того источника. И даже если бы этот опыт оказался неудачным,
он все-таки принесет огромную пользу, так как научит технику многому,
позволит выработать новые приемы и проложит путь для дальнейших опытов,
которые уже увенчаются успехом.

Ельников со своей стороны пожелал японским ученым и инженерам первыми
использовать опыт данного предприятия, отметив, что обилие вулканов на
островах Японии указывает на близость могущественных источников тепла к
земной поверхности, так что шахты должны иметь сравнительно небольшую
глубину. Он выразил надежду, что в недалеком будущем использование теплоты
земных недр получит широкое распространение.

После обеда Ельников предложил всем участникам его спуститься в шахту, где
в этот день, по случаю праздника, не было адского шума: действовали только
насосы и вентиляция. Некоторые члены правления еще не бывали в шахте, а
другие были в ней в самом начале, когда о на имела меньше 200 м глубины.
Побывать на глубине тысячи метров под землей и осмотреть шахту без всякой
помехи показалось всем очень интересным.

Было уже 11 часов ночи, и электрические фонари освещали совершенно
безлюдную площадь, через которую направились участники обеда. Небо было
покрыто тучами, сквозь них по временам проглядывала почти полная луна; с
моря тянул легкий ветер и приносил шум прибоя. Многие дома, окружавшие
площадь, уже погрузились в сон, в других еще виднелись освещенные окна.
Надшахтное здание было освещено слабо. Из него доносились шум воды,
лившейся из насосов, равномерное дыхание паровой машины и тяжелые вздохи
компрессора, гнавшего в шахту мощную струю воздуха, охлажденного в особых
холодильниках до - 25€. Временное деревянное надшахтное здание уже с начала
осени было заменено постоянным, выстроенным из железа, камня и бетона и
вполне застрахованным от пожара; оно было увенчано высоким куполом, который
делал его похожим на собор, и вмещало все машины, обслуживавшие шахту,
тогда как в более низких крыльях помещались с одной стороны сборочные
мастерские, с другой - паровые котлы. У входа в здание стоял часовой; эта
предосторожность строго соблюдалась, так как десяток вредителей, проникнув
внутрь, могли испортить машины и погубить шахту. Часовой пропустил
посетителей, только спросив у них пароль, который назвал Ельников.

Внутри был полумрак; электрические лампочки горели только над машинами,
возле которых сидели дежурный машинист и его помощник, поднимаясь время от
времени, чтобы подлить масла в подшипники. Подъемная машина отдыхала;
стальной канат, окутывавший своими изгибами ее огромный барабан, поднимался
к большому шкиву, черневшему в полумраке купола, и спускался к кожуху
шахты.

По знаку Ельникова здание осветилось всеми огнями, и посетители обошли
машины, выслушивая объяснения инженера. Потом все подошли к входу в шахту.

- Через четверть часа должны спуститься запальщики, потому что в полночь
первая смена начинает работу, - доложил машинист.

- Ну хорошо, спустите нас, а клеть поднимите. Если угодно, мы посмотрим,
как будут заряжать шпуры, - обратился инженер к гостям, - и поднимемся
назад с запальщиками.

Посетители разместились в обоих отделениях клети, и машина заработала.

8. Зловещий замысел

Старшим инженером, помощником Ельникова по сооружению шахты, был японец
Киото; но несмотря на свою преданность делу, он не мог лично следить за
всем и проводить в шахте целые сутки. Поэтому у него были три
помощника-инженера, дежуривших в шахте поочередно, и четыре штейгера, по
одному на каждую смену рабочих. Инженеры наблюдали за всем ходом работ,
проверяли исправность канатов, клетей, насосов и машин, штейгеры находились
безотлучно внизу вместе со своей сменой, производившей бурение шнуров,
уборку взорванной породы и кропление шахты.

