у с маленьким круглым
отверстием; отрезав кусочек зажигательного шнура, он вставлял его одним
концом в пистон, тщательно и осторожно обжимал клещами края последнего,
чтобы он не мог соскочить со шнура, затем вдавливал пистон во взрывчатую
массу внутри жестянки, продевал второй конец шнура через отверстие в крышке
и закрывал жестянку. Оставалось положить жестянку куда следует и зажечь
конец шнура, чтобы через некоторое время, в зависимости от длины шнура,
последовал взрыв. Эта работа заняла около двух часов. Закончив ее, Борский
опять запрятал приготовленные жестянки за трубы, так как опасался, что
Киото при следующем посещении снова будет шарить по ярусам. Но потом ему
пришло в голову, что лучше найти другое место, подальше, так как один раз
Киото чуть-чуть не обнаружил склад, а во второй раз мог его найти. Поэтому
Борский спустился на дно шахты, чтобы посмотреть, нет ли там лучшего
убежища. На самом дне некуда было спрятать жестянки - все было открыто
взорам; разве засунуть их в воду - но шнур будет торчать, да и в горячей
воде столько часов держать снаряды нельзя; могут размокнуть пистоны, шнур.
На платформе же оказалось больше укромных мест; здесь стояли ящики
перфораторов, под крышки которых Борский подумал было спрятать жестянки; но
свободное пространство оказалось недостаточным. Наконец, его взгляд упал на
вагонетку; она была наполнена мелкими обломками сланца только на треть и
потому не поднята наверх. Схоронить жестянки в этом сланце было легко.
Никто не станет подозревать, что что-нибудь спрятано в вагонетке, стоящей
на глазах у всех.

Борский полез назад в свой склад и стал переносить жестянки вниз;
приходилось брать сразу только по две в карманы брезентовой куртки, так как
руки были нужны - одна для фонарика, другая - чтобы держаться при спуске.

Пришлось подняться и спуститься четыре раза, в общем на 240 м, что было
довольно чувствительно. Но зато жестянки лежали теперь в сухом и безопасном
месте, засыпанные слоем мелкого сланца.

За этим занятием прошло более часа. Оно сильно утомило и взволновало
Борского, так как каждый раз, выходя из отделения насосов на платформу, он
рисковал столкнуться с неожиданно спустившимся в шахту Киото.

Был уже четвертый час, когда он запрятал последнюю пару жестянок. До
очередного посещения слесарей оставалось почти два часа, которые следовало
посвятить отдыху, чтобы быть опять готовым к бегству. Но где укрыться?

"Неужели Киото снова спустится со слесарями и будет лазить по ярусам?" - с
унынием подумал Борский, медленно и неохотно взбираясь по лестницам. Ноги и
руки у него ныли, колени не сгибались; его мучила жажда и голод.

"Ну, обход пройдет, тогда можно закусить и проспать часов пять перед
окончанием дела!" - подбадривал он себя. Поднявшись на шесть пролетов и
достигнув яруса, где раньше были спрятаны жестянки, он почувствовал, что
дальше лезть не в состоянии. От высокой температуры и усилий он был весь в
поту и тяжело дышал.

"Пережду здесь! Авось Киото не явится. Не думал я, что выждать в шахте
сутки будет так трудно!"

Он сел, прислонившись спиной к стенке, чтобы почувствовать дрожание ее,
когда клеть будет спускаться, и задремал.

Прошло около четверти часа, когда стук, раздавшийся очень недалеко, вернул
его к сознанию. Он встрепенулся и заглянул в люк. Под ним в 30 м был уже
свет; он не заметил, как спустилась клеть.

Да, слесари были уже у насосов. А по лестнице кто-то лез вверх с фонарем на
груди. Вот он поднялся на ярус и скрылся из поля зрения Борского; очевидно,
осматривал трубы. Вот он подошел уже к следующей лестнице. Нужно спасаться,
пока он не слишком близко. Но приходится лезть в темноте и осторожно чтобы
не выдать себя, а он лезет с фонарем, быстро, со свежими силами! Это,
наверно, Киото!

Такие мысли промелькнули в голове Борского, который видел себя уже
обнаруженным, пойманным. И вместе с тем он медлил, парализованный страхом.

