глу: здесь
    стол большой, как двуспальная кровать, есть на чем справить победу.
    Подошедшему официанту м-р Мак-Кинли без выражения в лице заказывает вино,
    много вина, поочередно все названия из прейскуранта, повешенного в рамочке
    на стене. По необъяснимой прихоти новичка в этом деле некоторые он
    заказывает даже в двойном количестве - самое название ему нравится, форма ли
    бутылок или цвет жидкостей в них?
          По мановению его руки гарсон разливает вино в бокалы - и вот их уже
    целая шеренга, цветных и полных доверху. Заказав музыку необыкновенно
    повелительным жестом, м-р Мак-Кинли пьет свое вино покамест только
    равнодушными, тоскующими глазами. Несмотря на удачу, у него неспокойно на
    душе.
          Постепенно м-р Мак-Кинли становится центром внимания, загадкой данной
    ночи. Прислуга и оркестр из четырех подозрительных персон услужливо ловят
    его желания, чтобы с каким-то изуверским восторгом и немедля выполнить их:
    обычно подобные господа щедро оплачивают свои ночные фантазии. Такие же
    подпольной внешности молодцы откровенно обсуждают у заднего выхода фарт и
    достоинства м-ра Мак-Кинли. Уже певица, тянущая в микрофон очередную порцию
    мунлайта, смотрит на возможную жертву влажным взглядом, полным практических
    предложений пополам с обещанием самых волшебных причуд... И хотя оркестр
    играет свое, м-р Мак-Кинли слышит только одну и ту же, бессчетно
    повторяемую, отоваренную наконец музыкальную формулу блаженства и бессмертия
    "BS".
          Он сутуло сидит с полузакрытыми глазами, с головой набочок, почти
    неживой, словно его вовсе и нет адесь. Тогда с улицы приходит потаскушка. Ее
    не гонят, она вполне прилична, даже шикарна - издали. Только мокрая немножко
    - в такую подлую погоду не убережешься - и не слишком молода. Ее независимая
    прогулка между столиками, как бы в поисках места. У ниши с группой уныло
    веселящихся молодых людей она задерживается на мгновение.
- Мальчики, вам нравятся блондинки? - осведомляется она, щурясь и лаская их
покровительственно-распутным взором.
          Молокососы разом замолкают; уж она-то хорошо понимает причину их
    испуга! Ей самой предпочтительней клиенты постарше, которым хмель несколько
    позастлал глаза на второстепенные подробности и у которых немощи как бы
    уравнены с ее отцветшей прелестью. С трагическим величием она движется
    дальше, пока не замечает царственно-изобильный стол м-ра Мак-Кинли.
    Прикидываясь, будто красит губы, она косит глаза, ждет, когда владелец
    обратит на нее внимание. Это длится долго, она терпит, сердится,
    нервничает... но вот столь ожидаемый ею взгляд. Нет, он не гонит, а
    молчанием в таких делах обычно выражается позволение! Женщина шумно
    присаживается, закуривает с помощью подоспевшего гарсона, презрительно
    разглядывает ярлыки бутылок, а на самом деле ей профессионально требуется
    хоть вкратце охватить историю душевной болезни этого подбитого маньяка,
    характер его несомненной беды, чтобы разведать по-паучьи, где у него тоньше
    кожа.
          С вопросительной для первого знакомства улыбкой женщина тянется к
    одному из налитых бокалов м-ра Мак-Кинли. Да, он парень покладистый, надо
    становиться здесь на якорь. Только ее немножко пугает неизлечимая тоска в
    его глазах.
      Ж е н щ и н а. Сколько всего, а не тронуто! Почему не пьешь?.. Сердце,
жена, придирчивое начальство?
          Мистер Мак-Кинли молчит, и та пренебрежительно пожимает плечами:
    "Хорошо, я справлюсь пока и одна... Дай знак, мигни, когда потребуюсь!"
          Судя по непроизвольным, чуть не каждую минуту содроганиям, эта женщина
    до костей прозябла на своем углу в гадком и гнилом тумане. Один за другим с
    волчьей дерзостью она опустошает два бокала из уже налитых, взялась было за
    третий... Но нет, и с двух успела захмелеть непозволительно быстро для своей
    профессии.
      Ж е н щ и н а. А может, ты собираешься смешивать в себе для опыта все это?
