з ведра... - рассказывал Цесарский, играя
автоматической ручкой. - Как бы вы не простудились, говорю я министру. А
он, представьте себе, совершенно не обращает на это внимания! Выходит из
машины и - прямо к месту испытания моего прибора, к железнодорожному
полотну.
   Крымов выслушал повествование инженера о случае, доставившем ему
большую славу, с явным интересом.
   - Рад всегда вас видеть! Заходите, пожалуйста... Буду помогать, чем
могу...
   - говорил Цесарский на прощание, провожая Крымова до дверей.


   Глава седьмая

   Покинув конструкторское бюро инженера Цесарского, Крымов направился к
директору. Свидание с ним было назначено еще с утра.
   В приемной к Крымову подошел молодой человек с вьющимися черными
волосами.
   - Разрешите познакомиться... - сказал он, весело улыбаясь. - Моя
фамилия Петряк, счетовод производственного отдела.
   - Инженер Крымов... - Олег Николаевич протянул счетоводу руку.
   - Ну, как наш институт?
   - Мне здесь нравится, - ответил Крымов, вспомнив свой разговор с
Цесарским.
   - У нас есть замечательные ребята, - продолжал Петряк. - Вы встретите
таких людей, которые вам пригодятся для будущей работы над образами.
   - Для чего пригодятся? - удивился Крымов.
   - Да увидите сами! Мы хотим вас привлечь к общественной работе в самом
широком смысле этого слова.
   - Насколько у меня хватит умения, общественной работой займусь
обязательно.
   Дайте только немного освоиться.
   - Среди нашей молодежи вы будете пользоваться большим авторитетом.
Такие люди, как вы, всюду желанные гости... Ну как, приготовились к
выступлению?
   Катушкин мне говорил, что все в порядке!..
   Крымов не знал, что они разговаривают на разных языках. Он не видел
афиши, объявлявшей о литературном вечере, на котором должен был читать
стихи, и не подозревал о надвигающемся скандале. Олег Николаевич мало
следил за поэзией и не слышал о поэте-однофамильце, носящем к тому же его
имя. Поэтому Крымов решил, что речь идет о его предстоящем свидании с
директором.
   - Да это, собственно говоря, будет разговор в общих чертах, - задумчиво
проговорил он.
   - Все равно очень интересно! У нас тут мало кто разбирается в этом
деле, - решительно заявил Петряк.
   - Что вы! А инженер Цесарский? Я с ним только что говорил. Наконец
инженер Трубнин...
   Теперь настала очередь удивиться Петряку. Он впервые слышал, что
Трубнин интересуется поэзией.
   - Как вы смотрите на Катушкина? Будет ли из него толк? - снова задал
вопрос Петряк. - Вы знаете, с ним просто беда! Парень не любит своей
работы. Теперь вся надежда на вас...
   - На меня?!
   - Ну конечно! Мы все ждем, что вы ему поможете...
   - Да... действительно, Катушкину нужно помочь... - пробормотал Крымов.
- Надо помочь, и я помогу ему, - закончил он твердо.
   - Вот и хорошо! - радостно воскликнул Петряк, пожимая руку Крымова. - Я
ему так и передам. Да, вот еще что! Ведь у нас есть ребята, подобные
Катушкину!
   Конечно, со всеми сразу вам будет трудно заниматься, но со временем...
в смысле их роста, так сказать, помочь тоже нужно. Вы меня понимаете?
   - Вообще понимаю. Только вы уж слишком большие надежды возлагаете на
меня...
   Крымов хотел сказать еще что-то, но в это время Нина Леонтьевна
предложила ему зайти к директору.
   - Потом мы с вами поговорим об этом подробнее... - пообещал он,
прощаясь с счетоводом.



   - Константин Григорьевич, я пришел, чтобы переговорить о необходимости
приступить как можно скорее к постройке модели машины, - начал Крымов,
поздоровавшись с директором. - Вот тут общий вид. Первую модель, я считаю,
надо строить небольшую. - Олег Николаевич разложил на столе чертежи.
   Директор быстрым движением пододвинул их к себе и стал внимательно
рассматривать.
   - Скажите, пожалуйста... вы этим делом собираетесь заниматься серьезно
или это минутное увлечение? - неожиданно спросил он, делая ударение на
слове "минутное".
   - Конечно, серьезно!
   - Гм-ммм...
   Наступило молчание.
