!
   Взлет, посильный только натурам поэтическим, способным мечтать и
увлекать полетом своей мечты других.
   И приветливо улыбаясь, Цесарский спустился в зрительный зал.
   Со своего места поднялся инженер Трубнин. Судорожно уцепившись за
спинку впереди стоящего стула, он смотрел на сцену напряженным и нервным
взглядом.
   Воспользовавшись наступившей тишиной, Катушкин снова решил взять слово.
   - Как видите, товарищи... по моей вине товарищ Крымов оказался совсем
не поэтом... - начал было он, сильно волнуясь. Но ему не дали договорить.
   - Неверррр-рр-нооо-оо! Непррр-рр-авильно-ооо! - пронесся по залу
многоголосый крик.



   Возвратившись из института, вахтер Панферыч застал у себя дома учеников
местного ремесленного училища - гостей внука Петьки.
   Кряхтя, Панферыч уселся за стол возле горячего самовара.
   - Ну и дела... - протянул он, покачав головой. - Только что был на
одном ответственном заседании.
   - Что, дедушка, за дела? - хитро улыбаясь, спросил Петька,
черноволосый, озорной мальчишка. Он знал по опыту, что предстоит
интересный и, возможно, смешной рассказ.
   - Да вот, заседание было в клубе, ну и меня пригласили... Приходи,
говорят, Панферыч, вопрос очень ответственный будет разбираться... И
действительно.
   Разбирали заявление одного молодого инженера, недавно прибывшего к нам
на работу. Почему, заявил он, не стараетесь выдумывать новых,
необыкновенных машин? В чем дело! Душевного интереса у вас к этому нет,
что ли? Я вот тоже хотел попросить слова и рассказать насчет своего
предложения... Чего вы хихикаете?..
   Панферыч строго посмотрел на внука, поперхнувшегося чаем, и продолжал
строгим, не допускающим возражений голосом.
   - Чего вы смеетесь? Строят в нашем институте разные машины для бурения
земли? Строят! А что это за машины? По-моему, самые обыкновенные,
известные науке... Сколько раз я говорил директору: почему бы не построить
нам машину, которая бы сверлила землю километров на десять? Интересно
проверить, что там находится! А он в ответ: "Подожди, Панферыч,
предложение твое используем несколько позже". А вот инженер этот хочет под
землей ездить на лодке...
   - На лодке?
   - Ну да, на подземной! Садятся в нее люди, закупориваются, нажимают
педаль и начинают себе понемногу опускаться... А вокруг разные породы
драгоценные...
   Все видно...
   - Да как же они их увидят?
   - Вот чудак! А специальные стекла зачем? Через окошечки...
   - Раздавит их земля...
   - Вот какое у тебя неверие! Все будет по научному рассчитано... Комар
носа не подточит... А ты говоришь - раздавит...
   - И что же, будут строить такую машину?
   - Известное дело, будут! Общественность требует!
   - Во машина, ребята! - засуетился Петька, поднимая вверх большой палец.
   - Ну еще бы... - подтвердил его товарищ, Ваня Савельев, худенький
мальчик со смышленым лицом. - Если бы нам в такой машине отправиться
путешествовать под землю! А? - добавил он через некоторое время.
   Наступило молчание. Тихо пел самовар, слышалось бульканье чая, который
ребята пили из блюдечек.
   - Такую машину надо сделать обязательно... - проговорил, наконец,
Петька. - Дедушка, - продолжал он лукаво, - в следующий раз, когда тебя
пригласят на заседание, внеси предложение... Пусть строят сначала
маленькую машину, для пробы: вот такую хотя бы... - и Петька растопырил
руки, показывая объем будущей модели.
   - Вот чудак какой! - опять рассердился Панферыч. - Известное дело,
сразу большую строить не будут...
   - Так за чем же остановка?
   - Говорят, институт перегружен! Понятно тебе?
   - У нас в ремесленном можно сделать, - пробасил один из мальчиков.
   - Молокососы вы еще! - вспылил Панферыч. - Вон попросил Петьку сделать
ключ к замку от сарая, так он до сих пор его делает.
   Обиженные ремесленники загудели.
   - Мы микрометры уже изготовляем, дедушка: инструмент, имеющий точность
в одну сотую миллиметра! А вы упрекаете нас каким-то ключом, - важно
заявил Ваня Савельев.
   - Подумаешь! Микрометры... - продолжал ворчать Панферыч, поднимаясь
из-за стола. - Подземная машина - это вам не микрометр...


   Глава девятая

   На следующий день Крымов проснулся с головной болью. С досадой вспомнил
все случившееся вчера. Ему казалось, что он совершил недостойную,
мальчишескую выходку.
   Было сравнительно рано. День выдался снова хмурый. Солнце, обычно
озарявшее его комнату по утрам, еще не появлялось.