Смотри не взорвись! Ты кто, слушай, ты не химик? Я тоже не специалистка, но мне
все кажется, что самая-то главная, водородная бомба составляется из людского
горя, согласен? Так какое же торжество ты справляешь так буйно?.. Поминки,
проигрыш, рождение сына? Ха, от любовника, разумеется!
      Д и к т о р. Поговори с ней, Мак-Кинли, скажи ей что-нибудь
ободрительное... Она ужасно озябла и трусит, что ты ее прогонишь.
      М а к - К и н л и (спокойно). Видишь ли, я прощаюсь с этим миром.
      Ж е н щ и н а. Собираешься умереть?
      М а к - К и н л и. Нет, я уезжаю.
      Ж е н щ и н а. О... И далеко? (Пряча под развязной усмешкой страх за
допущенную смелость и немножко зависти.) Верно, секрет... извини. Но когда же?
      М а к - К и н л и. Завтра.
      Ж е н щ и н а. Так скоро?.. А ничего: у нас с тобой пропасть времени,
успеем до драки надоесть друг другу! (Несколько мгновений она смотрит на дымок
своей сигаретки, потом с каким-то детским нахальством.) Не хочешь ли взять и
меня с собой... разумеется, если тебе нравятся блондинки, правда, с несколько
печальным житейским опытом? Ладно, забирай меня с собою хоть в собаки. Не
хочешь? А то, знаешь ли, так осточертело все кругом. И куда-нибудь подальше
забирай, где уже нет ничего - ни людей, ни горького тумана этого... ну, и меня
тоже в том числе!
      М а к - К и н л и. Видишь ли, я уеду еще дальше...
      Ж е н щ и н а (догадавшись). О!.. Но зачем тебе туда, безумный? Гори
здесь...
      Д и к т о р (с ожесточением). Ну же, доверься, откройся кому-нибудь хоть
раз в жизни, непреклонный человек с фамилией Мак-Кинли!
      М а к - К и н л и. Видишь ли... Мне непременно надо попасть в будущее.
      Ж е н щ и н а. Понятно, в сальваторий. Здесь скоро будет шумно. Ты трус?
      М а к - К и н л и. Нет, я хочу завести детей.
      Ж е н щ и н а (со смешком на такое чудачество). Тогда зачем же... ты
можешь заняться этим и здесь. Ты еще ничего. Если тебя побрить, недельки полторы
подержать у моря, я уверена, у тебя еще вполне могут получаться дети.
      М а к - К и н л и. Здесь их убьют. Самой большой бомбой, которую ученые
построят завтра. Одною на всех детей мира. Для экономии. А я, знаешь, не выношу
глядеть на мертвых детей. Можно умереть от одной совести. Лучше сбежать
заблаговременно.
      Ж е н щ и н а. Вот я и говорю, что трус, раз бежишь от драки. Значит,
шибко испугался!.. Но, знаешь, ты не горюй: подлецы тоже живут. Иные даже
поправляются с этого. (С интересом.) Ты что же, в самом деле богач?
      М а к - К и н л и. Почему ты так думаешь?
      Ж е н щ и н а. Ну как тебе сказать... Видишь ли, богачи всегда
дальновиднее бедных... (Доверительно и уже заплетающимся языком.) Но я тебе
раскрою твой секрет... Ты, малый, просто никогда никого не любил, если трусишь
даже за детей, которых еще нет. Любовь - это знаешь что?.. Это - чтоб как в
омут. Впоследствии, конечно, от всякой большой любви непременно изжога:
раскаиваемся, проклинаем, плачем... но, ах, это все потом, потом! А самое
счастье любви начинается с безумия. Если ты согласен немножко поверить шлюхе, то
знаешь... я даже держала свою долю вот здесь в этих ладонях... только сволочи
так и не дали мне ее отхлебнуть. И он, веришь ли, был до черта красивый мальчик,
с ума сойти. Механик по счетным машинкам. И у него была такая красивая синяя
жилка вот тут, на плече... Но затем подоспела какая-то очередная война, его
взяли, сожгли, продырявили чем-то...
      М а к - К и н л и (нащурясь). Из огнемета продырявили?
      Ж е н щ и н а. А-ах, какой ты!.. у тебя везде порядок! Нет, милый, сперва
его проткнули штыком, а потом этой длинной рыжей стру„й... ну, как из паяльной
лампы, я в кино видала.
          П а у з а.
      М а к - К и н л и. Слушай, у меня есть к тебе предложение!
          Женщина, не отвечая, глядит на свет, у нее блестят глаза, одна
    блестинка зигзагом скользит по щеке.
