земли имеется
везде, даже под этим столом. И на глубине, доступной для современной
техники. Я уверен, что если не у нас, то в Америке в ближайшие годы моя
идея будет осуществлена кем-нибудь другим.

Пудерман, маленький и тощий, за 15 лет выдвинувшийся из биржевых зайцев в
финансовые тузы, задал другой ехидный вопрос:

- Положим, шахту выкопали, котлы поставили. Но если извлекать из земли
тепло из года в год в одном месте, разве оно, наконец, не израсходуется? А
тогда вода в котлах уже кипеть не будет, ваше предприятие лопнет, как
мыльный пузырь.

- Сравнительно с величиной наших котлов запасы тепла в земле можно считать
неисчерпаемыми. К охлаждаемому месту тепло будет притекать со всех сторон
из глубин и будет возмещать потерю. Но допустим, через много лет наступит
даже охлаждение. За это время предприятие вполне окупится. Затем нужно
будет углубить ту же шахту еще на 200 - 300 м и переставить котлы вниз.
Только и всего.

Другие попросили еще некоторых разъяснений. Затем Фролов поставил ряд
вопросов технического характера. Он интересовался, между прочим, тем, не
будет ли пар, проводимый из шахты, слишком охлаждаться, проходя 2000 м по
трубам вверх, даже если трубы будут хорошо изолированы.

Ельников заметил, что можно поставить в промежутках подогреватели, но лучше
всего устроить силовую станцию не на поверхности земли, а в большой камере
возле шахты, недалеко от котлов и подавать вверх уже не пар, а
электрический ток, который и будет приводить все машины промышленного
города в движение. Это будет самое простое. Он разъяснил также, как люди
будут работать при высокой температуре на дне шахты, когда последняя
достигнет уже значительной глубины, а также при надзоре за котлами и
машинами, когда все будет готово.

Наконец, вопросы были исчерпаны. Фролов дал заключение, что предприятие
осуществимо. Финансисты углубились в просмотр смет, некоторые передавали их
друг другу, обмениваясь замечаниями. Выгодность дела казалась бесспорной.
[...]

- Аркадий Егорович, - обратился Путилин к Ельникову, - имеете ли вы в виду
место, пригодное для вашей шахты, вне русских пределов, где-нибудь в Азии,
и притом подходящее для города-сада, не в пустыне или какой-нибудь тундре?

- К счастью для проекта, такое место имеется, - ответил инженер. - И даже
не одно, а два, недалеко от русской границы.

- Великолепно! Я думаю, господа, выбор одного из этих мест мы предоставим
нашей комиссии, которая также выяснит с Аркадием Егоровичем все условия
передачи им своего проекта в наше распоряжение?

- Конечно, конечно! Разумеется! - послышались голоса.

- А в комиссию пусть войдут все желающие посвятить некоторое время
разработке плана, не так ли?

С этим предложением все также согласились, и в комиссии пожелали принять
участие Путилин, Зегевольд, Функельштейн и еще один из банкиров, а Фролов
вошел в нее в качестве консультанта. Лист предварительной подписки,
пущенный Путилиным по столу, сразу дал 4 миллиона с небольшим.

Когда лист вернулся к нему, Василий Павлович подсчитал и объявил результат,
затем закрыл собрание, предупредив, что следующее будет созвано, как только
комиссия разработает план. Члены комиссии решили собраться в тот же вечер
на квартире Путилина, чтобы приступить к работе.

3. Основание города Безмятежного

В течение недели комиссия выполнила свою задачу. Из двух мест, которые
предлагал Ельников, первое, находившееся в долине реки Или вблизи
китайского города Кульджи, было забраковано из-за своей отдаленности от
железных дорог и дороговизны доставки туда как людей, так и материалов.
Второе место находилось на берегу Тихого океана в 120 км к югу от
Владивостока у устья реки Тумень-ула, где близко сходились границы трех
государств: с севера - русских владений, с юга - Кореи, в то время
находившейся во власти Японии, а узкий промежуток между той и другой
границами вдоль самой реки принадлежал Китаю. Можно было рассчитывать, что
одно из двух правительств - японское или китайское - согласится продать
достаточный участок земли. Благодаря близости моря можно было получить все
нужные машины и материалы из Японии, Америки и Владивостока, судоходная
река Тумень-ула обеспечивала сообщение с Манчжурией для подвоза леса, хлеба
и рабочих. Место имело мягкий климат и живописное положение в горной
долине, открытой к морю. Словом, оно точно было создано специально для
замышляемого экстерриториального города, приюта людей, ищущих спасения от
политических бурь.