Борский осторожно полез наверх, прислушиваясь, чтобы уловить малейший
подозрительный звук. Просунув голову в люк, осветил следующий ярус -
никого.

"Теперь можно отдохнуть и поесть; осталось шесть часок до следующего
контроля, а затем - трах-тарарах! - конец шахте Ельникова".

Он выбрался из люка, зажег свечу и, вынув остатки провизии и коньяк, стал
подкрепляться с жадностью, не переставая поглядывать с тревогой то на
верхний люк, то на нижний. Из того или другого внезапно мог показаться
Киото.

Но все было спокойно, Борский благополучно окончил свой ужин и улегся на
куртке, намереваясь основательно отдохнуть перед заключительным актом
драмы. Его несколько тревожила мысль, что он может проспать до времени
спуска запальщиков и тогда все предприятие не удастся. Поэтому он решился
завести будильник своих карманных часов и положил их на пол возле себя.
Благодаря резонансу от железа бой их должен был быть слышен, несмотря на
шум в трубах. Он потушил свечу и уснул крепким сном после всех тревог
длинного дня.

Будильник разбудил его в половине одиннадцатого, а через пять минус
послышался стук двери и шаги внизу; это пришли уже слесари с последним
обходом перед возобновлением работ. Через полчаса должны спуститься
запальщики, и Борскому нужно было действовать быстро, чтобы перенести свои
снаряды из вагонетки в камеру насосов до прихода запальщиков. Теперь весь
успех зависел от того, не спустится ли опять Киото и не останется ли в
камере до начала работ; в последнем случае пришлось бы отказаться от
задуманного, оставить жестянки в вагонетке, а самому спасаться. Если
снаряды не взорвутся от детонации при взрывах на дне шахты, то их выдадут
вместе с вагонеткой наверх, в отвал, где их, конечно, могут заметить при
дневном свете. Если же детонация будет - она разрушит платформу с лебедкой,
перфораторами, повредит направляющие и вообще низ шахты; в том и другом
случае необходимо бежать из города этой же ночью.

Борский следил через люк за слесарями, работавшими в камере на 30 м ниже
его; на этот раз Киото с ними, к счастью, не было; по крайней мере, никто
не шарил по лестницам с фонарем. Поэтому как только слесаря вышли и клеть
перенесла их выше. Борский стал потихоньку, не зажигая огня, спускаться,
чтобы быть уже внизу, когда можно будет начать работу. Он пробирался очень
осторожно, чтобы не делать ни малейшего шума и вместе с тем, чтобы не
оступиться на лестницах и не свалиться в люк. Когда слесари поднялись
настолько высоко, что уже не могли услышать слабый шум и различить слабый
свет внизу, Борский зажег свечу в самом нижнем ярусе, открыл дверь на
платформу и стал переносить снаряды из вагонетки вверх, в камеру насосов,
ближайшую к платформе. Исполнив это, он приступил к установке снарядов.
Механизм каждого насоса состоял из двух частей, помещенных в наглухо
закрытых чугунных коробках; в одной был электромотор, в другой колесо с
лопатками, которые загребали воду снизу и подавали ее вверх по трубе до
следующей камеры с таким же устройством, находящейся на 50 м выше. Обе
коробки стояли одна возле другой, на расстоянии дюйма. Снаряды же,
изготовленные Борским, были плоскими, и их можно было плотно задвинуть в
этот промежуток, по одному с каждой стороны общей оси мотора и колеса.
Таким образом, взрыв двух снарядов должен был разрушить обе коробки с
заключенными в них механизмами и сразу прекратить высасывание воды. Насосов
было четыре - два действующих и два запасных на случай порчи первых;
поэтому Борский и изготовил восемь снарядов, чтобы одновременно уничтожить
все насосы. Взрыв восьми сильных снарядов, расположенных близко друг от
друга, должен был не только испортить насосы, но и повредить воздушные
трубы, соседние лестницы, может быть, даже крепь шахты и направляющие
клети, вообще произвести серьезные разрушения.