   Одевшись, Крымов сел за письменный стол.
   Перед ним лежала толстая папка с чертежами. Он медленно раскрыл ее.
   - Что же теперь делать? Что нужно делать, чтобы проект как можно
быстрее начал осуществляться? - Олег Николаевич перебирал чертежи. - Вот
первое препятствие... А сколько их еще будет! В тяжелых муках рождается
машина, подвергаясь бесчисленным изменениям... Здесь что-то не то, -
пробормотал он, лихорадочно перелистывая синие листочки бумаги.
   И вдруг вспомнил свой разговор с директором: сейчас институт работает
над осуществлением проектов других машин. Каждая из этих машин необходима
стране. Нельзя всего сделать сразу. Существует план работы. Должна быть
очередность.
   "Но... - Крымов даже поднялся из-за стола, так неожиданна была мысль,
промелькнувшая в голове. - Может быть, мои чертежи, расчеты недостаточно
убедительны? Может быть, именно поэтому директор не слишком торопится с
сооружением первой модели машины?"
   Он снова сел и углубился в изучение синек.
   - Ну да... Вот тут... Это совершенно недопустимо, - говорил инженер сам
с собой, быстро делая карандашом заметки в тетради. Он так увлекся
работой, что не заметил, как часы пробили девять ударов. Было ровно 9
часов, время, к которому он обязан быть на работе.
   Все быстрее и быстрее бегает карандаш. Крымов с размаху перечеркивает
накрест некоторые листы плотной синьки.
   - Не то, не то... - бормочет он. - Это не убедительно... Все расчеты
требуют проверки...
   Внезапно им овладевает чувство неуверенности. То ли он делает? Надо
посоветоваться, обсудить...
   Перелистав чертежи, Крымов останавливается на одном из них, маленьком
прямоугольном кусочке синьки, и находит небольшую ошибку, сделанную им при
составлении чертежа. Просто удивительно, как он не заметил ее раньше!
   Следовательно, и другие расчеты могут быть тоже неверны...
   Крымов не слышит стука в дверь, не видит, как в комнату входит
секретарь комсомольской организации Ермолов.
   Между тем вошедший застывает на пороге от изумления: инженер Крымов
рвет какие-то чертежи.
   - Олег Николаевич, что вы делаете! - кричит он и бросается к столу.
   - А? Что? - Крымов отрывается от чертежей и растерянно смотрит на
неожиданно появившегося перед ним человека.
   - Вы рвете чертежи... Разве так можно?
   - Чертежи... Ну да... Но ведь они мне не нужны, Сергей Иванович!
   - Вам не нужны? Вы думаете только о себе?
   - Я уничтожаю те чертежи, которые меня не удовлетворяют. А взамен их
буду делать новые! Понимаете?
   - Не понимаю...
   - Что же тут непонятного?
   - Не понимаю, зачем рвать старые! Разве это помешает делать новые?
   - Я хочу решительно все делать заново. Нужно полностью отрешиться от
старого... Эти чертежи не удовлетворяют меня. Они будут держать меня в
плену, мешая думать.
   - Подождите. Стоит ли принимать серьезные решения, ни с кем не
посоветовавшись. Сейчас вы расстроены. Оно и понятно...
   - Нет, Сергей Иванович, не так уж сильно я расстроен, как вам
кажется... А что касается советов, это верно... К сожалению, сейчас я даже
не знаю, с кем мне следует советоваться. Разве с инженером Цесарским?
   - Вы думаете, что, кроме инженера Цесарского, в институте нет людей?
   Ошибаетесь! Подождите до вечера принимать какие-либо решения. Кстати, я
только что был в конструкторском бюро и видел вашего начальника, Трубнина.
   Он просил передать вам, что если вы плохо себя чувствуете, ну,
переволновались, что ли... то можете утром на работу не приходить. Ведь вы
последние дни очень много работали в неурочное время.



   По тому, как директор вошел в свой кабинет, резко распахнув дверь, Нина
Леонтьевна поняла, что предстоит напряженный день. Торопливо схватив папку
с бумагами, она немедленно последовала за ним.
   - Немедленно вызвать Трубнина! - бросил Гремякин, усаживаясь на свое
место.
   - В двенадцать тридцать совещание начальников сборочных и механических
мастерских... Где почта?
   Нина Леонтьевна принесла и молча положила на стол пачку телеграмм и
писем.
   Гремякин принялся их просматривать.
   Да. Изменений никаких нет. Новые распоряжения из центра говорили о том
же.
   Работа над скоростным шахтным буром должна быть закончена в самом
срочном порядке. Предлагалось выполнить это задание во что бы то ни стало,
любыми средствами, любой ценой.
