м, полный оскорбленного достоинства: это самая крупная и острая ставка
    в его жизни. Некоторое время м-с Шамуэй, такая же промокшая, почти
    умоляющая, молча, как девчонка, бежит сбоку.
      М - с  Ш а м у э й. Простите меня, мистер Мак-Кинли, если я заподозрила...
лучшие из ваших побуждений. Столько дурных людей кругом, а я так суеверна, так
перепугалась в тот раз, когда вы спросили меня о моем здоровье, только виду не
подала! Ну, простите, пощадите же меня, если хоть немножко успели меня
полюбить...
          Без единого слова м-р Мак-Кинли переходит наискосок пустынную в этот
    час ночи огромную площадь. Если взглянуть сверху, то комично и даже
    трогательно видеть эту пару, шагающую прямо по лужам, под проливным дождем,
    которого оба они до самого конца не замечают. Значительно выше своего
    спутника, м-с Шамуэй всеми средствами пытается пробиться в его трагическое
    безмолвие - задержать за рукав, заглянуть в глаза, встать ему на дороге.
      М - с  Ш а м у э й. К тому же я еще не заплатила вам того своего двойного
проигрыша на скачках. И вот так всю жизнь, представьте: в нужную минуту у меня
не оказывается с собой мелких денег... Ну, хоть взгляните на меня, дорогой друг!

          Но м-р Мак-Кинли неумолим, хотя возможно, что, промочив ноги, чего
    терпеть не может, он и в самом деле не слышит сейчас чертовой старухи.
      Д и к т о р. Нет-нет, прищеми ведьме хвост, помучь, не сдавайся! Впрочем,
поторопись: тебе еще надо заранее обзавестись ключом от ее квартиры, изучить
расположение комнат, иначе ты просто не сможешь ни проникнуть к ней, ни
разыскать потом что-нибудь в потемках!
      М - с  Ш а м у э й. Мне, право же, и самой так досадно за свою ошибку. Но
поймите, я так одинока... Кроме приятелей покойного мужа, вдового кузена да вот
еще компаньонки мисс Брэйк, у меня буквально никого на свете. Я одинока,
трусиха, всего боюсь! Мои опасения тем более понятны в наш век, когда все кругом
рвут свое счастье зубами прямо из рук судьбы...
      М а к - К и н л и (глядя прямо перед собой). У вас болезненная фантазия,
миссис Шамуэй. Вам надо найти более выносливого друга. У меня нет других женщин
на примете... и, к сожалению, я не слишком пригоден для таких диких сцен
ревности.
      М - с  Ш а м у э й. О бессердечный человек, вы и теперь еще можете
вскружить голову любой женщине... Хотя, правду сказать, именно это качество с
самого начала сделало вас для меня человеком-загадкой! Ну, проводите же свою
Энн, мистер Мак-Кинли, в знак того, что вы перестали сердиться. Я живу совсем
недалеко...
      М а к - К и н л и. Нет, только не сегодня, Энн. Не просите.
          Промокшие и молчаливые, они еще одну улицу бредут рука об руку, давая
    время зарубцеваться душевному шраму, нанесенному этой размолвкою.