Среди помощников Киото был инженер Борский, поступивший с самого начала
работ по рекомендации одного из членов правления общества. Это был человек
ограниченный и озлобленный. На студенческой скамье он выделялся крайне
правыми убеждениями и потому подвергался насмешкам и преследованиям своих
товарищей, настроенных в большинстве противоположно; эти преследования
вызывали его на различные выходки. По окончании курса он служил в Донецком
бассейне, где пользовался репутацией инженера, сурово относившегося к
рабочим. Поэтому он и был рекомендован правлению как человек, не
сочувствующий никакой революции. Он претендовал на должность старшего
помощника Ельникова, но вместо того попал в помощники к Киото; это страшно
задело его самолюбие. Мысль о возможности использования теплоты земных недр
он лелеял сам, и теперь его возмущало, что эту идею предвосхитил и
осуществляет другой инженер, да еще с помощью японца. Мало-помалу он
возненавидел обоих своих начальников и желал неуспеха их предприятию. Он
подговорил в самом начале работ двух слесарей испортить насосы и дал им
указания в надежде на то, что после этого случая, который произошел во
время дежурства японского инженера, последний вместе с Киото будет удален,
а он займет место главного помощника. Попытка не удалась, и после нее
Борский убедился, что за ним неустанно следят. Это еще больше озлобило его,
но он затаил злобу в глубине души, внешне добросовестно исполняя свои
обязанности и откладывая месть до удобного случая.

Проверяя по службе состояние склада взрывчатых веществ, он похищал их
малыми количествами, сам изготовил жестяные коробки и приготовил разрывные
снаряды. Прекращение работ на целые сутки по случаю прохождения тысячи
метров, о котором говорили давно, давало ему возможность беспрепятственно
пополнить свой замысел - испортить насосы, затопить надолго шахту и
дискредитировать все предприятие в глазах акционеров. Он знал о
неблагоприятном отношении членов правления к делу, знал, что Ельникову с
трудом удалось добиться приглашения эксперта и разрешения продолжать шахту
в ожидании его заключения. Но он не знал, что эксперт закончил уже работы и
вынес благоприятное заключение; плохо понимая по-английски, он из разговора
с Терияма во время посещения шахты последним вынес впечатление, будто
эксперт пришел к выводам не особенно отрадным. Поэтому Борский надеялся,
что внезапное затопление шахты будет приписано прорыву подземного потока
воды и ввиду огромных расходов на борьбу с ней предприятие будет
остановлено, что Ельников будет дискредитирован окончательно, а Киото
уволен. Таким образом он будет отомщен.

Заблаговременно, день за днем, Борский стал приносить в кармане наполненные
взрывчаткой жестянки в шахту, пряча их за толстыми воздухпроводными трубами
на несколько пролетов выше камеры, насосов, так как туда контролю незачем
было заглядывать. Накануне праздника он после своего дежурства не вышел на
поверхность, а остался ночевать в шахте, захватив себе пищу и питье, так
как боялся, что Киото распорядится запереть шахту на время остановки работ,
и проникнуть в нее будет невозможно.

Когда последние рабочие поднялись, Борский хотел тотчас же заняться
приготовлениями к взрыву, но затем отложил свое намерение. Он сообразил,
что если шахта заперта, то выйти из нее незаметно после взрыва будет
невозможно. Взрыв, несомненно, услышат дежурные машинисты наверху, и если
после него насосы перестанут работать, то злой умысел сразу обнаружится,
выход из шахты будет строго охраняться, спустившиеся люди начнут
осматривать отделение насосов сверху донизу и его поймают; последнее ему не
улыбалось. Если же шахта не заперта, то положение после взрыва не
становилось лучше, так как были бы приняты те же меры; подняться в клети,
оставшись незамеченным, было бы невозможно; вылезать же с глубины 1000 м по
лестницам превышало человеческие силы и во всяком случае потребовало бы
столько времени, что нельзя было рассчитывать не встретиться с людьми,
осматривающими насосное отделение для выяснения причин порчи. Но даже если
бы ему удалось выйти незаметно, он был бы настолько разбит этим подъемом по
лестницам, что не смог бы скрыться из города.