      Ж е н щ и н а. Что ж, ты прав... уж эти, наши не утихомирятся, пока не
дожуют мир до конца. Как странно: сами же сперва зажгут, потом убегают... А
интересно бы взглянуть, как  о н и  там устроятся! Извини, ты этот тоже пить не
будешь?.. верно, боишься билет потерять?
      Д и к т о р. Ну, Мак-Кинли, чокнись с ней за свое безумное путешествие!
          И тот подчиняется совету, потому что лучшее средство от его
    противоречивых переживаний вряд ли представится ему впереди.
      М а к - К и н л и (колеблясь). Слушай, а почему бы и тебе не отправиться
туда?
      Ж е н щ и н а (раздумчиво). Думаешь, что и там будут в ходу блондинки?
Кабы помоложе... видишь ли, милый, с годами я стала как-то меньше зарабатывать:
на эту штуку мне может не хватить!..
      М а к - К и н л и. А если бы я тебе уступил свой билет? Он у меня почти в
кармане, куплено отличное местечко в одной хорошей, теплой и толстой горе...
Возьмешь?
      Ж е н щ и н а (растерявшись). Это в обмен на что же?.. Не знаю, как-то
щекотно. Может, ты и есть дьявол с мешком,- мне мать рассказывала,- скупаешь
падшие души по кабакам? Душа хоть и рвань у меня, но, знаешь... все-таки боязно
продешевить. Кроме нее, пожалуй, у меня вот только что на себе...
      М а к - К и н л и. А если просто так отдам, в подарок?
      Ж е н щ и н а. Что же, тогда спасибо... (Недоверчиво и почти соглашаясь.)
Но послушай, неужели у тебя, кроме меня, никого, никого больше нет в целом
свете?
      М а к - К и н л и. Была одна. Ее увел моряк.
      Ж е н щ и н а. Тогда налей мне... э, все равно чего! (Трудная борьба с
собою, в течение которой она сутулеет и тускнеет у нас на глазах.) Нет, иди сам
туда, один, в свою адскую дыру... Не хочу, мне туда не надо. Я желаю дотла
сгореть здесь. Весь сор жизни должен выгореть здесь. И потом - одна очень
несчастная, молчаливая, прекрасная такая женщина... ну, та самая, которая меня,
между прочим, и на свет родила, она была... впрочем, теперь все это уж неважно!
Она меня всегда учила, девчонку, когда выпьет, что настанет однажды страшный
светлый суд над злом. Сомневаюсь, правда, что мне хоть малость перепадет от
этого небесного переполоха, но, знаешь, мне непременно надо видеть, господин
дьявол, как она полыхнет, вся эта жирная грязь - и мои клиенты, и вот тот усатый
в том числе. Я с ним вчера... была. (Подавшись к м-ру Мак-Кинли через стол.) У
меня, знаешь, даже какая-то странная мечта: вот так, накрепко, прижать его к
себе, этот мир, чтобы он впился весь в меня, всеми своими колючками... да и
сгореть вместе с ним, в обнимку, с проклятым. Ух, какой он! Хоть и скверный со
мною, даже подлый иногда бывал, но, знаешь, какой-то порою трогательно милый...
Я когда еще девчонкой была, то до слез его, ужасно как полюбила. (Навзрыд и
сквозь зубы.) Да дайте же мне, голые вы все дураки, прикурить кто-нибудь!..
          Все молча, с негодованием или с издевкой глядят на нее, нарушающую
    благопристойный порядок бара. Происходит быстрая и решительная перемена:
    что-то собачье, побитое появляется в облике внезапно протрезвевшей женщины,
    даже ростом становится меньше. С минуту она сидит, стараясь справиться с
    собой, привести себя в порядок, потом виновато вылезает из-за стола и, не
    подымая головы, семенит к выходу.
      Ж е н щ и н а, (обернувшись с полдороги, прищуренному бармену за стойкой).
Извините меня. Эд, вы же знаете, у меня не в обычае пить натощак, но, понимаете,
этот негодяй мне всю душу растравил. Клянусь, больше никогда это не повторится,
никогда!
          Прежде чем исчезнуть в склизком, зеленоватом тумане за дверью, женщина
    останавливается спиною к нам - подкрасить губы. Когда она снова оглянется
    перед уходом - на всякий случай, не потребуются ли все же кому-нибудь
    блондинки,- уже гремит музыка и кружатся две-три пары. Женщина печально
    усмехается, царственно пожимает плечом на пьянство и невежество остающихся
    мужчин и уходит - прежняя, шикарная, даже загадочная издали.