   Самое неприятное было то, что необходимость ускорить сдачу в
эксплуатацию бура требовала временного прекращения некоторых других работ.
Уже по тому, что подобные меры приходилось принимать в институте,
обладающем мощным оборудованием и большим резервом людей, можно было
судить, насколько важно задание.
   Своей спокойной походкой в кабинет вошел Петр Антонович. Он уселся в
глубокое кожаное кресло, закинул ногу на ногу и принялся наблюдать за
директором.
   - Петр Антонович! Сроки нас сжимают с каждым днем. Вот посмотрите... -
проговорил Гремякин, порывисто протягивая инженеру телеграфный бланк.
   - Странно... - неопределенно произнес Трубнин, рассматривая бланк через
роговые очки.
   - Ничего странного нет. Мы должны выполнить приказ, и мы его выполним.
   - Существует предел. Существует прочность и запас прочности в любом
механизме. В данном случае механизм переводится за предел прочности. Может
произойти авария.
   - Чепуха... Чепуха! - громко воскликнул директор, вскакивая со своего
места.
   - Мобилизуем весь коллектив института!
   - Чрезмерное количество народа будет только мешать.
   - Все зависит от расстановки сил. Сейчас же с вами решим...
   Константин Григорьевич наклонился над столом и начал быстро перебирать
папку с чертежами и расчетами.
   - Эта деталь уже готова... Тут предстоят изменения... Цех номер три...
   Запишите: цех номер три! Агрегат с новыми резцами уже проверялся?
   - Проверялся. Результаты лишь немного лучше, чем при старых резцах.
   - Это ничего. На днях придет партия резцов из более твердого сплава.
Так...
   Спокойный и, казалось бы, равнодушный ко всему на свете инженер Трубнин
оживает, его движений становятся энергичными. Он пододвигается ближе к
столу, начинает быстро перелистывать чертежи, писать на листке бумаги
какие-то цифры. Из кармана извлекается маленькая толстая книжка-справочник
- неразлучный спутник Петра Антоновича. Белая логарифмическая линейка
мелькает в воздухе, словно палочка в руках виртуоза-жонглера. Трубнин
производит вычисления.
   И справочник, наполненный всевозможными формулами, и логарифмическая
линейка составляют как бы неотъемлемую часть Трубнина. Однако не следует
думать, что Петр Антонович не знает на память формул и комбинаций больших
цифр.
   Логарифмической линейкой он пользуется только потому, что это облегчает
работу.
   Однажды, когда один сотрудник попросил его возвести в третью степень
большое трехзначное число, а логарифмической линейки случайно не
оказалось, Петр Антонович, как говорится, не моргнув глазом и подумав
совсем немного, произвел вычисление в уме, то есть три раза помножил
трехзначное число само на себя.
   В кабинет вошел Батя.
   - Наконец-то! - произнес директор, отрываясь от чертежей. - А я уже
собирался посылать за тобой... Ты задержался на целых пять минут!
   - Пять минут - время большое, не спорю... - Батя улыбнулся.
   - Сейчас положение такое, что и минутой надо дорожить! Ты только
посмотри, что тут делается! Расскажите, Петр Антонович.
   Через час общий план перестройки работы был готов. Предстояло еще
уточнить его в мельчайших деталях, провести совещание с начальниками
мастерских и общее собрание сотрудников института, на котором следовало
рассказать о важности предстоящей работы.
   - Да! Как быть с вашим новым... с поэтом? Может быть, перевести его в
бюро Цесарского, а оттуда взять более надежного конструктора? - обратился
директор в конце совещания к Трубнину.
   - Нет, - твердо ответил тот.
   - Он вам не помешает?
   - Наоборот, - еще тверже сказал Петр Антонович.
   Директор неопределенно пожал плечами, как бы говоря: "Ну что же... ваше
дело!"
   - Кстати! Ты что-нибудь слышал о вчерашнем литературном вечере? - с
легкой улыбкой спросил директора Батя, после того как Трубнин оставил
кабинет.
   - Нет. А что?
   - Да так, ничего... Я потому и задержался, что советовался тут с одним
человеком... Значит, ты ничего не знаешь?
   Гремякин с удивлением посмотрел на Батю.
   - Я не понимаю... - проговорил он. - Сейчас такое время, каждая секунда
должна быть рассчитана, а ты с литературным вечером!
   - Ладно, ладно... Не буду больше. Успокойся! Давай лучше подумаем о
пятом цехе.
   Однако о пятом цехе говорить не пришлось. В кабинет вошла Семенова.
   - Я получила дополнительные распоряжения, - начала она, - проследить за
тем, чтобы приспособление для взятия проб земли в шахтном буре работало
автоматически через каждые десять минут.
   Пришлось заняться вопросом автоматического приспособления.
   - Я не могу! - твердил директор. - Не могу... Т