   - Видите ли... - продолжал Гремякин. - Принцип подобной машины так
необычен.
   Я не хочу сказать, что в этом совершенно новом принципе заложена
какая-либо порочная идея. Нет! Я верю, мы, можем осуществить даже идею,
кажущуюся сейчас фантастической! Не в этом дело. Дело в человеке,
берущемся бороться за осуществление идеи. Понимаете, бороться,
преодолевать тысячу преград.
   Способны ли вы на это?
   - Еще бы...
   - А я не совсем уверен... Для осуществления предлагаемой вами машины
нужна железная воля и... целеустремленность. Понимаете?
Це-ле-уст-рем-ленность...
   Человек должен посвятить себя целиком этому делу, может быть, не на
один и не на два года. Вы же... мне так кажется, решили заниматься
проектом машины между прочим, параллельно с другим делом, которым уже
занимаетесь с увлечением...
   - Я не понимаю вас... - начал Крымов.
   - Подождите. Сейчас поймете. В нашем институте разрабатываются десятки
машин. Все они как воздух нужны стране... Прежде чем заняться еще одной
машиной, внести ее, так сказать, в производственный план, за выполнение
которого мы все отвечаем, я должен взвесить все обстоятельства. Подумать,
кому поручить осуществление проекта.
   Директор посмотрел на Крымова. Он увидел, что сидящий перед ним инженер
слушает его с полуоткрытым от удивления ртом.
   - Я не говорю, что ваш проект мы не будем осуществлять. Модель машины
начнем строить, несмотря на ее необычайность и спорность. Но, к сожалению,
сейчас мы вынуждены отложить разработку проекта...
   Крымов медленно поднялся со своего места.
   - Сидите, сидите... Обижаться не следует - институт перегружен. На днях
я получил телеграфное распоряжение из центра форсировать работу по
окончанию скоростного шахтного бура. Мне придется приостановить некоторые
работы с тем, чтобы перебросить людей и освободить оборудование для
выполнения этого задания... Видите, какое положение!
   Крымов так же медленно, как поднялся, сел снова. Все услышанное было
для него полной неожиданностью.
   - Ну вот! Уже и приуныли! Как же вы думаете бороться за осуществление
проекта, если сразу падаете духом! - уже более мягко произнес директор. -
Кончим работу над шахтным буром, займемся вашим изобретением. Людей нет!
   Мало людей!.. - закончил он.
   Крымов молча принялся собирать со стола свои чертежи. У него немного
дрожали руки, а разбросанные бумаги, как нарочно, не хотели укладываться в
папку.
   - Не отчаивайтесь, пожалуйста! - еще раз попробовал успокоить его
Гремякин.
   - Вы, поэты, видно, все такие, нетерпеливые... Нет, Олег Николаевич,
это вам не стих написать. Техника требует длительной и упорной работы.
Кстати... Я хотел вас спросить, находите ли вы удобным писать стихи в
служебное время?..
   Крымов бросил на директора удивленный взгляд.
   - Какие стихи? Я не понимаю вас... - проговорил он, глотая слюну.
   - Я видел на вашем чертежном столе стихи.
   - Это не мои... - смущенно сказал Олег Николаевич.
   - Чьи же?
   Крымов промолчал. Он вспомнил о стихотворении, обнаруженном им сегодня
среди бумаг на чертежном столике, и решил, что нехорошо выдавать Катушкина.
   - Да, Олег Николаевич. Между искусством и техникой есть некоторая
разница.
   Общее между ними лишь то, что в том и другом случае необходима
целеустремленность. Не унывайте и не сердитесь... - бросил вдогонку
директор, когда Крымов уже подходил к двери.
   "Чорт бы побрал Катушкина! - думал изобретатель. - Это все произошло
из-за его дурацких стихов".
   Взволнованный разговором, он не заметил входившего в кабинет директора
Батю и прошел мимо, не ответив на его приветствие.
   - За что это ты его отчитал? - озабоченно спросил Батя, усаживаясь в
кресло.
   - Кажется, немного того... перегнул... - смущенно ответил Гремякин.
   - Напрасно. Сегодня он выступает в клубе с чтением своих стихов.
   - Да... действительно, кажется, напрасно... А с другой стороны - зачем
он пишет стихи в рабочее время!



   По клубной сцене, широко размахивая руками, носится Катушкин.
   Последние приготовления подходят к концу.