После переноса жестянок в камеру, Борский вставил их в назначенные им
места, расправил зажигательные шнуры и стал ждать прихода запальщиков.
Длина шнуров была рассчитана на время горения их в десять минут. Поэтому
зажечь их следовало только тогда, когда запальщики кончат заряжать шпуры на
дне шахты и начнут вылезать на платформу, чтобы войти в клеть и подняться
наверх. Борский присутствовавший многократно при этой работе, знал точно,
сколько времени она занимает, и поэтому мог определить момент зажигания
так, чтобы успеть затем спуститься на платформу одновременно с выходом на
нее запальщиков. Нужно было только не пропустить прибытие клети,
доставившей их вниз. Поэтому он, установив жестянки, потушил свечу, чуть
приоткрыл дверь из камеры в шахту, чтобы увидеть спуск клети, и стал ждать.
Его тревога миновала, он был уверен, что все обойдется без помех.

Вот промелькнула освещенная клеть с людьми; затем внизу послышались шаги,
голоса. Борский закрыл дверь, зажег свечу, вынул часы и стал следить за
стрелкой; теперь сердце его билось учащенно - приближался решительный
момент. Он стоял вблизи люка с часами в одной и свечой в другой руке,
готовый в нужный момент зажечь шнуры.

И вдруг он услышал, что кто-то в темноте крадучись поднимается по лестнице
к нему.

"Наверно, Киото! Спустился с запальщиками и лезет проверить насосы... Все
пропало, нужно бежать!"

Один взгляд в люк показал Борскому, что человек уже совсем близко - на
верхних ступенях последней лестницы. Борский погасил огонь и быстро полез
вверх, рассчитывая увлечь преследователя подальше от снарядов, расправиться
с ним и все-таки кончить свое дело.

Но при переходе с одной лестницы на другую Борский замешкался и в темноте,
преследователь же зажег фонарь и полез быстро, как обезьяна. На следующей
лестнице Борский почувствовал, что его схватили за ногу; он обернулся и
увидел под собой лицо Киото. Не долго думая, он выхватил револьвер,
нацелился в эту ненавистную физиономию, нажал курок раз и второй. Но свет
погас раньше первого выстрела, а после второго сильная рука сдернула его с
лестницы, и в темноте началась отчаянная борьба.

10. Пойман

Ввиду большой глубины шахты спуск продолжался уже четыре минуты при
скорости более 4 м в секунду. Непривычным гостям казалось, что клеть
оборвалась и они летят в бездну. Сквозь сетку в полумраке мелькали звенья
крепи, перекладины, платформы; слышалось резкое пульсирование насосов и
глухой шум воздуха, вдуваемого по трубам; становилось все теплее и теплее,
воздух был насыщен влагой. Наконец, клеть остановилась и посетители вышли
из нее на платформу, ярко освещенную дуговым фонарем, но совершенно пустую.
Лебедка неподвижно склонилась над люком в нижнее отделение; рядом стояли
ящики перфораторов, лежали короткие и длинные буры, молотки.

Через второй люк и по лестнице спустились вниз. Здесь было еще более пусто.
На неровном дне шахты в разных местах серели затычки из промасленной пакли,
которыми были заткнуты шпуры - буровые скважины, приготовленные для
вкладывания в них динамитных патронов. В одном месте чернела квадратная
яма, в которую со всех сторон струнками и ручейками стекала вода;
погруженные в нее своими соплами два толстых шланга жадно сосали эту воду,
вздрагивая под ее напором. Казалось, что две огромные змеи, свесившись
головами вниз, утоляют свою жажду. По черным стенкам шахты, щетинившимся
тонкими плитками сланцев, повсюду стекала вода, капала в лужицы, сверкала
огнями под лучами фонаря. Кое-где прихотливо извилистые снежно-белые
прожилки известкового шпата и кварца резко выступали на мрачном фоне. От
стенок и из ямы с водой шел легкий пар, и воздух в шахте был насыщен им,
как в бане, и был так же горяч, несмотря на то, что из многочисленных
отверстий по периферии платформы вдувался ледяной воздух, обвевавший
стенки.

Гости невольно один за другим нагибались, щупали рукой дно шахты или
пробовали пальцем воду в ручейках и отдергивали руку с возгласом "ого" или
"какая горячая!". С непривычки становилось трудно дышать, и капли пота
появились на всех лицах.

- Ну нет, мы здесь долго не выдержим! - сказал Путилин, вытирая лоб.

- Как тут люди работают? - удивился Функельштейн.

- Если бы не было воды, было бы еще хуже, - заметил Баранов.