          Все уладилось; и вот, как прежде, наши герои проходят мимо объектива -
    в парке, по набережной на закате,- держась за руки, как робкие любовники. Их
    диалог похож на воркование еще неплохо сохранившихся голубков.
      Д и к т о р. И многие, глядя на сентиментальную пару, вздыхали при мысли,
сколько им пришлось преодолеть препятствий, прежде чем отыскали друг друга в
сутолоке жизни.
          При сменяющихся, как указано, пейзажах происходит один и тот же
    сквозной разговор.
      М - с  Ш а м у э й. Так почему же все-таки вы не женились раньше, милый
Мак-Кинли?
      М а к - К и н л и (со вздохом). Иногда друга приходится искать всю жизнь,
прежде чем найдешь.
      М - с  Ш а м у э й. Как жаль, что мы не встретились с вами раньше, т о г д
а! Я была моложе и, по общим отзывам, гораздо лучше. Говорят даже, у меня была
красивая спина. Некоторые намекали даже, будто со спины я напоминаю...
          Долгое, соединяющее их молчание.
М а к - К и н л и (тихо и кротко). Так кого же вы напоминали со спины?
      М - с  Ш а м у э й. Не настаивайте, это лишнее.
      М а к - К и н л и. Я умоляю вас!
      М - с  Ш а м у э й. Но, боже, зачем, зачем вам это?
      М а к - К и н л и. Ну, просто так... чтоб знать.
      М - с  Ш а м у э й. Мне стыдно, пожалейте меня, Мак-Кинли!
      М а к - К и н л и. Я хочу.
      М - с  Ш а м у э й. Мне так трудно выговорить то слово! Боже, помоги мне!
(Умирающим голосом.) Ну, на Джоконду...
          Благоговейная пауза.
      М а к - К и н л и. Так вот, запомните, Анна: вы для меня и сейчас такая
же, какою были т о г д а!
      М - с  Ш а м у э й (трепетно). О, имейте в виду, несчастный Мак-Кинли, я
жадная! Вам придется доказывать это всю жизнь!
          За время этого диалога, где слова перемежаются вздохами или пожатием
    рук, день постепенно сменяется вечером, и вот уже совсем к ночи м-р
    Мак-Кинли со своею дамой добираются до старого добротного здания, видимо, с
    дорогими квартирами и в фешенебельном квартале. Пользуясь пустынностью
    улицы, поздним часом и отсутствием уличных свидетелей, можно и задержаться
    чуть дольше положенного у подъезда.
      М - с  Ш а м у э й. Ну, вот я здесь и живу... довольно уединенная улица,
правда? Покойный муж не терпел уличного шума... людского в особенности.
(Продолжая ранее начатый разговор.) Но успокойте же меня! Значит, вы полагаете,
что, пока мы с вами будем дремать у себя в сальватории, за двести пятьдесят лет
эти ужасные вояки утихомирятся наконец на земле?
      М а к - К и н л и. Безусловно. При нынешних темпах военного прогресса к
тому времени на земном шаре уж ровно ничего не останется. Нечего станет
разрушать, некого покорять, нечему завидовать.
      М - с  Ш а м у э й. Где же мы станем жить тогда? Бегать наподобие
бездомных кошек посреди гадких руин?
      М а к - К и н л и. Ну, к тому времени успеет заново отстроиться очередная
за нами цивилизация.
      М - с  Ш а м у э й. Мне нравится ваш оптимизм, мистер М а к - К и н л и.
(Мечтательно.) И все же больше всего, больше, чем войны, я боюсь, пожалуй,
старости, которая однажды тихо постучится в дверь!..
      М а к - К и н л и. Мы встретим ее у камина вдвоем!
      М - с  Ш а м у э й. Благодарю, милый друг! (Со вздохом.) Ну как жаль, что
мне пора, а то мисс Брэйк увидит нас из окна.
      М а к - К и н л и. Который у вас этаж?
      М - с  Ш а м у э й. Четвертый... (В ответ на попытку своего кавалера взять
за руку, войти в подъезд вслед за нею.) О, ради бога, не надо, только не сейчас!
Вот в средине будущей недели мисс Брэйк уедет на месяц к родным на Запад. И я
останусь одна, совсем одна... и в вашей власти... (Шепотом.) Тогда!
      М а к - К и н л и (страстно). Но почему вы огорчаете меня, почему нельзя
сейчас... почему?
      М - с  Ш а м у э й. Ну как вам сказать, дорогой... Мне просто хочется
спасти вашу душу!
          Вследствие краткой и безмолвной борьбы за обладание дверной ручкой
    миссис Шамуэй неосторожно выпускает из руки свою сумку, часть содержимого
    разлетается вокруг - бумажки и туалетные вещицы.
      М - с  Ш а м у э й. Вот и доигрались...
          Мистер Мак-Кинли на коленях у ее ног: собирает рассыпавшиеся по
    тротуару мелочи своей дамы.
      Д и к т о р. Не зевай, Мак-Кинли, ключ от двери лежит прямо под тобой...
нет, ступенькой ниже. Временно наступи на него ногой, пригодится. Так... ура,
сдвинулись наконец! Шепни ей понежнее "спокойной ночи", обожги ее жарким взором
на прощание!
          Следует корректный мужской поклон в ответ на воздушный, несколько
    затянутый жеманный поцелуй Шамуэй. Она уходит, печально оглядываясь.
          Оставшись в одиночестве, м-р Мак-Кинли роняет перчатку, чтобы иметь
    предлог, не вызывая подозрений со стороны возможного наблюдателя, нагнуться
    за роковым ключом. Некоторое время затем он стоит с почтительно поднятой
    головой и без шляпы, устремив взор на этаж своей дамы.
      Д и к т о р. Ладно, сматывайся к черту, артист... Чего доброго, ее
компаньонка заприметит твое лицо. Теперь пора подумать и о топоре!