   Уже поставлен и покрыт красным сукном длинный стол, на стене повешен
большой портрет Пушкина.
   - Когда же, наконец, принесут графин с водой! - волнуется конструктор.
- Вася! Вася! - вскрикивает он и мчится по лестнице вниз, в раздевалку.
   Из зала уже доносятся голоса собирающихся на вечер.
   - Никакого вступительного слова не надо, - заявляет кто-то.
   - Нет! Обязательно нужно что-нибудь сказать!
   - Это конечно...
   - Где Вася?!! Я не могу так, товарищи! Куда он исчез? - слышится голос
Катушкина, снова бурей ворвавшегося на сцену.
   - Да оставь ты в покое своего Васю! Скажи лучше, почему до сих пор нет
Крымова?
   - Время действительно позднее, - замечает Ермолов, глядя на часы. -
Товарищ Катушкин! Почему нет Олега Николаевича? Может быть, надо послать
за ним?
   Человек все-таки новый...
   - Уже давно послали. Целая делегация пошла.
   Вскоре беспокойство устроителей вечера достигло высших границ.
Вернулись люди, посланные за Крымовым, и заявили, что его решительно нигде
нет.
   - Объясните мне толком, - обратился к Катушкину Ермолов, уже не на
шутку обеспокоенный отсутствием Крымова, - вы с ним договорились? Он дал
согласие выступить?
   - Сегодня три раза ему напоминал о вечере! Хотя... должен признаться...
- смущенно начал конструктор, - твердое согласие я получил только на
выступление в прениях. Учитывая его скромность, на большем не настаивал.
Все равно собравшиеся упросят его прочитать стихи.
   - Полтора часа назад я говорил с ним в приемной директора, - вмешался в
разговор Петряк. - Спрашивал, готов ли он к выступлению. Он, правда,
предупредил, что это будет "разговор в общих чертах", но о том, что не
сможет прийти, ничего не сказал.
   - Эх, вы!.. Ор-га-ни-за-то-ры... - протянул Ермолов. - Не договорились
как следует, напутали. Безответственная работа, товарищи... Стыдно за вас.
   Между тем гул голосов людей, собравшихся в зале, все усиливался.
Тяжелый занавес, словно под напором этих звуков, нетерпеливо раскачивался.



   Крымов вышел из кабинета директора с чувством обиды.
   "Мы вынуждены отложить разработку проекта", - вспомнил он слова
директора.
   Олег Николаевич шел по коридору, судорожно сжимая в руках папку.
Назойливо громким казался ему звук собственных шагов, отраженных от
покрытых масляной краской стен коридора.
   - Да что с вами? Очнитесь наконец!
   Крымов останавливается. Его держит за руку Зоя Владимировна.
   - Ничего не понимаю... Вы заставили меня буквально бежать за вами! Это
не только рассеянность... Вы чем-то взволнованы?..
   - Нет, нет... Ничего... - бормочет Крымов, стараясь высвободить руку. -
Я действительно иногда бываю рассеянным...
   - Вы, наверное, думаете о предстоящем выступлении?
   - О каком выступлении? Вы меня извините... я очень тороплюсь.
   - Ничего не понимаю. Очень странно... - Семенова с удивлением
посмотрела вслед быстро удаляющемуся инженеру.
   Постояв несколько минут и, видно, приняв какое-то решение, она
последовала за ним.
   Крымов направился в парк. Дождь давно прекратился. Вечернее солнце
пробивалось сквозь остатки туч, уносимых ветром. Вскоре зеленые ветви, еще
блестевшие от влаги, окружили Крымова со всех сторон. Он разыскал
скамейку, расположенную в глубине парка, и, сев на нее, задумчиво склонил
голову над папкой с чертежами.
   Мысли проносились быстро, одна за другой.
   Олег Николаевич вспомнил об инженере Катушкине и его настойчивом
требовании прочесть ему "свои стихи". О поэзии почему-то говорил Трубнин,
человек, не любящий искусства. И, наконец, директор... Все это было
непонятным и странным.
   Долго сидел Крымов, перебирая в голове всевозможные догадки. Солнце
спускалось к горизонту, и на песчаную аллею ложились тени деревьев.
   Постепенно чувство мелкой обиды стало сглаживаться. Его сменяло другое,
нараставшее в душе быстро, как буря.
   "Надо бороться... - думал Крымов. - Добиваться осуществления проекта -
это мой долг. Общественный долг. При чем тут обида!"