Через два дня Ельников, Фролов и юристы Черепанов и Шендль выехали
сибирским экспрессом во Владивосток. Досуг двухнедельного переезда они
употребили на разработку целого ряда технических и юридических вопросов,
связанных с осуществлением предприятия. Бухта Владивостока, куда они
прибыли в половине марта, оказалась еще покрытой льдом. Пришлось переехать
по льду на западный берег Амурского залива и следовать далее на лошадях по
тракту вдоль морского берега до устья Тумень-улы. Остановившись в русском
поселке на самой границе, разведчики осмотрели местность, которая им
понравилась. На левом берегу реки, в Манчжурии, располагалась высоким
уступом плоская возвышенность, защищенная от северо-восточных ветров
лесистыми склонами хребта Чанбошань и достигавшая трех километров в ширину
и десяти километров в длину. Она являлась прекрасным местом для
предполагаемого города, который, в случае надобности, мог растянуться еще
по склонам хребта и в боковых долинах. Правый берег реки был менее удобен:
он представлял собой низменность, частью занятую полями и огородами
корейцев, селения которых виднелись у подножия гор и в боковых долинах. Эту
низменность также необходимо было купить, чтобы осушить ее и занять разными
складами, а со временем превратить в сады.

Объехав местность и определив площадь участка, необходимого для
предприятия, Фролов и Шендль вернулись во Владивосток и оттуда по железной
дороге поехали в Пекин. При содействии русского посольства,
заинтересовавшегося постройкой этого города, а течение десяти дней удалось
приобрести у китайского правительства участок земли по левому берегу реки
площадью в 80 кв. км - за миллион рублей, немедленно выплаченный отделением
Русско-Японского банка. Китайское правительство разрешило основать вольный
город на проданной территории, но взяло с покупателей обязательство не
возводить никаких укреплений, не держать в городе постоянного войска и
оплачивать таможенную стражу, необходимую для предупреждения провоза
беспошлинных товаров через вольный город в глубь Манчжурии.

За это время Ельников и Черепанов скупили у корейских селений низменность
правого берега реки, около 20 кв. км, за 100 тысяч рублей, а потом юрист
отправился в Японию, чтобы правительство микадо санкционировало эту покупку
и разрешило присоединить ее к вольному городу. Последнее удалось не без
труда и только под условием не возводить на купленной земле никаких
долговременных сооружений.

Вскоре на берегах Тумень-улы, недавно еще совершенно пустынных, кипела
работа. На низменном правом берегу проводились осушительные канавы и
строились склады и рельсовые пути. В устье реки пыхтела землечерпалка и
скрежетала своими черпаками, прокладывая фарватер через бар, чтобы морские
суда могли входить в реку к пристаням. На возвышенности левого берега
проводились просеки будущих улиц, нарезались участки, рылись канавы для
водопроводных и канализационных труб, телефонных и электрических кабелей,
для фундаментов домов.

На склонах Чанбошаня против будущего города были найдены толщи базальта и
песчаника, годные для построек, и в разных местах стучали молотки
каменотесов, а по утрам гремели взрывы, рвавшие скалы. Тысячами рабочих -
корейцев, китайцев, и японцев руководили техники и инженеры: мерили,
снимали планы, нивелировали. В боковых долинах пыхтели лесопилки, к которым
со склонов подвозили стволы деревьев из разрежаемых лесов, превращаемых в
парки.