      Н а д п и с ь: "В ту же ночь..."
          По дороге домой он мимоходом, как бы по рассеянности, остановился у
    знакомой витрины с разложенными там топорами, тесаками, косарями и другими
    надежными инструментами для убоя и разделки туш.

      Н а д п и с ь: "В ту же ночь..."

          Перед тем как лечь в кровать, уже раздетый, м-р Мак-Кинли тщательно
    пересчитывает оставшуюся в карманах наличность. Раздумчиво поглядывая на
    мигающую в окне рекламную иллюминацию сальваториев, он припоминает дневные
    расходы, потом переправляет записанную на дверном косяке оставшуюся сумму
    сбережений - 930 на 792.
      Н а д п и с ь: "В ту же ночь..."
          Он спит, и ему опять снятся охваченные пламенем деревья, бегущие
    солдаты, вокзалы в пору эвакуации, убитые с затоптанными лицами, и еще дети,
    дети... заплаканные малютки везде. Проснувшись, он сидит впотьмах,
    вслушиваясь в жалкий и тянущий за душу неизвестного происхождения детский
    плач.
      Д и к т о р. В общем, выпала хлопотливая неделя: до заключительной
развязки времени оставалось в обрез - подкопить мужества и обзавестись кое-каким
необходимым для задуманного предприятия инвентарем...
          Тот же облюбованный железо-скобяной магазин, и в нем стенд со
    всевозможными мясницкими приборами. М-р Мак-Кинли пропускает все это через
    свои руки, выбирая топор поухватистей, даже, пользуясь отсутствием
    свидетелей, прикинул один под мышку. Нерешительность: может быть, взять вон
    тот, удобный, исторически испытанный стилет из арсенала староанглийских
    подкалывателей? Нет, топор верней! Когда поднял глаза, на него посматривает
    сбоку чрезвычайно проницательный приказчик.
      П р о д а в е ц. Боитесь, что несколько тяжеловат? А попробуйте еще вот
этот, вскиньте на руку!
      М а к - К и н л и. Мне хотелось бы что-нибудь полегче, но вместе с тем...
      П р о д а в е ц. Зато наша сталь высшей марки, без износу: никакая кость
не устоит. (Иронически.) Если угодно, в подвале у нас найдется пробный чурбак
для подобных вам скептических покупателей...