   Он поднял голову, улыбнулся и неожиданно почувствовал облегчение.
   Вдруг ему показалось, что рядом зашевелились ветви.
   Он не ошибся. Из-за кустов вышла Семенова.
   - Очень прошу простить меня, - проговорила она, направляясь к скамейке.
- Не слишком красиво следить, но вы вели себя странно... Я просто боялась
оставить вас одного.
   Появление Семеновой обрадовало Крымова.
   - Садитесь, Зоя Владимировна. Очень рад, что вы пришли сюда. Я,
кажется, вел себя действительно...
   Крымов не договорил фразы и умолк, словно ни знал, что дальше сказать.
   - С вами происходит что-то неладное. Если бы я могла рассчитывать на
вашу откровенность, то, уверяю вас... - начала Семенова и также не
договорила.
   Некоторое время сидели молча.
   - Скажите, - наконец нарушила молчание Зоя Владимировна. - Вы очень
любите поэзию?
   - Ничего не понимаю, - пробормотал Крымов. - Как будто сговорились!
Почему вас всех интересует поэзия, искусство?.. Чего вы от меня хотите?
Больше всего на свете я люблю технику! Понимаете - технику! Техника - мое
искусство и моя поэзия... Я люблю ее по-настоящему, романтически,
глубоко...
   Семенова с удивлением смотрела на говорившего, силясь что-то сказать,
но он не дал ей вставить ни слова.
   - Мои воспоминания о детстве связаны именно с техникой! - возбужденно
продолжал Крымов. - Вот я иду с матерью по улице города. Проезжает
автомобиль - тогда это было редкостью... Меня охватывает волнение. Я слежу
за удаляющейся машиной. Горе матери, если остановится испорченный мотоцикл.
   Меня не оторвать от него. Я буду стоять, рассматривая его со всех
сторон, следить за каждым движением человека, который его исправляет...
Помню своего дядю инженера. Для меня был праздник, когда он приходил к
нам. Дядя казался мне необыкновенным человеком. Мать говорила, что он
строит машины... Дядя машет рукой, изображая таким образом шатун
двигателя. Он пытается объяснить мне принципы работы машины. Его кулак
описывает круг, и я вижу: дядя вращает, рукой невидимый коленчатый вал. У
меня колотится сердце. Прекрасная машина с тысячами мельчайших деталей,
нарисованных моим воображением, становится ощутимой, реальной... Затем
бессонная ночь. Наутро маленький трехколесный велосипед должен
превратиться в самоходную коляску. Я думал, что велосипедные колеса будут
беспрерывно вращаться, если к педалям привязать веревкой пружины от
матраца. Тогда одна пружина, сжимаясь, потянет педаль и растянет другую,
привязанную ко второй педали. Так они будут перетягивать друг друга,
вращая при этом колесо. Я уже видел себя на велосипеде-самоходе, который
мчится по асфальтовому тротуару на удивление всем мальчишкам. Меня ожидало
разочарование. В то время я еще не знал, что изобретаю вечный двигатель...
   Крымов замолчал и, подперев голову руками, глубоко задумался.
   - Олег Николаевич, - тихо проговорила Семенова. - Какого вы мнения о
Трубнине?
   - Да как вам сказать? Специалист он замечательный... - неопределенно
ответил тот, не поднимая головы.
   - Вот о чем я хотела вас спросить... - снова начала Зоя Владимировна. -
Трубнин меня заинтересовал с первых же дней моего знакомства с ним.
Вернее, не столько он сам, сколько люди, подобные ему. Я имею в виду
инженеров, замкнувшихся в кругу узкой специальности, не любящих природу,
искусство и даже... считающих за грех интересоваться ими. К сожалению,
такие люди у нас еще есть.
   - Да, Трубнин именно такой, - подтвердил Крымов.
   - Мне кажется, что эти люди не могут быть полноценными работниками.
   - Согласен с вами, - заметил Крымов, оживившись.
   - Мне приходилось много спорить с Трубниным. Я поставила перед собой
задачу - доказать ему, что он не прав. Ведь это же замечательный
специалист, но он может работать еще лучше. Помогите мне в этом деле!
   Олег Николаевич повернул голову к своей собеседнице и посмотрел на нее
недоумевающим взглядом.
   Вдали послышались возбужденные голоса. И через несколько мгновений
Крымов увидел перед собой Катушкина и Костю Уточкина.