Обдумав все это, Борский решил отложить выполнение своего замысла до конца
перерыва. Он знал, что первыми спустятся запальщики, чтобы зарядить
приготовленные шпуры на дне шахты, и затем поднимутся опять наверх. Только
через полчаса после этого спустится первая смена рабочих. Поэтому всего
разумнее было подготовить взрыв насосов так, чтобы он совпал с взрывами на
дне шахты и сначала остался незамеченным. С уходящими запальщиками можно
было подняться наверх, не возбуждая ничьего подозрения, и немедленно
скрыться из города. Для последней цели Борским был нанят человек с
верховыми лошадьми, который должен был провести его ночью до первого
русского селения, где можно было нанять экипаж и укатить во Владивосток.

Итак, ему приходилось ждать в шахте почти сутки, что при высокой
температуре, господствовавшей внизу, было очень тягостно. Поэтому он
поднялся по лестницам на 100 м вверх и расположился возле самой
воздухопроводной трубы на полу отделения насосов; так как эта труба
проводила воздух, охлажденный до - 25€, то около нее было не так жарко;
местами даже влага, осаждавшаяся из воздуха шахты на холодной трубе,
сгущалась в виде инея. Разложив на железном полу свою брезентовую куртку,
Борский уселся; кроме электрического фонарика, у него с собой были свечи.
Зажечь электрическую лампочку, имевшуюся возле каждой лестницы, он боялся,
чтобы не привлечь внимания кого-нибудь из спускающихся в шахту. Борский
знал, что время от времени дежурные слесари должны осматривать все камеры
насосов для смазки и контроля; спускаясь в клети, они могли обратить
внимание на свет, горящий в одном из ярусов, и открыть его убежище. Поэтому
свечу он заслонил, а при всяком подозрительном звуке тушил.

Было около часа ночи, когда Борский устроился в своем убежище, которое
занимало около трети поперечного сечения шахты, имея в плане вид сегмента
круга с хордой около шести метров длины и высотой в три метра. Один угол
сегмента был занят двумя воздухопроводными трубами, одна из которых
всасывала горячий воздух из шахты, а другая нагнетала холодный. В
противоположном углу проходили четыре менее толстые трубы насосов - двух
постоянно действующих и двух запасных. В промежутке между теми и другими,
т. е. в самой широкой части сегмента, в железном полу был люк, ведущий
вниз, в следующий ярус, а над ним поднималась наискось вверх железная
лестница в следующий верхний ярус; ярус от яруса находился на расстоянии 10
м. По стенке, отделявшей сегмент от остального пространства шахты, в
котором двигалась клеть, проходили кабели телефона, электрического
освещения и тока для перфораторов и электромоторов. В каждом пятом ярусе,
т. е. через 50 м, находились камеры насосов и была дверца, через которую
слесари входили в отделение для контроля и смазки, остановив клеть на этом
уровне; это производилось четыре раза в сутки, в течение последнего часа
каждой смены, когда уборка породы со дна шахты и спуск крепей оканчивались
и клети освобождались. Для своего убежища Борский выбрал, конечно, ярус без
камер, так как они посещались для контроля труб только раз в неделю и можно
было думать, что в праздничный день этого обхода не будет.

Расположившись на полу, Борский подкрепил свои силы закуской и несколькими
глотками коньяка. Он был совершенно один на протяжении целого километра, но
мертвой тишины в шахте никогда не было; в трубах, возле которых он сидел,
глухо шумел воздух, а в противоположных еще отчетливее шумела вода,
поднимавшаяся непрерывным потоком вверх; кроме того, по трубам передавалось
из камер мягкое жужжание моторов. Прислонившись головой к железной крепи
шахты, можно было слышать, как за ней журчала вода, выходившая из горных
пород.

Борский смотрел на желтый огонек свечи, еле освещавший ближайшие предметы,
тогда как остальное пространство терялось в полумраке; он думал о том, что
в этот раз никто не помешает выполнению его замысла. Загорится, шипя,
зажигательный шнур, потом, когда он будет уже наверху, с грохотом взорвутся
снаряды, разбрасывая осколки чугуна и железа, обрывки проволоки;
остановятся насосы, и со дна шахты все выше и выше будет подниматься вода.
Теперь приток не такой, какой был при первой попытке, а гораздо больше; за
полчаса вода затопит не только платформу, но и взорванную камеру, которая
станет недоступной; запасные насосы также будут испорчены. Пока установят
новые - пройдут многие часы или даже дни и шахта будет затоплена на сотни
метров, так что откачивание воды продолжится недели. Ельников и Киото будут
думать, что вода прорвалась со дна шахты из какого-то подземного
резервуара. Правление, удовлетворенное успехом города, не захочет тратить
деньги на восстановление шахты, окончание которой становится сомнительным и
слишком дорогим.