- Наоборот, было бы лучше, - объяснил Ельников. - Сухой жар переносится
человеком гораздо легче, чем влажный. В сухой, накаленной пустыне вы ходите
свободно, тогда как в влажном климате морского берега при той же
температуре изнемогаете при каждом движении. Мы надеемся, что когда пройдем
эти трещиноватые сланцы, прекратится приток воды и станет легче, хотя
температура будет выше.

- Совершенно верно! - заметил Терияма. - Поэтому европейцы так плохо
переносят влажный климат тропического пояса и хорошо приспособляются к
сухой жаре Египта, Алжира, Аравии.

Он подошел к стенке шахты, вырвал из нее плитку сланца, осмотрел и передал
Ельникову со словами:

- Взгляните, как изменилась порода вашей шахты! Вместо тускло-черного
сланца, залегавшего выше, здесь слабо блестящий, слегка отливающий
серебром, благодаря обильно появившимся мельчайшим блесткам белой слюды. А
кое-где рассеяны мелкие, нерезко очерченные бугорочки; это уже несомненно
узловатый сланец, порода, слегка измененная контактовым метаморфизмом - от
тепла, который выделял из себя при остывании залегающий где-то внизу
гранит, - прибавил он в пояснение присутствующим, не посвященным в тайны
геологии.

- Вы полагаете, что шахта скоро достигнет этого гранита? - спросил Фролов.

- Почти уверен в этом и думаю, что она в нем же и окончится, достигнув
желаемой температуры. Геотермическая ступень будет теперь уменьшаться,
гранит сохранил еще часть своего жара и отдаст его вам.

- Он уже здорово греет нас сквозь эти сланцы! - воскликнул Путилин. - Я
начинаю задыхаться и не могу ждать спуска запальщиков. Поднимемся наверх,
Аркадий Егорович!

- Да, мне тоже становится не по себе! - подтвердил Функельштейн. - После
обеда с винами сердце и так уже работает слишком сильно. А тут прямо банный
полок.

- Ну что же, поднимемся. Вы видели достаточно, чтобы поверить в
осуществимость моей идеи; узнали, как горячи земные недра.

Посетители один за другим вылезли через люк на платформу, где им показалось
немного прохладнее.

- Это как бы предбанник! - пошутил Фролов. - Я убедился, что шахту во
всяком случае можно использовать как великолепную баню; здесь раздеваться,
а затем с веничком в руках по лестнице вниз; там и горячая вода и
накаленные камни.

- Идея! - воскликнул Путилин. - Когда шахта будет готова, нельзя ли будет
приспособить часть ее, не слишком горячую, в качестве бани для горожан?

- Где же инженер Киото? - поинтересовался Терияма. - Он с нами спустился, а
потом куда-то исчез, а я хотел бы пожать ему руку перед отъездом.

- В самом деле, его не было с нами внизу, нет и здесь! Куда он мог
деваться? - спросил Фролов.

- Может быть, он поднялся к камерам насосов на несколько лестниц вверх? -
предположил Ельников.

Он подошел к телефону, чтобы спросить, пришли ли запальщики и если нет,
чтобы спустили клети без них. Вдруг откуда-то сверху из мрака шахты
раздались один за другим два выстрела. Все вздрогнули от неожиданности.
Ельников бросился к маленькой двери, которая вела в насосное отделение и к
лестницам. Фролов и Терияма последовали за ним, остальные, не умевшие
ориентироваться в шахте, застыли в недоумении.

И вот сверху раздался громкий крик:

- Ко мне наверх! Скорее на помощь! Пять лестниц!

Ельников узнал голос Киото и поспешил вперед; поднимаясь по лестнице, он
достал и засветил электрический фонарик. В отделении было темно, так как
лампочки зажигались только в случае надобности. Фролов и Терияма лезли за
ним.

Наверху слышалась возня, топот ног по железным листам пола, заглушенные
голоса.

Ельников, более опытный в лазании по крутым лестницам подземных работ,
опередил следовавших за ним и проник на площадку над пятой лестницей, когда
оставшиеся в темноте Фролов и Терияма находились еще на четвертой. При
свете своего фонарика он увидел Киото, сидевшего верхом на поваленном
навзничь человеке и державшего его за руки, тогда как последний старался
сбросить своего врага. Рядом валялись две шапки, какой-то мешок и
револьвер.