   - Олег Николаевич! Что же вы делаете! Зрительный зал набит битком...
Вас ждут! - задыхаясь от быстрого бега, проговорил Катушкин.
   - Кто меня ждет? - удивленно спросил Крымов.
   - Все ждут! Вы, наверное, забыли про вечер? В институтском городке
расклеено восемь афиш... Начало в семь тридцать, а сейчас уже девять...
   - Да, Олег Николаевич, все ждут. Насилу вас разыскали, - подтвердил
Уточкин.
   - Я просто не решалась вам напомнить... - вставила Семенова.
   - Я, конечно, немного виноват перед вами... - чуть не плача, продолжал
Катушкин. - Вы обещали принять участие в обсуждении, а я приписал в афише,
что вы также будете читать свои стихи. Разве вы не видели афишу?
   Крымов, совершенно сбитый с толку, переводил взгляд с Катушкина на
Уточкина, с Уточкина на Семенову.
   - Идемте, Олег Николаевич, - жалобно попросил Катушкин. -
Представляете, какой скандал получится, если вы не придете. Все подумают,
что вы гордый, и виноватым во всем окажусь я... Прочтите просто несколько
стихов. Хотя бы из последних номеров журнала "За доблестный труд". Я
захватил их с собой.
   Только теперь Крымов заметил в руках Катушкина пачку журналов. Его
осенила догадка.
   - Какие стихи? Покажите... - он протянул руку к журналам.
   - Вот они... Это один из лучших, - бормотал Катушкин, раскрывая толстую
книжку без переплета.
   Только теперь для Крымова многое стало ясным. Он увидел свое имя и свою
фамилию, напечатанные крупными буквами перед названием стихотворения.
   - Вот оно что... - растягивая слова, начал Олег Николаевич, почти с
ненавистью глядя на Катушкина. - Понятно! И вы... организовали вечер, не
договорившись... - Крымов запнулся, перевел дыхание и добавил: - не
договорившись с поэтом!
   - Идемте, Олег Николаевич... Идемте! - умоляющим голосом говорил
Катушкин. - Я виноват перед вами. Но ведь публика ждет!
   - Действительно неудобно! - вмешался Костя. - Народ собрался...
   Несколько секунд Крымов смотрел неподвижно в какую-то неопределенную
точку.
   Смелое решение назревало в его голове. Руки судорожно сжимали твердую
папку с чертежами машины.
   - Хорошо, - глухо сказал он, поднимаясь. - Идемте.


   Глава восьмая

   Под шум аплодисментов Крымов вышел на сцену и остановился недалеко от
рампы.
   - Товарищи... - произнес он нерешительно, смущенный пчелиным гулом
зрительного зала.
   Свет боковых прожекторов и закулисных софитов совершенно ослепил его, и
потому головы зрителей казались окутанными легкой дымчатой пеленой.
   - Товарищи! - повторил Крымов громче и снова умолк.
   Поведение Олега Николаевича вызвало небольшое недоумение у
организаторов вечера, но о назревающем скандале еще никто не подозревал.
За столом президиума сидели местные поэты во главе с Катушкиным.
   Зрительный зал приготовился слушать.
   Но Крымов вел себя странно, явно разрушая у собравшихся представление о
поэте как о властелине мысли, легко подчиняющем себе аудиторию. Он стоял,
растерянно перекладывая из рук в руки толстую папку.
   - Товарищи! - произнес Олег Николаевич в третий раз. - Если говорить о
современной поэзии. Я имею в виду наш труд... и мы вместе с вами... -
путано начал он.
   За столом президиума заерзал на своем месте Катушкин, судорожно
вцепившись в руку соседа.
   - Нельзя ли говорить проще. Это же не лекция по астрономии! -
послышался из зала недовольный голос Горшкова.
   Разыскивая глазами человека, подавшего реплику, Крымов увидел Трубнина
и Семенову, сидевших во втором ряду. Лицо Зои Владимировны выражало
напряжение. Она подалась всем корпусом вперед и внимательно, с видом
глубокого волнения глядела на сцену. Трубнин, наоборот, рассеянно смотрел
по сторонам безразличным взглядом.
   - Прежде всего, хочу предупредить вас, что я не тот человек, за
которого вы меня принимаете, - твердым голосом сказал вдруг Крымов.
   В зале стало тихо.
   - Много говорят