В центре возвышенности была огорожена большая площадь, совершенно очищенная
от леса. Среди нее возвышалось наскоро воздвигнутое из досок здание над
шахтой, к углублению которой уже приступили. Внутри его устраивали
фундаменты для подъемных машин, заказанных экстренно в Америке и
ожидавшихся уже в мае с первыми пароходами. В середине чернела огромная яма
в 8 м диаметром; на дне ее при свете калильного фонаря копошились люди;
слышались глухие удары кайл и скрежет лопат о гальку. За первые две недели
шахта углубилась на 25 м по наносам - пескам и галечникам, очень древним
отложениям Тумень-улы на поверхности уступа; благодаря их высокому
положению над современным уровнем реки и рыхлости вода в наносе еще не
появлялась, и работа подвигалась быстро. Она шла безостановочно днем и
ночью, в три смены. Два ворота, установленные с разных сторон шахты,
беспрерывно вертелись, поднимая железные бадьи с добытой землей и спуская
пустые. В мастерской, расположенной по соседству, собирались звенья
временной деревянной крепи, которая была необходима ввиду рыхлости наносов;
ее должна была заменить каменная, как только шахта дойдет до твердых пород,
способных выдержать тяжесть обмуровки. Звенья крепи постепенно спускали в
шахту по мере ее углубления и подвешивали посредством железных скоб к ранее
укрепленным; так крепь нарастала книзу, ряд за рядом, по мере того как шло
углубление.

Вокруг временного деревянного здания над шахтой уже началось возведение
постоянного каменного; оно состояло из стального "скелета", промежутки
которого закладывались бетоном; части этого скелета также были заказаны в
Японии и должны были прибыть с первыми пароходами; пока же клали фундамент
и готовили бетон.

По соседству с огороженной площадью вытянулся ряд бараков, образовавших уже
длинную улицу, шедшую от шахты к реке; в них помещались рабочие. Днем,
когда все были на работе, а ночная смена спала, здесь было тихо и пустынно.
Только в полдень, когда протяжные свистки лесопилок и землечерпалки
возвещали об обеденном перерыве, сюда стекались со всех сторон ручейки и
ручьи рабочих, спешивших в бараки; гортанный говор, смех и возгласы висели
в воздухе, пока вся толпа не исчезала в дверях. Через открытые окна
доносился шум разговоров, стук ложек; затем на некоторое время гул замирал
- рабочие ложились на нары поспать полчаса, пока вторичные свистки не
вызывали опять поток людей на улицу. Но на работу ручейки текли медленно,
часто запруживаясь в озера. Под вечер из бараков выползали на улицу
рабочие, собиравшиеся идти на ночную смену; их было значительно меньше, так
как многие работы - на канавах, в лесах, в каменоломнях - производились
только днем. На некоторых спешных постройках, где на небольшой площади
сосредоточивалось много людей, были поставлены керосино-калильные фонари,
здесь работали и ночью. В ожидании свистка ночная смена собиралась на улице
в кучки; усевшись на корточках в кружок, рабочие курили свои длинные
трубочки и обменивались новостями.

После свистка улица опять наполнялась гулом и говором, в многочисленных
окнах загорались огни, но толпа не так спешила на ужин, и шум продолжался
все время. После ужина черед открытые окна еще долго доносились разговоры,
монотонные песни, звуки струнных инструментов, а на улице сновали, бродили,
стояли или сидели на корточках люди, отдыхавшие после трудового дня.

В шахте работали исключительно горнорабочие, выписанные из Японии; они
сменялись три раза в сутки - в 8 часов утра, в 4 часа дня и в полночь - и
работали без перерывов. Им был отведен отдельный барак, возле которого
всегда были люди из отдыхавших смен; но их было немного, и они не нарушали
общей картины жизни улицы.

С другой стороны огороженной площади, по направлению к склону гор, были
расположены бараки служащих и дома инженеров, также вытянувшиеся в улицу;
здесь жизнь шла равномернее, видны были дети, женщины. Но утром, в обед и
вечером, когда служащие шли на работу или возвращались домой, эта улица
также значительно оживлялась. С третьей стороны площади находилась главная
контора постройки и позади нее несколько больших складов. Здесь всегда было
шумно и оживленно; приходили и уходили люди, привозили тюки и ящики,
разгружали, нагружали, толпились нанимавшиеся или рассчитывавшиеся рабочие,
сновали служащие, артельщики, подрядчики. В конторе щелкали счеты, стучали
пишущие машинки, шли разговоры на различных языках.