- Держите его за ноги! - крикнул Киото, как только голова спешившего на
помощь показалась из люка. - Я изнемогаю.

Ельников быстро вылез на площадку, поставил фонарик на пол и навалился на
ноги отбивавшегося, который застонал под его тяжестью.

- Нет ли у вас веревки или ремня? Дайте скорее! - голосом, прерывающимся от
напряжения, проговорил Киото.

Ельников быстро отстегнул ремень, стягивавший его брезентовую куртку. В это
время из люка вылез Фролов и помог Киото скрутить руки пленнику, который,
убедившись в бесполезности сопротивления, перестал бороться и лежал, тяжело
дыша. Киото приподнялся и, шатаясь от изнеможения, прислонился к стенке;
его лицо было в крови. Фролов поднял фонарик и осветил узкое пространство
между люком, толстыми трубами насосов с одной, такими же трубами вентиляции
с другой и лестницей, поднимавшейся круто вверх с третьей стороны, на
котором только что происходила борьба двух людей не на жизнь, а на смерть.
Теперь здесь лежал со связанными руками побежденный, а на его ногах еще
сидел Ельников.

- Вы ранены? - спросил последний, увидев измазанное кровью лицо Киото.

- Нет, он расшиб мне кулаком нос. Пули, к счастью, прошли мимо, - промолвил
японец.

Из люка показалось встревоженное лицо Терияма.

- Что здесь случилось? - спросил он по-английски.

- Этот мерзавец хотел взорвать камеры насосов, но я его вовремя накрыл! -
ответил Киото, вытирая платком лицо.

- Видите, с какими препятствиями приходится бороться! - воскликнул
Ельников, обращаясь к Терияма. - Не только природа, но и люди против нас.

- Но как мы доставим его по этим узким лестницам вниз? - спросил Фролов.

- Да, лестницы не приспособлены к подобным случаям! - улыбнулся Ельников. -
Но он теперь обезоружен и можно развязать ему руки, чтобы он спустился сам.
А кто же этот злоумышленник?

- Мой помощник, инженер Борский! - с негодованием воскликнул Киото. - Он у
меня давно на подозрении.

- Неужели! Инженер решился на такое дело! Хорош гусь! - раздались возгласы.

Лицо пленника, измазанное сажей и кровью до неузнаваемости, искривилось в
гримасу.

- Развяжите руки, я сдаюсь! - пробормотал он.

Ельников распустил ремень и встал с ног арестованного, который медленно
приподнялся; руки у него дрожали.

- Господа! Что у вас там? - раздался голос Путилина снизу. - Не нужна ли
вам помощь? Прибыли запальщики, у них есть фонари.

- Пошлите одного с фонарем нам навстречу! - ответил Фролов. - Мы
спускаемся, все кончилось благополучно!

- Да ведь лампочки есть над каждой лестницей, мы второпях забыли о них! -
воскликнул Ельников и, нагнувшись, нашел выключатель на стенке возле люка;
площадка осветилась.

- Ну-с, господин Борский, вставайте и марш вниз! - пригласил Фролов. -
Терияма и я будем впереди, остальные за ним.

Борский поднял и нахлобучил свою шапку, затем встал на ноги. Терияма уже
скрылся в люке, Фролов начал спускаться; Киото поднимал свою шапку, а
Ельников подбирал мешок и револьвер, валявшиеся возле насосной трубы. В это
время Борский, быстро выхватив из кармана второй револьвер, выстрелил в
спину Ельникова. Но Киото, следивший за его движениями, успел толкнуть его
плечом, пуля отклонилась влево и прошла через руку Ельникова выше локтя.
Ельников от неожиданного удара вскрикнул и упал.

- Мерзавец! - прошипел Киото, вышибая у Борского одной рукой револьвер, а
другой хватая его за горло.

- Он попал в кого-нибудь? - испуганно спросил Фролов, выскакивая назад из
люка.

- Я ранен в руку! - проговорил Ельников.

- Нужно обыскать этого негодяя! - крикнул Киото.

Фролов и Киото обыскали карманы пленника и вытащили из них кусок
зажигательного шнура, электрический фонарик и обойму с патронами; оружия
больше не было. Ельников в это время стаскивал с себя куртку, из рукава
которой капала кровь; кость была цела, пуля прошла через мускулы и рука
плохо повиновалась. Вернувшийся Териям