"Если все удастся выполнить по плану беспрепятственно и так, что меня никто
не сможет заподозрить, - думал Борский, - то, пожалуй, незачем бежать во
Владивосток. Такое бегство сразу вызовет подозрение. Конечно, лучше
остаться как ни в чем не бывало и наблюдать с удовольствием за Ельниковым и
Киото, за их хлопотами. Бежать я всегда успею, если решат откачивать воду,
и то только тогда, когда уровень ее понизится почти до взорванных камер.
Только в случае неудачи взрыва или если кто-нибудь из инженеров увидит меня
теперь в шахте, - нужно бежать немедленно".

Размышляя так, Борский задремал под однообразный шум в трубах,
прислонившись к стенке шахты; неудобное положение вызвало беспокойный сон с
кошмарными сновидениями. Один кошмар сменялся другим, и после каждого
Борский просыпался наполовину, беспокойно ворочался и опять засыпал.
Услышав над своей головой топот ног по железным листам, он в ужасе
проснулся окончательно.

"Накрыли!" - пронеслось в его голове. Он потушил огарок свечи, тихонько
поднялся и притаился, прислушиваясь.

Ходили в ярусе с камерой насосов, находившемся в 20 м над его головой;
через два люка оттуда проникал отблеск света, зажженного вошедшими
слесарями.

Борский колебался между страхом и надеждой, прислушиваясь с тревогой к
тому, что делалось наверху. Там возились у камер насосов - наливали масло в
масленки и разговаривали. Он с тревогой вслушивался в разговор, но шум
воздуха и воды в трубах мешал ему разобрать слова.

"Должно быть, не заметили света! А если с ними Киото и он потихоньку
крадется вниз по лестницам, чтобы выяснить причину сразу погасшего света?"

Мурашки пробежали по спине Борского, и он нащупал в кармане револьвер, а
затем, крадучись, чтобы не стучать сапогами по плитам железного пола,
подошел к лестнице и взглянул наверх через люк, над которым виднелась
следующая лестница, уже достаточно освещенная лампочкой, прикрепленной к
стенке над ее концом. На лестницах не было никого.

"Уехали, слава богу! Но, значит, я проспал то время, когда они были в
нижних камерах. Оттуда они тоже могли бы заметить свет. Впрочем, снизу он
еще менее заметен, чем сверху". Он зажег свечу и посмотрел на часы. Была
половина седьмого.

"Ну, теперь до двенадцати можно быть спокойным и поспать еще. А если Киото
вздумает проверять насосы в промежутке? Если спать, то без свечи, чтобы не
нарваться!"

Он снял куртку, свернул ее и положил себе в изголовье, хлебнув
предварительно несколько хороших глотков коньяку: револьвер, спички и
фонарик положил возле себя и лег, задув свечу. Сначала в абсолютной темноте
шахты было немного жутко, но скоро действие коньяка и однообразный шум в
трубах убаюкали его, и он спокойно заснул на своем жестком ложе. В этот раз
кошмары не преследовали его.

Проснувшись от чувства голода после нескольких часов крепкого сна, Борский
не сразу понял, где он, почему не в своей кровати, почему так темно, что за
шум кругом. Наконец, очнувшись, он зажег спичку, взглянул на часы; было
почти одиннадцать.

"Есть время спокойно позавтракать при свете, а потом переждать в темноте
посетителей", - подумал он, зажег свечу, достал сверток с бутербродами,
флягу с коньяком и начал есть. Голова его совсем одурела от жары, в горле
пересохло, и сухая еда проглатывалась с трудом.