Местность, еще в последних числах марта совершенно пустынная, в конце
апреля, когда весна была в полном разгаре, представляла собой уже целое
селение с несколькими тысячами жителей, росшее с каждым днем, по мере
развития работ.

4. В чистилище

К середине мая шахта достигла уже 100 м глубины и врезалась на 50 м в
скалу, залегавшую под толщей древних наносов речной террасы.

За каждые 20 м рабочим выдавалась премия, чтобы побудить их к наиболее
интенсивному труду. Получив сведения, что сотый метр закончен, Ельников
предложил Фролову спуститься вместе с ним в шахту. Последняя уже не была
открытой зияющей ямой, как в начале работ. Она была скрыта под железным
колпаком с тремя дверьми, открывавшимися в различные отделения - подъемных
клетей, насосов и вентиляционное; в последнем были также лестницы. Рядом с
колпаком расположилась, поблескивая гигантскими стальными шатунами,
кривошипами и цилиндрами, огромная подъемная машина, установка которой
только что была закончена. До сих пор подъем добытой из шахты породы
производился посредством конного ворота, а люди спускались и поднимались по
лестницам, что с увеличивавшейся глубиной становилось все более
утомительным и отнимало часть рабочего времени. Ночью ворот был убран,
подъемная клеть, в которой помещалось два вагончика, заменила железные
бадья, и ждали только прибытия Ельникова, чтобы привести в движение части
гиганта, покоившегося еще безмолвно на своем прочном фундаменте. Два
стальных каната поднимались прямо вверх над колпаком шахты, перекидывались
через большие шкивы, висевшие под крышей надшахтного здания, и спускались к
огромному барабану, находившемуся в стороне, рядом с машиной; они
навивались на барабан, словно кольца змей, блестевшие мелкой чешуей.

Ельников и Фролов осмотрели машину и затем, сопутствуемые дежурным
инженером, направились к колпаку; перед ними открылась железная дверь, и
они вступили на площадку клети, освещенную электрической лампочкой; вслед
за ними рабочий вкатил по рельсам пустой вагончик, двери захлопнулись,
инженер нажал кнопку звонка к машинисту, клеть слегка вздрогнула и стала
падать вниз, бесшумно скользя по хорошо смазанным направляющим брусьям.

- Ух! - произнес Фролов, не привыкший спускаться в шахты и никогда не
пользовавшийся лифтами из-за неприятного ощущения в сердце при
стремительном движении вниз.

- Что, сердце обрывается? - засмеялся Ельников. - А между тем нас спускают
со скоростью не более 2 м в секунду. Когда шахта достигнет 1000 м глубины,
придется увеличить скорость до 5 - 6 м в секунду, чтобы не тратить слишком
много времени на спуск и подъем.

- А что если клеть оборвется?

- На этот случай у нее есть автоматические тормоза, которые впиваются в
направляющие брусья и останавливают клеть на протяжении 1 - 2 м. Но толчок,
конечно, будет чувствительный. Впрочем, при правильном уходе и тщательном
надзоре за исправностью канатов это не может случиться.

Между тем клеть летела вниз, и через густую сетку, окружавшую ее и не
позволявшую высунуть даже палец, можно было различить, как с одной стороны
мелькают кольца чугунной крепи шахты, а с другой - листы обшивки
вентиляционного отделения. Во избежание пожара, грозившего самыми пагубными
последствиями и для людей и для успеха работы, внутри шахты совершенно не
было дерева, за исключением обшивки направляющих брусьев, где оно было
необходимо для успешного действия тормозов клети.

По мере спуска глухой шум, доносившийся снизу, становился все сильнее и
наконец достиг таких размеров, что Фролов, хотевший что-то спросить, не
расслышал собственного голоса.

- Мы прибыли! - прокричал ему на ухо Ельников. - Спуск продолжался ровно
одну минуту.