      Д и к т о р. В непогожие вечера наш герой занимался холостяцким шитьем на
досуге, приспособляя сезонную одежду к потребностям текущего дня.
          Вечер и дождик в окне. Сидя на кровати по-портняжьи, с поджатой ногой,
    машинально посасывая то и дело прокалываемый палец, м-р Мак-Кинли производит
    какую-то перешивку в своем пальто. Для надежности в ход пущена особо толстая
    нитка, почти дратва. Нет, портной из вас, м-р Мак-Кинли, никогда не
    получится! С непривычки грубая, почти кулевая игла трудно входит в толстый
    драп, приходится протаскивать ее плоскогубцами. Крупным планом видно все
    рабочее поле: м-р Мак-Кинли прикрепляет к подкладке у плечевого шва широкую
    тряпичную петлю. Затем, с помощью надетой на лампу картонной коробки убавив
    свет, предусмотрительно став спиной к объективу, м-р Мак-Кинли примеряет
    что-то в углу, затем снова терпеливо шьет, машинально высвистывая мелодию
    мечты.
          Девчоночий голосок окликает его из-за двери.
      Д е в о ч к а. Мама спрашивает у вас, мистер Мак-Кинли, не надо ли помочь
вам? У нее нашлась игла потоньше.
      М а к - К и н л и. Спасибо, маленькая, я уже пришил свою пуговицу!
      Д е в о ч к а. У вас такая толстая пуговица?
      М а к - К и н л и. Нет, но очень ценная, и я боюсь ее потерять!
          Наконец непривычное дельце совсем улажено. М-р Мак-Кинли примеряет
    пальто и все так же, украдкой от объектива и замочной скважины, вправляет в
    петлю под мышкой какой-то неудобный продолговатый предмет. Затем - пример
    странностей человеческого поведения наедине с собой: м-р Мак-Кинли
    застегивается, извлекает зачем-то из короба в углу, верно, от отца
    сохранившийся черный котелок и в этой необъяснимой маскировке не подходит, а
    скорее как-то сбоку вдвигается в доступное нам поле большого поясного
    зеркала. При этом задетая ногой за шнур лампа со стеклянным дребезгом,
    десятикратно усиленным в воображении, разбивается о пол. О, теперь уж не до
    нее! Освещенный подрагивающим рекламным светом из окна: мрак - свет - мрак,
    м-р Мак-Кинли с головою набочок глядит на нас из черноты зеркальной рамы, и,
    возможно, это наиболее страшный момент в предполагаемом фильме.
          По припухлому бугорку возле подмышки слева угадывается обушок
    спрятанного орудия, которым в конце недели будет распахнута наконец желанная
    дверь в будущее.
          Когда, вот также под вечерок однажды, м-р Мак-Кинли двинулся наконец
    привести в исполнение свой план, все это, столь чудовищное вначале, имело
    теперь вполне обжитой вид, даже вызывало несколько легкомысленный отклик у
    подсматривавших за ним соседей.
          Чувствуя на себе чужие глаза, м-р Мак-Кинли, как всегда, несколько
    торопится, спускаясь по лестнице.
      Д и к т о р. Теперь уж не спешите, мистер Мак-Кинли, не навлекайте на себя
лишних подозрений. Шагайте спокойно и торжественно... ну как если бы на банкет к
шефу по случаю юбилея или... мало ли там куда ходят солидные мужчины ваших лет!
          И вот м-р Мак-Кинли приметно замедляет походку.
      И не старайтесь прятать этот предательский выступ у подмышки. В вашем
возрасте самая статная мужская фигура имеет свойство несколько портиться - в
уплату за уважение, достаток и покой!
          Двери в этажах приоткрываются тотчас по проходе злосчастного
    холостяка, и вот уже между этажами в пролете лестницы происходит оживленное,
    громким шепотом обсуждение невероятного происшествия.

          П е р е к л и ч к а  ж и л ь ц о в:

          - Видали, как вырядился? Чистый индюк! Свататься пошел.
          - Пришла очередь и за нашим праведником!
          - Да, бедняжка, не иначе как прямиком направился в свой капканчик.
          - Вот бы на приманку-то посмотреть... Святые обожают худеньких:
    худенькие - не так грешно!
          - А пойдем полюбуемся, если время есть...