9. Ужасы темной шахты

Легкий шум за стеной, отделявшей Борского от подъемного отделения шахты,
прервал его мечты и заставил вздрогнуть. Он быстро потушил свечу, надел
куртку, чтобы приготовиться на всякий случай к бегству по лестницам вверх
или вниз, и стал прислушиваться. Приложив руку к стене, он ощутил легкое
дрожание, постепенно усиливавшееся; клеть спускалась вниз; когда она
проходила мимо него за стеной, он расслышал разговор и различил голос
Киото.

- Японец спускается на ревизию! - прошептал Борский. - Но не станет же он
подниматься по всем лестницам и заглядывать в каждом ярусе за все трубы!
Это заняло бы у него целый день.

Дрожание прекратилось; клеть остановилась у нижней платформы. Чуть слышно
донеслись снизу шаги тяжелых сапог по железным плитам, стук открываемой
двери. Нагнувшись к люку, Борский различал далеко внизу свет загоревшейся
лампочки. Он с тревогой следил за ним; если Киото вздумает подняться на три
лестницы вверх и заглянет за трубы, он увидит жестянки и зажигательный шнур
и поймет, в чем дело. Катастрофа будет предотвращена, начнутся поиски,
придется спасаться.

- Живым я им не дамся! - прошептал Борский. - Если настигнут - буду
стрелять. Два револьвера и две обоймы, две дюжины пуль - достаточно, чтобы
свалить нескольких человек. Потом вызову клеть, поднимусь, сообщу, что в
шахте несчастье, и в суматохе скроюсь.

В тревожном ожидании минуты протекали ужасно медленно, а страх возрастал.
Борскому уже казалось, что осматривают ярусы выше камеры и вот-вот
обнаружат снаряды; он инстинктивно сжал в кармане револьвер.

Но вот свет погас, хлопнула дверь, возобновилось дрожание стенки. Клеть
поднималась к следующему ярусу с камерами, под самым его убежищем.

- Слава богу! Снарядов не нашли! - прошептал Борский. - Теперь могут
случайно накрыть только меня.

Опять хлопнула дверь, зажегся огонь - уже гораздо ближе, всего в 30 м под
ним; зазвенели шаги. Слышны были и голоса, но слов нельзя было разобрать
из-за шума в трубах. Нагнувшись к люку, Борский смотрел и слушал, затаив
дыхание, готовый бежать вверх, если японцы вздумают подниматься по
лестницам.

Его опасения были не напрасны. Пока слесари осматривали камеры насосов и
наливали масло, Киото с нижнего яруса поднимался с фонариком в руках на два
пролета вверх, осматривал площадку, заглядывал за трубы. И теперь, пока
слесари были заняты у камер, Киото с фонариком полез, но не наверх, а вниз
и осмотрел еще два яруса; не найдя ничего подозрительного в первом, он
удовольствовался общим осмотром второго и не заглянул за трубы, за которыми
как раз и лежали снаряды. Борский был на волосок от неудачи. Он задрожал,
когда увидел через люки, что японец полез вниз, сначала на одну лестницу,
потом на вторую. Сердце замерло в ожидании, что вот-вот Киото крикнет
слесарей или подбежит к телефону, имевшемуся в каждом ярусе, чтобы поднять
тревогу.

Но Киото спокойно поднялся обратно и вышел со слесарями; свет погас, клеть
опять пошла вверх и остановилась на 20 м выше убежища Борского. Хлопнула
дверь, зажглась лампочка, теперь совсем близко вверху.

"Если этот проклятый японец опять полезет вниз, - он накроет меня!" -
подумал Борский, подхватил свою брезентовую куртку, валявшуюся на полу, и
подошел к люку, чтобы при появлении Киото сверху заблаговременно уйти на
ярус вниз. Но в этот раз Киото полез наверх и осмотрел только один ярус,
ближайший к камере.

Когда он с слесарями поднялись в клети выше, Борский облегченно вздохнул;
опасность миновала, и теперь можно было успокоиться до следующего посещения
- через шесть часов, а за это время заняться окончательной подготовкой
снарядов. Забрав свое имущество, он осторожно спустился к своему складу,
зажег свечу, достал из-за труб восемь жестянок, сверток зажигательного
шнура, а из кармана коробочку с пистонами и маленькие клещи. Расположившись
на полу, он осторожно открывал у каждой жестянки крышк