          Так, простившись с городом, с нескладной жизнью, с самим собой,
    наконец, м-р Мак-Кинли возвращается домой: спать. С утра начнутся хлопоты,
    хоть и приятные до некоторой степени, но все же тревожные, потому что
    связаны с отъездом, как-никак в трехсотлетнюю неизвестность.

               Н а д п и с ь

          И вот началось: если накануне еле текло проклятое время, на другой
    день оно понеслось вскачь.
          Кассир привычным летучим жестом вскидывает лотерейную квитанцию на
    просвет, потом выкладывает кучу денег одетому с иголочки м-ру Мак-Кинли,
    который расписывается, кивком благодарит за поздравление и уходит.
          Теперь новоиспеченный счастливец - в конторе "Боулдер и Кё".
      М а к - К и н л и (небрежно). Вы считаете, что нет необходимости повысить
срок пребывания у вас в подвале, скажем, до четырехсот лет?
      О ч е ре д н о й  а н г е л  в  о к о ш к е (оформляя ему документы). Все
статистические прогнозы показывают, что вашего срока, сэр, вполне достаточно. Да
еще неизвестно, какие моды и порядки будут там, чтобы попасть в ногу с
потомками!
          Мистеру Мак-Кинли вручается толстая контрактная книжка со множеством
    пунктов на всех языках мира. Оплата марками государственного налога.
    Почтительные поздравления служащих. О, если бы и на кладбищах так же приятно
    было поступающим навечно постояльцам!
      Ма к - К и н л и. Благодарю вас. Сроки моего вселения указаны здесь?
      А н г е л. Начиная с полудня даты подписания контракта.
      М а к - К и н л и. Я буду вечно помнить вашу исключительную любезность...
      А н г е л  в  о к о ш к е. Покойной ночи, сэр.
          Под вечер, перегруженный покупками, м-р Мак-Кинли возвращается домой
    для прощания с семьей квартирной хозяйки, которая заботилась о нем, как о
    родном, столько лет!
          Мистер Мак-Кинли проводит свой последний вечер в семейном кругу своих
    хозяев. Это добрые, небогатые, честные и душевные труженики. Происходит
    вручение подарков остающимся, сверх того на стол, уставленный скромной
    снедью, м-р Мак-Кинли ставит принесенную им бутылочку вина, на прощание. И
    едва жилец присаживается к столу, тотчас трехлетняя хозяйская девчурка, не
    дожидаясь позволения, карабкается к нему на колени, как на горку. Пока идет
    застольный разговор, она деловито обследует содержимое карманов м-ра
    Мак-Кинли и вот извлекает из нагрудного на пиджаке кармана длинную золоченую
    святочную конфету. Она принимается за нее с удовольствием, однако без
    особого удивления, что такой продолговатый предмет умещался в столь тесном и
    коротком пространстве. Впрочем, так оно и должно обстоять у солидных
    волшебников.
          В последующих кадрах, где представлены крупным планом участники
    прощальной беседы, девочка нам не видна. Кроме перечисленных лиц, проводить
    хорошего человека в путь пришли и некоторые другие запомнившиеся нам ранее
    жильцы дома.
          Кто-то произносит комичную речь в честь отбывающего в вечность
    Мак-Кинли, чтобы и  т а м  он высоко держал светильник свободы, частной
    инициативы и демократии.
      Т о с т  о р а т о р а. За героя нашего времени, мистера Мак-Кинли, и его
отвагу! Это все равно что лететь в спутнике на Луну... разве только в другую
сторону!
      Х о з я и н. Теперь, раз хлопоты закончены и документ получен,- значит,
можно и выпить за благополучное путешествие. (Наливая жене.) Вот видишь, и в
нашу сторону заглянуло счастье... Ну-ка, дайте нам хоть взглянуть, счастливец,
на что он похож, этот самый пропуск в рай земной!
      М а к - К и н л и (отдавая отрывной талон). Вот, это стоит десять тысяч
долларов!
      Х о з я и н. Даже трудно поверить, что в этом клочке все надежды мира! И
что же вам полагается за эту сумму?
          Контрактная книжка и фирменные проспекты с картинками идут по рукам
    гостей. Приглашенные на проводы с сомнением разглядывают вид сальваторного
    тоннеля с узкими люками в стенках.