Инженер отворил дверцы клети. Одновременно открылись двери железного ящика,
внутри которого клеть остановилась.

- С благополучным прибытием! - поздравил штейгер, показываясь в дверях.

Все трое вышли и очутились на железной платформе, подвешенной на высоте 6 м
над дном шахты; она играла роль щита, защищавшего клети, обшивку шахты и ее
отделений от повреждения осколками камня, которые взлетали при взрывах со
дна. По мере углубления шахты она опускалась вниз, а над ней наращивали
крепь, насосные и вентиляционные трубы, так что работа шла одновременно и
на дне шахты и над платформой. Возле люка в платформе стояла лебедка,
посредством которой глыбы камня, добытые на дне шахты, поднимали вверх и
нагружали в вагончики клети. Дуговой фонарь ярко освещал платформу и
поднимавшиеся вверх брусья направляющих, которые вскоре, впрочем, исчезали
во мраке ствола шахты. Вдоль стен два десятка слесарей заканчивали сборку
звеньев недавно поставленного кольца крепи, соединяя их болтами.

Толстый резиновый шланг насоса и вентиляционная труба проходили сквозь пол
платформы вниз. Лебедка вертелась взад и вперед, и то и дело в люке возле
нее появлялись небольшие железные бадьи, из которых щебень и глыбы горной
породы высыпались прямо в вагончик.

Когда поданный вагончик был заполнен и отведен в клеть, инженер нажал
кнопку, и клеть поднялась на два метра: в уровень с платформой стало нижнее
отделение ее, в котором также помещался вагончик. По заполнении его кнопку
нажали два раза, клеть быстро взвилась вверх и исчезла в темноте, унося
свой первый груз из недр земли на поверхность.

Фролов хотел было посетовать, что пуск в ход новой машины не был обставлен
более торжественно; он любил званые обеды и тосты. Но не было никакой
возможности объясниться с Ельниковым, потому что грохот, раздававшийся
из-под платформы, заглушал не только слова, но и стук камней, сыпавшихся в
вагончик, визг лебедки и лязганье ее цепей.

Проводив взглядом клеть, уносившуюся вверх, Ельников сделал какой-то знак
инженеру, а последний - рабочему у вагончика. Тот нагнулся и поднял крышку
второго люка, в отверстии которого оказалась лестница, ведшая на дно шахты.
Инженеры один за другим спустились вниз.

Здесь также было светло и сравнительно просторно. Кругом поднимались стены
шахты, еще свободные от крепи и состоявшие из чередующихся толстых и тонких
пластов различных песчаников красно-бурого и грязно-зеленого цвета,
лежавших горизонтально друг на друге, словно гигантские листы разноцветного
картона. Местами их пронизывали белые жилки известкового шпата и кварца, то
разбегавшиеся сетью, то сливавшиеся в одно целое. По стенам каплями и
целыми струйками стекала вода, блестевшая, словно кристаллы алмаза, под
лучами электрического фонаря, подвешенного к платформе. На дне шахты в трех
местах стояли какие-то железные ящики, к которым сверху спускались провода
электрического тока. Это были буры, неустанно сверлившие горную породу дна
своими стальными наконечниками, выдалбливая в камне глубокие скважины -
"шпуры" для закладки динамитных патронов, взрывавших затем скалу. Вот
эти-то три бура и производили тот ужасающий стук, который заглушал все
остальные звуки в шахте.

Возле каждого ящика стояли двое рабочих и следили за работой бура: время от
времени останавливали его, вынимали стержень и заменяли иступившийся
наконечник новым. Между ящиками валялись груды обломков, которые рабочие
лопатами или руками нагружали в бадью лебедки для подъема наверх. Вдоль
стен шахты несколько человек зубилами и молотками отбивали выдающиеся углы
скалы, выравнивая ее до установленного диаметра. Вода, стекавшая со стен,
сбегала в большую яму, откуда ее высасывал шланг насоса, спускавшийся
сверху, словно поперечно-кольчатое туловище исполинской змеи. В другой
шланг, не доходивший до пола, со свистом всасывался испорченный воздух,
тогда как свежий поступал