          Мак-Кинли отправляется по теперь уже ему и нам известному адресу, но
    сперва, кажется, он нарочно кружит, делает петли по всем правилам
    конспирации, пока на глухой, безлюдной улице не удостоверяется наконец, что
    он предоставлен самому себе.
          Тем временем наступил вечер, а в пустынном районе у м-с Шамуэй гораздо
    ранее, чем в других местах, наступает затишье. Пора было бы, пожалуй, и к
    делу приступать, но м-р Мак-Кинли медлит, потому что идет туда странным
    кружным путем сомнений и колебаний не приспособленного к такому акту
    человека.
          Отрывочные, противоречивые и вперебой мелодии сопровождают его
    скитания, как и мысли. Боже, какой это громадный город, если брести наугад!
    В самом деле, судя по медлительным стрелкам всех встречных циферблатов -
    церковной колокольни, вокзала и вот здесь, прямо под рукавом,- время в нем
    практически до безумия бесконечно, если не тратить его особо крупными
    купюрами.
          Иногда Мак-Кинли останавливается в самых неожиданных местах, даже
    среди шумного движения улицы, и тогда происходит беглый диалог с совестью,
    со здравым смыслом или с кем-то повыше, пока прикосновение полицейского либо
    осатанелый автомобильный гудок не возвратят его к действительности.
      Д и к т о р. А может быть, и впрямь не стоит, Мак-Кинли?.. Не поискать ли
более подходящее взамен?
      М а к - К и н л и. А что... боишься - бог? Я и сам все время думаю о том
же... Надо полагать, он разберется в моих обстоятельствах!
      Д и к т о р. Не в этом дело: на худой конец отвернется, будто не заметил,
как он обычно поступает при всех очевидных непорядках на земле. Тут другое.
      М а к - К и н л и. Значит, тебе жаль старуху... или что?
      Д и к т о р. Да нет, как раз и старуха для твоей цели первый сорт, но...
пока строговато на этот счет, а, как правило, такие грешки непременно
раскрываются в конце концов, и можно вместо сальватория, черт его побери,
попасть в тюремный крематорий.
      М а к - К и н л и. Ты, кажется, намекаешь, что следует отложить?..
Надолго?
      Д и к т о р. О, навсегда, дорогой Мак-Кинли! Лучше выпей себе большую
рюмочку на сон грядущий, и пусть над тобою исполнится судьба большинства. Да и
на кой черт они тебе в конце концов - вольному гражданину свободной страны -
малютки, хлопоты, тревоги... (совсем вкрадчиво) да и самая эта хлопотливая жизнь
зачем?
          Надоумясь, м-р Мак-Кинли заходит в шумный бар и, сквозь толпу
    протолкавшись к стойке, продолжая ту же мысленную беседу, жестом заказывает
    себе нечто среднего размера в подкрепление духа.
      Д и к т о р. И вообще насчет крови... Ее и с рук-то до конца не смоешь, а
уж если счастье ею пропитается...
      М а к -К и н л и (вслух). Я и сам про нее все думаю... кровь. Но покажи
мне туда другую дверь!.. И почему медленно можно, а сразу - нет? (Он бросает
бармену монету и уходит, забывая про оплаченное питье.)
          Двое рабочего вида, соседи по стойке, молча переглядываются после
    последней реплики незнакомца.
      - Слыхал?.. Видно, не в себе. Чего-нибудь натворит в эту ночь.
      - Придется приглядеть за ним. Как у тебя со временем?
      - Пошли...
          Двое отправляются по пустой улице за Мак-Кинли, каждое, чем-то
    алогичное движение которого подтверждает их подозрения. Слежка проходит
    удачно, пока внезапно, из-за угла, не появляется до ослепительности
    красивая, необычная в каждой подробности своей ночная девица. Она проходит
    мимо почти впритирку, опаляя взором, такая искусительная, что добровольные
    сыщики околдованно провожают ее глазами до ближайшего перекрестка,- когда же
    вспомнили про Мак-Кинли, того и след простыл.
          Снова один в поисках решимости м-р Мак-Кинли бредет по городу -
    поразительные картинки ночи попадаются ему по дороге. Вот насквозь промокшая
    в непогоде, оплывшая от дряхлости старуха газетчица неопрятно, руками и с
    расстеленной на коленях бумажки ужинает на своей скамеечке, под сенью
    кричащих, с голыми девками, журнальных обложек. Вот проехала тюремная
    автокарета с качающейся головой узника или жандарма в решетчатом окне. Вот у
    витринки ночного варьете подросток с руками по локоть в карманах
    разглядывает выставку образцово совратительных красоток. И снова мимо
    Мак-Кинли дважды и, как ни странно, в  о д н у  и  т у  ж е  с т о р о н у,
    проходит давешняя, зловеще развеселая, в фантастическом наряде, ночная
    девица.
          А то еще м-р Мак-Кинли, опершись о перила набережной, наблюдает
    цветные огни плывущей по реке самоходной баржи. Вот, свесясь за ограду
    виадука, он бессознательно считает цистерны проходящего под ним длинного
    товарного состава.
      - Каждый имеет право на счастье в своей неповторимой жизни...- куда-то в
последний клуб пара роняет Мак-Кинли.
      Д и к т о р. Но ты собираешься добывать его самовольно... в свободном
обществе, где и без того все направлено к этой цели... правда, с соблюдением
разумной очередности. Не бойся, твое страдание не пропадает: не оплаченное на
этом свете заносится на наш текущий счет т а м.
      М а к - К и н л и. Значит, добро состоит в примирении со злодейством?
      Д и к т о р. Ну, знаешь, поищи себе собеседника посильней. В этой вечной
путанице сам черт ногу сломит... Да не он ли и подсунул нам с тобой эту вредную
старуху? Помяни мое слово, она еще непременно выкинет какую-нибудь подлую штуку.
Черт любит потешаться над бедными.
          Мистер Мак-Кинли бредет, не подымая головы, пока глаза не натыкаются
    на тяжкие, гранитные, во всю ширину взгляда, ступени. Он поднимает голову -
    перед ним храм, ни души вокруг. Неожиданно м-р Мак-Кинли поднимается в этот
    торжественный и гулкий полумрак; скамьи, алтарь, немногочисленные свечи
    перед статуей Марии. Он заходит в тень от колонны и понуро опускается на
    край скамьи.
          Мистер Мак-Кинли горби