      Н е д о в е р ч и в ы й  ж и л е ц. А вы убеждены, мистер Мак-Кинли, что
порядочный...- ну, в смысле взрослый, человек - сможет поместиться целиком в
этой дурацкой червоточине?
      Ж е н а  е г о (заглядывая сбоку). Вероятно, их при этом крышкой легонько
поджимают в пятки, чтобы поместилось!
      Н е д о в е р ч и в ы й  ж и л е ц. Ну, разве только с согнутыми
коленками!
      Х о з я й к а. А правда, смелый же вы у нас, мистер Мак-Кинли, что не
боитесь постареть сразу на двести лет.
      Х о з я и н. У него квитанция на двести пятьдесят. Но я, коснись меня, для
верности заказал бы еще больше... Знаете, будущее - это такая неопределенная
вещь.
      Х о з я й к а. Да мне и за восемьдесят-то бывает страшно заглянуть.
Страшнее смерти!
      М а к - К и н л и. Фирма "BS" обеспечивает не только полную сохранность,
но и, по крайней мере, десятипроцентное помолодение своих клиентов.
      Ж е н а  ж и л ь ц а. Так что при желании можно приехать в завтрашний день
мальчиком, и, глядишь, вам даже придется ходить в школу! (Вдруг.) А если газ за
это время прокиснет, скажем, испортится?
      Д о в е р ч и в ы й  ж и л е ц (авторитетно). Это у них там все проверено
на кроликах и на этих... ну, как их? На автоматах!
      Ж е н а  ж и л ь ц а. Боже, как далеко мы ушли на протяжении одной
жизни!..
      Д о в е р ч и в ы й  ж и л е ц. Тут действует специальная механика, о
которой вчерашняя наука представления не имела.
          Пауза почтения перед всемогущей наукой.
      Х о з я й к а. Нет, я в другом смысле боюсь за вас, мистер Мак-Кинли... А
не страшно вам оказаться вдруг на краю света без друзей, на незнакомой улице,
где даже не к кому забежать вечерком? Так иногда во сне бывает: заблудишься
вроде в неизвестном городе, и все чужое кругом, и все бегут по своим делам,
точно бешеные, и слова какие-то машинные у них. Даже пот проступит, а проснуться
пока не позволено! Мы к вам так привыкли за эти четырнадцать лет!..
      М а к - К и н л и (раздумчиво). Конечно, я вас понимаю, миссис Перкинс.
Немножко жутко за человека, который остается один на один, совсем наедине и
навек со своим счастьем!
      Х о з я и н. Не обращайте на нее внимания, мистер Мак-Кинли. Никакое
воронье карканье не может остановить прогресса. Ну, за здоровье отъезжающих!
          Снова все чокаются с восклицаниями, какие у них т а м  приняты.
      Х о з я й к а. А я бы ни за что!.. Может, и здесь удалось бы чего-нибудь
совместными усилиями против войны добиться, если крепко захотеть? Умереть-то
всегда можно и нынче, если ничего не получится на худой конец. А вдруг климат
там другой окажется и будущие ребятишки ваши все простужаться начнут?
      М а к - К и н л и. А здесь их просто убьют, миссис Перкинс.
      Х о з я й к а. В том-то и горе людское, мистер Мак Кинли, что каждый отец
не чувствует себя отцом всех детей на земле. А детские слезы заразительны: стоит
погромче заплакать одному, все другие откликаются хором. В слишком тесном доме
люди стали жить. Сквозь стенку слыхать. Вот и вы: за своих малюток тревожитесь,
а вот за остающихся - кто?..
          Пауза молчания. Объектив отступает, и все, привстав, долго и сурово
    смотрят на хозяйскую девочку, задремавшую у м-ра Мак-Кинли на коленях. Она
    безмятежно спит со своей початой конфетой в откинутой руке, вздыхая во сне о
    своих детских горестях, и в ту минуту становится понятным тезис м-ра
    Мак-Кинли, что нет ничего прекрасней и мудрей ее во всей вселенной.
          Наконец, оставшись наедине с собою, наглядевшись на свой драгоценный
    талон, м-р Мак-Кинли укладывается спать в полосатой пижаме; и, судя по всем
    внешним признакам, вопреки страхам миссис Перкинс,- какое же это блаженство
    остаться наконец наедине со своими манящими видениями!
          Ему снятся разные сны многосемейного содержания.
          На следующее утро в завершение своих земных томлений м-р Мак-Кинли
    о